Текст книги "У пещер «Богом зданных». Псково-Печерские подвижники благочестия XX века"

В июне 1945 года отец Афиноген был утвержден Владыкой Григорием, тогда уже митрополитом Ленинградским и Псковским, в должности монастырского казначея и ризничего. Наряду с этими новыми трудными и ответственными послушаниями отец Афиноген продолжал шить церковные облачения и монашескую одежду. Как иеромонах он также исполнял седмичную череду священнослужения. 24 марта 1947 года, в день Входа Господня в Иерусалим, отца Афиногена уже при следующем наместнике обители архимандрите Нектарии (Григорьеве) удостоили сана игумена и наградили палицей. В 1949 году епископ Владимир (Кобец) благословил старца временно совершать богослужения на Псковском озере, на острове Залит.

Последние 13 лет жизни престарелого инока, вплоть до его кончины в 1979 году, были уже неразрывно связаны с Псково-Печерским монастырем. В 1960 году отца Афиногена назначили братским духовником, а по благословению старца иеросхимонаха Симеона он принял на себя и послушание по отчитыванию одержимых злыми духами. С этого времени к отцу Афиногену стало приезжать множество страждущих, нередко из самых отдаленных уголков России. Одни из них страдали более физически (чаще всего за грехи свои), другие сугубо духовно, от бесов. Батюшка старался принимать и тех и других, стремясь по возможности облегчить их скорби. И немало больных действительно исцелялось.

Приведем сначала два рассказа об исцелениях по молитвам отца Афиногена от болезней, скорее физического характера. Об одном из таких случаев, произошедшем весной 1974 года, рассказала некая раба Божия Мария:

«Я стала плохо себя чувствовать – пошла к врачам: у меня обнаружили опухоль. Я сдала все анализы, их признали плохими; гемоглобин низкий. Меня назначили на операцию (в больнице) – на Березовую аллею. Я поехала, но там не положили – не было заключения областного онколога. Когда проверил онколог, заключение дал плохое – надо срочно на операцию. Мне достали номерок (направление) в Институт онкологии и акушерства к профессору Савицкому. Его считали светилом, и он сказал тоже, что нужна операция – чем быстрее, тем лучше, потому что опухоль увеличивается очень быстро. Я пришла домой и сказала, что без благословения батюшки не лягу на операцию, и на другой день поехала к батюшке. Все батюшке рассказала, и он говорит: “Иди в храм, исповедайся, причастись и зайдешь ко мне”.

Я пошла в храм, но огорчилась, что батюшка исповедовал всегда сам в келье, а тут меня, больную, не пожалел, а послал в храм. Я все исполнила, зашла к батюшке, встала на коленочки; он надо мной почитал Евангелие и благословил – сказал: “Господь поможет”. Я спросила: “Батюшка, ложиться мне в больницу?” Он сказал: “Ложись, врачи Богом благословлены”.

Я легла в больницу; меня осмотрел другой профессор и спрашивает: “Вы операцию хотите?” Я ответила: “Вы же признали, что это нужно”. А он сказал, что совсем и не нужно никакой операции. У меня снова проверили анализы – и все признали хорошими, и выписали домой. Я приехала снова к батюшке поблагодарить его, говорю: “Батюшка, вы меня исцелили, я поправилась”. Он сказал: “Господа благодари”. Он всегда был добрый и ласковый».

Другой рассказ анонимный. Это исцеление по молитвам старца произошло в 1978 году и описано оно так:

«Еду к батюшке, рука болит и глаз совсем не видит.

Плачу: “Батюшка, помоги! Ты только перекрести руку и глаз”. Батюшка потрогал мне руку и сказал: “Да будет тебе по вере твоей”. И глаз перекрестил. Через день домой уехала. Боль в руке прошла. И вдруг мысль: “Закрой здоровый глаз, читай другим”. А потом у меня в уме: “Ведь он же не видит совсем”. Но все-таки я попробовала так сделать и оказалось, тот глаз прозрел и видит лучше, чем тот, который был здоров».

Однако особенно часто к отцу Афиногену обращались за помощью страдавшие от бесов. Приведем, например, краткую, но характерную запись из весьма важного для истории жизни старца письменного источника – Дневника (за 1972 год) келейницы Надежды.

