Текст книги "Экзистенциализм. Период становления"

Паскаль – один из самых дорогих и близких мне мыслителей. Естественно, что потом мы будем возвращаться к Паскалю, потому что из него вырастает то, о чем пойдет речь дальше.

Я скажу, о чем мы будем говорить в следующий раз. Тема столь же важная и увлекательная, сколь и трудная, особенно для меня как исполнителя. Потому что дальше будет романтизм. Мы поговорим о романтической культуре. Без романтизма трудно будет понять все остальное, весь экзистенциализм. Поэтому заранее подготовьтесь, что я обрушу на вас целый шквал стихов и картин. Это будет такой импрессионистский поток. Но романтизм – это очень непросто именно с точки зрения структурирования и изложения.

Хочу сразу сказать: очень хорошо, что большинство присутствующих имеют какое-то представление о Ницше. Потому что без Ницше говорить об экзистенциализме невозможно. На этом я и завершу сегодня свой рассказ.

Лекция 3
Философские идеи романтизма

«Философия жизни», экзистенциализм, герменевтика – они все выросли из романтизма, они растут из него, как из своей почвы. И поэтому не говорить о романтизме невозможно. И, думаю, после моих двух небольших лекций о нем вы тоже это почувствуете. С другой стороны – как о нем говорить? Тоже совершенно непонятно! Потому что романтизм, по своей сути, ускользает от всякого определения. Это нечто очень стихийное, трудно определяемое, трудно фиксируемое. Это сотни великих имен. Все читали поэтов, все слушали музыку, все видели картины. Но как это все обозначить, зафиксировать, отрефлексировать, я вам не скажу, это совершенно невозможно. Получается, что и хочется и колется. С одной стороны, говорить о нем надо, а как говорить – большой вопрос.

Пытаться дать определение романтизму я не буду. Есть примерно 150 определений романтизма, и ни одно не лучше другого. Наверно, самое лучшее определение романтизма – но ничуть не лучше других! – дал поэт-романтик Василий Андреевич Жуковский, который сказал, что «романтизм – это душа». Хорошо, конечно, но мало что понятно. Есть еще 149 других. Как-то жестко определить романтизм невозможно. Описывать его через «двадцать пятый» или «двадцать седьмой признак романтизма» – это неправильно, именно потому, что романтизм во всей своей хаотичности и бесформенности – нечто целостное. Поэтому единственный способ говорить о романтизме адекватно, при том, что это необъятно и трудноописуемо, – это попытаться вас погрузить в самую суть романтизма, ввести вас в его дух, погрузить в его настроение и уже оттуда, изнутри, попытаться что-то сделать.

Как я буду рассказывать о романтизме? Сначала я расскажу о том, чем он не является, как говорится, путем отрицания, апофатики. Затем поговорим о нем через сравнение с тем, что ему противоположно, а именно – с Просвещением. Романтическое движение – это антитеза и альтернатива просветительскому. Просвещение всем более-менее знакомо, и, отталкиваясь от него, я могу описать романтическое движение. Затем мы перейдем к его формальным характеристикам, разным идеям, разным образам, разным темам. С логическим выстраиванием будет плохо в силу самого предмета. Будет много хаоса, импрессионизма и импровизаций. Но в данном случае это оправданно и даже неизбежно! Будет также много стихов и картин, не пугайтесь – это необходимо для разговора о романтизме.

О книгах. О романтизме не так уж много хорошего написано с точки зрения анализа и осмысления его философии. И первая работа, которую я всем очень советую прочитать и на которую буду часто ссылаться, – это небольшой доклад Александра Блока «О романтизме». Вы найдете его в любом собрании сочинений Блока.

Блок – сам романтик, ярчайший представитель. Девятнадцатый год, доклад, который Блок произносит перед труппой Большого театра. С этой работы я бы посоветовал начать знакомство с романтиками. Она крошечная, но вся совершенно замечательная. Блок рассуждает о романтизме изнутри.

