Текст книги "Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители"

Кстати, эта очень привлекательная идея нашла отражение и подражание через несколько веков в христианстве. Помните, апостол Павел говорил: «Когда умножаются законы – умножаются преступления». Поразительная просто перекличка с даосизмом! Словно он цитировал Лао-цзы.

Продолжу цитирование: «Поэтому совершенномудрый говорит: «Если я не действую – народ будет находиться в самоизменении. Если я спокоен – народ будет сам исправляться. Если я пассивен – народ сам становится богатым. Если я не имею страстей – народ становится простодушным.» Когда правительство спокойно – народ становится простодушным. Когда правительство деятельно – народ становится несчастным».

Даосы, к слову, конечно, были убеждёнными пацифистами. «Лучший воин тот, который не воюет. Победу на войне надо отмечать траурной процессией. Это убийство».

«Умный полководец не бывает воинственным. Умелый воин не бывает гневен. Умеющий побеждать врага – не нападает».

Ну и последнее из «Дао дэ цзина»: «Пусть государство будет маленьким, а население редким. Если имеются различные орудия – не надо их использовать. Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко. Если имеются лодки и колесницы – не надо их употреблять. Даже если имеются воины, не надо их выставлять. Пусть народ снова начнёт плести узелки и использовать их для письма. Пусть его пища будет вкусной, одеяние – красивым, жилище – удобным, а жизнь – радостной. Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга».

Смотрите: Лао-Цзы говорит нам, что надо уметь видеть мир через каплю, через травинку. Не нужно экспансии, не нужно ехать за тысячи километров, если ты можешь увидеть Вселенную в капле воды. Не экспансия, не поглощение пространств. Ничем не обладать – отрицать собственность. Умеющий ходить не оставляет следов! Никакого владения. Никакой привязанности. Никакой иерархии, иерархии над другими людьми. Вот эти идеи о правителе, о котором народ знает только то, что он есть, – их развил Чжуан-цзы, он всё договорил до конца.

Чжуан-цзы пишет примерно так: какой лучший государь? Тот, который отменил законы, распустил армию, отпустил советников и чиновников, выбросил государственную печать, упразднил деньги и ушёл от власти, чтобы вмешиваться только тогда, когда кто-то захочет установить над народом власть. Вот идеальный правитель даосов. Самосхлопывание и самоуничтожение государства.

Помимо критики патриархализма, критики войн, отрицания собственности, власти, очень важная тема, и очень мне дорогая, а также удвиительная для IV века до н. э – критика техники. Ну какая техника в Древнем Китае? Ну да, были ирригационные сооружения. Очень много в даосизме, на мой взгляд, удивительно пророческих идей, которые очень созвучны современной экологической катастрофе. Приведу свою любимую притчу из Чжуан-цзы. Однажды шёл куда-то учёный конфуцианский монах по дороге и увидел какого-то огородника, который бегает под гору к реке, набирает там в ведро воду и поливает огород. И он стал его поучать: «Что ж ты, огородник, не знаешь, в жизнь ввели колодезный журавль, примени его». А этот огородник оказался даосским святым, естественно, и он ему сказал, что у человека, который использует машину, сердце становится машиной. То есть, опасность технического прогресса, опасность механизации человека. Опасность техники, которая превращает человека в машину. Повторяю, IV век до нашей эры! Чжуан-цзы. Не XXI век, не всем знакомые экологические антиутопии.

Я дал вам общее представление о том, что такое даосизм, насколько это великая, глубокая и вполне себе анархическая философия. Также я обозначил базовые анархические ценности первых великих даосов: спонтанность, свободу, доверие к жизни, отрицание регламентации и насилия, внутренняя концентрация и, как следствие, отрицание войн, правителей, собственности, власти, техники и патриархализма как одной из форм власти.

Два слова под занавес. Как развивался даосизм? Всё это великое учение было забыто. Даосизм отчасти пошёл в отшельничество, стал религией с шаманскими элементами. С другой стороны, стал медициной и увлёкся поиском пилюль бессмертия. Бессмертия они не нашли, зато попутно изобрели алхимию, изобрели порох, и создали ту восточную медицину, которую мы все с вами знаем и уважаем. Попутно они создали восточные единоборства, которые тоже мы с вами все знаем, и великую китайскую средневековую поэзию.