Приехали из Норильска мать с дочкой. Девочке лет пять – не говорит и не слышит. Мать рыдает: «Батюшка, помолись». Стали они ходить вместе с другими к батюшке отчитываться. Девочку подводили с трудом к елеопомазанию. Месяца через два девочка стала говорить и слышать. И жили они до [начала] учебы [девочки] примерно года полтора. Всё ходили к батюшке. И это не случайность, а чудеса. Я была очевидицей этого чуда.

Изгнание бесов, как известно, – труднейшее и весьма опасное иноческое послушание: его поручают только самым опытным и пребывающим в непрестанной молитве старцам, ибо они постоянно находятся на «передовой линии» сражения с «духами злобы поднебесными». Отца Афиногена всегда ограждали от вражеских нападений искренняя вера, Иисусова молитва и удивительная смиренная незлобивость, срастворенная спокойной монашеской рассудительностью. А ведь в его подвижнической жизни были прямые столкновения с силами зла! Но даже и «беседы» с бесами (случалось и такое!) не нарушали его духовного равновесия, поскольку старец всегда твердо уповал на Господа, «сокрушающего вся злая». Вот как рассказывал о подобных встречах с бесами сам отец Афиноген.

«3 июля 1975 года. Расскажу еще один случай. Это было не так давно, может, с полгода тому назад. Я был один в своей келье, и вот в дверь входит лукавый дух. Вначале в моем сердце появился страх от появления беса. Но это скоро прошло. Вот и говорит мне бес: “Отец Афиноген! Я пришел к тебе с вопросом. Ответишь мне?” Я спросил: “Какой вопрос?” Бес отвечает: “Если бес захочет покаяться, то простит его Бог или нет?” Я говорю ему: “А ты помнишь, что сказал Господь Антонию?” Бес отвечает: “Нет, не помню – я там не был, там был другой. А что сказал Господь Антонию?” Я ответил: “Когда Антоний три ночи молился и просил Господа, чтобы Господь открыл ему эту тайну, то Господь сказал ему: "Я знаю, что бес каяться не будет. Но чтобы он не имел себе оправдания на Суде, так скажи ему: Пусть встанет лицом на восток и, стоя на одной ноге, непрестанно говорит: «Боже милостиве! Прости мне древнюю злобу». Пусть так стоит три года. Вот если он это исполнит, то прощу его". Тогда мой собеседник унылым голосом говорит: “Ох, я так не могу…” И скрылся от меня.

13 августа. После этого другой появился. Мать привезла свою дочь, девушку лет 18, – отчитывать. Я пока читал, “он” ее все мучил; хотел убежать, а мне кричит: “Эй ты, попик, за что меня ругаешь?” Когда я кончил читать, то все успокоилось, а “он” говорит: “Ох, как я устал, как мне тяжело было”. Из моей кельи [все] ушли, а “он” сел в коридоре и не уходит. Я вышел и спрашиваю: “Ну, ты что же уселся и не уходишь?” А “он” отвечает: “Отец Афиноген! А ты знаешь – кто я? Я – бывший Архангел. У меня тысячи молодчиков – и хорошо работают. Теперь все – наши». Я ему говорю: «Ну не все, есть верующие, Божии». А он: «Ну – это маленькая кучка, а то все – наши”. Потом продолжает: “Знаешь, отец, ведь скоро конец этому свету”. – “Вот, – говорю, – вам тогда попадет”. А “он” отвечает: “Знаем мы, но зато теперь – наша воля”. И я ушел к себе в келью. Вот какие явления бывают у нас».

Недаром Святая Церковь учит нас, что «сила Божия в немощи совершается» (см.: 2 Кор. 12, 9). Еще и еще раз мы воочию убеждаемся в справедливости этих слов: физически хрупкий и болезненный, отец Афиноген, укрепляемый этой «Божией силой», многие годы противостоял как человеческой злобе и сатанинским преследованиям безбожников, так и нападениям самого врага рода человеческого.

Старец всегда живо ощущал на себе покровительство столь любимой им Божией Матери и своих духовных «сотаинников» в каждодневном иноческом подвиге: преподобного Нила Столобенского, святого праведного Иоанна Кронштадтского, а также местных Псково-Печерских святых. Особенно же он почитал своего небесного покровителя – святителя Василия Великого, чье имя получил при крещении.