Что еще есть хорошего? Есть удивительный автор, советский по времени, но вовсе не советский по духу, формально он филолог, но дает широкую панораму романтического движения, философии, идей – Наум Берковский, «Романтизм в Германии». Почему важна Германия? Романтизм – явление всемирное. Но именно в Германии романтизм получил наибольшее философское оформление. Первая половина книги – общий очерк о романтизме, вторая – портреты некоторых ключевых фигур, отдельные очерки. Хотя она была написана в 1960-е годы, в ней совершенно нет «совковости», удушающего марксизма-ленинизма, это практически не ощущается, что удивительно. Берковский дает широкую и весьма утонченную панораму романтического движения, его идей, скрытых импульсов и лейтмотивов. Очень люблю и все время перечитываю эту книгу и вам советую ее прочитать обязательно! Кстати, учитель Берковского – крупнейший и тоже превосходный исследователь романтизма, живший в начале ХХ века, Жирмунский. Его работы тоже хороши.

И вторая книга, которая хорошо дополняет первую, – тот же самый Берковский, «Статьи и лекции по зарубежной литературе». Здесь – большой цикл лекций о романтизме. Книги в какой-то степени пересекаются, но в значительной мере отличаются. Это, пожалуй, главный автор, которого можно посоветовать по теме романтизма как культурного и философского явления.

Следующая книга тематически примыкает к романтизму. Она посвящена человеку, который формально не укладывается в романтизм, но он – безусловный кумир романтиков. Это книга о Гёте, автор – Карен Свасьян. Его я упоминал в связи с Паскалем. Честно вам скажу, есть серия книг «Мыслители прошлого», и бол́ьшая часть книг в этой серии так себе. Но эта книга, несомненно, лучшая из всей серии. Как можно о Гёте что-то сказать в такой крошечной книжке, я не знаю, но Свасьяну это как-то удалось! Гёте – не совсем романтик, но романтики на него молились, с ним дружили, им вдохновлялись, сделали из него икону. Книга-шедевр!

Наверно, многие из вас знают, что есть такая серия – «История эстетики в памятниках и документах» (такие оранжевые книги). И в ней вышла куча текстов романтиков: «Эстетика американского романтизма», «Эстетика немецкого романтизма», сочинения Шлегелей, Кольриджа и многих других, например, книга немецкого романтика, одного из ключевых, В. Г. Вакенродера, «Фантазии об искусстве». В этой серии не менее семи-восьми сборников романтиков.

И еще одна новая книжка, не из этой серии, 2006 года, с похожим названием: «Эстетика немецких романтиков». Довольно свеженькая, с хорошими комментариями и статьями Михайлова, большого ценителя и знатока романтизма. Это тоже важный сборник текстов. Тут и Новалис, и тот же Вакенродер, и многие другие.

Затем есть современная книжная биографическая серия (выходит в Челябинске), посвященная разным великим людям. Мы к ней будем обращаться. Например, в ней вышла изумительная книжка о Кьеркегоре (мы еще о ней скажем в следующий раз). Одна из лучших книг этой серии посвящена Новалису, одному из самых потрясающих и удивительных немецких романтиков: Герхард Шульц, «Новалис». Книга очень достойная, и герой очень достойный. Там много замечательных картинок, иллюстраций, и в приложении даны тексты самого Новалиса.

Еще одна глыба, уже на любителя и знатока. Если Берковского я советую читать всем, то здесь «не всякая птица долетит до середины Днепра». Рудольф Гайм, «Романтическая школа». Это очень фундаментальная вещь столетней давности. Был такой немец, солидный гегельянец Гайм. И как немец, и как гегельянец – человек весьма почтенный и основательный. Он романтиков не очень любил, но написал о них девятисотстраничное могучее и фундаментальное исследование. Это уже нюансы, тонкости, для серьезно увлеченных людей. Кстати, хочу заметить для тех, кто интересуется: у Генриха Гейне, который сам был романтиком, есть огромная статья, которая тоже называется «Романтическая школа».

Вот, пожалуй, главное. А еще, конечно, тексты самих романтиков, и стихи, и статьи, я буду их сегодня много цитировать по памяти. Это о книжках. А теперь давайте начнем.

Вы знаете «апофатический» метод – это понятие из богословия. Есть катафатический и апофатический пути постижения бытия Бога в христианстве. Катафатический, или положительный: мы пытаемся понять, каков Бог, исходя из Его атрибутов, признаков, свойств. На этом методе – движение от мира к Богу, от творения к Творцу, – как вы знаете, строится вся схоластика, весь религиозный рационализм. Однако апофатический, отрицательный, путь к Богу считается более мистическим, более утонченным: мы пытаемся понять, что такое Бог, исходя из того, чем он не является. Вот это – апофатика. Так вот, я попытаюсь апофатически начать рассказ о романтизме. С того, чем он не является.

