Текст книги "Дочь стеклодува"

– Не смейте мне грустить! – заявила она Рут и Мари. – Как-нибудь переживем этот вечер! – Она насыпала муку в миску, затем добавила два яйца, молоко и перемешала. – Можем сделать блинчики с медом. Или со сливовым муссом! – пытаясь подбодрить сестер, веселым голосом произнесла она.

– Ни елки, ни зеленых веток… – Рут взглянула на табурет, на котором каждый год стояла небольшая елка.

– Откуда мы взяли бы елку? Мы всегда получали ее от Кривляки Пауля, так сказать, в нагрузку к дровам.

– Мы даже не срезали ветки в Варварин день. А их можно было получить бесплатно, – напомнила Мари.

– Верно! – вздохнула Иоганна.

Они были так заняты работой, что забыли срезать в Варварин день несколько яблоневых или вишневых веток для сочельника. Иоганна увидела, что края блина на сковороде начали загибаться. Когда запахло горелым, она поспешно перевернула его.

– Дерево! Варварины ветки! – презрительно фыркнула Рут. – Какой нам прок от дерева, если вешать на него нечего? Вы оглянитесь вокруг! Ни орехов, ни пряников, ни сахарных бубликов – мы бедны, бедны, бедны! – Она разрыдалась.

Вскоре ее плач подхватила и Мари. Иоганна беспомощно смотрела то на блины, то на сестер. Больше всего ей хотелось пойти к Петеру, но оставить сестер одних она не могла. И вдруг, словно прочитав ее мысли, Мари всхлипнула:

– Кстати, почему Петер к нам не заглянул? Раньше он всегда приходил на Рождество.

– Не знаю, куда он подевался. В церкви его тоже не было, однако это ничего не значит. Он никогда не был добрым прихожанином, – отозвалась Иоганна. – Может быть, ему у нас неловко. Один мужчина среди женщин…

– Ты имеешь в виду, это из-за того, что отца теперь нет? – Мари покачала головой. – Петер всегда чувствовал себя неловко в мужском обществе. Иначе он каждый день ходил бы в «Черный орел» вместе с братьями Хаймерами и другими мужчинами.

Иоганна вынуждена была признать ее правоту. Петер всегда с удовольствием проводил с ними время.

– Да придет он…

И девушка широким жестом отправила на сковороду следующий блин.

– Так, теперь давайте наедимся досыта! А о мужчинах я сегодня слышать больше не хочу, разве что о младенце Иисусе!

Рут подняла на нее заплаканные глаза:

– Ты права. Мы, сестры Штайнманн, непобедимы! – Она вынула платок из кармана юбки и шумно высморкалась.

В печи потрескивали дрова.

Из соседнего дома доносилось пение и звуки флейты.

Место Йооста пустовало, как и табурет для елки.

Не слышно было щелканья орехов, на столе не дымились пряники.

– Ну, зато нам тепло! – сказала Иоганна и намазала еще один блинчик сливовым муссом.

20

Никто из сестер не расстроился, когда сочельник остался позади.

Ночью пошел снег, ложась густыми красивыми хлопьями, которые таяли, едва коснувшись земли. Вместо того чтобы укутать землю девственной белизной, мокрый снег превратил дороги в грязные топкие тропы. И теперь, после холодной ночи, земля, разумеется, покрылась гладким, как зеркало, льдом. Для Иоганны и ее сестер такая погода стала лишь очередным подтверждением того, что это Рождество не похоже на другие.

Спотыкаясь, держась друг за друга, девушки поднимались к дому Вильгельма Хаймера по крутой дороге. На Хюттенплац – пустой и заброшенной в это время года – образовались большие ледяные озера.

– Осторожно! – Иоганна придержала Рут за локоть, когда та едва не поскользнулась на льду. Стоял ужасающий холод.

Мари с тоской поглядела на заброшенные печи стекольного завода.

– Вот бы опять начался аврал! – вздохнула она. – Мне не нравится, когда тут царит запустение.

