Текст книги "Снег в августе"

10

Копы появились вечером в один из понедельников, чтобы поговорить с Майклом, мама в это время работала в «Грандвью». Он сидел за кухонным столом, торопясь доделать домашние задания, прежде чем приступить к новым выпускам Капитана Марвела и «Преступление будет наказано», которые он выменял у Джимми Кабински. На столе лежали книги, на стуле – холщовая школьная сумка. Все пальцы были в чернилах от потекшей авторучки. Оставленное мамой в кастрюле жаркое, все еще теплое, стояло на плите, его тарелка – в раковине, ее предстояло помыть и вытереть, прежде чем мама вернется с работы. Тихо играло радио, настроенное на волну WNEW. Гарри Джеймс, «Чирибирибин». Он доделал упражнения на деление в столбик и добрался до половины задания по грамматике, вожделенно поглядывая на обложку криминального комикса с историей о Красавчике Флойде, когда услышал тяжелые шаги на лестничной площадке под дверью. Затем рокот баритона. И два резких стука в дверь.

– Кто там? – спросил он.

– Полиция, – ответил голос. – Открывай.

Сердце Майкла тяжело забилось. Полиция наведалась в их квартиру впервые. Он пожалел, что мамы нет дома.

– Давай-давай, – сказал грубый голос. – У нас мало времени.

Он открыл дверь и увидел перед собою сыщиков Эбботта и Костелло – те рыскали по округе уже несколько недель. Вблизи Костелло оказался совсем уж толстым, его узенький рот и маленький нос тонули в складках розового мяса. Лицо Эбботта было серым, под глазами глубокие темные круги, перебитый нос боксера, незажженная сигара в пальцах. Оба были в пальто. И в одинаковых серых шляпах.

– Ты Майкл Делвин? – спросил Костелло.

– Да.

– Мать дома?

– Нет. На работе.

– А отец?

– Умер.

Оба настороженно взглянули за спину Майкла – в кухню.

– Так ты один дома?

– Да. – Майкл направился к плите, как будто чтобы выключить кастрюлю.

Они последовали за ним, и Эбботт закрыл за собой дверь кухни. От их вторжения помещение показалось куда меньше, чем на самом деле.

– Мы сыщики, – сказал толстый. Они продолжали стоять, обшаривая глазами кухню.

– Знаешь мистера Гринберга? Йосселя Гринберга? Парня, которого прозвали мистер Джи?

– Я раньше посещал его лавку сладостей. Но он съехал.

– Он переехал в больницу, малыш, – сказал серолицый. Он сунул сигару в рот, щелкнул зажигалкой и затянулся. Выпустил изо рта синий дым. – Его череп раскроили пополам. Может, живым уже оттуда не выберется.

– Мы знаем, что ты заходил в лавку в тот день, когда его избил там Фрэнки Маккарти, – сказал Костелло.

Майкл молчал. Он почувствовал, как нож протыкает ему щеку у челюстного сустава и рассекает ее, оставляя за собой пожизненное клеймо стукача. Он уставился в пол. Если он простоит так достаточно долго, может быть, когда он поднимет глаза, сыщики уже уйдут.

– Ну? – поинтересовался серолицый Эбботт.

– Я не понимаю, о чем вы, – сказал Майкл.

Костелло вздохнул. Он ткнул толстым пальцем в книжку по катехизису.

– Ты же католик, да? – спросил он.

– Да.

– Я тоже, – сказал он с печальным всхрипом. – И стихарь у тебя на плечиках висит вон там, так ты, поди, еще и алтарный служка?

– Точно.

– Я тоже был в свое время, – сказал он. – Много лет назад. Ad Deum qui laetificat[12]12
  От Бога радость (искаж. лат.).


[Закрыть] и все такое.

– Два алтарных служки, – сказал серолицый коп. – Вот же, однако.

Костелло нависал над Майклом. Он взял в руки книгу и снова положил ее на стол.

– И, как я вижу, изучаешь Балтиморский катехизис.

– Да.

– То есть тебе известно, что ложь – это грех?

– Да.

– А почему тогда ты лжешь, Майкл?

Мальчик ответил долгой паузой.

– Может быть, вам лучше прийти сюда, когда моя мать будет дома? – спросил он упавшим голосом, глядя в сторону.

– А ты думаешь, твоя мама прикажет тебе солгать? Она тоже католичка. К тому же совершено тяжкое преступление. Твоя мать должна понимать, что без свидетельских показаний мы не сможем посадить этого Фрэнки Маккарти. А ты свидетель, малыш. Наши источники это подтверждают… Так почему бы тебе не сказать правду?