Прежде всего, романтизм всегда сопровождает в истории культуры «двойник» – некий попсово-карикатурный псевдоромантизм, паразит. У романтизма, как у всего настоящего, у всего живого и подлинного, есть тень. (Кстати, тема тени – одна из ключевых в романтической культуре. Вспомните пьесу Евгения Шварца «Тень». Ну, мы к этому еще сегодня вернемся!)

Я сошлюсь на то, что все точно знают, на русскую литературу. Например, «наше все», Александр Сергеевич Пушкин – роман «Евгений Онегин». Пушкин, как известно, отдал дань романтизму. Но, как и Гёте не укладывается в романтизм, так и Пушкин не укладывается. Романтизм велик, но Пушкин тоже велик. Вы, конечно, помните, что он пишет о Ленском?

 
Так он писал, темно и вяло,
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут нимало
Не вижу я; да что нам в том?)
 

Пушкин издевается и потешается над этим ходульным образом романтизма. Уже во времена Пушкина романтизм понимали – совершенно несправедливо – как что-то возвышенное, темное, вялое. Тут хочется снова процитировать Пушкина:

 
«Уж не пародия ли он?»
 

Затем мы обращаемся уже к совсем чистому романтику, одному из величайших романтиков в русской культуре – Михаилу Юрьевичу Лермонтову. «Герой нашего времени». Печорин – чисто романтический герой. А Грушницкий рядом с ним корчит из себя романтика. Ходит в этой нарочито солдатской шинели, становится в позу. Рядом с романтизмом всегда есть его «второе я», Тень, рядом с Печориным всегда Грушницкий!

Еще один хрестоматийный пример: «Отцы и дети». Помните, как Базаров все время с презрением говорит «романтизьм»? Для него это ругательство, что-то такое безжизненное, чересчур возвышенное и непрактичное.

Блок в своем докладе «О романтизме» подтверждает, что обычно люди связывают с романтизмом представление чего-то возвышенного, но безжизненного, не имеющего к нам никакого отношения. Вот это – не романтизм! Но это важно заметить, надо сразу отбросить тень Грушницкого от Печорина, тень романтизма от романтизма!

Что еще мы связываем со словом «романтизм»? Попробую теперь сказать об этом немного более содержательно и прямо.

Под романтизмом еще понимается такая вещь как «стиль». Стиль, направление в искусстве. В живописи, литературе, архитектуре, музыке – во всем. Я не искусствовед, но давайте пару слов об этом скажу. Ведь в искусстве форма связана с содержанием, и, говоря о формальных моментах, мы сможем немного приблизиться к искомому духу романтизма.

Прежде всего, мы видим тут антитезу, если говорим о романтизме как стиле в искусстве. Это оппозиция «романтизм – классицизм». Она нам уже что-то дает для понимания сути романтизма. Потому что за романтизмом как стилем в искусстве скрывается романтизм как мироощущение, как философия, а за классицизмом как стилем в искусстве – что скрывается? Правильно, Просвещение. Классицизм в искусстве – это художественная проекция, экспликация, отражение идей Просвещения. Просвещение в искусстве выразилось в классицизме. А романтизм – это антипросветительское движение. На поверхности, на формальном и внешнем уровне искусства мы видим эту антитезу: классицизм – романтизм. И она нам позволяет кое-что предварительно понять, увидеть, уяснить, пока еще весьма приблизительно и поверхностно. Но уже что-то.

Классицизм как художественный стиль любит симметрию, четкие формы, четкие контуры. Романтизм как стиль, напротив, ненавидит симметрию, законченность, четкий контур. Мы видим это столкновение, противоборство. В искусстве классицизма – гимн симметрии, рассудочности, форме. В искусстве романтическом – наоборот.

Приведу пример. Бывает, как вы знаете, в парковом искусстве парк французский и парк английский. Парк французский – это Версаль (а у нас, в России, например, Петергоф). Вот это классицизм. Лучи, все подстрижено, квадраты, круги, шары… Аллеи в строгом геометрическом порядке. Газоны. Природа, как в армии, вымуштрована, стандартизирована, укрощена и ходит строем. А парк английский – это романтический стиль в искусстве. Никакого подстриживания, никакой жесткой формы и симметрии: пусть все растет, как растет. Ориентация на стихийность, на спонтанность, на естественность, на самопроизвольность. Вот вам наглядная разница.