Иоганне тоже хотелось, чтобы поскорее пришла весна. Тогда на Хюттенплац всюду будут лежать дрова для печей мастеров-стеклодувов. Будут кричать истопники, требуя подать им еще дров, чтобы они могли поддерживать высокую температуру, необходимую для плавки стекла. День и ночь, в несколько смен будут работать на стекольном заводе Петер Майенбаум и его коллеги. Мастера-стеклодувы займутся поисками лучшей смеси для своего стекольного сплава, а в это время снаружи можно будет увидеть, как рабочие тянут вязкие комки стекла через всю площадь, чтобы получить длинные тонкие палочки. Из них потом сделают заготовки, необходимые Петеру и другим стеклодувам для работы, – круговорот, повторяющийся на протяжении трехсот лет, с момента возникновения стекольного завода в 1597 году. Мысль о том, что каждая из них является частью этого круговорота, вдруг показалась Иоганне весьма утешительной.

Вчера вечером Петер все же зашел, после того как помог вдове Грюн чинить печную трубу.

– А здорово Петер придумал со стеклянными зверушками, правда? – спросила Иоганна. Ее голос звучал глухо и невнятно из-под шарфа, которым она обмоталась несколько раз.

Чтобы скрасить длительную процедуру подгонки стеклянного глаза для детей, Петер в какой-то момент начал выдувать стеклянных животных для своих маленьких пациентов. С птичкой, собачкой или обезьянкой в руке несчастные малыши ненадолго успокаивались, и Петер мог продолжать работу. Трех таких животных он принес в подарок Иоганне, Рут и Мари. И теперь они стояли на подоконнике, где свет преломлялся в их разноцветных телах.

– Точно! Только я еще не решила, кто мне больше нравится, слон или лев, – отозвалась Мари. – И как он только ухитрился загнуть слону хобот?

– Волнистая грива моего льва тоже великолепна! А какой красивый желтый цвет! Я даже не знала, что на стекольном заводе продаются заготовки такого цвета.

– Я думаю, что он соединил желтую заготовку с оранжевой, – сказала Мари. – Мне кажется, что работать с разными цветами не так-то просто. Когда Хаймер получил заказ на полосатые стаканы, все в мастерской очень ругались!

Иоганна вздохнула, выпустив белое облачко пара.

– Наверняка такие игрушки будут хорошо продаваться. Например, Фридгельм Штробель…

Рут рассмеялась.

– Можешь не продолжать, – перебила она сестру. – Петер делает глаза, и в этом его призвание, тут ничего не изменишь. Он не деньги зарабатывает. К сожалению, – захихикала она. – Если бы наш милый сосед был порасторопнее, возможно, ты давно стала бы госпожой Майенбаум! – Она толкнула Мари в бок.

– Сколько можно! Я устала повторять, что мы с Петером – просто добрые друзья! Госпожа Майенбаум? Это все равно, как если бы я вышла замуж за своего брата! – поморщилась Иоганна. – Кроме того, кто из нас намерен удачно выйти замуж? Уж точно не я. Да, к Петеру я очень хорошо отношусь. Выдувая стеклянных зверушек, он заработал бы в сто раз больше денег, чем помогая раненым солдатам и детям, которым не повезло.

Открыв дверь в мастерскую, Иоганна почувствовала, как все в ней восстает против этого. Больше всего ей хотелось развернуться и… ах, заняться чем-нибудь другим! Чем угодно, только не серебрить или упаковывать надоевшие стеклянные изделия в душной мастерской. Покачав головой, она обратила внимание на то, что сестры на ходу снимают с себя куртки, словно горя нетерпением наконец-то приступить к работе.

Рут прошла мимо стеклодувов, гордо подняв голову, только и сказав «доброе утро», ни к кому конкретно не обращаясь. «Кажется, сестра так и не сумела простить Томасу незатейливый подарок», – подумала Иоганна, радуясь этому. Она обвела взглядом мастерскую в поисках Гризельды, однако не нашла ее. Петер говорил, что у нее в доме было ужасно холодно, – наверное, она простудилась из-за сломанной печи.

Вильгельма Хаймера тоже не было видно. Внезапно Иоганна сама себе показалась лишней. «Что я вообще здесь делаю?» – промелькнуло у нее в голове. Мари уже открыла стоявшие перед ней краски, словно это было в порядке вещей. Рут завела разговор с Евой и, кажется, восхищалась ее новой заколкой. Сара, как обычно, никуда не торопясь, вернулась со склада, неся в руках сложенные друг на друга коробки. А сыновья Хаймера, как всегда, сидели, склонившись над лампами, шипение которых было слышно с порога. Все были заняты работой, кроме нее.

