Текст книги "Экзистенциализм. Период становления"

Тут вступает со всей силой знаменитая тема – тема величия и ничтожества человека. Помните, я уже приводил эти слова нашего героя: «Люди состоят из грешников, считающих себя праведниками, и из праведников, считающих себя грешниками»? Человек считает себя великим, поэтому он жалок. Когда человек осознает, что ничтожен, он проявляет свое величие. Тут очень глубокий парадокс: он ничтожен в том же, в чем и велик. Паскаль со всех сторон обдумывает эту мысль.

Я начну с самого пронзительного, на мой взгляд, что есть у Паскаля. Это знаменитое рассуждение о двух безднах. Очень важное понятие – мыслеобразы. Паскаль – великий оратор, психолог, литератор. Его искусство – доносить свою мысль парадоксально. Паскаль пишет не концептами, не схемами, не понятиями. Он пишет образами, изумительными картинками, которые «цепляют» вас. Например, он говорит, что «человеческая жизнь – это тень, промелькнувшая и исчезнувшая навсегда». Или он сравнивает людей с шеренгой приговоренных к казни, которые идут один за другим и умирают, падая в пропасть. Такие образы остаются лучше, чем любые «субстанции» и прочие понятия философов.

Так вот, две бездны. Я перескажу это своими словами. Паскаль говорит: вот, представьте себе бесконечность. Конечно, у вас ничего не получится. Потому что представить, вообразить бесконечность конечному существу невозможно. Можно лишь как-то ощутить ее присутствие и близость. Но попробуйте представить себе мир. Вы на этой планете, на Земле, вот Солнечная система, там – другие галактики. Вы идете мысленным взором все дальше и дальше, все выше и выше. Уже я не говорю – глазами, глаза давно устали и ничего не видят, но – мысленным взором. И видите, что Земля – пылинка в Солнечной системе, Солнечная система – пылинка в Галактике, и вы идете дальше, дальше, дальше… И вдруг останавливаетесь, не можете дальше идти, даже мыслью заглядывать в эту необозримую даль! И понимаете, что это все – какая-то лужица в мире! Все то, что вы можете увидеть глазами или взором души. Вы не можете дотянуться туда, если это действительно бесконечность, без дураков. Такова бесконечность бесконечно большого; Бытие, перед которым мы пасуем и теряемся. Мы бы сегодня сказали: «макромир». Мы пытаемся представить себе, что такое Вселенная, и… не можем. Мы не можем дотянуться до нее ни глазами, ни даже разумом. Как тут говорить о том, что мы цари природы? Не насмешка ли это?

Но это только одна бесконечность, одна бездна. Бесконечность большого, бесконечность бытия.

Но есть и другая бездна, иная бесконечность, о которой мы куда меньше думаем. Бесконечность бесконечно малого. Мы бы современным языком сказали: «микромир». Представьте себе самое маленькое и ничтожное, что вы можете представить, но и оно – бесконечно велико и огромно! Возьмите, говорит нам Паскаль, самое жалкое, презренное существо – клеща. Что может быть более ничтожно? И в нем, представьте себе, пузырьки пара, пузырьки газов, капли крови. А что в этом пузырьке крови и пузырьке газа? И вы будете погружаться в этого клеща и тонуть в другой бесконечности, бесконечно малой. И там вы увидите… тоже свои звезды и свои галактики и планеты, и на них – из этой бездны – тоже кто-то взывает и вопрошает!

Паскаль, конечно, не был современником Эйнштейна и Макса Планка, не застал рождения квантовой физики, но, в сущности, он говорит об этом. Даже самое маленькое – оно бесконечно велико. И даже в клеще – Вселенная. Представьте себе самое маленькое, что вы можете, – и оно все равно бесконечно велико. В его молекуле целые миры, свои солнца, свои планеты. И на этих планетах кто-то так же, как вы, вопрошает о смысле бытия.