Замечательно, что 23 июня того же [1972] года старец Афиноген вновь поведал келейнице о защите его святителем Василием от нападавшего беса. При этом старец завершил тогдашний свой рассказ такими знаменательными словами: «И бес сразу исчез. А Василий Великий сказал мне: “С тех пор, как нарекли тебе мое имя, не бойся – я всегда с тобой и охраняю тебя везде”».

…Постоянное реальное соприкосновение отца Афиногена с горним миром со временем настолько обострило его духовное восприятие бытия, что он мог прозорливо видеть грядущие события. Так, еще за десять дней до кончины своего духовного отца, схиархимандрита Пимена (Гавриленко), старец говорил, что по тому «уже панихиду отслужили» и что «он уже отошел».

Еще одно проявление дара прозорливости старца засвидетельствовано в воспоминаниях жительницы Ленинграда Рыжовой, посетившей Псково-Печерскую обитель весной 1969 года. Вот что она рассказывала: «Во время Великого поста я была в Печорах. Многие пошли к отцу Афиногену на исповедь, и я пошла. На исповеди я сказала отцу Афиногену, что я не хожу в храм на вечернее богослужение, так как мой муж не любил, когда я уходила из дому. Он был в это время здоровым 63-летним мужчиной. Мне отец Афиноген говорит: “Не ходи пока, не обижай его своим отсутствием. Вот он скоро умрет, тогда будешь ходить”. А я ему отвечаю: “Я не хочу, чтобы мой муж умер”. А он мне: “Это не от нас зависит”. По возвращении из Печор я просила мужа сходить к врачу – проверить себя. А он мне отвечал на это: “Зачем я пойду к врачу, если чувствую себя, как никогда, здоровым”. В 1969 году 3 июня в 16 часов мой муж внезапно скончался. Вот каков был отец Афиноген».

Духовные дары блаженного старца, его истинно монашеский образ жизни, благотворное влияние на печерских иноков и приходивших к нему мирян, наконец, всегдашнее добросовестное исполнение возлагавшихся на него монастырских послушаний, – все это вызывало признательность и уважение не только со стороны его собратий-иноков и многочисленной паствы, но и среди представителей священноначалия. Так, 2 февраля 1962 года, в день праздника Сретения Господня, игумену Афиногену был вручен архиепископом Псковским и Порховским Иоанном (Разумовым) наперсный крест с украшениями в ознаменование 50-летия служения в священном сане и 60-летия иноческого жития. В 1968 году 22 мая отца Афиногена возвели в сан архимандрита.

В 1970-х годах старец много и тяжело болел, но, несмотря на слабое здоровье и весьма преклонный возраст (ему исполнилось уже 90 лет), он по-прежнему неустанно продолжал свои труды по духовному окормлению иноков Псково-Печерского монастыря и паломников-мирян.

Еще в середине 50-х годов я бывала в Псково– Печерском монастыре и два раза посещала старца Симеона, а отца Афиногена тогда не знала; затем лет 20 я в обители не появлялась. Года же за три до выхода на пенсию начала снова ездить сюда – к отцу Афиногену. <…>

Поначалу я собиралась сразу же после посещения отца Афиногена уехать обратно во Всеволожск, где проводила тогда лето; там намеревалась быть и на самый праздник Успения. Но батюшка, узнав об этом, сказал: «Что так? Все сюда к нам на праздник едут, здесь у нас такое торжество, а ты – отсюда». Я ответила: «Да мне там нравится, там тихо, народу мало. А я не люблю, когда толчея, народ». Он удивился: «А ты что же – не народ?» Тут уж я, конечно, осталась и была совершенно потрясена праздничной монастырской службой. И так стала я ездить к батюшке часто – исповедоваться у него.

…На исповеди батюшка прежде всего требовал осознать два великих наших греха и каяться в них: первый – это неблагодарность Богу за все, что Он дает нам, а второй – отсутствие истинного страха Божия, благоговения перед Ним; а уж потом нужно было рассказывать о всех других грехах, из этих двух проистекающих. Исповедовал батюшка хотя и строго, но милостиво и обычно не назначал никаких особых епитимий… Порой он говорил, вздыхая: «Вот приду ко Господу, Он меня и спросит: почему не давал епитимий? А я только и отвечу: уж очень я народ любил».