Томас Хаймер обернулся.

– Отец придет позже, он в Зоннеберге, – сказал он, глядя мимо Иоганны.

Увидев, что Рут стоит рядом с Евой, он встал и направился к ней, больше не обращая внимания на Иоганну, так и не сказав, какую работу назначили ей на сегодня.

И что теперь? Иоганна присоединилась к Саре и начала сортировать коробки. Та сказала ей, что вдова Грюн лежит в постели с высокой температурой, и снова погрузилась в глухое молчание. Они работали, пока на столе не осталось места. Поглядев на целую гору коробок, громоздившуюся на полу, Иоганна предложила:

– Этого пока что хватит! Наверняка есть то, чем нужно срочно заняться.

Сара продолжала раскладывать коробки, словно ничего не слышала.

Неужели эта девочка действительно так глупа, или она притворяется? Раздраженная, Иоганна подошла к столику для серебрения. Десятка три стеклянных бокалов словно с нетерпением ожидали, когда она возьмет их в руки. Ну вот!

С новым энтузиазмом девушка поднесла первый бокал к крану, соединенному с резервуаром для раствора серебра, и только после этого заметила, что он пуст – полной была только бутылка с растворителем. Девушка с беспомощным видом уставилась на сосуды с нашатырным, этиловым спиртом и нитратом серебра. Хаймер хранил рецепт раствора в тайне. Только Гризельда знала, что и в каких пропорциях нужно смешать с водой, чтобы получить нужный состав, и когда надо добавить немного глюкозы в качестве восстанавливающего средства. Девушка вынуждена была признать, что стеклянные изделия из мастерской Хаймеров были посеребрены особенно равномерно. В других мастерских, где использовали не такие чистые ингредиенты или неподходящее восстанавливающее средство, серебро выпадало в осадок неровно, оставляя на стекле пустые пятна. Так что у Хаймера были причины делать секрет из своего рецепта, однако в результате этого без него и Гризельды вся работа на серебряной ванне встала.

– Что ты смотришь, как баран на новые ворота?

Иоганна вздрогнула и обернулась. Хаймер! Как этот толстый человек ухитрялся появляться, словно из ниоткуда?

– Я… Нет серебряного раствора, – неуверенно отозвалась девушка.

– А там? – Хаймер показал на Сару, голова которой едва виднелась за горой коробок. – Тебе не пришло в голову помочь ей, вместо того чтобы таращиться на пустую бутыль? Мне кажется, там есть чем заняться! – И, качая головой, он зашагал прочь. – За стояние на месте тебе не платят, госпожа Бабская Мастерская! – Он угрожающе потряс пальцем в воздухе.

Иоганна застыла как громом пораженная, а взгляды остальных жгли ее, словно огнем. Как он смеет отчитывать ее, да еще и совершенно несправедливо!

– Лучше бабская мастерская, чем свинарник! – проворчала она себе под нос.

Хаймер замер:

– Что ты сказала?

Конечно, в этот момент Иоганна могла ответить что-то вроде: «Ничего-ничего, все в порядке». Разумеется, она могла присоединиться к Саре за упаковочным столом, чтобы раскладывать никому не нужные коробки. Но ничего подобного она не сделала.

21

Петер перекрыл кран газопровода. Без пения пламени в комнате тут же повисла парализующая тишина. Садясь к Иоганне за стол, он бросил последний взгляд на пару стеклянных глаз, на которых еще нужно было нарисовать прожилки. Завтра утром их заберет курьер. Наверняка их уже с нетерпением ждут пациенты. Скорее всего, придется работать ночью, чтобы успеть все сделать в срок, но Петеру было безразлично – он нужен Иоганне, пусть упрямая женщина ни за что в этом не признается!

– Не заставляй меня тянуть из тебя клещами каждое слово! Ты действительно так и сказала ему в лицо: «свинарник»?

Иоганна кивнула:

– Я никому не позволю называть меня ленивой! В конце концов, это по его вине мне нечего было делать. Боже мой, да это же правда! Ты бы видел, как он вспыхнул! На миг мне показалось, что он прибьет меня на месте – так он покраснел от ярости.