– Может быть, дело в этом? – сказал Эбботт. Он держал в руке небольшой словарь, идиш-английский. Костелло взял у него книжку и держал ее в своих коротких пухлых пальцах.

– Словарь идиша? – сказал Костелло. – Вижу, сказал слепой. Теперь вижу. Теперь все понятнее. Значит, пока Фрэнки месил мистера Джи, ты кое-чем поживился в его лавке?

– Нет! – вскрикнул Майкл. Он потянулся к словарю, но Костелло книгу не отдал.

– В таком случае где ты это взял? – спросил толстый коп.

– Мне дал это рабби Хирш, – сказал Майкл.

– Что еще за рабби Хирш?

– Из синагоги на Келли-стрит, – сказал Майкл. – Я там шабес-гой.

Костелло повернулся к серолицему сыщику:

– Ты слышал, а? Алтарный служка, который говорит по-жидовски.

Эбботт хохотнул:

– Может, знает, как по-жидовски будет «пойдешь в кутузку».

И тут толстяк хлопнул рукой по крышке ледника.

– Если ты так любишь долбаных жидов, – крикнул он, – так помоги нам поймать мерзавца, который избил одного из них!

Майклу хотелось заплакать, но он сдержал слезы. И почувствовал, что его трясет.

– Мистер Джи лежит в окружной больнице Кингс, – сказал толстый. – С пробитой головой. Он может умереть. Ты знаешь, что это значит? Это значит, что на Фрэнки Маккарти ляжет убийство. А знаешь, что это значит для тебя? То, что ты будешь проходить как соучастник. Будешь молчать – признаешь свою вину. В сокрытии убийства! Ты был в лавке сладостей в тот день со своими дружками. Все с тобой ясно. А ты еще и отпираешься.

– Вот позор-то будет, – сказал Эбботт, затягиваясь сигарой. – Мама не перенесет.

Толстый показал пальцем на стену, где висело фото:

– Твой отец?

– Да.

– Погиб на войне?

– Да.

– Где?

– В Битве за выступ.

Костелло вздохнул:

– Худшее, что было в войну.

– Намного хуже, чем Перл-Харбор, – согласился серолицый.

– Ты думаешь, он погиб ни за что? – спросил Костелло, тыча пальцем Майклу в грудь.

– Нет! Он погиб за Родину!

– Ты думаешь, он погиб за то, чтобы говнюк вроде Фрэнки Маккарти смог избить еврея?

– Нет.

– Думаешь, он гордился бы тобой, узнав, что ты прикрываешь этого мерзавца?

За их спинами открылась дверь, в проеме стояла Кейт Делвин с удивленным лицом. Майкл подошел к ней, изо всех сил сдерживая слезы.

– Иисус, Мария и Иосиф, что здесь происходит? – сказала она. – Что за клоуны к нам пожаловали?

Толстый коп полез в задний карман за бумажником. Майкл увидел его пистолет – полированная синеватая сталь в потертой кожаной кобуре.

– Простите, мэм, – сказал толстый. – Мы сыщики. – Он показал свой жетон и протянул ей визитную карточку. Визитку она не взяла, и он положил карточку на стол. – Мы расследуем избиение мистера Гринберга из лавки сладостей. Понимаете, он может умереть. Так вот…

Она сердито смотрела на них.

– Вон из моего дома, – сказала она.

– Послушайте, мы думаем, что ваш сын знает…

– Не выйдете сами, – пригрозила она, – так я вас вышвырну.

Оба копа приподняли свои шляпы и направились к двери. Кейт Делвин не выпускала сына из рук.

– Мы еще вернемся, – сказал серолицый полицейский.

– Не сомневаюсь, – сказала она резко. – Спокойной ночи.

Она заперла за ними дверь. Потом выдохнула, оторвалась от Майкла и уселась за стол.

– Что стряслось-то?

Он все рассказал. Когда он закончил, она лишь печально покачала головой. А затем встала, чтобы набрать воды в чайник.

– Ты прямо настоящий ирландец, кто бы мог подумать, – сказала она почти что с гордостью. – На старой родине быть стукачом – последнее дело. Ниже упасть просто некуда. Проклятые британцы веками их использовали против нас. Подкупали слабых, разрушали семьи. – Пока чайник сопел на газовой плите, она начала мыть тарелку Майкла. – Это восходит ко временам Иуды, который за деньги стучал на Иисуса. Многие из бесхребетных повелись на королевскую деньгу и подались в Австралию или в Лондон, оставив за собой только горе. Я горжусь тобой, сын.