Классицистское искусство – дидактично и назидательно. Это бабушка нынешней пропаганды, какого-нибудь соцреализма нашего любимого. Оно всегда чему-то нас учит, всегда есть какая-то мораль в конце. Оно любит басни и наставления. Оно стремится к однозначности и полезности, всегда воспитывает и поучает. «Запишите, дети: надо мыть руки перед едой!». Это обязательная черта классицизма.

Романтизм ненавидит дидактичность, ненавидит морализм и однозначность. Сейчас я говорю об искусстве, повторяюсь. Не о романтизме по сути, а о романтизме на поверхности, в формальном искусствоведческом смысле слова.

Классицистское искусство, повторю, дидактично. Мало того что оно любит рациональность, оформленность, оно любит учить. Все Просвещение безумно нравоучительно и назойливо. Классицистское искусство ориентировано на Рим – римские формы, стили в искусстве, римскую гражданственность. А романтизм – на Грецию, если сравнивать две эти великие античные культуры. Романтическое искусство больше аппеллирует к грекам, чем к римлянам. Оно больше стремится к красоте, бескорыстной и расточительной созерцательности, чем к пользе и суровой экономной практичности. Завершая свой доморощенный очерк в сфере искусства, что могу сказать сразу? (Впрочем, такие лихие набеги на искусство мы еще сегодня поневоле будем совершать не раз, иначе нельзя: романтизм, конечно, не сводится к искусству, но и неразрывно с ним связан.)

У романтиков есть любимые заветные сюжеты, любимые темы, любимые образы. Эти сюжеты, темы, образы пронизывают их картины и стихи. Они очень любят море. Потому что море – стихия, оно бездонно и бесконечно. Оно свободно и загадочно. Они пишут о нем элегии, стихи, картины, воплощая безбрежность, ненависть к любым четким контурам. Любимый их образ – дорога. Важная романтическая тема – томление, безбрежность. Еще один важный образ – открытое окно, распахнутое в бесконечность, с синевой неба. Это все очень характерно.

Море, дорога, распахнутое окно… Стремление куда-то вдаль. Зачем? Да вовсе незачем!

Это все было вступление, подступы. А теперь я совершу такую попытку – отчаянным прыжком прыгнуть в самую суть и сердцевину романтизма.

Я позволю себе высказать одну свою «доморощенную», но заветную антропологическую теорию. Я очень люблю романтизм, хорошо его чувствую, поэтому позволяю себе говорить от лица романтизма. Я позволю себе высказать сначала один тезис. У романтизма сотни признаков, сотни черт. Но что-то же должно быть главным? Я скажу, что главное для меня. Прошу меня строго не судить, возможно, я не прав…

Тут мы с вами выходим на одно из самых вопиющих противоречий в человеческой природе. Как было замечено, по крайней мере, Николаем Кузанским и повторено самыми разными авторами, тем же Паскалем, человек есть бесконечное в конечном. Что это значит? Это можно по-разному описать. Творческое ничто, творческий ноль. Человек парадоксален. С одной стороны, человек ничтожен (вспомните прошлую лекцию о Паскале): маленькая жизнь, заброшенность, тело, подчиненное порядку вещей. С другой стороны, в нем есть нечто, говоря языком религии, Божественное: способность творить, познавать, совершать открытия и подвиги. Как говорил Паскаль, «Человек бесконечно превосходит человека»! Говоря языком религии, «искра Божья». В нем есть Божественное, но он – не Бог, а имеет в себе лишь ничтожную искорку. Хочу обратить ваше внимание на это кричащее противоречие. Он потенциально – все, а актуально – ничто! Потенциально мы можем все познать и сотворить, а актуально – живем убого и недостойно, раскалываемся противоречиями, не осуществляем и 99,999 % того, что могли бы. В человеке есть это противоречие: потенциальная бесконечность и актуальная конечность. Божественное и скотское. Душа и тело, творческая потенция и ничтожное воплощение!

Как можно смотреть на человека в связи с этим, в свете того, что я сейчас описал? Получается, что с двух противоположных сторон, и каждый взгляд будет правильным, но – однобоким и оттого неполным.