Помните, знаменитые строчки Валерия Брюсова:

 
Быть может, эти электроны —
Миры, где пять материков,
Искусство, знания, войны, троны
И память сорока веков!
 

Но это Брюсов писал уже в начале ХХ века, когда обнаружили, что атом делим.

А Паскаль об этом говорил в XVII веке.

И вот он говорит: две бесконечности. Две бездны. И человек колеблется между этими безднами. Он не укоренен. Бездомен. Перед всем он – ничто, перед ничем он – все. Перед лицом бытия человек – ничто, перед лицом ничто человек – бытие. Вот вам величие и ничтожество! Голова начинает кружиться, охватывает ужас космический. Возникает чувство страшной эфемерности: почему я здесь? кто я вообще такой?

Вообще, ничего не понятно с человеком. Непонятно, что такое наше тело, что такое наша душа. Помните, такое умное словосочетание: «психофизическая проблема»? Паскаль говорит о том же. Что такое душа и тело, как они связаны между собой – непонятно! А ведь это и есть мы. Мы сами для себя великая проблема. Мы себя не знаем, мы мира не знаем. Как же смешны, говорит Паскаль, самодовольные философы, которые пишут книги «О начале всего», «О началах вещей», «О природе сущего», как будто они все познали. Человек – это букашка. Как он может все знать? Как смешно это самодовольство! Мы не покорители мира, а вопрошатели. Мы колеблемся между двумя безднами. Мы все время, не замечая того, находимся между бездной Бытия и бездной Небытия. Мы бездомны, проблематичны, непонятны самим себе.

Как и во всем, у Паскаля великолепная диалектика: величие и ничтожество. Именно осознав свое ничтожество, мы становимся великими.

И самый знаменитый образ у Паскаля, самая затасканная потом за века метафора: человек – «мыслящий тростник». Он говорит: человек – это тростинка на ветру, но тростинка с душой. Нас может раздавить любая капля воды, любое явление мира, ветер подует, и нас не будет. Но мы выше Вселенной, потому что осознаем себя, а она не осознает. Человек поднимается над миром благодаря своему самосознанию. Тростинка с душой, букашка с мыслью. Мысль поднимает нас над миром. Но о чем эта мысль? О нашем ничтожестве. Посмотрите, какая диалектика: мысль о нашем ничтожестве делает нас великими, а как только мы осознаем свое величие, мы погружаемся в ничтожество! Ведь мыслящий тростник – не просто тростник. Трагедия, вопиющее противоречие, скандал, парадокс!

Паскаль подробно разбирает и демонстрирует человеческое величие и ничтожество во всем: в гносеологии (сфере познания), в онтологии (сфере бытия), в нравственной сфере. Он говорит: мы с нашими знаниями занимаем такое же место в мире, какое занимает наше тело. Наши знания занимают ничтожную часть от мира. И тут Паскаль говорит очень важную мысль как математик: «Нельзя понять часть, не поняв целого». А целого – бесконечности – мы никогда понять не сможем. Значит, в наших познаниях всегда перепутано истинное знание с ложью. Уже в сфере познания мы и велики и ничтожны. Мы никогда не можем знать всего, а раз мы не может знать всего, то мы не можем знать по-настоящему хоть что-то. Потому что «хоть что-то» – часть всего, а все нам недоступно. Мы между Ничто и Всем. Между бездной одной и бездной второй. Между бездной в клеще и бездной в Млечном пути.

Человек – это химера, соединение несоединимого, говорит Паскаль, в нем перемешались и как-то странно сосуществуют тело и дух. Человек исключительно проблематичен, затерян, трагичен.

Я очень люблю одного великого поэта, мистика, современника Шекспира, о котором, к сожалению, мало кто знает, – Джона Донна. И у него есть потрясающие строки. Попробую их вспомнить:

 
Все в новой философии – сомненье,
Огонь былое потерял значенье.
Нет Солнца, нет Земли – нельзя понять,
Где нам теперь их следует искать.
Все говорят, что смерть грозит природе,
Раз и в планетах и на небосводе
Так много нового; мир обречен,
На атомы он снова раздроблен.
Все рушится, и связь времен пропала,
Все относительным отныне стало…
 

Вот так Джон Донн в самом начале XVII века выражает ощущение потерянности человека в мире после Коперника. Эти паника, ужас, неустойчивость здесь хорошо переданы. Джон Донн – больше мистик и поэт, Паскаль – ученый и религиозный мыслитель, но они об одном и том же говорят.