– А как быть с Фрэнки Маккарти? – сказал Майкл. – Ведь он это сделал.

– Если его не накажет полиция, – сказала она, – то это сделает Господь.

Она налила чай в две чашки.

– Открой-ка окошко, Майкл, – сказала она. – Не выношу сигар, они так воняют.

11

Они называли свои встречи «занятиями», и на нескольких следующих занятиях Майкл пытался вытребовать у рабби Хирша подробный рассказ о таинственном человеке, статуя которого столь выразительно высилась на старом еврейском кладбище в Праге. Рабби, жившего в шестнадцатом веке, звали Иегуда Лёв. Этот человек знал секреты каббалы, и он глядел на мир из темноты с видом волшебника. Рабби Хирш все откладывал этот разговор. Он вел себя так, словно у них были темы куда важнее – бейсбольные правила, или слова, характеризующие работу, или имена бывших президентов. Что такое база, что означает «синий воротничок», как правильно произносится фамилия Кулидж? Это навело Майкла на мысль о том, что история рабби Лёва отнимет у рабби Хирша больше сил, чем он в состоянии на нее потратить. Или, чтобы рассказать это, ему требовалась какая-то определенная погода, музыка или настроение.

И однажды в дождливый день рабби Хирш заварил чай и, периодически сверяясь с книгами в кожаных переплетах, приступил к изложению этой истории. Вскоре Майкл почувствовал себя так, будто он находится в доме из грубо отесанного камня где-нибудь в Ирландии или Праге: по крыше молотит дождь, а перед ними очаг – в исторических книгах так всегда называли источник огня. Слова лились потоком. И Майкла смыло вслед за ними.

Он снова оказался в Праге, на этот раз – в самый пугающий период шестнадцатого века, когда по всей Европе на евреев начались гонения. Рабби Лёв руководил Староновой синагогой в еврейском гетто, которое в ту пору называлось Пятым кварталом. Он был худощав, серьезен, осторожен, добр к своей жене и дочери, проявлял щедрость к бедным и жил в скромном доме с небольшим огороженным садом. По соседству располагалась синагога, где рабби Лёв проводил большую часть времени; если он не был в доме Божьем, то занимался своими исследованиями в окружении книг. Все знали, что у рабби Лёва нет интереса к мирским сокровищам; если ему требовалось купить очередную книгу, чтобы пополнить свои знания о мире, он мог неделю обходиться без еды, чтобы заплатить за нее. И он пользовался таким уважением в Праге, что ему разрешали появляться и за пределами гетто.

Больше всех его уважал, а может быть, и боялся сам император Рудольф. Майкл видел Рудольфа в замке в Градчанах – тот оказался высоким человеком с безумными глазами, напоминающим актера Джона Кэррадайна, он обходил свои странные коллекции произведений искусства, животных и редкостей. Смотри – вот частный зоопарк, в нем живут двухголовый аллигатор, ходячие змеи и корова с выменем на боку. А вот еще – два гвоздя из Ноева ковчега! И немного грязи из Эброна – того самого места, где Бог сотворил Адама по своему образу и подобию! И рог единорога!

И вот он, император Рудольф, с лицом, покрытым белой японской маской, с грохотом проносится в своей карете по булыжным мостовым туманных полночных улиц Праги. Чтобы увидеться с рабби Лёвом. Чтобы войти в его уставленный книгами кабинет, где рабби задернул шторы и зажег свечи, чтобы услышать скорбную повесть императора – о коварных алхимиках, засланных жадными англичанами шпионах и приграничных стычках с турками. Император, слушая советы, кивает, обнимает на прощание мудрого рабби и спешит обратно в окутанный туманом замок.

Но императора влекла к рабби Лёву не одна лишь его мудрость. У рабби было то, чего император не мог ни купить, ни собрать в коллекцию, что-то, чего он жаждал и страшился.

Магия.

Магия каббалы.