Один взгляд будет такой: мы смотрим на человека со стороны его конечности, мы говорим: человек – часть природы. Правильно? Правильно! Человек – функция от общества, «совокупность общественных отношений», говоря на марксистском жаргоне. Правильно? Правильно! Человек конечен, детерминирован. Человек не может быть Богом, не может летать, не может жить миллион лет, не обладает абсолютной свободой, не может без еды. Правильно? Конечно, правильно! Как только мы абсолютизируем взгляд на человека со стороны его конечности, в завершенном последовательном виде к чему мы приходим? К абсолютно мещанским взглядам, по принципу: «Абсолютная свобода невозможна? И, значит, свобода вовсе не нужна нам! Человек произошел от обезьяны? Значит, он – обезьяна, и только! Человек не может без еды? Значит, смысл жизнь в том, чтобы есть, кушать!» Это обожествление детерминированности человека, его включенности в порядок вещей, его зависимости от природы. Это взгляд однобокий, но в нем есть большая сермяжная правда. Итак, человек, последовательно взятый и рассмотренный со стороны его конечности, ничтожности, природности, несвободы. И эта установка нами принимается и приветствуется – а как иначе, иначе нельзя! Доведите этот взгляд до конца, и вы получите то, что в русской культуре называлось последовательно мещанской позицией, а в романтизме – «филистерством».

Но можно ведь посмотреть и с противоположной стороны, со стороны бесконечности человека! Можно вытащить возможное из действительного, можно сказать: долой детерминацию! Можно Божественную искру раздуть до Божественного пожара. Можно настаивать: человек свободен, Божествен, не детерминирован, способен к любому творчеству, к любому чуду, взлету и преображению! И этот взгляд тоже возможен и тоже оправдан и правомерен. Можно сказать: «Человек прекрасен, человек свободен. У нас нет границ и пределов, значит, мы должны выйти за все пределы и творить, превосходить себя, расширять узкие и тесные границы возможного, а не склоняться перед ними!» И этот антимещанский взгляд – он и будет романтический взгляд. Для меня – это некий ключ к романтизму. Центральная тема романтизма – тема стремления к бесконечности. (Здесь романтизм поразительным образом перекликается с философией Паскаля.) Для меня это – тот волшебный кристалл, через который все остальное в романтизме уже складывается и становится на свои места. Попытка вытащить в человеке бесконечное из конечного, возможное сквозь действительное. Действительное – это асфальт, а возможное – трава, которая через него пробивается. Действительное – это застывшая под гнетом мира инертная вещь, возможное – огонь, который в вещи бьется. Взгляните на конечное с точки зрения бесконечного в человеке, и вы получите романтический взгляд на мир! Все остальное из этого вытекает и к этому сводится. Отсюда любимая стихия романтиков – это томление, беспокойство. Попытка через каплю воды увидеть мир. Через индивидуальное пробиться к Абсолютному, в конечном и ограниченном открыть бесконечное. Огромная ценность персонального, личного в том, что через него можно и нужно увидеть универсум, от относительного пробиться к Абсолютному и Универсальному!

(Замечу в скобках, что, как вы понимаете, если последовательно проведенный взгляд на человека с точки зрения его детерминированности и конечности приводит человека в состояние свиньи, скотины, овоща, лишает его всякого человеческого достоинства, то последовательно проведенный взгляд на человека со стороны романтизма приводит к трагедии, к взрыву. Попытка вытащить из человека бесконечное всегда взрывает его оболочку, ведет к разрушению, к сумасшествию, к гибели. Поэтому романтизм – это глубочайший трагизм изначально, это стремление к катастрофе. Как провозгласит великий поэт-романтик Гельдерлин: «Становление – через гибель!»)

Поэтому последовательно проведенный романтический взгляд на мир неизбежно ведет к катастрофе, трагедии, крушению. Вот, наверное, самое главное. В романтизме, повторяю, море тем, идей, мыслей, образов, чувств. Мы сейчас отчасти с этим морем познакомимся.

Пришло время для стихов. Извините, что буду цитировать по памяти многие стихотворения, которые вы знаете с детства. А какие-то стихи, может быть, и не все знают. Цель – не просто засыпать вас этими стихами, а почувствовать романтизм.

И наверно, первое, с чего надо начать, – это Блок. Блок – это не просто исследователь романтизма, он сам – поздний романтик.