Я, пожалуй, приведу вам два четверостишия. Я очень люблю некоторых китайских поэтов Средневековья. Может быть, вы знаете величайшего из великих китайских поэтов Средневековья Ли Бо. Вот два его четверостишия вам приведу, это даосизм в чистом виде.

 
Летят облака отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц улетела последняя стая.
 
 
Гляжу я на горы, и горы – глядят на меня…
И долго глядим мы, друг другу не надоедая.
 

Очень созвучно, скажем, с «Выхожу один я на дорогу…» Лермонтова.

Или другое:

 
На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.
 

Не хочу говорить прозой о поэзии. Но, по-моему, это божественно. И это как раз даосизм, с его созерцательностью, отрешённостью, свободой. Всё здесь есть, в этих немногих негромких строчках. Читайте Ли Бо! Вот прекрасный поэт, живший полторы тысячи лет назад.

С другой стороны, даосы возглавляли народные восстания. Когда китайский деспотизм превосходил всякую меру человеческого терпения, начинались восстания, и во главе их стояли даосы. Самое великое и героическое восстание было под знаменем даосизма – это знаменитое Восстание Жёлтых Повязок. В нём участвовало два миллиона крестьян. Оно было разгромлено, но продолжалось много лет.

Как видите, даосы выступали в самых разных ипостасях, но их великая философия была подзабыта.

Но наступил страшный XX век, и европейцы познакомились с даосскими текстами. И тогда всякие левые, альтернативные, анархистские движения увидели в даосизме то, что я пытался вам показать: что-то очень близкое себе и созвучное. Вспомните Толстого, так полюбившего Лао-цзы.

Ну, пожалуй, закончу я рассказ о даосизме ещё одним громким современным именем. Есть такая замечательная, великая современная писательница-фантастка Урсула ле Гуин. Это американская писательница, одна из классиков жанров научной фантастики и фэнтези. Многие из вас, наверное, читали её самый известный цикл о Земноморье.

Но ещё более знаменитые её романы написаны в стиле science fiction – Хайнский цикл: 20 романов о цивилизации в будущем. И она анархистка, она феминистка, она борец за экологию, но и классик современной фантастики. Самый её прославленный анархистский роман получил много престижных премий; на русский язык он переведён под названием «Обездоленные». Хотя, как мне говорили специалисты по американской фантастике, это не вполне правильный перевод. Правильный перевод – это «Неодержимые». (Звучит по-даосски, не так ли, друзья?) Там развёрнута анархистская утопия. (Забавно, что феминистка Ле Гуин Кропоткина сделала… женщиной в своём романе, в феминистском духе. Тот, кто Кропоткин там, вся его биография, все его идеи, но это Одо – женщина-основательница анархизма.) Так вот, Урсула ле Гуин считает себя приверженкой даосизма. Она прямо говорит, что её идеи – это современное творческое продолжение даосизма. Это к вопросу о связи эпох, о корнях и кронах деревьев. Это потрясающая писательница, философ, автор замечательных произведений, она создатель разных утопических проектов в своих романах.

Поэтому повторяю, это не такой партийный принцип, вот, мол, что пришёл анархист и присвоил анархизму всю мировую культуру. Наверное, многие из вас читали прекрасный роман Войновича «Приключения солдата Чонкина». Помните, там была такая женщина-еврейка, помешавшаяся на своем еврействе. И она сидела и целыми днями перечисляла великих евреев: «Спиноза – наш человек, этот – наш человек!..» Вот я не совсем такой, я не хочу заграбастать всю мировую культуру и записать скопом в анархизм. Но даосизм действительно очень анархичен. Это не попытка его экспроприировать или искусственно притянуть за уши. Но если это не анархизм, то что это?