Помимо онтологического, гносеологического аспектов величия и ничтожества человека Паскаль говорит еще и о нравственном аспекте. Он постоянно описывает пороки человеческой природы, ее шаткость, колебания, непостоянство. Например, человек мнит себя мыслителем. Но Паскаль показывает, сколько иррационального влияет на наш гордый разум. Он говорит: перекиньте широкую доску над пропастью и поставьте мудрого мыслителя на эту доску. Он понимает, что он с нее не упадет, но, видя пропасть, он испугается. Или, говорит он, сидит могучий мыслитель и мыслит о мире. И у него над ухом вьется муха. Ничтожная муха! Но она отвлекает его от великих мыслей. И так же во всем. Какой-то пустяк нас сбивает. Какая-то жалкая муха!

Сколько в людях жалкого, говорит Паскаль, сколько лицедейства, сколько комедиантства, сколько тщеславия! Автор «Мыслей» говорит: все тщеславны! Тема тщеславия очень мучила Паскаля. Он говорил: тщеславны все, даже те, кто пишут о вреде тщеславия. Даже я, который вот сейчас пишет все вот это. Он – великий психолог, и детально прослеживает в людях все это: тщеславие, гордыню, мелочность. Он показывает, что и нравственно человек в чем-то велик, а в чем-то ничтожен.

Но, по Паскалю, очень важно не впадать ни в одну из крайностей. Он подчеркивает, что если говорить, что человек – скотина, букашка, то мы не правы. Мы не видим в нем его величия. А если мы говорим, что человек велик и божественен, мы тоже не правы. Мы не видим его ничтожества. Вся тайна человека именно в этой диалектике одного и другого. И как вы уже, наверное, догадываетесь, по Паскалю, это – великая тайна, которую никто не может разрешить. И вы понимаете, в чем разгадка. В догматах о богоподобии человека и о его грехопадении. Только христианство, говорит Паскаль, объясняет нам, почему мы таковы. Почему мы и велики и ничтожны. Мы велики, потому что да, мы Божественны, и мы чувствуем в себе это Божественное достоинство, но мы все пали в Адаме, мы ужасные грешники, потому и ничтожны. Человек – мыслящий тростник. Тростинка с душой. Великий, ничтожный, странный. Не повелитель, не вершина мироздания. А христианство – это ключ к тайне человека.

Сделаю еще одно важное лирическое отступление. Хочу привести одну любимую хрестоматийную иллюстрацию. Паскаль оказал огромное влияние на русскую культуру. И если на Западе его как философа до ХХ века почти никто особенно не ценил, то на русскую почву он хорошо лег, был здесь встречен как родной уже в середине XIX века. И Толстой, и Тютчев, и Достоевский, и Баратынский, и Мережковский, и Розанов, и славянофилы, и Шестов – все очень увлекались Паскалем. Самый хрестоматийный пример, который я не могу не привести, это Тютчев. У Федора Ивановича Тютчева мироощущение было во многом близким к паскалевскому. Вы, конечно, помните эти волшебные и волнующие строки в развитие темы Паскаля? Знаменитое стихотворение, в котором я пропущу первое четверостишие:

 
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе, —
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
 
 
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
 
 
И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной протест?
 

Тут все: разлад человека с природой, одиночество, несоизмеримость человека с Вселенной, бездомность и – «души отчаянный протест» пред лицом молчащей бесконечности чуждого мира.