Напомню одно из его хрестоматийных, невероятно известных стихотворений. Первое четверостишие, в котором каждая строчка – один из девизов романтизма.

 
О, я хочу безумно жить:
Все сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
 

Вот он – романтический порыв. Страстная жажда жизни! «Безличное – вочеловечить». Задача человека – придать миру завершенность, форму. Гений продолжает творческое дело Природы: он дает выговориться вещам. Обратите внимание на последнюю строчку. Примат возможного над реальным. Вытащить бесконечное сквозь конечное. Радикально антидетерминистский взгляд на жизнь. Как скажет Кьеркегор: «Действительное – это уничтоженное возможное».

Вот вам один девиз романтизма. А теперь другой.

Один из величайших английских романтиков – гениальный мистик, художник и поэт Уильям Блейк. Напомню тоже известнейшее его четверостишие:

 
В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка.
 

Это то, о чем я сказал: увидеть универсум через каплю воды океана. Огромная ценность индивидуального, уникального, но через него – выход на все. В одном мгновении видеть вечность. Очень важный заход в романтизме.

Блок в статье «О романтизме» пишет, что такое романтизм. «Подлинный романтизм – вовсе не есть только литературное течение. Он стремится стать – и стал на мгновение новой формой чувствования, новым способом переживания жизни».

И еще одна цитата из той же работы: «Романтизм – условное обозначение шестого чувства, если мы возьмем это слово в его незапыленном, чистом виде. Романтизм есть не что иное, как способ устроить, организовать человека, жителя культуры, на новую связь со стихией».

Вот тут несколько очень важных моментов. Новое чувство, новое переживание жизни! Новый способ переживания жизни, шестое чувство. Связь культуры со стихией. Вытащить возможное сквозь действительное. Тут сказано несколько знаковых вещей.

Помните, у Зинаиды Гиппиус в одном из стихотворений есть строчка:

 
«Мне нужно то, чего нет на свете».
 

Это еще одна романтическая формула. Стремление за пределы предельного. Попытка выйти к трансцендентному, попытка выйти за все возможные рамки. Вот оно – шестое чувство.

Вот эта вот страстная жажда жизни, страстное желание творчества, придание безликому личностного характера, вытаскивание возможного сквозь действительное. Усилие увидеть в капле воды океан!

Еще один поэт, связанный с романтизмом, – Николай Гумилев. Напомню вам его стихотворение, которое так прямо и называется – «Шестое чувство». Оно также вводит нас в настроение и стихию романтизма.

 
Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
 
 
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
 
 
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
 
 
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем.
 
 
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья, —
 
 
Так век за веком – скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
 

Шестое чувство, стремление выйти за все рамки. Связь со стихией. Все это пронизывает романтизм. Говорить прозой о поэзии бессмысленно, нелепо. Поэтому я сегодня буду немало цитировать.

Ну и, завершая такую вот лихую кавалерийскую атаку на романтизм, с целью сразу что-то важное о нем сказать, показать (хотя к стихам мы еще сегодня вернемся, и не раз), напомню вам стишок, который все с детства знают наизусть. Но я позволю себе еще раз его воспроизвести, потому что оно хрестоматийно раскрывает какие-то темы, о которых я говорю.

Это – до боли знакомый всем «Парус» Лермонтова.

 
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
 
 
Играют волны – ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит…
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
 
 
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
 

О чем все это? Томление. Стремление вдаль, бесцельное. Тоска по бесконечному простору и шири. На что нарвется этот парус? На катастрофу. На гибель. Ничего хорошего его не ждет. Он не гавань ищет, а бурю! Он ее ищет, и он ее, конечно, найдет! Романтизм изначально нарывается на трагедию и не может ничем, кроме трагедии, закончиться. Все это стихотворение – романтическое томление. Стремление к бесконечности, антидетерминизм. Антиутилитаризм. Героический бросок навстречу бесконечному. Стремление выйти навстречу миру – и, естественно, погибнуть. Ведь что будет, если парус найдет-таки свою бурю?

Вот, наверное, самое главное, что надо сказать о романтизме. «Шестое чувство», «новый способ переживания жизни», стремление выйти за все границы, стремление из конечного выйти к бесконечному. Вытащить в человеке бесконечное. Все остальное вытекает уже из этого. И об этом мы будем говорить дальше.