Ещё одну цитату вдогонку к даосам добавлю для полноты, пока не забыл. По поводу даосизма. Помимо Чжуан-Цзы и Лао-Цзы был поздний даос, о котором почти ничего не известно, который стал таким стопроцентным анархистом, и фрагменты его трактата приводит Торчинов. Я хочу закончить этим высказыванием из него. Звали его Бао Цзин-янь, его трактат «У цюнь лунь» («О безвластии») перевёл Торчинов. Вот, послушайте, несколько строк из него: «Прежде, в древние времена не было ни государей, ни подданных. Люди рыли колодцы и пили из них, возделывали поля и тем питались. Солнце вставало, и они шли работать. Солнце садилось, и они отдыхали. Ничто их не сковывало, всё доставали они сами. Не приходилось терпеть насилие и не знали они оружия. Не ведали они ни славы, ни позора. В горах не было троп, на реках не было лодок. Потоки и долины были не изведаны, люди не объединялись, войска не собирались, военных походов не было. Гнёзда на деревьях не разорялись, глубокие водоёмы не иссякали. Фениксы гнездились прямо во дворах жилища. Цилини и единороги стаями ходили в садах. Чудесные драконы во множестве обитали в водоёмах. На голодного тигра можно было наступить. Ядовитых змей можно было держать в руках. Когда люди переходили вброд реки, то чайки даже не взлетали. Когда они входили в леса, то лисы и зайцы даже не пугались. Сила и выгода не зарождались. Беды и смуты были неведомы. Копья и секиры не применялись. Городские рвы не строились. Мириады существ и вещей покоились в сокровенном единении, и всё пребывало в Дао-Пути. Моры и поветрия не распространялись. Народ добывал всё необходимое, и люди доживали до преклонных лет. Они были чисты, и хитрость не зарождалась в их сердцах. Они находили себе пропитание, жили в мире насыщались и странствовали. Их речи не были цветисты, их поступки не были порочны. Разве мог кто-нибудь тогда отнять у народа его богатства? Разве можно было тогда бесчинствовать, расставляя капканы и ловушки? Когда эта эпоха пришла в упадок, появились знания и мудрость, использующие искусные уловки. Дао-Путь и Благо-Дэ оказались отброшены прочь. Почтение и презрение обрели свой порядок. Живущие в изобилии и роскоши стали возвышаться еще больше, и неимущие потеряли и последнюю выгоду свою – такова сущность «ритуала» конфуцианцев».

Вот вам уже анархизм в самом чистом виде, такой милый и трогательный. Особенно про единорогов и фениксов. Это хороший финал к даосскому анархизму.

Эллада. Софисты; стоики; Эпикур и; особенно; киники

А теперь из Востока, из Азии – на Запад. Та же эпоха, что и даосы, тот же VI–V-IV века до нашей эры («осевое время», по Карлу Ясперсу), но только не Поднебесная, а Эллада. Другой край необозримой Евразии.

Сегодня я, конечно, не буду рассказывать вам всё про культуру Эллады, и даже всё про философию Греции, а только про анархизм. Я снова напомню вам мою любимую фразу из Чехова: «В Греции всё есть». Да, есть Платон – прапрадедушка авторитарного коммунизма и тоталитаризма и феминизма; есть Аристотель – прапрадедушка либерализма. Есть общие нормативные взгляды греков о том, что человек – это только грек, мужчина, свободный гражданин полиса. А все не греки, женщины, рабы – не люди, не имеют прав. Этот преобладающий взгляд представил, оформил и научно обосновал Аристотель очень ярко.

Но есть в Элладе и иная точка зрения, пусть и маргинальная. Есть и философия униженных и оскорбленных, есть позиция отстаивания равенства, свободы, безвластия, антиэксплуатации. И вот как я построю эту часть лекции… Я сначала кратко, по два слова, расскажу о разных мыслителях и направлениях, у которых можно найти какие-то протоанархистские идеи. А потом специально сосредоточусь и немного поговорю о киниках, – самых ярких и самых последовательных теоретиках и практиках в этом смысле.

Если говорить о протоанархистах, то тут много кого можно назвать. И первый, кто приходит в голову – это софисты. Опять же, я сейчас не буду читать подробную лекцию о том, кто такие софисты, что такое софистика.

Софисты – это конец V – первая половина IV века до нашей эры, примерно сто лет. Софист – это профессия, вообще говоря, учителя философии, учителя риторики, учителя всяких наук. Люди, которые ездят из города в город и учат всех хорошо говорить, каким-то основам знания и т. д. И это одновременно философское учение, очень пёстрое и разнообразное. Софисты все разные: есть великие и ничтожные, умные и глупые. Есть агностики и есть атеисты; есть демократы и есть тираны. Но есть кое-что у них общее. И общая у них, в частности, критика традиций: критика старых богов, старых устоев, старой морали, старой религии, мысль о всеобщей относительности, и знаменитая протагоровская идея о том, что «человек – мера всех вещей». Это то, что их всех роднит: в центре мира – человек, человек, а не космос; долой старые традиции, даёшь сомнение в богах, доходящее даже до прямого атеизма; сомнение в старых моральных устоях.