Но пойдем дальше. А дальше – очень важная тема, у которой большое будущее в экзистенциализме. Тема того, как человек убегает от всего этого. Ведь это же невыносимо и ужасно: заброшенность, одиночество, ничтожество. Людям это неприятно. Что угодно, только не оставаться наедине с собой! Что угодно, только не думать об этом. И вот возникают темы, которые Паскаль обозначил в своих «Мыслях» как «забавы». Паскаль понял всю нашу культуру, общество как способ убежать от своего одиночества, от своего трагизма, от дисгармонии. Паскаль намечает эту тему, как и все остальные темы, гениально и лаконично. В экзистенциализме впоследствии это получит название проблемы «подлинного и неподлинного существования». Паскаль, конечно, не использует таких слов как «неподлинное существование», но, говоря о «забавах», описывает именно его. Бегство человека от своего «я». От настоящих вопросов, достойных человека. Он объясняет всю культуру через призму этого вопроса.

Он приводит множество ярких примеров. Я приведу некоторые: «Человек – это король, лишенный наследства». Вот вам миф о Божественном грехопадении. Каждый из нас «король», имеет королевское достоинство, то есть Божественен. Но «лишен наследства»! То есть выпал из рая, заброшен невесть куда! Паскаль говорит – для чего королю нужна свита? Зачем ему сотни придворных? Только для одного – загородиться ими от самого себя.

Для чего нам флирт, пиры, охота, карточные игры, войны, – все то, что заполняет нашу жизнь? Люди убегают от себя. Это «забавы».

Эти «Мысли» писались не для крестьян, понятное дело. А для либертинов, дворян разных. Отсюда и соответствующие примеры. Для чего, говорит Паскаль, всякие судейские напяливают на себя мантии? Для чего ученые надевают на себя свои колпаки? Тщеславие и попытка что-то из себя изобразить. При помощи мантий скрыть свою наготу.

Еще очень яркий образ – мы его встретим, между прочим, у Достоевского в «Бесах», кажется, в беседе Шатова со Ставрогиным. Паскаль вопрошает: для чего охотник на охоте мчится за зайцем? Охотнику не нужен заяц. Ему нужно скакать за ним, чтобы убегать от себя!

Большая часть нашей культуры – это не подлинное существование, а попытка человека убежать от себя, от своих настоящих, важных и беспощадных вопросов. От трагизма своего удела. От своей заброшенности, от скуки и бессмыслицы.

Теперь вернемся к тому, как Паскаль понимает человека. И тут очень интересно, и нас ждет неожиданность.

С одной стороны, он весьма высоко ставит разум. Главный атрибут человека – это мысль, разум. Отказаться от мысли – это отказаться от человечности. И Паскаль славит разум. Но говорит, что «есть две крайности – отрицать разум и признавать только разум». Человек, говорит Паскаль, не дьявол и не ангел. Надо мыслить – в этом наше достоинство. Но это вполне в духе времени, и любой Декарт под этим бы подписался, и любые просветители. Разум – главное в человеке. Но главное ли?

Но Паскаль на этом не останавливается. Он говорит: да, разум, мы – «мыслящий тростник», разум поднимает нас над миром. Хотя разум конечен. И вообще, Паскаль, сказав что-то во славу разума, всегда делает оговорки. Он говорит с восхищением: «Наша мысль» – и тут же добавляет: «Но как же она глупа!» У него есть потрясающая фраза: «Человек бесконечно превосходит человека». Это похоже на сартровскую мысль – человек не самотождествен, человек есть не то, что он есть. Человек жалок и велик, человек не жалок и не велик: человек – это усилие, это самопревосхождение, это живое противоречие, это не данность, не что-то застывшее, гарантированное.