Но давайте теперь с вершин поэзии опустимся в низины фактов. Пора перейти наконец от общих слов к конкретике, «явкам, адресам, паролям». Назову некоторые имена. Вы наверняка с ними знакомы, просто напомню, о ком у нас идет речь. А кто же такие эти романтики? Где они были, когда, кто к ним относится? (Конечно, мой перечень будет весьма неполон, но назову хоть некоторые ключевые имена!)

Я не буду говорить о предтечах романтизма. Было такое движение в Германии XVIII века – «Буря и натиск». Еще что-то романтики позаимствовали из Руссо. Что-то даже из идей Возрождения, из Шекспира.

Романтизм зародился прежде всего в Германии в самом конце XVIII века. И роль духовного центра, откуда вышли все романтические идеи в мир, играл город Йена. Там сложился и существовал в 1798–1802 годах кружок гениев: пять – семь людей, которые составили эпоху в истории человечества! Это братья Фридрих и Август Шлегели – они были писателями, но, прежде всего, они были эстетиками, мыслителями, литературными критиками, творцами и пропагандистами романтических идей. Также был талантливый писатель Людвиг Тик, величайший поэт, мыслитель, ученый и писатель Новалис, великий философ Шеллинг. О Шеллинге вы, конечно, слышали, хотя бы имя это вам знакомо. Это – ядро кружка йенских романтиков.

Другим немецким центром романтизма был университетский городок Гейдельберг. Романтизм быстро распространился по всему миру. Романтики тесно связаны с Гёте и Шиллером, но Гёте и Шиллер – не романтики, у них сложные отношения с романтизмом. Но для романтиков Гёте – это идеал человека! Небожитель. «Олимпиец». Человек, который воплотил в себе все то, о чем они говорят и мечтают! Кто еще относится к романтизму в Германии? Философ, теолог, переводчик Платона, один из создателей философской герменевтики – Фридрих Даниэль Шлейермахер. Он – творец романтической философии религии. Конечно, всем нам с детства знакомый, до боли родной и любимый Гофман, со своими изумительными сказками и горькими «Житейскими воззрениями кота Мурра». Конечно, великие собиратели фольклора братья Гримм! Великий Гельдерлин, поэт, которого потом переоткрыл Хайдеггер и вдохновлялся им во многом в своей философии спустя много лет. Клейст – еще один знаменитый поэт и писатель. И Вакенродер. Если заканчивать с Германией, надо называть музыкантов: это Рихард Вагнер и Ференц Лист.

Переместимся во Францию. Самый известный романтик – это Виктор Гюго. Также Рене Шатобриан, выдающийся писатель, публицист и философ. Из композиторов – Гектор Берлиоз. Куча художников (Жерико, Делакруа…), не буду их всех перечислять.

Англия. В Англии романтизм был особенно мощным и принес огромные плоды в культуре. Самые знаменитые имена – Байрон и Шелли. Так называемая «Озерная школа»: плеяда великих поэтов – Кольридж, Вордсворт, уже цитируемый мной поэт и художник Уильям Блейк. Затем – Китс, еще один великий английский поэт. Вальтер Скотт, всем нам с детства знакомый своими чарующими историческими романами. Крупный писатель, мыслитель и историк Томас Карлейль. Потом знаменитая художественная школа прерафаэлитов: Уильям Моррис, Данте Габриэль Россетти… Достаточно этих фигур для Англии. И там тоже было много гениальных художников-романтиков, среди которых наиболее значим Уильям Тернер.

Польша. Шопен – в музыке, Адам Мицкевич и Генрик Сенкевич – в литературе.

Теперь Россия. Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Жуковский. Из философов и писателей, к сожалению, полузабытый сейчас Владимир Одоевский. Поэт Дмитрий Веневитинов. Всем известные славянофилы. Ну и художники, конечно: Айвазовский и другие.

Америка. Знаменитый поэт и писатель Эдгар По, Генри Дэвид Торо, ушедший от цивилизации в лес и описавший это в романе «Уолден»…

Не буду засыпать вас сотнями имен. Довольно и этих. Они говорят за себя сами! И это я еще мало говорил о художниках и композиторах, учитывая специфику нашего курса. Стихи я вам могу цитировать, картины я назову, а романтические симфонии или оперы, простите, увы, не могу насвистеть. (Хотя об отношении романтиков к музыке я еще сегодня скажу пару слов.)