Майкл увидел рабби Лёва в его кабинете в большом зеленом кресле, в очаге теплился огонь, на коленях книга, на ней – лист бумаги, рука на виске, глаза закрыты, и стало понятно, что он находится на связи с раввинами всей Европы. В другой руке он держит гусиное перо, и на бумаге появляются слова на никому не известном языке. В этих словах – все, что враги запланировали против евреев: и похищения женщин, и насильственные крещения, и сожжения у позорного столба. Советы рабби Лёва передавались в Россию, Италию и Бельгию без единого слова вслух, рабби Лёв даже ни разу не открыл глаза. Вот она, магия.

И, будто в кино, Майкл увидел его демонстрирующим свои прочие суперсилы. Вот, к примеру, император впервые появляется в доме рабби. Завистливый подручный рабби – маленький, жирный и жадный, исходящий пóтом даже зимой, отправляет императору подметное письмо с приглашением на официальный банкет, который якобы должен состояться в доме рабби. Очевидно, он хотел подставить рабби Лёва, поскольку его небольшое, набитое книгами жилище вполне устраивало его семью, но в нем было совершенно невозможно устроить церемониальный обед для этого чертова императора. В ответ император прислал гонца с вестью о том, что приглашение принято. И рабби Лёв понял, что отмена приглашения может очень плохо сказаться на отношении к евреям. И он обратился к каббале.

Майкл увидел его в кабинете, рабби штудировал магические буквари с глубоко сосредоточенным лицом и бормотал слова на одному ему ведомом языке. А затем, в вечер так называемого банкета, в то время как император Рудольф, готовясь покинуть свой замок, переодевался, чтобы никто в Праге не узнал, куда он отправляется, рабби Лёв вышел на улицу и обратился к небесам. И там, видимый лишь ему, появился целый сонм ангелов, и они несли с собой мраморный дворец, позаимствованный в каком-то далеком царстве.

Ангелы. Они зависли в воздухе. И бьют крыльями. А мускулы у них – словно электрические кабели.

Ангелы опустили дворец на подходящий пустырь в Еврейском квартале, и внезапно он стал виден всем.

Майкл прошелся по банкетному залу дворца – огромному помещению, которое освещали десять тысяч свечей, и всмотрелся в напряженное лицо Рудольфа, перешептывавшегося с рабби Лёвом. Мимо Майкла шныряли лакеи, неся в руках большие тарелки с фаршированной дичью, толстенными стейками и супами в серебряных супницах, а воздух полнился ароматом празднества. Музыканты играли музыку печальную и меланхоличную. Он видел, как императора смешили жонглеры и акробаты. Видел, как завистливый подручный улизнул наружу, явно не собираясь когда-нибудь вернуться. Банкет оказался умопомрачительно успешным, и император вернулся в свой замок рано утром, очарованный и восхищенный.

– Еще до того как император добрался до своего дворца, – сказал рабби Хирш, – ангелы унесли дворец туда, где ему и полагалось быть. Позже рабби Лёв рассказал императору об ангелах и завистливом подручном, создавшем проблему, а император говорит ему: «Рабби, в следующий раз я навещу тебя в твоем реальном доме». Именно так он и сделал. Но с тех пор никто не ставит под вопрос произошедшее чудо. Ведь это все равно что назвать императора дураком.

А затем в этой истории впервые появляется великий злодей по имени брат Таддеус. Огромный мускулистый мужчина без единого волоса на голове, даже без бороды и бровей. Он был лыс, как доктор Сивана из «Капитана Марвела» и Лекс Латор из «Супермена». Он был злейшим врагом рабби Лёва и королем антисемитов. Он постоянно лгал, чтобы разжечь ненависть к евреям в своих последователях. Особенно неистовствовал он во время праздника Песах, распространяя слухи о том, что евреи убивают христианских младенцев и макают в их кровь бездрожжевые хлебцы под названием маца. Зачем он это делал? Чтобы учинять беспорядки, которые называли погромами, когда разъяренная толпа выбрасывала евреев на улицу, а то и вовсе убивала и грабила их дома и лавки. Рабби Лёву стоило громадных усилий противостоять его планам.

Вдруг Майкла отбросило к какой-то двери: в Еврейский квартал ринулась толпа людей, они кидали камни в стариков и девушек, били стекла, размахивали заостренными металлическими прутами, которые называли пиками. Сверху, с одного из балконов, улыбался брат Таддеус. А затем – Шазам! – камни, не долетев до цели, превратились в розы. Большущие отборные белые розы! Их лепестки рассыпáлись повсюду, словно снежинки! Брат Таддеус нахмурился, челюсть его отвисла. Он пролаял какие-то приказы. Обезумевшие люди из толпы принялись снова бросать камни, но все, что они кидали, превращалось в розы; цветы громоздились на улице, засыпав ее почти по пояс. Перед толпой появилась группа молодых евреев. Они кланялись безумным людям и благодарили их за цветы, а рабби Лёв наблюдал за всем этим из темноты своего кабинета. Рабби Лёв не улыбался.