Петер без труда представил себе эту картину.

– А потом?

– Потом он обозвал меня неблагодарной тварью и все в таком духе. – Девушка пожала плечами. – Неблагодарная, ха! Я сказала ему, что он ничего мне не подарил. Это скорее я ему дарю, причем свое рабочее время! И что у меня нет причин быть ему благодарной, поскольку он воспользовался нашей бедственной ситуацией, чтобы заполучить дешевую рабочую силу.

Петер поднял брови. Это уже не шутки. Неудивительно, что после этого Хаймер вышвырнул ее прочь.

– Ты говоришь в точности как Карл Маркс. Он тоже постоянно только о том и твердил, что рабочих нещадно эксплуатируют.

Иоганна покосилась на него, не зная, не подшучивает ли над ней сосед.

– Не знаю я никакого Маркса. Но, черт возьми, я не позволю себя дурачить! Что бы ты на моем месте делал?

Петер отвел взгляд:

– Честно говоря, даже не знаю. Может быть, помалкивал бы. А может быть и нет. Как бы там ни было, я рад, что мной никто не командует и что я вообще в такой ситуации не оказался.

– Но ты хоть немного меня понимаешь, правда? – с расстроенным видом спросила она.

Петер невольно рассмеялся:

– Что ты хочешь от меня услышать? Не могу же я похвалить тебя за то, что Вильгельм Хаймер тебя вышвырнул, правда?

Иоганне не обязательно было знать, что в глубине души он даже гордился ею. Вот только каковы будут последствия того, что Иоганна лишилась работы? Для них обоих? Этого молодой человек не знал.

Она встала.

– Если еще и ты против меня, то я могу уйти прямо сейчас! – заявила она и подошла к окну, глядя на свой дом. – Рут и Мари набросились на меня, словно фурии, когда вернулись с работы! Рут заявила, что я едва не лишила их хлеба насущного, а Мари обозвала меня вздорной Ксантиппой[5]5
  Ксантиппа – жена греческого философа Сократа, известная своим плохим характером. Ее имя стало нарицательным для сварливых и дурных жен.


[Закрыть]. – Девушка держалась из последних сил. – Как подло! А я ведь всего лишь сказала правду!

– Иди сюда, присядь! – Петер подошел к печи и достал оттуда горшок, который грелся, пока они разговаривали. – Для начала мы поедим, а потом подумаем, что делать дальше.

Иоганна хотела уже отмахнуться, когда в нос ей ударил запах мясного супа. У нее тут же потекли слюнки. Дома она не съела ни крошки, и только когда Петер поставил перед ней тарелку, девушка поняла, насколько голодна. Она начала хлебать суп еще до того, как сосед присоединился к ней со своей тарелкой. Крупно порезанные зеленые бобы, мясо и картофель плавали в золотисто-желтом бульоне. Он великолепно со всем справлялся – в отличие от нее!

Девушка так резко отложила ложку в сторону, что бульон выплеснулся через край.

Петер поглядел на нее, подняв брови.

– Какая муха тебя укусила? – А когда та не ответила, он продолжил: – Честно говоря, я не считаю, будто произошло нечто ужасное. Мне с самого начала не нравилось, что ты вкалываешь на Хаймера! Такая женщина, как ты, – и этот старый чурбан! – Он покачал головой. – Это не могло не закончиться плохо.

– Возможно, ты прав. – Иоганна бросила на него напряженный взгляд. – Думаю, ссора просто витала в воздухе. Как гроза. Если бы молния не ударила сегодня, то это случилось бы на днях.

Казалось, эта мысль понравилась ей, лицо девушки заметно прояснилось. Она снова взяла ложку в руки и стала есть дальше.

Сейчас! Сейчас – тот самый миг, когда можно спросить еще раз…

– Говорят, от некоторых гроз воздух становится чище… – вдруг услышал он собственные слова. – Кто знает? Быть может, ты найдешь способ помириться со стариком. – Он затаил дыхание.

Иоганна подняла голову.

– Помириться? – непонимающе переспросила она. – Ты ведь не думаешь, что я приползу к нему и буду умолять дать мне работу? Уж лучше умереть с голоду! – Она отодвинула тарелку в сторону.

