Текст книги "Профессия: разгадывать криминальные тайны"

Подошёл оперативный дежурный Дымов, сокрушенно качающий головой:

– Если начальник горотдела узнает о сломанном телетайпном аппарате, мне не сносить головы – за то, что не сберег его.

– Да бросьте вы! Насколько я вижу, поломан только столик, а механизмы, если и повреждены, то самую малость. Стоит позвать столяра, и он восстановит конструкцию… Лично для меня важно то, что ваши ребята не получили серьёзных травм – ушибы не в счёт. Сколько ж в этом дуралее мощи? Не меряно! Могли быть самые плачевные последствия…

– Согласен с вами, я всё видел. Какими будут наши дальнейшие действия в отношении террориста?

– Его зовут Дементьев Сергей, – ответил Горовой, показывая изъятое удостоверение. – Распорядитесь, чтобы его отвели в изолятор временного содержания. Пусть немного посидит у дежурного по изолятору, остынет. Я к ним вскоре подойду.

Когда работники милиции увели Дементьева в ИВС, Горовой вновь подошел к дежурному.

– После задержания я обязан допросить Дементьева в качестве подозреваемого. Думаю, он продолжит выпендриваться и откажется отвечать на мои вопросы, а я о нём ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не знаю. Поэтому мне требуется из паспортного стола копия формы номер один на Дементьева, заполняемая при выдаче паспорта.

– Хорошо, будет вам форма номер один.

Отправив одного из своих помощников в паспортный стол, майор Дымов позвал Горового к себе в дежурку и предложил скоротать время ожидания посланца за чашкой чая с вареньем. Алексей согласился. Правда, он бы сейчас с большим удовольствием съел кусок мяса – пообедать не довелось, не нашлось времени.

В дежурной части нашлось всё необходимое для чаепития: добрый цейлонский чай, земляничное варенье, брикет сливочного масла, белый пшеничный батон.

– Можете связаться с участковым инспектором, на чьей территории проживает Дементьев? – отхлебнув горячего чая, спросил Горовой майора. – Мне нужны от него сведения о составе семьи подследственного, номер домашнего телефона. Я же должен известить родственников Дементьева о его задержании.

– Какие нежности! Он нас с вами ни в грош не ставит, а вы перед его семьей бисер метать собираетесь, – непонимающе посмотрел на следователя Дымов.

– А вы на мгновенье представьте себя на месте родителей Дементьева, или его жены… Каково оно – ждать, ждать, а его всё нет? Но это лишь одна сторона вопроса. Домашний телефон хочу знать из чисто практических соображений. Мне через два дня представлять Дементьева на санкцию прокурору, за эти два дня я должен многое успеть сделать,.. в том числе допросить его родителей. Не вызывать же их обычной почтовой повесткой – по телефону проще и быстрее.

– А что вам родители? Он и сам не маленький, должен самостоятельно отвечать за свои грехи.

– Судя по тому, как этот человек вёл себя в деповской столовой и здесь, в ГОВД, у него большие проблемы с работой нервной системы. Вот мне и нужно выяснить у родителей: всегда ли у него был неуравновешенный, агрессивный и вспыльчивый характер, как сейчас, или его сделала таким служба в ограниченном контингенте наших войск в Афганистане – этот момент важен для понимания ситуации. А ещё, отец с матерью должны будут представить мне награды сына, если они реально у Дементьева имеются. Я обязан отразить в деле все его плюсы и минусы.

– И что теперь? Если парень где-то проявил свою доблесть, то ему всё должно сходить с рук? Сейчас к вам посыплются ходатайства из военкомата, из других мест, с просьбой проявить к геройскому парню снисхождение и замять дело. Не получится так, что из-за этих его наград вы спустите дело на тормозах?..

Наивное предположение майора вызвало у Горового улыбку.

– Он же псих, он опасен для окружающих! Коль милиция ему не авторитет, то обыкновенные люди для него – просто червяки! – не унимался Дымов.