Но есть некоторые софисты, которые прямо-таки совсем близки к анархизму. И надо о них сказать. Прежде всего, это три имени: Гиппий Элидский, Антифонт Афинский (из поколения старших софистов) и такой поздний, младший софист как Алкидамант. Это софисты, которые последовательно развивали следующие протоанархические идеи. Прежде всего, это мысль о том, что противопоставляется Фюзис и Номос, т. е. фюзис – это природа, миропорядок, устройство космоса. А есть номос – это закон, цивилизация, то, что искусственно. При этом высшим арбитром перед лицом традиции объявляется Природа. То есть Фюзис противопоставляется Номосу, естественное – искусственному, людские институты и установления – природе.

Раньше все греки думали, что верить в богов и следовать закону так же естественно, как есть и пить. А софисты говорят (Гиппий первым это сказал), что есть то, что по природе, а есть то, что по закону. Есть то, что естественно, а есть то, что искусственно. Не есть, не пить мы не можем, а вот следовать законам, верить в богов, рабство и государство – это всё искусственно и вовсе не обязательно.

Отсюда, как вы понимаете, конечно, следуют очень разные выводы. Некоторые софисты делали отнюдь не анархические выводы из этого тезиса, общего для всех софистов. Некоторые софисты говорили, что раз всё условно, всё относительно (для софистов характерен релятивизм и всеобщая относительность), то надо лишь стремится к своей выгоде и давить слабых. Некоторые софисты делали выводы в духе признания тирании. То есть, раз всё относительно, значит, закон устанавливает и правит сильный. И был, например, такой софист – Калликл, которого мы видим у Платона в диалоге «Горгий». Его часто называют таким условным «ницшеанцем» за две тысячи лет до Ницше. И вот Калликл доказывал, довольно убедительно, замечу, что закон установлен слабыми людьми, чтобы держать сильных людей в узде. Если ты слабый – трепещи и подчиняйся. Если сильный – встань над законом, как Раскольников, каким его упрощённо обычно представляют на уроках литературы. Две категории людей, живущих вне закона – преступники и правители. Вот если ты силен, ты можешь стать тем или другим или и тем и другим сразу. Если ты слаб – пресмыкайся. Это, конечно, не анархизм, это просто одна возможность интерпретировать условность закона и относительность цивилизации. Или, например, был такой тиран-софист Критий, который полагал, что все законы, всю цивилизацию придумали правители-тираны прошлого, богов нет. А что такое боги? Это хорошая выдумка для манипулирования людьми, когда они наедине с собой и их никто не видит. Пусть они думают, что за ними следят боги. Это хороший способ управлять. Или софист Фрасимах, утверждавший в споре с Сократом, что «справедливость есть то, что пригодно сильнейшему». Так, за две тысячи лет до Маркса, Фрасимах заговорил о том, что власть имущие навязывают свою систему координат всем людям, объявляют свою частную оптику универсальной (Маркс, как вы знаете, назовёт это «идеологией» или «ложным, отчуждённым сознанием»). Это, как вы понимаете, отнюдь не анархизм, а нечто противоположное, но это тоже софистика. А вот самый известный софист Протагор Абдерский был убеждённым сторонником демократии и другом Перикла.

Но мы сейчас говорим не о них, а о тех софистах, которые делали выводы совершенно иного рода из идеи о противопоставлении закона и природы. Гиппий Элидский говорит: «Все люди – братья: эллины, варвары, свободные, рабы, богатые, бедные». То есть возникает подрыв базовой установки эллинской культуры о том, что люди – только эллины, а не варвары, только свободные, а не рабы, только мужчины, а не женщины. То есть, по природе люди равны. По природе все – братья и сестры. А по закону, по установлению – это всё искусственное. То же повторяет и софист Алкидамант.