Разум важен, но разум не есть главное, уверен Паскаль. Так же, как разум поднимает человека над миром природы, есть еще нечто третье, принципиально высшее, чем разум. Разумом нельзя заменить эту третью реальность. И тут французский мыслитель использует поразительное слово, которое играет большую роль в русской философии XIX века (например, вспомните Ивана Киреевского), но почти игнорируется западной философской традицией (вплоть до Макса Шелера). Это слово – «сердце», метафора сердца. Как из всех вещей мира не собрать разума, так из всех мыслей разума не создать сердца! Сердце – это очень важное понятие Отцов Церкви, патристики, того же Августина. Когда патристика говорит о человеке, она говорит о сердце. Патристика понимала сердце как сокровенное в человеке, как сосредоточение того самого «внутреннего человека», в отличие от «внешнего». Сердце – важнейшая метафора раннего христианства. Но потом она исчезла, насколько мне известно. В культуре России метафора сердца играла очень большую роль. А Паскаль вновь обращается к этому образу.

Паскаль говорит: существуют два порядка, порядок ума и порядок сердца. И у него есть знаменитая фраза: «У сердца свои резоны, о которых разум не знает». Сердце поднимается над разумом так же, как разум поднимается над природой. Сердце – ядро человека, основа нравственности, любви и то, чем можно познать Бога. Опять же, говоря онтологически, сердце – самое главное, оно – ядро человека, центр личности. Говоря гносеологически, сердце – самое важное: именно сердцем мы познаем Бога, и этически оно возвышается над всем в человеке и мире. Сердце – сосредоточение нравственной жизни человека.

И Паскаль, говоря об этике, постоянно использует такое понятие как «порядочный человек». Он говорит – порядочный человек выше, чем любой специалист, любой математик. Он не хочет быть «профессионалом», он хочет быть просто «порядочным человеком»! Тема противопоставления Человека Ученому и Специалисту. То, что так актуально для ХХ века, когда узкий специалист пришел на место целостного человека, когда наука стала орудием убийства, зомбирования, манипуляции и ученые переживают «раздвоение личности»: как моральные существа они осуждают последствия… своей же деятельности в качестве профессионалов и специалистов. Они помогают государствам создавать атомные бомбы, а потом иногда протестуют против них. Паскаль сопротивляется этому уже на заре Нового времени. Противопоставляет порядочного человека математику, ученому.

Еще раз – над разумом есть сердце. У сердца есть свои законы, свои основания, которые разум не знает. Это сказано в эпоху, когда мир понимается механистически. Для культуры Нового времени – XVII–XVIII–XIX веков – мир – машина, Бог – абстракция, человек – разумное животное. Тот же Декарт ярко сформулировал и выразил этот взгляд. У Паскаля все иначе. Мир не машина, про Бога я еще скажу, а человек не просто животное с разумом. Помимо разума еще есть кое-что поважнее – сердце.

Как Паскаль понимает Природу? Паскаль постоянно подчеркивает недетерминированность, немеханистичность, непредсказуемость мироздания. Он неустанно повторяет, что и в мире природы и уж тем более в человеческом мире есть огромное место для случайностей. И это в эпоху торжества рационализма и сциентизма! Паскаль предлагает немеханистический взгляд на мир.

Он говорит: природа часто нарушает свои же законы. Прямо как Шекспир: «Есть многое такое, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Говорит, что многое не постижимо разумом, есть множество случайностей, масса непредсказуемого. И особенно, говорит он, это заметно в истории, в культуре. Он говорит: как велика случайность! Возьмите два государства, говорит он, которые разделяет река. Почему то, что справедливо на этом берегу, перестает быть справедливым на том? Условности законов.

Паскаль очень много рассуждает о случайностях в истории. Как всегда, он очень многозначен. Я приведу пару примеров и прокомментирую. Самое знаменитое его высказывание на эту тему: «Форма носика Клеопатры изменила судьбу мира». То есть, помните, была египетская царица Клеопатра, в которую был влюблен сначала сам Юлий Цезарь, потом Марк Антоний. И в итоге рухнул Египет и воцарился Октавиан Август. Из-за мелочи, пустяка!