– Не стоит спешить с выводами, следствие только начинается. Мы ещё ничего не знаем о самочувствии старшины Гуреева, а он мог при падении ушибить, сильно повредить внутренние органы: почки, печень, селезёнку – не дай бог, конечно. Тогда Дементьеву не видеть свободы долго. А вы говорите: «спустите на тормозах»… Что касается наград, то заслуги Дементьева будут учитываться в суде, при назначении наказания. Ну, может быть, прокурор учтёт, когда я стану просить его об аресте Дементьева на ближайшие два месяца. Только Угрюмов, вы его знаете не хуже меня, он не простак и не мягкотелый исусик, быстро поймёт: отпусти он «афганца» – тот со своими закидонами может наломать немало дров, пойдёт, например, в столовую разбираться по поводу свидетельств не в его пользу, нагонит на людей жути – он это умеет…

– Закидоны закидонами, а только берега этот Дементьев видит, хотя и смутно, и мозги, когда это нужно, включает. Согласитесь, когда наши сотрудники вязали его, Дементьев мог действовать против них намного жёстче?

– Соглашусь.

Из паспортного стола вернулся помощник дежурного, с требуемым документом в руках.

– Проинформируйте меня, если узнаете о состоянии здоровья Гуреева, – попросил дежурного Горовой, отправляясь в ИВС. – Мне б ещё хотелось знать, в каком медучреждении он находится.

По пологой бетонной лестнице Горовой спустился в полуподвальное помещение ГОВД, где располагался изолятор временного содержания.

Когда протокол о задержании Дементьева на трое суток был составлен по всей форме и подписан, следователь попросил дежурный наряд изолятора проводить их с задержанным в следственный кабинет.

Распахнув дверь комнаты для допросов, Горовой пропустил Дементьева вперёд, потом шагнул вслед за ним и потянул за дверную ручку. Но дверь не поддалась, её придержал веснушчатый сержант, шедший сзади с огромной чёрной овчаркой на поводке.

– Огромная просьба, товарищ следователь: пусть дверь будет открытой. Мне на пару с Багирой поручено постоянно находиться рядом с вами, во избежание ненужных эксцессов, – поспешил объясниться сержант.

– Вообще-то, я привык толковать с подследственными один на один. Темы наших бесед не предназначены для посторонних ушей, – возразил следователь.

– Это распоряжение оперативного дежурного, я обязан его выполнить – сами понимаете, после начальника ГОВД он здесь второе лицо. Дежурный так и сказал: если со следователем прокуратуры что-то случится, нам всем не сносить головы, – упорно стоял на своём веснушчатый конвоир. – Мы будем вести себя тихо, вашей работе не помешаем.

– Пусть будет по-вашему! – уступил Горовой.

Дверь осталась распахнутой.

– Напугал я вас, ментовских! – ухмыльнулся Дементьев. Опустившись на стул, он с тоскливой миной на лице осматривал комнату. Чистое помещение в серых тонах – серые стены, серый потолок. Большой письменный стол, два стула – всё привинчено к полу. Оловянная пепельница, тоже привинчена, но к столу. Ничего лишнего. Окон нет, свет от электрической лампочки. Глухо шумит вентиляция.

– Трусоватые люди выбирают другие профессии. Не напугали, не обольщайтесь! – хмыкнул Горовой. – Вы лишь показали себя во всей красе – вылитый матрос-анархист из «Оптимистической трагедии». Показали, что нервы у вас никуда не годные, и по этой причине в определенные моменты вы бываете не в адеквате, и тогда вам сам чёрт не брат. Вот майор Дымов и проявил заботу о моей безопасности – он же, как оперативный дежурный ГОВД, отвечает за всё происходящее в этом здании. – Следователь расположился за письменным столом, извлёк из папки необходимые документы и бланки. – До начала допроса хочу расставить все точки над «i». Мне необходимо услышать ваш рассказ об инциденте в железнодорожной столовой: в первую очередь меня интересует ответ на вопрос, что побудило вас применить насилие в отношении работника милиции, – объявил Горовой. – Как вы понимаете, события, произошедшие в столовой, для меня не тайна. Я о них достаточно хорошо осведомлён, поскольку свои телодвижения вы совершили не в уединённом месте, а при большом скоплении народа. В этой связи хочу заявить со всей пролетарской прямотой: я особо не нуждаюсь в ваших показаниях, могу обойтись без них и не зарыдаю, если вы опять начнёте играть в молчанку.