Дальше всех идет Антифонт Афинский. Мы о нём знаем немного. Всего сто лет назад в Египте нашли рукопись его книги, из которой можно понять некоторые его мысли. Антифонт шёл ещё дальше, чем Гиппий. Он развивал эти мысли о том, что природа противоположна закону. И он говорил: вот смотрите, закон природы вы не можете нарушить, вы не можете не есть, не пить, а законы государства, законы цивилизации, держат нас в оковах, и их можно нарушить, и ничего нам не будет. И вот цитата из Антифонта: «Что же касается полезных вещей, то те из них, которые установлены в качестве полезных законов суть оковы для человеческой природы. Те же, которые определены природой, приносят человеку свободу». Жить по природе – полезно и правильно, жить по государственному закону – неправильно. Антифонт говорил, когда ты на людях, то должен для вида следовать законам государства; а когда ты наедине с собой – ты можешь их нарушать. То есть опять, государство – зло, оно искусственное, его не нужно. Но Антифонт шёл и ещё дальше. Он тоже говорил о том, что все люди равны, и рабство неправильно, и варвары такие же, как мы – греки. И он так далеко пошёл по этому пути, что освободил своих рабов и женился на своей рабыне! После чего его, конечно, признали сумасшедшим и лишили прав гражданина.

Антифонт совершил в высшей мере революционный, анархический поступок. Он не только говорил о равенстве людей; он освободил рабов и женился на рабыне, и за это был признан сумасшедшим, прямо как Чацкий в «Горе от ума», и он был лишён гражданских прав. Это был совершенно революционный поступок для эллина, для эллинской ментальности. Потому что типично для эллинов – это, как Аристотель, доказывать, что женщина – не человек, рабы – не люди, варвары – не люди. А Антифонт утверждал противоположное. И Алкидамант резко нападал на рабство. Он тоже говорил, что бог создал всех людей свободными, и никто не создан рабом.

Что это – анархизм или протоанархизм? Протоанархизм. Конечно, тут нужно иметь в виду, что мы мало что знаем о софистах. Софисты были разные. Но несомненно, что эти идеи равенства, идеи противопоставления цивилизации, законов и – естественности, природы… идеи о том, что не должно быть перегородок между рабами и свободными, между варварами и эллинами. Что государство – это искусственно и излишне. Что законы государства навязаны. Это, конечно, идеи вполне анархические. Но повторю, мы очень мало знаем о софистах, и в основном от их идейных противников – Платона, Аристотеля, а от самих софистов дошли – лишь кусочки и фрагменты их сочинений. Но кто из вас захочет подробнее узнать – вот есть такая книжка Лурье об Антифонте.

Помимо софистов, я скажу ещё о двух группах философов. Определённые анархистские идеи мы можем найти у Эпикура. Эпикур ещё дальше от анархизма, чем софисты, но элементы протоанархических идей и у него отчётливо видны. Я сейчас не буду вам излагать учение эпикурейства и философию самого Эпикура, а просто обращу внимание на две-три его мысли, которые вполне вносят вклад в протоанархическую мысль.

Во-первых, Эпикур – первый, кто философски обосновал идею свободы воли, свободы человека, свободы на онтологическом уровне. Он был атомистом и вслед за Демокритом считал, что всё из состоит атомов. Но, если Демокрит был детерминистом, считал, что атомы подчиняются необходимости, и всё свершается по жесточайшей необходимости, то Эпикур хотел освободить человека от страха перед судьбой, и – Эпикур ввёл в философию свободу на уровне атомов. Он сказал, что атомы самопроизвольно отклоняются, атомы спонтанны, атомы обладают свободной волей, не подчиняясь никаким законам и детерминизмам. А так как душа наша состоит из атомов, то, значит, и мы все свободны! Нет никакой судьбы, никакой фатальной необходимости (которой поклонялись и эллины, называя это Роком, и поклоняемся мы, именуя это «законами природы»), а каждый человек – сам кузнец своего счастья. То есть он начинает с онтологии, от бытийного уровня, и вплоть до этики провозглашает фундаментальную идею: нет судьбы, нет детерминированности, нет суровой необходимости. Даже атомы самопроизвольны и свободны, а человек тоже из атомов, поэтому он тоже свободен.

Проблема спонтанности (как вы уже заметили на примере даосов и ещё не раз убедитесь – вплоть до крупнейшего современного учёного и мыслителя анархиста-мистика Василия Налимова, главная книга которого так и называется, в бергсоновском духе, – «Спонтанность сознания») для анархизма вообще центральная, это у даосов уже вполне чувствуется. И Эпикур это тоже высказывает, обосновывая идею свободы. Нет детерминированности, судьба не стоит над человеком, он сам кузнец счастья своего. Это раз.