Не буду вам сейчас рассказывать историю Рима. Паскаль как бы говорит: вот вам, любители закономерностей в истории! (Всем нам с вами это хорошо знакомо. Помните, в «Войне и мире» Толстой, горячий приверженец предопределенности и исторического фатализма, ярко высмеивает теорию случайностей в истории – и потешается над мнением, что насморк Наполеона не дал ему до конца одержать победу при Бородино? А Паскаль, напротив, подчеркивает решающую роль случайностей и сомнительность любых закономерностей – в природе, в истории.)

Но у автора «Мыслей» есть еще более интересный пример на этот счет. Менее хрестоматийный, чем с Клеопатрой, другой пример, который приводит Паскаль. Паскаль – современник Английской революции, современник диктатора Кромвеля. Кромвель для него вождь протестантов, убийца законного государя Карла I, он угрожал всей католической христианской Европе. Но… Случилось неожиданное. В его тело через мочеточник попала песчинка, и Кромвель заболел и умер. И Паскаль говорит (скажу своими словами): «Смотрите, такой пустяк! Песчинка, попавшая в мочеточник к Кромвелю, спасла Европу!» И тут это очень двусмысленный пример. С одной стороны, можно сказать – какая случайность, какой пустяк! От песчинки зависела судьба всей Европы, всего христианства! А можно сказать иначе – через эту песчинку действовал Бог. Бог действует через самое ничтожное, через самое маленькое в Своих неведомых нам путях.

Паскаль постоянно подчеркивает совершенно другой образ мира, чем картезианский, – больше присущий ХХ веку, всяким «синергетикам». То есть отсутствие механистичности, вариативность, загадочность, непостижимость, спонтанность, зыбкость. Не зря он создатель теории вероятностей. То есть природа – не машина. Мир загадочен. Разумом нельзя все познать, а над разумом возвышается сердце, у которого свои законы.

Если как-то резюмировать предварительно, что можно сказать?

В эпоху систем Паскаль мыслит несистемно. В эпоху объективизма и жестких философских дефиниций (когда, вспомните, Спиноза пытался построить философию по образцу геометрии Евклида) Паскаль рассуждает мыслеобразами и строит философию от первого лица. Когда природа воспринимается как машина, механизм, Паскаль говорит о природе как о чем-то недетерминированном, не жестко законосообразном, загадочном. В эпоху, когда человек представляется животным с разумом и хозяином мира, Паскаль говорит: человек заброшен в этот мир, он не хозяин и не венец творения, но – вопрошатель, пылинка, мыслящий тростник. Да, разум важен, но есть что-то важнее разума: сердце.

И, наконец, Бог. Тема Бога. Паскаль хотел показать сомневающимся, неверующим, либертинам, скептикам ничтожество человека в этом мире, неправильность забав, попыток побега в развлечения. И он, естественно, считал, что так же, как христианство открывает тайну человека – почему мы великие и ничтожные, – точно так же, считал Паскаль, единственная надежда для личности выбраться из этого тупика – это Бог. Но какой Бог?

Расскажу вам забавную историю. В Москве лет двадцать назад активно действовала протестантская секта «Церковь Христа». Это было ужасно: на каждом углу к тебе подходили улыбающиеся мальчики и девочки и пытались что-то «впарить», куда-то пригласить. И к одному моему другу в метро подошел такой блаженно улыбающийся мальчик и спросил: «А вы верите в Бога?» Но мой товарищ не растерялся и, как настоящий дзен-буддист (хотя он им не был), задал ему встречный вопрос: «А в какого именно Бога?» Мальчик замешкался, у человека явно сломалась программа, которая была в него заложена. «Ну, как в какого? В единственного, который есть». «А-а-а, – сказал мой друг с досадой. – Как раз-таки в него я и не верю!» Уж не знаю, что стало с вопрошающим о вере после этого…

Напомню вам одну важнейшую для религиозного экзистенциализма цитату из «Мемориала» Паскаля: «Мой Бог – Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Бог философов и ученых, творец геометрических истин». Паскаль категорически против попыток схоластики рассуждать о Боге как о вещи. Против Декарта, с его отношением к Богу как к теореме, против его деизма. Под этой фразой Паскаля подписался бы любой религиозный экзистенциалист. Не Бог – абстракция, не Бог – затычка в каждой бочке, которого мы вспоминаем, как только хотим объяснить, почему мир возник, как Декарт, и тут же забываем, говорим, что в мире нет чудес.