– Чего ж вы тогда пришли сюда?

– По уголовно-процессуальному кодексу, где расписаны требования к процедуре ведения расследования, я обязан допросить вас сразу после задержания. Кроме того, у следователей есть обычай – выслушивать все стороны конфликта. Потому что всякий человек, вольно или невольно, норовит преувеличить вину противоположной стороны.

– Ну-ну…

Горовой принялся заполнять графы на первом листе протокола допроса, вписывая туда дату, время допроса и другие данные.

Дементьев рассказывал о себе неохотно, каждое слово приходилось буквально «вытягивать клещами».

– Дата вашего рождения – первое июня 1963 года, верно?

– Так.

– Родились в районном центре Петелино Емельяновской области?

– Да.

– Образование?

– Средне-специальное.

– Живёте в квартире номер двадцать два дома номер восемь по улице Ворошилова?

– Да.

– Назовите номер домашнего телефона.

– А это ещё зачем?

– Хочу уведомить семью о вашем задержании, родители же скоро начнут беспокоиться.

Дементьев назвал номер телефона, сообщил, что живёт вдвоём с матерью.

– Имеете судимости?

– Нет.

Общая картина совершённого Дементьевым преступления была очевидной изначально, и прагматичному человеку валанданье следователя с буйным, неразговорчивым парнем могло представляться неразумной тратой времени – другие дела, находящиеся в производстве, тоже требуют серьёзного внимания. Куда проще – дать подозреваемому подмахнуть своей подписью протокольную запись «я отказываюсь от дачи показаний», что тот с удовольствием сделает,.. и расстаться с ним. Потом плотно засесть за допросы очевидцев происшествия, дождаться заключения судебно-медицинской экспертизы по телесным повреждениям у милицейского старшины Гуреева и результатов спецпроверок на наличие у подследственного судимостей, и всё – направляй дело в суд. Чешите уши, махновец Дементьев, ваши деньги с дыркой! Но Алексей мыслил иначе. Он не считал, что в деле всё так уж ясно. Не понятны были мотивы действий Деменьева, а они могли быть глубоко личными, замешанными на давней вражде. Этого никто пока не выяснял – старшина в больнице, его не опрашивали. Не лишним было порасспросить Дементьева – не пристрастился ли он в Афганистане к употреблению наркоты, воздействие которой могло привести его в состояние неадеквата.

Это и удерживало следователя от поспешного расставания с подследственным. Он решил дать возможность выговориться дерзкому парню. Важно было найти для разговора подходящую тему, с которой потом нетрудно было бы перейти к главным вопросам.

Скоро он сообразил, что задержанный охотнее всего говорит на тему армейской службы, и аккуратно увёл нить разговора к ней.

Дементьев поведал о призыве на срочную армейскую службу в Псковскую дивизию воздушно-десантных войск. Шёл четвёртый год участия наших войск в афганской войне. «Груз двести» (гробы с телами убитых) поступал в Союз из-за пограничного Пянджа регулярно, но в псковской дивизии мало было тех, кто не желал оказаться «за речкой». Всем хотелось проверить себя и убедиться, на что он годен в реальном бою. Когда Дементьев перевалил на второй год службы, то в составе парашютно-десантного полка оказался в Афганистане. Боевую работу в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане, проще говоря, в ОКСВА, выполнял в течение двухсот восьмидесяти трёх дней.

Просто, без бахвальства и дешевых понтов, Дементьев рассказал о двух боевых наградах: медалях «За отвагу» и «За боевые заслуги». В сказанное верилось.

Послушать было что. И следователь слушал «афганца», с неподдельным вниманием и интересом, не перебивал, лишь вставлял по необходимости короткие ненавязчивые реплики.