Вообще всегда чувствовалось, что он как-то особенно живо ощущал (при всем его самом неподдельном смирении) естественную неразрывность своей связи с Богом. Помню, однажды батюшка, сидя за столом, вдруг произнес: «Господь мне сказал: ты да Я, да мы с тобой…» Я тут же и подумала: «Что это батюшка – уж не в прелести ли он какой? Обычно ведь люди так о себе не говорят. А монахи, подобные ему, так те себя иногда даже еще и слишком унижают». Но не успела эта мысль во мне промелькнуть, как он сразу же и продолжил (впоследствии я не раз убеждалась в том, что он нередко знал, о чем я думаю): «Вот говорят: отец Афиноген – старец; да какой же, мол, он старец – он просто в прелести…»

Однако батюшка, будучи, конечно же, одним из достойнейших печерских иноков, всегда оставался преисполнен самого глубокого смирения и часто говорил о всеобщем нашем недостоинстве пред Господом. Как-то раз я спросила его по поводу сильно болевших язв у него на ногах: «Вы, батюшка, верно, очень от них страдаете?» Он ответил (одновременно с самоукорением и со столь свойственной ему порой шутливостью): «Мы страдаем за вас, а вы – за нас, за грехи поповы, за то, что нынче мы, попы, бестолковы». Все это, разумеется, он говорил оттого, что сам считал всякое самоукорение, осознание своей греховности драгоценным христианским даром и что скорбь о своих грехах как раз и отличает нас от безбожников, делая нас – через наше же покаяние – «Христовыми».

В связи с этим вспоминается такой наш разговор. Я тогда еще сравнительно молодой была. Летом, живя на даче, любила еще и пройтись – погулять на свежем воздухе. Но от этого иногда на душе так тяжело становилось! Вот иду раз мимо соседнего дома – люди там сидят во дворе, отдыхают, в карты играют, а я все думаю: вот ведь ни о чем духовном даже и не помышляют, ничего-то, бедные, не переживают. Приезжаю затем к батюшке и горько плачу – от пустоты такой жизни, а он вдруг и спрашивает: «Ну что – все гуляешь?» Отвечаю: «Да». И опять плачу. А батюшка продолжает: «Вот люди-то – всё сидят, всё в карты играют, ни о чем духовном не думают. А мы ведь – мученики Христовы!» Я удивилась, как он мои мысли знает, и подумала: «Да отчего же – мученики? Какие же мы – мученики?» Он тут и отвечает: «А оттого, что если мы и согрешаем, то ведь как потом-то сами о своих грехах страдаем – и тем мучаемся… И вот, хоть нас и мало, а всё же мы-то – Христовы!» Сам он очень скромный был и не терпел, когда кто-нибудь его хвалить начинал. Один год, когда я летом в отпуск приехала в монастырь, он меня даже и на порог кельи не пускал из-за того, что узнал, как я его перед этим в Петербурге все прославляла; так и пришлось довольствоваться его благословением на монастырском дворе. <…>

А вот другой случай. Как-то батюшка вдруг говорит мне: «Нина! Тебе предстоит суд и следствие, которое сразу не закончится». В это время я уже находилась на пенсии, но по роду моей бывшей работы могли все равно возникнуть подобные неприятности. Я заранее очень расстроилась. <…>

Разговор этот был летом; постепенно я о нем и забыла. Прошло с полгода. Но вот 5 января (году, кажется, в 78-м) в квартире, где я проживала, во время моего отсутствия прорвало кран горячей воды и залило три квартиры внизу; мне предъявили счет на очень большую сумму – за ремонт этих квартир. Но, разумеется, кроме небольшой пенсии, денег у меня никаких не было; я и говорю: «Ни в чем я не виновата, и денег у меня нет, хотите – хоть в суд подавайте». И вот тут-то я и вспомнила батюшкины слова. Суд действительно состоялся.