Что такое или, вернее, Кто Такой «Бог Авраама, Исаака и Иакова»? Это живой Бог, личный Бог, с Которым только живая личность может встретиться в страхе и трепете лицом к лицу: как Иаков, бороться с Ним; как Авраам и Моисей заключать с Ним завет. Бог страшный, неконтролируемый, непостижимый, недоказуемый. Это не Бог, о Котором говорят. А Бог, с Которым говорят. Бог – всегда во втором, и никогда в третьем лице. Вспомню еще одну мою любимую фразу (из Мартина Бубера):

«Если верить в Бога – это говорить о Боге, то я не верю в Бога. Если верить в Бога – это говорить с Богом, то я верю в Бога».

Бог – это всегда ТЫ, но никогда не ОНО. Это не понятие, не абстракция. Человек заброшен в бесконечность, и он страдает, он мучается и казнится. И вот это – Ты. Бог – как Ты, который может все! Может быть, страшный, загадочный, всемогущий, любящий. Он может все! Может протянуть тебе руку в эту бездну и вытянуть из этого отчаяния. Личный Бог. Тот, что беседовал с героями Ветхого Завета. Паскаль говорит о Боге-личности, а не о Боге-абстракции, о Боге ТЫ, а не о Боге ОНО, о Боге недоказуемом, но личностно достоверном. О том Боге, которого постигает не разум, а сердце: «Бог постигается не разумом, а сердцем. Это и есть вера». Он постигается, а не доказывается. Вот о каком Боге идет речь. Только Он, говорит Паскаль, может вывести человека из отчаяния. Как скажет последователь Паскаля в ХХ веке Габриэль Марсель (о нем мы еще поговорим, если успеем), «доказательства Бога – скандал для веры». Чем больше доказательств, тем меньше веры. Это еще Тертуллиан знал. Бога не доказывают. К Нему взывают, Ему открывают душу, на Него надеются, перед Ним каются и в Нем отчаиваются. Но это не тот Бог, которого нужно и можно доказывать. Он постигается сердцем.

И огромное место в «Мыслях» Паскаля занимает тема Христа. Посредника между Богом и человеком. Христос как тот, кто явил нам Бога в мире. Как главное доказательство христианской веры. Паскаль подчеркивает, что религия Христа – это не религия инквизиции и террора. Паскаль подчеркивает: об истинности Христа говорит то, что Он, в отличие от Мухаммеда, пришел в мир не во главе войска, не как завоеватель, а с проповедью любви – беззащитный и одинокий.

Паскаль – сторонник свободы веры. Он против догматов о непогрешимости папской власти, иезуитов, произвола королевской администрации. Полная свобода веры, интимность, непринудительность в вопросах общения с Богом. Задача «Апологии христианской религии» – побудить к вере, а не доказать, что Бог есть. И тут мы натыкаемся на знаменитое «пари Паскаля». Самые разные философы в разное время приходили к одной мысли: «Высший триумф разума – понять свою принципиальную конечность». Разум не может все. Но самое большее, что он может, – дойти до своих пределов и понять, что есть нечто, принципиально его превосходящее. Это очень важно, это вечный и, может быть, самый главный сюжет философии. (Вспомним Пифагора, Сократа, Кузанца, Монтеня, Канта…) Особенно важно его помнить в эпоху торжества сциентизма и рационализма. Эту же мысль повторяет Паскаль, когда говорит: разумом прийти к Богу нельзя, разумом ответить на главные вопросы нельзя. В вопросах Бога, веры, он молчит. Но что-то он может.