– Почему мы там надолго увязли? Вопрос, конечно, интересный, его бы нашему министру обороны Соколову задать,.. или Дмитрию Фёдоровичу Устинову, который ввёл войска в Афган. Правило Юлия Цезаря «пришёл, увидел, победил» в Афганистане не срабатывает. Тому есть много причин. Главная незадача в том, что наши войска обучены ведению масштабных боевых действий и не привычны к ударам исподтишка, к партизанским уловкам, да ещё в условиях гор, где слова «фронт», «тыл» имеют туманный и очень условный смысл. Проведение боевых операций в условиях горной местности – это целая наука, одно из её правил – «кто выше, тот и пан». Вот и пришлось нашим командирам эту науку по ходу осваивать. Многие приказы министерства обороны устарели от того, что Союз давно не участвовал в серьезных военных конфликтах, и их положения были неприемлемы для афганских условий. Они отменялись или корректировались по ходу боёв. К примеру, давным-давно была установлена норма боеприпасов, выдаваемая одному бойцу на конкретную операцию, а в Афгане она оказалась недостаточной – пришлось командованию выдаваемую норму боеприпасов существенно увеличивать. К тому же, воюющие против нас душманы оказались неплохими вояками. В большинстве своём они прошли учебно-тренировочные лагеря на территории Пакистана, поэтому соображали в тактике действий мелких подразделений, достаточно точно стреляли. «Духи» недурно оснащены: стрелковое оружие у них в основном китайского и румынского производства, экипировка – куртки, спальники – американская.

– Дивлюсь я, как-то ты не по годам зрело рассуждаешь?

– С кем поведёшься, от того и наберёшься. Наше подразделение процентов на семьдесят пять было укомплектовано молодыми офицерами, нас же, солдат-срочников, было немного. Нас старались беречь, но на войне как на войне – и я вместе с офицерами участвовал в боестолкновениях, перехватывал и громил оружейные караваны, ходил в ночную разведку, «языка» доводилось брать… вот этими самыми руками, – приподнял Дементьев с колен свои «кувалдочки».

– А с «черными аистами» не приходилось встречаться? Кто они такие? – полюбопытствовал Горовой.

– Нет, с бойцами отряда «Черный аист», афганцы называют его «Чохатлор», мне пересекаться не доводилось, но много наслышан о них от командиров и рядовых сослуживцев. «Черный аист» – это специальный отряд, созданный для проведения диверсионных операций. Его бойцы от других «духов» внешне отличаются только тем, что носят специальную форму черного цвета – в ней очень удобно совершать ночные вылазки. Бед нашим войскам они причинили много, особенно, в первые годы пребывания в Афгане. Большие мастаки по части устроить засаду – проведут операцию и назад на базу, ищи их потом. Базировались «аисты» где-то в труднодоступных высогорных районах. У нас толковали, что к натаске и оснащению этого отряда помимо арабских инструкторов приложили свою руку «америкосы». «Аисты» все, как один, большие спецы по подрывному и стрелковому делу, топографии и средствам связи, хорошо ориентируются на афганской местности. Проводимые операции ими тщательно планируются и прорабатываются изначально, на «авось» у них ничего не делается. Я их не восхваляю, просто, говорю как оно есть. Чего их превозносить, этих подлых людишек. На элементарные правила ведения войны, которые не мы выдумали, они плевать хотели. Не раз было, когда попавшие в засаду наши ребята смогли занять более-менее сносные позиции и достойно ответить нападавшим. Тогда эти твари предлагали вступить в переговоры и тут же расстреливали наших переговорщиков в расчете на то, что остальные от такого коварства выйдут из себя, потеряют бдительность и осторожность. Чаще всего эти их расчеты оправдывались. Мы же славяне, подлость не в наших кровях… В войсках бытует мнение, что все «аисты» – конченные исламистские фанатики, что из этого религиозного фанатизма «растут ноги» их отчаянности, погибнуть в бою с неверными – это для них святое дело. То, что они не трусы, это факт. Ради куража во время боя могут подняться в полный рост и садануть по нашим позициям из гранатомета или длинной пулеметной очередью. По отношению к нашим бойцам, по их понятиям – неверным, могли позволить любую садистскую жестокость, наших пленных – контуженных и раненых – пытали похлеще эсэсовцев. Любимое дело для них – отрезать у живого человека какую-нибудь часть тела: ухо, нос, половые органы. Или нашпигуют пленного наркотиками, сделают надрезы на животе и спине, затем кожу вверх сдирают и завязывают над головой – мёртвым позавидуешь, когда действие наркоты заканчивается – «красный тюльпан» у них называется. Помня об этих вещах, мы взяли за привычку носить в кармане куртки гранату Ф-1 – лучше принять быструю смерть при опасности быть взятым в плен, чем обрекать себя на долгие муки… По правде сказать, встречал я и наших бойцов, которые переняли у «духов» моду коллекционировать отрезанные у убитых душманов уши. Но, это же – у мертвых… Позднее эти вещи прекратились – особый отдел стал жестко «шугать» за такое хобби. О том, кто создал этот отряд, и кто им командует, правду знает, наверное, лишь высшее командование нашей разведки. Среди десантуры ходили разные разговоры на этот счет. Одни говорили, что это пакистанский спецназ. Другие утверждали, что создал это спецподразделение полевой командир моджахедов Гульбеддин Хекматияр, слышали, наверно, о таком. Он, якобы, со всего арабского мира набирал в отряд отборнейших головорезов, которые в какой-то момент своей жизни совершили преступление перед аллахом. После специальной усиленной подготовки под руководством американских и пакистанских инструкторов они должны были кровью неверных «шурави» искупить свои грехи перед Магометом.