Только теперь он протянул руку через стол и взял ее ладонь в свою.

– Иоганна, иди ко мне, в мою мастерскую! – Ее пальцы тут же напряглись. – У нас с тобой отлично получается работать вместе, ты же знаешь.

Но девушка не реагировала. Он отпустил ее руку.

– Ах, Петер! – Иоганна смотрела на него забавным и в то же время отчаянным взглядом. – Конечно, это очень щедро с твоей стороны, но на самом деле я ведь тебе не нужна. Ты давно уже устроил свою жизнь самостоятельно.

Петер вдруг увидел свой дом ее глазами: узкая комната всего с двумя окнами на передней и задней стене. Простой верстак со стеклянными глазами, глядевшими на него со стойки. Кухонная ниша со столом, за которым он принимал и своих пациентов. И в самом дальнем углу – кровать, где валялось старое лоскутное одеяло, сшитое еще его матерью. Проклятье, почему он не может предложить ей большего!

– Ты называешь это «хорошо устроился»? Да это же совершенно запущенный дом холостяка. Женская рука могла бы сотворить чудо – и любовь…

– Значит, я должна помочь тебе украсить дом, – с сарказмом заявила она. – Думаешь, ни на что большее я не способна? – Иоганна горько рассмеялась. – Судя по всему, только наш собственный отец не считал нас, девушек, глупыми гусынями!

– Чушь! – Петер почувствовал, как его захлестнуло недовольство. Почему она всегда все усложняет? – Может быть, я неправильно выразился. Ты прекрасно знаешь, что я о тебе хорошего мнения. Но дело не в этом. Я хочу сказать… ты и я… – Он поглядел на нее и замолчал.

Это бесполезно. Судя по выражению лица Иоганны, она давным-давно все решила. Он не знал, что происходит у нее в голове, но о нем она точно не думала!

– Просто забудь о том, что я сказал! – Он отмел собственное предложение и махнул рукой, словно подчеркивая это. – Ты права, я и сам могу перестроить свою мастерскую. И производство стеклянных зверушек, которым я хотел заняться с нового года, я сумею наладить сам.

Он заметил, что Иоганна насторожилась. На миг ему показалось, что его разочарование не так уж велико. Она еще удивится, когда он начнет неплохо зарабатывать, продавая стеклянных животных!

– Да, я и сам справлюсь! И ты наверняка тоже! – По его лицу никто бы не догадался, чего ему стоили эти слова, в которых он на самом деле был совсем не уверен.

Как, ради всего святого, может справиться одна безработная женщина? Но Петер понимал, что битва проиграна. Он понимал также, что заставить Иоганну невозможно: либо однажды она придет к нему сама, либо не придет вообще.

Молодой человек изо всех сил пытался не обращать внимания на гулкий стук в груди и вместо этого направился к шкафу, а затем вернулся к столу, неся в руках два стакана и бутылку вишневой наливки.

– За Новый год пить еще рано, но за лучшие времена – можно!

Он протянул Иоганне полный стакан. Игнорируя ее удивленный взгляд, он поднял свой стакан, словно собираясь выпить с приятелем.

Иоганна улыбнулась – впервые за сегодняшний день. Взглянув в глаза друг другу и подняв стаканы, они почувствовали, что неловкости между ними как не бывало.

22

– Лучшего момента, чтобы начать работать у меня, ты и придумать не могла! – Фридгельм Штробель улыбался Иоганне, стоя на лестнице. – В конце года я провожу инвентаризацию, и ты познакомишься со всеми изделиями, а мне не придется специально доставать их из шкафа.

Иоганна кивнула. Когда через два дня после Рождества она постучала в двери зоннебергского скупщика и спросила, в силе ли еще предложение, которое он сделал ей осенью, она надеялась, что он разрешит ей приступить к работе с нового года, и совершенно не была готова к тому, что он велит приходить на следующий же день. Однако затем она поняла, что инвентаризация пойдет ей на пользу. Вскоре ей действительно начало казаться, что она хорошо знает лавку Штробеля. Но, чтобы не выглядеть заносчивой, она произнесла:

– Надеюсь, я не забуду потом, где что лежит.