Я пыталась доказать, что все это произошло не по моей вине. Потянулось следствие, была назначена техническая экспертиза, а суд отложили. Поехала я к батюшке, рассказала о случившемся, а он и говорит: «Что с тебя, пенсионерки, взять? Да мне и Обер-Прокурор (это он Господа разумел) сказал, что ничего тебе не будет». Так все и вышло. Явился эксперт в апреле, а у меня уже давно новый кран поставили: развел эксперт руками, да и ушел. А суда никакого так больше и не было.

Еще о себе расскажу. Очень мне тогда хотелось в Печоры насовсем переехать. Я даже объявления об обмене пыталась в газетах давать, расспрашивала знакомых, может, кто поменяется. Но батюшка на это говорил: «Не время, Нина. Да и кто за мамой будет ухаживать? А придет время – саму найдут». Так и получилось. Маму вскоре парализовало: она более полутора лет пролежала – я за нею ухаживала. А уже после смерти батюшки, через несколько лет, желающие сами нашли меня и предложили обмен на Печоры, где вот теперь и живу. <…>

Вообще же духовная проницательность отца Афиногена, при всей его внешней «простоте», была иногда просто удивительна. Как-то приехала со мной к нему одна замужняя особа – но еще молодая. Батюшка смотрел-смотрел ей в глаза, а потом и говорит: «Ох, уж у тебя и глаза! Ох, и глаза! Надо бы тебе остановиться». А позже я узнала, что она изменяет своему мужу. <…>

По молитвам отца Афиногена случались и исцеления. Так, по милости Божией, благодаря молитвенному предстоянию старца, исцелилась моя знакомая, жительница Петербурга – Мария Емельяновна Голубева (случилось это приблизительно в 1977 году). У нее очень болела спина, и она временами не могла даже вставать с кровати, как все мы обычно встаем; ей надо было буквально сползать с нее на пол, а уж потом постепенно подниматься. Приехав к старцу, она попросила только помолиться о ее грехах да перекрестить ей спину, может, полегчает. И вот батюшка взял крест и осенил им ее с молитвой, да еще и по спине постучал. Вернулась она домой, а через неделю боли в спине и прекратились.

Мария Емельяновна работала тогда бухгалтером, но вскоре наступил срок выхода ее на пенсию. Приехав к батюшке в очередной раз, она просила его благословения поработать на прежнем месте еще. Но он благословения на эту работу не дал, а сказал: «Потом еще поработаешь – дворником». Удивилась она, но вот прошло немного времени – и разболелась ее мать: разбил паралич. Пенсии на жизнь не хватало – нужно было где-нибудь подрабатывать, но и на целый день мать одну не оставишь. Вот и устроилась она на работу в своем же доме – убирать и мыть лестницы, причем указали ей написать в заявлении: прошу принять на работу дворником. Тут-то и сбылись батюшкины слова. Стала она так трудиться, но вскоре заболела у нее правая рука – невозможно работать!

Поехала она снова к отцу Афиногену (а до этого сколько врачей обошла, сколько разных процедур ей назначали – ничего не помогало!). Вот пришла она со мной к старцу. Тот взял ее за руку со словами: «И что это она у тебя болит?» – и помолился. На другой день мы снова пришли к батюшке. И вот опять берет он ее за руку и те же слова повторяет: «И что же это она у тебя все болит?» И тут к радости своей моя знакомая почувствовала, что боль в руке ослабела, а вскоре и вовсе прошла.

Таковы воспоминания мирянки о своем духовном отце – добросердечном и богомудром пастыре. Но и печерские иноки, некогда общавшиеся с ним, всегда с особой душевной теплотой вспоминают о старце, как об истинном христолюбце.

Как монастырский духовник старец Афиноген одновременно был и взыскателен, и любвеобилен, снисходя к слабостям человека и скорбя о его грехах. При этом он отличался особенной требовательностью к себе и стремился дать трезвый и точный ответ на любой задаваемый ему вопрос. Однажды он долго мучился над тем, как ясно и притом «одним словом» ответить о будущем нашего грешного мира.

«Я… должен дать одним словом ответ. Я… думал: что мне сказать, но никак не мог найти такое слово. Девяносто пять лет прожил – и не могу дать ответ. Этот человек и сам в духовных вопросах очень сведущий, и я подумал, что, быть может, он меня искушает. Но потом я мысленно обращаюсь ко Господу и говорю Ему: “Господи, я человек грешный и неученый. Скажи мне, каким словом ответить”. Тогда голос говорит: “Христос воцарится!” На этом кончилось. Это было: 1976 год, месяц май, 27 [ст. ст.], на преподобного Нила Столобенского. Я, убогий архимандрит Афиноген, заверяю, что это не сон и не выдумка, а действительность».