– А ты знаешь, мне известна ещё одна версия происхождения отряда «Чёрный аист», – сказал Горовой. – Я постоянно живу и работаю в Веденееевском районе, в ваш город командирован на время. Так вот, у нас в Веденеево год назад в одну из ПМК, что занимается возведением объектов гидромелиорации, устроился работать каменщиком молодой человек по фамилии Чунихин. Парень как парень – недавно отслужил срочную в армии, немногословный, обстоятельный и несуетливый. Среди других строителей ничем не выделялся,.. ну, может, лишь фактурной крупногабаритной комплекцией. А нынче, на демонстрацию по случаю Дня Победы, пришёл с орденом Ленина на груди – коллектив мехколонны от удивления выпал в осадок. А он лишь обмолвился, что орденом награждён за Афган, про частности распространяться не стал… Я с Александром Чунихиным тоже немного знаком, от него впервые услышал про «чёрных аистов». Чунихин считает, что «Чёрный аист» – это спецподразделение пограничных войск Пакистана. По его словам, именно пакистанские пограничники носят чёрную униформу. Кроме того, Александр утверждал, что «аисты» вступали в дело только тогда, когда наши войска начинали вести боевые действия в приграничной с Пакистаном зоне либо непосредственно на афгано-пакистанской границе, а это сопредельной стороной вполне резонно могло восприниматься как внешняя угроза национальной безопасности.

– А вот с этим я не согласен! И никогда не соглашусь! – вздёрнулся Дементьев. – Какие, к черту, пограничники и какая пакистанская граница! За полмесяца до моего возвращения в Союз «черные аисты» напали на колонну наших бензовозов в сорока километрах от Кабула и разнесли её в клочья. Это очень не близко, я бы даже сказал, очень далеко от пакистанской границы. Там мой земляк Андрюха погиб, в автомобильном батальоне служил.

– Да я разве спорю, я просто озвучил версию своего знакомого.

– Ваш земляк так и не рассказал, за что получил орден?

– Я знаю об этом со слов моего друга, работающего в той же ПМК, что и Чунихин. Однажды рота, в которой служил Чунихин, у кишлака под интересным названием Коньяк нарвалась на засаду. Многих ребят душманы положили в первые же минуты боя, ранили командира роты. Чунихин Александр, он был неплохим пулемётчиком, вызвался со своим РПК прикрыть отход сослуживцев. И он смог с этой задачей справиться – многим тогда жизнь спас. Больше того, он с двумя ранениями, благодаря наступившим сумеркам, сумел оторваться от душманов и, поплутав, пришёл в расположение наших частей.