Однако каждый ящик, каждая коробка, которыми она занималась до этого момента, без труда всплывали перед ее внутренним взором: она помнила, где лежат стеклянные вазы, а где подсвечники.

– От этого есть средство! – Штробель спустился с лестницы. – Когда мы займемся следующим шкафом, я начну вести список, а ты будешь проводить инвентаризацию ящиков. Я уверен, что таким образом все будет запоминаться намного лучше. Кроме того, заодно научишься лазать по лестнице. – Он захихикал. – Говорят, дамам это нелегко дается.

Иоганна с сердитым видом вручила ему списки и карандаш, а затем подтянула лестницу чуть ближе к следующему шкафу.

– У меня голова не закружится, если вы это имеете в виду.

Взбираясь по лестнице, она почувствовала, что по коже у нее побежали мурашки. Не собирается же он заглядывать ей под юбку? Девушка украдкой оглянулась – похоже, Штробель был увлечен своим списком, но на лице у него блуждала весьма странная улыбка. Иоганна перевела дух. «Вообще-то здесь довольно высоко». Она ухватилась за полку.

– Хорошо. Начнем с фарфоровых баночек. – В голосе Штробеля снова зазвучали деловые нотки, которые Иоганне нравились больше, нежели тот восторг, с которым ее встретил новый работодатель.

Девушка попыталась вынуть ящик и с удивлением обнаружила, что это не так-то просто. Заглянув внутрь, она увидела причину: ящик был доверху заполнен фарфоровыми баночками.

– Они же просто восхитительны! – вырвалось у нее.

Она вынула из ящика первую попавшуюся баночку, которая была сделана из такого тонкого фарфора, что казалась прозрачной. На крышечке была нарисована сцена охоты, стенки украшены листьями винограда и плюща. Вот бы Мари увидела эти рисунки!

– Ну что? Сколько? – послышался снизу нетерпеливый голос.

Иоганна поставила баночку на место и начала пересчитывать лежавшие в ящике предметы.

– Три штуки номера шесть восемь девять, пять штук номера шесть девять ноль. – Она закрыла ящик и открыла следующий. Другие баночки, на этот раз из ажурного фарфора, только и ждали, когда их занесут в список. – Две штуки номера шесть девять один. Четыре штуки номер шесть девять два.

Когда Иоганна привыкла к высоте, дело у нее пошло так же быстро, как прежде у Штробеля.

Закончив с фарфоровыми баночками, Иоганна обернулась к нему, насколько это было возможно.

– А если у вас появятся новые фарфоровые баночки, как вы будете их принимать, какие присваивать номера?

Номера, начинавшиеся с семерки, были заняты для стеклянных графинов, об этом она знала – утром их уже пересчитывали.

Скупщик поднял голову, оторвавшись от списка.

– Ты умеешь мыслить, мне это нравится… – задумчиво отозвался он.

Снова эта улыбка на его губах, совершенно не понятная Иоганне. Девушка попыталась убедить себя, что та выражает доброжелательность. Или он смеется над ней? Ответ Штробеля отвлек ее от размышлений:

– Если будут еще фарфоровые баночки, мы начнем с номера шесть девять ноль, но добавим к нему четвертую цифру после ноля. – Он хлопнул в ладоши. – Так, на сегодня достаточно. Остальным займемся в понедельник. Нужно будет подвести окончательный итог, чтобы клиенты могли рассчитываться вовремя, начиная с нового года.

Иоганна проследила за его взглядом и увидела часы на стене.

– Быть не может, уже шесть часов! Как быстро летит время за работой! – Особенно когда работа такая интересная, как эта.

Мысленно ликуя, Иоганна спустилась с лестницы и сняла передник.

– Ты уверена, что хочешь идти домой? Как я уже говорил, твоя комната сохраняется за тобой и на воскресенье… тем более сейчас, зимой, – бросил Штробель через плечо.

Как обычно, он сложил инвентарные списки в сейф, ключи от которого всегда носил с собой на длинной цепочке.

– Нет, мне нужно домой, к сестрам!

Иоганна не собиралась встречать Новый год в одиночестве! Или он воображает, что она сядет с ним за стол? Девушке не терпелось вернуться в Лаушу. Рут и Мари наверняка хотят знать, как прошла ее первая неделя в Зоннеберге. А Петер! Ха, вот они удивятся, когда узнают, какая она молодец!