В эту запись отцом Афиногеном позднее было внесено следующее дополнение: «1976 год, месяц сентябрь. Я и говорю: “Вот и хорошо. Христос будет наш Царь, а мы – Его дети; что попросим, то Он все нам даст, и будем жить без печали”.

В последние дни своей жизни старец все более и более «прилеплялся к небесному». Становясь все более беспомощным физически, внутренне же уподобляясь чистому и незлобивому ребенку, он пополнял духовный опыт богообщения и все яснее прозревал мир горний. О том, сколь высокого уровня тайнозрений достигал печерский подвижник в эти годы, свидетельствуют его записи о видении «прекрасных цветов» и пасхальной Трапезы Господней с Апостолами, о беседах с Самим Господом и Божией Матерью. Вот как старец рассказывает, например, о бывшем ему однажды ночном явлении «мира иного».

«1974 год, февраль. Первая неделя Великого поста; на вечернем богослужении читается Великий Канон святого Андрея Критского – первые четыре дня. Монашествующие, конечно, обязательно должны присутствовать. Я, конечно, посещал тоже, и вот в четвертый день, в четверг, я пришел из храма и в 9 часов прочитал правила молитв, а в 11 часов лег в кровать – закрылся одеялом с головой, так как было прохладно в келье.

Лежу, глаза не закрываю, хотя под одеялом ничего не вижу – только чувствую, что я не сплю. И вот вдруг вижу, что стена и потолок стали белые, и вдруг я очутился между стеной нашего дома и горой, и это все исчезает; и явилась полоса цветов длиной метров в тридцать и в ширину метров двадцать. Я стою и любуюсь, а они цвета темно-красного, высотой в полметра. Очень красиво. Я наслаждаюсь; и вот это – как в раю. Но в раю лучше, там приятный запах: а ну-ка я понюхаю? Наклонился, подышал на них, запаху приятного не было. Я и думаю: “Там – райские цветы, а здесь земные, а как приятно на них смотреть – и душа и сердце радуются”. И вдруг является мысль, что это сон, а я говорю: “Какой же сон, когда я все вижу, и чувствую, и говорю, и слышу”.

Смотрю: цветы от меня начинают исчезать. Эти исчезли – смотрю дальше туда кверху, а там, на горе, какая-то вроде часовня на четырех столбах, сверху крыша похожа на купол церковный. Тут тоже цветы, но не такие высокие и в широких деревянных вазах. Ну эти цветы недолго мне пришлось видеть – максимум пять, не более, минут. Потом это все изменилось, и я очутился на той стороне дома, на дворе, но здесь [ничего] не было, а только чистое поле.

Я посмотрел и говорю: “Пойдем домой” – и сразу же очутился на своей кровати под одеялом с открытыми глазами. И лежу и думаю: “А где же я нахожусь-то?” Открыл одеяло, смотрю: “Да ведь же в своей келье… так, а где же я был?” И тут же заснул. Когда я проснулся, так эти цветы меня не оставили. Ум не мог от них отстать, а на душе и сердце приятное ощущение. Потом я пошел к полунощнице – и там от меня не отходило это воспоминание. Потом я стал думать: почему это так было со мной? Не спал, а без тела куда-то уходил. Значит, душа вышла из тела, и ей были показаны эти цветы и прочее».

Еще более показательна и духовно-згначительна вторая запись, посвященная чудесному видению Тайной Вечери, которого отец Афиноген удостоился в 1977 году.

«Я, архимандрит Афиноген, хочу написать, какое Господь мне открыл видение: как Он совершил пасхальную Тайную Вечерю. Конечно, как в Евангелии написано, так все и было. Но там можно только представлять в мыслях, а здесь я был как сообщник с ними.