– Молодец, «бача»!

– Не было ли мыслей на сверхсрочную службу остаться?

– У меня со службой ладилось и здесь – в Союзе, и там – за Пянджем. Ротный несколько раз сватал меня остаться в войсках по окончании срочной службы. Да только мне провести всю жизнь в строю – не в жилу.

– А что, наши солдаты в Афганистане увлекались «дурью»?

– Насколько я знаю, были такие случаи. В основном, среди солдат-срочников, призванных на службу из республик Средней Азии и Кавказа, среди тех, кто в юности, ещё до призыва, успел попробовать эту гадость. Но такие случаи были редкостью, нам информацию о них на политзанятиях доводили.

– У вас там и политзанятия проводились?

– Не часто, но проводились. Пока мы находились в месте расположения полка, распорядок был, как и положено: время подъёма, построение, развод, вечерняя поверка и прочее. И только во время боевых выходов, мы их называли рейдами, распорядок был другим, уже применительным к обстановке.

Горовой закурил сигарету.

– Так вот, насчёт «дури», – продолжал Дементьев. – Кое-кому охотку до неё отбили сослуживцы. Когда марихуану, перемешанную с табаком сигареты или папиросы, курят, от забитого «косяка» идёт такой специфический запах, что его ни с каким другим запахом не спутаешь. Тут можно от сослуживца прикладом в лоб заработать, без всякого предупреждения. Даже вмешательство офицера или особиста не потребуется. Никто ж не хочет тащить лямку службы за идиота или, хуже того, погибнуть из-за него. Жизнь зависела друг от друга, а тут наркоша нарисовался… Что касается выпивки, то тут совсем другое дело: мало кто из десантуры откажется принять на грудь некоторое количество алкоголя, когда к тому есть серьёзный повод, присутствует возможность и наличествует сам жидкий продукт, – лукаво ухмыльнулся воин-интернационалист. – В Афгане «фронтовые сто граммов» нам не выдавали, употребление алкоголя пресекалось, хотя и не очень жёстко. Водку достать было сложно, стоила она баснословные деньги. Тем не менее, вечером в праздничные дни многие в полку ходили навеселе – в подразделениях наловчились гнать самогон, настаивать брагу и виноградное вино. Делалось всё тайно. Сахар пользовался большим спросом. В частях, где имелась возможность контачить с афганцами, в городах или вблизи населённых пунктов, можно было приобрести за определённую плату самогон из кишмиша. Сам я этот продукт не пробовал, а те, кто пробовал, называли напиток отвратительным пойлом…

– Сам-то не увлекался наркотой?

– Я себе не враг. Что-то не пойму, вы к чему клоните?

– А какого лешего надо было так жестоко поступать со старшиной милиции? Ведь мог же убить его.

– Не могу объяснить, как всё вышло. Когда милиционер начал «лечить» своими нравоучениями да лапать за плечо, меня накрыла вспышка необъяснимой ярости, а дальше… дальше рефлексы сработали. Действовал машинально, словно бы и не я…

– Был раньше знаком с потерпевшим Гуреевым?

– Нет, никогда раньше его не встречал. Как он там?

– Пока не знаю.

Горовой принялся писать протокол.

Утром в назначенное время к следователю пришла Валентина Макаровна Дементьева – учитель русского языка и литературы одной из городских школ. Прошедшим вечером Горовой звонил ей и, сообщив о задержании сына, попросил явиться в прокуратуру и ответить на некоторые вопросы.

Дементьева, статная сорокапятилетняя женщина с добрыми глазами, имела приятный голос и мягкую манеру общения. Перед следователем держала себя с достоинством, без слёз и нытья.

– Я принесла удостоверения к Серёжиным медалям, как вы просили, – сказала она. – Прихватила также благодарственные письма от армейского руководства и несколько грамот за спортивные достижения.