Кроме того, если она срочно не поделится новыми впечатлениями, то просто лопнет, это уж точно!

Штробель как раз собирался захлопнуть толстую дверь сейфа, когда Иоганна откашлялась.

– Да? – обернулся он к ней.

– Мое жалованье. – Девушка с трудом заставила себя произнести эти слова. Как это унизительно! Но она твердо решила в будущем жестко требовать то, что ей причитается.

Штробель рассмеялся.

– Боже мой! Чуть не забыл о самом главном! – Он покачал головой. Колени у него хрустнули, когда он присел, пытаясь достать что-то из глубин сейфа.

Иоганна стояла, в напряжении заламывая руки. Вот и настал час истины. Хотя она еще в первый день договорилась со Штробелем относительно того, что он будет выплачивать ей жалованье каждую неделю, а не раз в месяц, но ей не хватило дерзости узнать его размер. Позже Иоганна рассердилась на себя за робость – если она опять взорвется, как в случае с Вильгельмом Хаймером, то винить в этом будет некого.

– Вот! – Фридгельм Штробель снова поднялся и вложил ей в руку горсть монет. – Десять марок за первую неделю, и это означает, что в месяц ты будешь получать сорок марок. – Увидев, что она растерялась, он добавил: – По окончании испытательного срока я, разумеется, подниму тебе зарплату. При условии, что мы сработаемся. – И он снова натянуто хихикнул.

Иоганна судорожно сглотнула. Десять марок в неделю. Сорок марок в месяц. По окончании испытательного срока – больше. Дома ей не поверят! Девушка закусила губу, чтобы не закричать от радости. Пусть Штробель не думает, что деревенская девушка бросится ему в ноги от счастья. Хотя она едва не сделала это…

– А сколько продлится испытательный срок? – вдруг поинтересовалась она.

Штробель подошел к прилавку и заглянул в календарь на следующий год.

– Думаю, полгода, если это тебя устроит, и тогда твой испытательный срок закончится двадцать пятого июня, – он ткнул пальцем в дату.

Иоганна кивнула, чувствуя себя глупо.

– Желаю вам счастливого Нового года, – вежливо произнесла она.

Ей очень хотелось, чтобы ее первая рабочая неделя закончилась хорошо. Взявшись за ручку двери, она еще раз обернулась. Штробель как раз потушил лампу, и она едва разглядела в темноте его силуэт.

– Спасибо, что взяли меня на работу, – брякнула она и тут же закрыла за собой дверь.

Штробель с улыбкой поглядел ей вслед. Иоганна Штайнманн.

Он и не думал, что старый год преподнесет ему такой подарок. Подарок, ха! Идеальное стечение обстоятельств.

Вместо того чтобы закрыть магазин и вернуться в свою квартиру, он сел на предназначенный для клиентов диван. С этой непривычной позиции он с гордостью окинул взглядом комнату… Если подумать, она выглядит довольно внушительно: не убогие дощатые полочки, как у его коллег, а самое настоящее красное и палисандровое дерево. Паркетный пол, который он специально заказывал в Южной Германии…

Вспомнилось письмо из Б. и то, с какой ненавистью он думал тогда о своем деле. Разве не он называл его оковами, кандалами, колодкой на ноге? «Все прошло, все забыто», – ликовал он. Теперь, когда он собирался превратить Иоганну в надежную ассистентку, все становилось только вопросом времени. Может быть, он – зная, что магазин в надежных руках, – сможет иногда уезжать отсюда на недельку-другую? Если нет, то самое позднее летом он примет приглашение из Б.

Иоганна оказалась расторопной девушкой. Впрочем, иного он и не ожидал. Умная голова и пара работящих рук у нее точно есть. Все остальное – элегантность, уверенность в себе и некоторая искушенность – приложится, об этом он позаботится. Пройдя его школу, она сумеет справиться с любыми клиентами – наглыми, нерешительными или просто трудными. Конечно, иностранных языков она не знает, что всегда будет ее недостатком, но это и требуется не всегда. Две-три фразы на английском или французском – ровно столько, чтобы поздороваться, – она точно выучит.