Второй отчётливо анархический элемент у Эпикура: он отрицает онтологический примат государства над человеком — это очень важно. Дело в том, что для классической эллинской мысли – Платона, Аристотеля – человек – производное от полиса. Человек всецело редуцирован к гражданину. Есть свобода гражданина (свобода участвовать в управлении полисом), но нет идеи свободной автономной личности. Аристотель дал классическое определение человека. Zoon politikon – человек – полисное животное. Нет человека вне полиса и без полиса. Платон сравнивает человека с клеточкой в организме полиса. У нас это вызывает ощущение, что это тоталитаризм, но для Платона, для Аристотеля, для эллинских классиков, человек – никто вне полиса, полис первичен, человек вторичен. Полис – целое, человек – часть.

А вот Эпикур высказывает и обосновывает прямо противоположную мысль (которая, начиная с Гоббса и Локка, ляжет в основу всей новоевропейской политической философии). Не зря он обращается к атомам. Слово «атом», как известно, буквально значит «неделимый». Интересно, что если перевести слово «атом» (неделимый) на латынь, то – какое слово мы получим, догадайтесь-ка? Слово «индивид»! Здесь – исток аксиологии, антропологии, этики и политической философии эпикурейства.

И Эпикур говорит: так же, как нет в реальности никаких вещей, а есть только атомы и пустота, так же есть действительно только люди, а государство, общество – его реально нет, оно вторично, производно, эфемерно. И так же как вещи – лишь временные и условные сцепления вечных и бытийных атомов, так и общество и полис – только вторичные и неподлинные, временные и преходящие конгломераты подлинно бытийных людей-индивидов. Он идёт от человека к обществу, полису, государству. То есть отрицает онтологическую реальность, первичность, подлинность за государством и за полисом. Он говорит, что атомы образуют вещи, и вещи, строго говоря, не существуют; вещь – это просто скопление атомов. Атомы разбежались, и вещь исчезла. Так же и государство, это что-то вторичное, эфемерное, производное. Государство временно, преходяще, неподлинно, производно, как вещь, а вот реален-то единичный и неповторимый человек! То есть ход его мысли прямо противоположен мысли платоновско-аристотелевской, доминировавшей в Элладе.

Третья важнейшая мысль Эпикура, такая протоанархическая – это принципиальная антиполитичностъ. Я уже говорил, что анархизм даже не аполитичен, а воинственно антиполитичен, выступая за схлопывание сферы политики (властных отношений), за то, чтобы отменить власть и передать людям их жизнь в их руки. Вот Эпикур не хочет отменить государство; он хочет от него уйти. Одна из форм сопротивления государству, кстати, очень характерная для России. Я вам как историк скажу, что главная форма сопротивления общества и человека государству в России на протяжении последних пяти веков – это не восстания и не бунты, а бегство. Вот в XVII веке, например, русские люди разбегались от крепостного права, поэтому за пятьдесят лет добежали до Охотского моря, например. Так вот, Эпикур именно это и предлагает. Он выдвигает лозунг: «проживи незаметно!», то есть не лезь в политику, все равно ничего не получится. Там бюрократы, там императоры, там войны, забейся в щель. Да, это не идеал полисного гражданского активизма, как у Платона, где, прежде всего и исключительно: «ты – гражданин». Это идея радикального эскапизма, принципиального ухода индивида из политики. Это стратегия выживания свободного автономного индивида, стратегия бегства, стратегия спасения и самосохранения личности в эпоху потрясений и катастроф эллинизма. Проживи незаметно. Переводя на язык современности и говоря словами Бродского: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря».

И четвёртая идея Эпикура, которая дополняет третью – это то, что он последовательно противопоставляет идеям гражданственности, политичности и полиса. Что должно заменить человеку рухнувший полис, собрания на агоре, участи в политической жизни? Какая форма социальности и активности предагается Эпикуром как замещение, альтернатива, компенсация для индивида? Это тоже зародыш анархизма: кружок друзей, личные связи. В противовес гражданскому коллективу полису, сообществу активных граждан, Эпикур говорит: я в своём Саду живу, у меня друзья, друзья меня поймут, поддержат, материально, морально, со мной всё разделят – и мысли мои, и радости, и печали. Не идея какой-то вертикали власти, в которой ты участвуешь, соучаствуешь, а идея вот таких низовых, дружеских компаний. Штирнер бы сказал, что это хороший пример союза эгоистов. А величайший польский анархист конца XIX века Эдвард Абрамовский видел будущее анархическое сообщество как «республику друзей». Но за двадцать два века до того эти идеи, задолго до Штирнера или Абрамовского, развивал и успешно практиковал Эпикур.