– Хорошо, я сейчас отнесу документы в канцелярию – девушки на ротапринте снимут с них копии. Когда копии будут готовы, я верну вам оригиналы, – ответил Алексей. – Положено, знаете ли, собрать на подследственного характеризующий материал. Такой, чтобы в нём были объективно отражены все заслуги человека, равно как и негативные моменты жизни.

– Рассчитываю на вашу объективность…

Вернувшись из канцелярии, Горовой приступил к допросу.

– Мне нужно, Валентина Макаровна, чтобы вы рассказали о своём сыне – о его характере, привычках, наклонностях, внутреннем мире. Меня этот вопрос, как вы понимаете, интересует не из праздного любопытства, передо мной стоит конкретная задача – выяснить, почему ваш Сергей такой конфликтный и откуда в нём столько неприятия по отношению к работникам милиции. Что касается самого Сергея, то мы вчера беседовали, но он был не в том настроении, чтобы обсуждать со мной эту тему… Я вас, как женщину, прекрасно понимаю: для любой матери её дети – самые лучшие на свете. И всё же, постарайтесь уйти от субъективизма.

– Если бы Серёжку арестовали за конфликт с милицией перед призывом в армию, я бы этому нимало не удивилась. Дерзким и неуправляемым он стал к тому времени, хотя раньше был вполне благополучным ребёнком. Как и его друзья, вымахал телом и ростом – будь здоров, а умишка в голове – чуть, – учительница собрала пальцы в щепотку, – один ветер гуляет. Гормоны играют, здоровья и энергии – через край, а управлять этим богатством ещё не научились. Много неприятных минут пережила в то время: сын постоянно ввязывался в какие-то конфликты, потасовки, не раз доставлялся в милицию. Но утверждать, что у него с той поры появилась враждебность по отношению к сотрудникам милиции, не стану. Не было этого! А сейчас он совсем другой – остепенился. Может быть, ваш пострадавший милиционер повёл себя невежливо и чем-то спровоцировал Серёжку?

– Очевидцы утверждают, что старшина милиции Гуреев вёл себя корректно, – возразил Горовой.

– Проводив сына в армию – он попал в воздушно-десантные войска, как и хотел – я облегчённо вздохнула. Верила, что юношеская дурь из его головы за эти два года выветрится, что армейская служба пойдёт сыну на пользу – приучит к порядку и дисциплине. В принципе, так оно и оказалось. Серёжа часто писал мне, его письма я храню – в них столько тепла и нежности… боже мой, сейчас расплачусь, – глаза женщины увлажнились. – Об отправке в Афганистан он в своих письмах ни словом не обмолвился, жалея меня, но я не глупая, сама вскоре догадалась… Домой Серёжа вернулся повзрослевшим, даже слишком, я иногда его не узнаю: малоразговорчивым стал, задумчивым, уставится в одну точку и молчит. Я понимаю, там, на войне, он много пережил. Сын успокаивает – мол, все в порядке, мама, а я все равно переживаю за него. Про службу в Афганистане он мне понемногу рассказывает – разумеется, делает это дозировано – меня бережёт, а может не всё можно рассказывать. Одно я поняла: Серёжа служил в какой-то особой воинской части, в которой почти все были кадровые офицеры, солдат срочной службы, как мой сын, там было всего несколько человек. Мне доподлинно не известно, за какие заслуги сын получил свои медали, но, судя по наградам, он хорошо себя показал в боевой обстановке. Не так давно у нас был в гостях сослуживец Сергея, наш земляк – старший лейтенант Еремин. Он получил ранение и после госпиталя приезжал в отпуск к родителям, а к нам заехал передать сыну привет от сослуживцев. За ужином я по отдельным их репликам поняла, что моего сына, несмотря на его молодость, сослуживцы очень любили и уважали. Ребята со смехом вспоминали случай, когда Сергей участвовал в ночной разведке и, обходя каменный выступ, неожиданно столкнулся нос к носу с «душманом». Сын не растерялся и стукнул афганца кулаком по голове – тот не успел даже звука издать, сразу потерял сознание. Сергей сгрёб его и утащил к своим. Афганец, когда его допросили, дал важные показания про караван с оружием, который наши военные ждали. Сергей с Ерёминым хохочут, вспоминая ту разведку, а мне – страшно. Как подумаю о том, через что сын прошёл, мне дурно становится.