Иоганна Штайнманн.

Она не такая, как все остальные. Владелец лавки провел языком по губам. Может быть, обучить ее не только навыкам ассистентки… Задумавшись, он прикусил губу. Иоганна Штайнманн подобна необработанному драгоценному камню. Хорошие исходные данные, возможно, даже самые лучшие. Но не более. И ему предстоит решить, во что превратить ее. Он мог лепить ее, отшлифовать до идеального состояния. В тишине магазина послышалось хихиканье. Он – ювелир, а Иоганна – его бриллиант. Возможно, любой другой подумал бы, что ему важен блеск. Самый обычный стекольщик способен добиться блеска. А для него, Фридгельма Штробеля, важно кое-что иное: края и боковые грани.

Если он захочет, Иоганна станет милым дополнением к его визиту в Б.

Но хочет ли он этого?

Подобно тому, как знаток вин перекатывает на языке каплю хорошего вина, смакуя ее, он играл с этой мыслью – еще не зная, какое примет решение.

23

Как хорошо снова оказаться дома!

Увидев, как Рут ставит на стол одно блюдо за другим, а затем достает бутылку вина, Иоганна невольно вспомнила историю о блудном сыне. Иоганна даже представить себе не могла, когда сестра успела все это приготовить.

– Мне неловко, что вы так суетитесь ради меня. Хотите верьте, хотите нет, но в Зоннеберге есть еда!

– Да, но после долгой дороги пешком ты наверняка проголодалась и замерзла. Да и Петер, пожалуй, тоже, верно?

Рут подвинулась ближе к Мари, протягивая гостю корзину с хлебом.

– Большую часть пути я проехала на телеге угольщика, до самого Штайнаха. И потребовал он гораздо меньше, чем стоит билет на поезд. Он предложил подвозить меня каждую пятницу, если захочу, – рассказывала Иоганна. – Но мне очень приятно, что ты меня ждал, – обратилась она к сидевшему рядом с ней Петеру. – Откуда ты знал, когда я приеду?

Тот пожал плечами:

– Рабочий день в Зоннеберге не длиннее, чем в Лауше, верно? – Он не стал говорить о том, что больше часа простоял на краю деревни.

– Чуть не забыла! – Иоганна вскочила и схватила свою сумку. – Я кое-что принесла.

– Селедка! – всплеснула руками Рут. Она вырвала банку из рук Иоганны. – И ты только сейчас о ней вспомнила? – Рут выудила вилкой сначала одну, а затем другую рыбину. – Почти как раньше…

На миг ее замечание повисло в воздухе, словно облачко пара. В комнате воцарилась тишина. Думать о Йоосте Штайнманне было по-прежнему больно.

Петер откашлялся.

– Ну расскажи наконец, каково тебе в Зоннеберге?

Иоганна усмехнулась, поглядев на Петера и сестер.

– Хорошо, – ответила она, не зная, что добавить.

– Что значит «хорошо»? – воскликнула Мари. – Мы хотим знать все! Где ты живешь? Как работается со Штробелем? Каков распорядок дня? И еще, еще, еще… – Она все ближе и ближе склонялась к Иоганне, сидевшей на другом конце стола.

Словно защищаясь, та подняла руки:

– Я поняла, поняла. Что ж, рассказываю: утром я встаю в семь часов. Потом…

– Ты встаешь в семь часов, – сухо перебила ее Рут. – А кто тебя будит? – Она подмигнула Мари.

– Никто! Теперь, когда мне не на кого положиться, я научилась просыпаться самостоятельно, хоть это все еще непросто. – Она поморщилась.

– По-твоему, это я виновата в твоей утренней сонливости? – обиделась Рут.

– Не говори глупостей, – улыбнулась Иоганна.

Мари отмахнулась – этот разговор происходил уже не впервые.

– А потом? Что ты делаешь потом? И как выглядит твоя комната?

– Комнатка у меня маленькая, но очень красивая! Там есть кровать с настоящим пуховым одеялом. Окно выходит во двор, и под ним стоят стол и стул. Стены оклеены обоями с бело-голубым рисунком. Потом… там есть еще зеркало, а каждое утро экономка приносит мне миску теплой воды, чтобы я могла умыться в комнате.