Не интеграция в полис, в государство, империю, не редукция человека к гражданину (тем более, в эпоху распада полисов и создания огромных военно-чиновничьих монстров), а уход от государства и создание дружеских первичных союзов взаимопомощи. От человека к человеку. Друг услышит, друг поймёт, друг поддержит.

Ещё раз повторюсь: было бы слишком – сказать, что Эпикур – анархист. Он не строит альтернативное политическое учение – как разрушить, как изменить существующий социум, как построить общественный идеал на началах свободы, безвластия и солидарности – вовсе нет. Но эти идеи обоснования онтологии свободы, свободы на уровне атома, на уровне человека, отрицание детерминизма, идея спонтанности, эта его идея первичности человека по отношению к государству и эфемерности государства, идея ухода человека от политики, идея дружеской компании – несомненно, во всём этом есть что-то анархическое.

И последнее, о чём и о ком я скажу перед киниками. Я нарушу хронологическую последовательность и скажу о той великой философской школе, которая вышла из киников и многое у них взяла. Но если киники – это самые анархистские анархисты, наши прямые предшественики в античном мире, как вы сейчас увидите, то те, кто из них вышел, уже не такие крайние анархисты. Это стоики. Великая философии эпохи эллинизма и Рима.

С ними вот такая проблема, со стоиками. Проблема отсутствия источников. Стоики вышли из киников. Отец стоицизма – Зенон Китионский – был учеником Кратета Фиванского и очень многое у киников взял, а через киников – у Сократа. Но дело в том, что от ранних стоиков ничего не дошло. Были стоики греческие IV–II веков до н. э., но всё, что мы знаем о стоиках – это какие-то поздние авторы, в основном, уже римские стоики. А римские стоики уж совсем не анархисты. Я уже сказал, что тем, кому интересна тема анархизма в стоицизме, я рекомендую вам такое имя – Столяров А. А. – крупнейший специалист по стоицизму, автор огромной монографии «Стоя и стоицизм». И вот он издал на русском языке «Фрагменты ранних стоиков». И тут есть маленькие кусочки из сочинений Зенона, основателя стоической школы, в том числе о государстве.

У Кропоткина, кстати, есть маленькая статья «Анархизм», написанная им для «Британской Энциклопедии». Он начинает историю анархизма не с кого-нибудь, а именно с Зенона-стоика. О Зеноне мы знаем очень мало, о его взглядах на государство – ещё меньше. Тут всё очень шатко, дошли полтора фрагмента, грубо говоря. Так что, говоря о раннем и среднем стоицизме, мы гадаем на кофейной гуще, строим предположения.

Но всё-таки, что мы можем сказать о стоиках как о протоанархистах? Повторяю, извиняюсь, что я нарушаю хронологию, потому что стоики вышли из киников, а о киниках надо рассказать подробнее. Дело в том, что, во-первых, известно, что Зенон написал книгу о государстве, где он спорит во всём с платоновским проектом, и ругает он его совершенно с анархических позиций за регламентацию, за тотальную власть государства над человеком. То есть это такой «анархический» ответ, ответ анархиста Зенона государственному коммунисту Платону. Но беда в том, что мы почти ничего не знаем о его критике и почти ничего не дошло из этого трактата.

Мы знаем, что стоицизм проповедует, с одной стороны, индивидуализм, а с другой стороны, идею солидарности и дружелюбия людей. И вслед за киниками стоики выдвигают идею космополитизма. То есть идею того, что все люди и все боги равны и образуют такое единое мировое сообщество, семью всех людей и богов. Cosmopolis. То есть это идея отрицания каких-либо расовых перегородок, национальных, государственных, социальных. Стоицизм критикует рабство с моральных позиций. Никто не раб, все люди в принципе равны. Идея космополитизма, идея критики рабства. Все равны по природе. Вообще, стоицизм, вслед тоже за кинизмом, говорит о том, что его главный призыв: жить по природе. Природа – это Бог, Логос. И жить по природе значит жить по богу, по добродетели, по морали, по разуму.