– Не наблюдалось ли у вашего сына когда-либо признаков нервно-психических расстройств?

– Смеётесь? Кто б его с нездоровой психикой взял в воздушно-десантные войска?

– Во время беседы с вашим сыном я тоже не заметил у него отклонений в психике, но ведь, набросился же он на милиционера без видимых причин.

– Вот уже полтора года, как сын вернулся домой. Знаю, война ему нервы потрепала изрядно. Но внешне это до вчерашнего дня никак не проявлялось. Сын жил обычной размеренной жизнью, у меня с ним хорошее взаимопонимание. Серёжа дружит с хорошей девочкой. Работает токарем на вагоноремонтном заводе – специальность получил ещё до призыва в армию – на предприятии его ценят. Прежней юношеской задиристости, конфликтности в нём уже нет – Серёжа угомонился, намного серьёзнее стал, о жизни рассуждает совсем не по-детски. Правда, по-прежнему на дух не переносит «чёрных» – выходцев с Кавказа и Средней Азии. Но это давняя история…

Когда я вышла замуж за Владимира, отца Серёжи, мы начали семейную жизнь не здесь, а на родине мужа – в райцентре Петелино. Сначала жили в доме родителей мужа, а вскоре после рождения сына нам исполком предоставил квартиру, мы были молодыми специалистами. Однажды вечером муж возвращался домой от родителей, где помогал отцу сметать на сеновал заготовленное сено. Проходя мимо парка с танцплощадкой, услышал доносившиеся оттуда громкие крики. Володя был не из робких людей, обладал огромной физической силой – сын весь в него. Зашёл в парк и поднялся на танцплощадку, а там происходил конфликт между местными парнями и группой мужчин-азербайджанцев, приезжих наёмных строителей, возводивших на окраине села жилые дома для совхоза. В центре танцплощадки метался азербайджанец, размахивавший зажатым в руке ножом. Володя подошёл к мужчине и просто сказал: «Отдай нож, он здесь не нужен». Тот в ответ резко взмахнул рукой и ткнул ножом мужу в живот. Всего один раз, но этого хватило, чтобы оставить Серёжку без отца, а меня – без мужа. От полученной раны Володя умер в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. Возмущённая молодёжь стала колотить азербайджанцев, загнала их в дом, где те жили, подперла входную дверь и подпалила строение. Азербайджанцы бы там заживо сгорели – в доме раньше располагался магазин, и на всех окнах стояли решётки. Но вовремя подъехала милиция, спасла их. Виновного задержали, а остальных тайно вывезли за пределы района. Через полгода убийцу осудили, но мне от этого легче не стало.

Сыну было в то время шесть лет. Вскоре я подыскала подходящий вариант с квартирным обменом, переехала в Арсентьевск – здесь моя родина, здесь живут мои родители. Замуж больше не выходила, так и живём вдвоём с сыном в нашей «двушке»… В нашем городе хорошая школа по самбо и классической борьбе, сильные тренеры – у одного из них, Сбитнева Вячеслава Германовича, мой Серёжа с пятого класса занимался борьбой самбо. И достаточно успешно. Стал кандидатом в мастера спорта. Уже после окончания школы сын в городе Ташкенте участвовал в общесоюзном турнире по борьбе самбо, проходившем по линии спортобщества «Трудовые резервы». Победителям в каждой весовой категории учредители турнира гарантировали звание мастера спорта. Серёжа дошел до финала, в финальной схватке встречался с ташкентским самбистом Халиловым и по всем статьям победил его. Однако арбитры засудили сына и отдали победу узбеку – вероятно, подкуплены были местными тренерами или узбекскими спортивными чиновниками. Сказать, что сын был сильно огорчён таким судейским решением, значит – ничего не сказать. Сын с той поры вдолбил себе в голову, что во всех его бедах виноваты «чёрные».