Паскаль использует такой наглядный пример. Надо понять: это не доказательство; он прибегает к знакомому либертинам образу – пари и метанию костей. Это знакомый для них язык. Он говорит: вот, представьте себе, вы решаете – верить вам или не верить в Бога. Разум молчит, решать должно сердце. Повторяю, доказать бытие Бога или опровергнуть его нельзя, говорит Паскаль, вопреки Декарту и многим другим. Мы кидаем монету. Орел или решка, верю или не верю? Но давайте подумаем разумом. Давайте взвесим вероятности, говорит Паскаль – отец теории вероятностей. Мы решаемся верить или не верить. Допустим, мы ставим на веру. Если мы выигрываем – то выигрываем все! Бесконечное блаженство. Бесконечный выигрыш на кону! А если проигрываем – то ничего не теряем! Решившись верить, мы обретаем спасение души, бесконечность, смысл. А если мы ошибаемся и Бога нет, то потеря наша невелика. А если мы ставим на небытие Бога, мы всегда все теряем: нашу короткую жизнь, полную страданий. Даже если бы отношение было один к миллиону, все равно надо «ставить» на бытие Бога!

Это красивый, наглядный и эмоциональный аргумент. Знаменитое «Пари Паскаля». Решаясь, прыгнуть ли нам в эту пропасть, верить или нет, будем ставить на веру, потому что если мы выиграем, то мы все выиграем, а если мы проиграем, то мы ничего не потеряем, и наоборот. Понятно, что это не математически строгое доказательство. Ведь доказательство делает ненужным веру! Подобно тому, как то, что называют кантовским «этическим доказательством бытия Бога», – это, в сущности, не доказательство вовсе, а лишь «разумная вера», согласованная с разумом, но не опирающаяся на него.

Будем подводить итоги. На заре Нового времени, в эпоху рационализма, веры в человека, прогресс, в эпоху Декарта, Спинозы, Лейбница, появляется Паскаль и говорит, что разум не всемогущ. Человек не сводится к разуму, есть еще сердце. Мир – не машина. Бог не абстракция. Философия должна не быть самодовольной и все объясняющей.

И понятно, что такого философа не поняли, его расчленили на части. Толстой в своей статье о Паскале остроумно пишет примерно следующее (скажу своими словами): есть два Паскаля. Один Паскаль хороший, молодец, он изучал давление, благодаря давлению насосы изобрели. Это полезно, за это мы его ценим! Иезуитов ругал – тоже молодец! И в то же время какой-то ужасный мизантроп – в человека не верил, что-то о Боге говорил. Это нам не годится.

Потом приходят просветители. И Вольтер значительную часть своего творчества посвятил осуждению Паскаля, сердито и раздраженно назвал Паскаля «возвышенным мизантропом». Такой ярлычок Просвещение навесило на Паскаля. И так долго было в культуре Нового времени (яркий пример такого расчленения Паскаля можете найти в первой, советского периода, книге о нем Г. Я. Стрельцовой). Было два Паскаля. Первый Паскаль – «хороший», полезный: прогрессивный ученый, борец с иезуитами. И второй, «плохой» Паскаль: мизантроп, мистик, обскурант, ретроград, веривший почему-то в Бога и почему-то не веривший в человека.

И так оно продолжалось до ХХ века. Когда вдруг оказалось, что этот человек именно как мыслитель, а не только как изобретатель насосов, может быть нам близок и интересен, хотя и жил в XVII веке.

Поэтому именно с него мы и начинаем разговор об экзистенциализме и всех экзистенциальных проблемах. Абсурд, одиночество, заброшенность, выпадение человека из природы. Неподлинное существование, которое Паскаль называет «забавами». Стремление к Богу как к Богу Авраама и Иакова, а не как к Богу философов и ученых. В Паскале, как в зародыше, содержится вся проблематика экзистенциализма ХХ века. Поэтому с него можно начинать рассказ об экзистенциализме ХХ века. Широкими мазками, отрывочно, неполно, я попытался рассказать о нем. Надеюсь, что если вы не знали раньше о Паскале как о мыслителе или мало знали, может быть, что-то вы теперь узнали.