Прежде началось с умовения ног. Я там не присутствовал, но стоял в стороне, а когда кончилось умовение, тогда Христос встал к стене впереди меня, а я стоял позади Его. Христос тогда снял с Себя хламиду и одел Свою одежду и стал говорить ученикам: “Вот вы называете Меня Учитель и Господь. Да, это так. Если Я, Учитель и Господь, умыл вам ноги, – Я дал вам образ, чтобы и вы умывали ноги друг другу с любовью”. Потом Он встал и подошел ко мне.

…Вот подходит жена блудница, падает к ногам Его и говорит: “Учитель добрый и милостивый, я ничего не имею – только блудные дела. Я хочу покаяться, приими блудную жену”. Пала она к ногам Его с великим воплем и рыданием, [слезами] обливала ноги Его. И я тоже пал к ногам Его и с плачем сзади обливал [слезами] ноги Господа Иисуса Христа и говорил: “Господи Иисусе Христе! Прости грехи, яже согрешил от юности моей даже до сего дня и часа”.

Потом, когда мы наплакались, говорит [Он] жене: “Жено! Встань, отпущаются тебе грехи, иди в мире”. А я на коленях стою. Господь дал мне руку, поднял меня и сказал: “Грехи твои давно прощены”. Еще Господь сказал: “Знаешь, как хорошо хотя один псаломчик в день прочитать. Как рада душа слышать слово Святого Духа”.

Апостолы садятся к столу; один из них подходит и говорит: “Учитель, Вас ожидают к столу, все приготовлено”. Тогда Господь берет мою руку и говорит мне: “Пойдем!” Мы подошли к столу; Он садится на Свое место, а меня держит за руку. Когда все уселись, тогда Он говорит: “Желанием возжелах ясти с вами пасху, но не все вы чисты. Один из вас – предатель”. Тогда все возмутились, и каждый говорил: “Не я ли, Господи?” Иуда-предатель тоже говорил: “Не я ли, Равви?” А Петр повернулся лицом к Иоанну и мигает ему – спроси. Тут Иоанн приклонился ко Господу на грудь и говорит: “Господи! Скажи – кто?” Тогда Господь говорит: “Омочивый хлеб со Мною в солило, ему же подали, тот есть”. И тот [Иуда] взял хлеб – вниде в него сатана, и сразу он ушел.

Когда Апостолы ели пасхальный агнец, Христос взял хлеб, воззрев на небо, разломил, освятил и стал давать святым Своим ученикам и Апостолам: “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов”. И, воззрев на небо, взял чашу с вином, благословил, освятил и сказал: “Пийте из нея вси, сия есть Кровь Моя, Нового Завета, яже за вас и за многия изливаемая во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание. Еже от чаши пиете, воскресение Мое исповедуете, а еже от хлеба сего ядите, смерть Мою возвещаете, дондеже прииду”.

Христос говорит ученикам: “Дети Мои, прискорбна есть душа Моя о разлуке с вами, наступает час – и вы оставите Меня, все разбежитесь”. И когда все кончил, сказал: “Идем в Вифанию”. Апостолы запели и пошли, а мне Господь сказал: “Встань и иди, куда Я скажу. Там стоит много людей за дверью, ты скажи им: Создатель всех повелел мне… Скажи всем людям, чтобы они призывали их Создавшего и Ему усердно служили и благодарили их Искупившего и новую жизнь дающего и небесную радость обещавшего”.

Еще говорит Господь: “А потом ты иди к себе, ни с кем не говори, но знай себя, смотри в себя; а когда придешь к себе, то можешь отдохнуть, а потом причастишься Святых Таин и тогда внимательно смотри в свою душу, что она будет чувствовать: будет ли благодарна Тому, от Кого получила сей дар?” Я понял, что мне сказал Господь. Я тогда говорю: “Господи! Благодарю Тебя за все” и поклонился Ему до земли и поцеловал ножки Его. Господь мне сказал: “Я теперь оставлю тебя, а потом увижу”. И скрылся. Я остался один. Только Матерь Божия со мной – и теперь не оставляет меня.

Я, архимандрит Афиноген, кончил описание сего откровения и видения. 24 августа 1977 года».

В течение своего долгого земного бытия старец всегда имел «память смертную» – по древнему мудрому завету: «Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь» (Сир. 7, 39). Еще в 1977 году он предсказал, что ему осталось жить два года. А кроме того, среди воспоминаний отца Афиногена «Мои записи» сохранились свидетельства о его личном духовном опыте под названием: «Бывшие мне от смерти предупреждения».

Старец, безусловно, признавал эти «смертные предупреждения» весьма полезными для своего монашеского духовного устроения и дорожил ими. И, видимо, именно поэтому он подробно описал их, как бы в назидание и самому себе, и каждому заботящемуся о своем спасении христианину, дабы смертный конец не застал нас неожиданно, «как тать в нощи» (1 Фес. 5, 2). «Смертных предупреждений» было три. Вот как отец Афиноген рассказал о них в своих записках.

«1. В 1949 году я был направлен служить на остров Зaлит епископом Владимиром, настоятелем Псково-Печерского монастыря. Я жил там у одной женщины – вдовы пожилой Александры. На второй неделе Великого поста в тонком сне: как бы в какой-то комнате я стою, а люди входят и выходят. И вот один человек подходит ко мне и говорит: “Вот – вам письмо”. А я спрашиваю: «От кого?” Он отвечает: “Прочитайте – узнаете”. Я из конверта вынул письмо и смотрю, что мой почерк, и говорю: “Что же, это мое письмо…” А он советует: “Посмотрите на второй странице”. Я перевертываю на вторую сторону и смотрю – написано три строчки… Читаю: “Давно я к вам стремлюсь, но никак не могу выбраться, а теперь надеюсь, что скоро увижу вас в объятиях”. И как бы сразу голос и говорит: “Так это смерть”. Сразу у меня сердце забилось, и я очнулся. Ну, думаю, извещает смерть, что скоро хочет прийти ко мне.

2. Второе видение – это было здесь, в монастыре, в 1955 году. Тоже в тонкой дреме: я как бы стою на улице за городом. Смотрю, впереди меня чистое поле, а далече туда, вперед меня – лес, и вдоль леса дорога, и много народа идет в обе стороны. А я смотрю и думаю: “Что же это за народ?” И чувствую, что кто-то позади меня – стоят какие-то две тени. Я их не вижу, потому что смотрю вперед, а чувствую. Так вот, слышу, что один говорит: “Ну что же, дать ему два года, ну много – три, больше некуда же ему” – тоном повелительным, а другой отвечает тоном пониже: “Да, конечно, куда же ему больше-то”.

Я думаю: “Кто же это такой мне назначает смерть?” А голос тихо, как бы шепотом, говорит: “Это Ангел смерти и Ангел Хранитель твой”. Я сразу как бы в испуге очнулся, и так мне это запечатлелось на сердце, что долго из мысли не выходило, а твердилось: “Ну что же, дать ему два года, ну много – три…”

3. Третий раз было в 1960 году, в октябре месяце, за 10 дней до Михайлова дня. Я был заболевши. Заболел я в пятницу. В субботу и воскресенье я никуда не ходил. И вот с воскресенья на понедельник, часов около 12, не спал, но напало какое-то забытье. Лежу, чувствую, что у кровати моей – у головы – стоит смерть и говорит: “Через три дня я приду за тобой”. Я в испуге сразу очнулся и думаю: “Что же мне делать?” Три дня я считаю: понедельник, вторник, среда – последний день. Что же теперь сделаешь – да и больной? “Ну да будет воля Господня”, – так и успокоился.

Ну а дальше проходит понедельник; приходит врач – смотрел, дал лекарство и ушел. Ну вот вторник, вечер. Я думаю, что завтра – последний день; когда смерть придет: днем или ночью? Ну, думаю, конец: как уж Господь судит – то и будет. И вот в первом часу ночи задремал и представляется, что я стою в своей келье и смотрю в окно в сторону Благовещенской церкви. У часовни вижу: стоят между церковным зданием и часовней какие-то мужчины ко мне спиной, так что лица их мне не видны. Их человек пять или шесть. Головы немного подняты вверх и говорят. И я слышу: назвали мое имя, Афиногена. И я смотрю: что они – на меня жалуются или просят за меня? И вдруг голос говорит властно: “Ну, пущай живет!” И после этого стал поправляться, и через три дня стал здоров, а потом и говорю: “Значит, есть за меня ходатаи перед Богом”. Богу нашему слава, честь и благодарение всегда, ныне и присно и в вечные веки. Аминь».