Затем сцена сменилась, и еще одна толпа собралась на площади в тени собора, люди набивали корзины камнями и точили ножи, а брат Таддеус призывал Господа благословить их. Но вдруг небо потемнело – и молния прочертила на нем предостережение; город окутали тучи, и с небес хлынул дождь из… собак и шел целый час, не меньше. Их было тысячи – они мягко приземлялись на четыре лапы, лаяли, завывали, скалили клыки. Брат Таддеус укрылся в соборе. Его последователи тряслись от страха, приседали от испуга, бросали свои корзины и ножи, разбегались по домам. Майкл был уверен, что среди выпавших дождем и поднявших вой собак был один из бравых предков Стики.

Рабби Хирш объяснил, что благодаря магии каббалы рабби Лёв мог разговаривать со всеми собаками и большинством птиц, и они часто обращались к нему, чтобы предупредить о коварных замыслах брата Таддеуса. Именно так он узнал о том, что в замке императора Рудольфа готовится переворот. Брат Таддеус убедил своих людей в том, что император сошел с ума и его нужно свергнуть. Они уже запасались оружием и теперь только ждали назначенного часа.

Поздно ночью на глазах Майкла рабби Лёв написал императору длинное подробное послание, в котором предупредил его о том, что идет подготовка к крупным неприятностям, и попросил защитить и город, и Еврейский квартал. Он запечатал письмо и попросил Майкла доставить его во дворец. Ведь, в конце концов, Майкл – шабес-гой. И его никто не остановит на улице, если он выйдет за пределы гетто. Мальчик взял письмо и скользнул в пражскую ночь, пробираясь темными переулками, где дома склонялись над улицей и шмыгали в темноте крысы. Он шел вдоль темных стен пустых площадей, перебрался по мосту в Малу Страну и шагал, шагал, шагал в гору, чтобы добраться до стен дворца. Когда он приблизился, появились шестеро стражников, лица скрыты железными забралами, в руках копья и гигантские топоры. Недоброжелательно ворча, они выдернули письмо из его рук и приказали: ступай домой. С высоты замка он видел костры, пылающие в горах. Один из стражников расхохотался и сказал, что это костры счастья. Через них евреи отправляются в ад, сказал он.

Майкл побежал рассказать об этом рабби Лёву, но тот уже был в курсе новостей: их принес ему ворон. Во всем королевстве, за исключением гетто, начали убивать евреев. А затем убийцы собирались проникнуть через стену в Еврейский квартал. Мы выждем три дня, сказал рабби Майклу, а потом будем вынуждены предпринять нечто весьма серьезное.

Прошло три дня. Евреев продолжали убивать. Рудольф не ответил. Да и как? Ведь письмо не дошло до него. И рабби Лёв решился на крайнюю меру.

Он решил изготовить голема.

– Что изготовить? – спросил Майкл в бруклинской синагоге.

– Не что, а кого. Голема, – ответил рабби Хирш. – В словаре написано, что это вроде робота. Но это слово, понимаешь ли, не совсем правильное. Недостаточно хорошее. Неточное. Для рабби Лёва голем означал другое.

История голема в действительности началась годом раньше, когда рабби нанес императору Рудольфу вечерний визит во дворец. Среди экспонатов императорской коллекции редкостей была тяжелая серебряная ложка длиной почти в восемнадцать дюймов с выгравированными на рукоятке словами на иврите. Император попросил рабби Лёва перевести надпись. Рабби был поражен увиденным, но перевел Рудольфу не все. Причина была простой: его испугали эти слова.

Экспонат был отложен в сторону, и император с возбуждением принялся показывать рабби Лёву обезьянку, играющую на клавикордах, а затем портрет Девы Марии, плачущий настоящими слезами. А когда вечер подошел к концу, император вручил серебряную ложку рабби Лёву в подарок.

– Он говорит, возьми это домой, будешь кушать суп, – сказал рабби Хирш. – Рабби Лёв берет ее домой. Он не делает суп.

Рабби Лёв шел домой по туманным улицам, и сердце его колотилось от возбуждения. Он знал, что ему только что была подарена именно та серебряная ложка, что упоминается в Книге Творения. Эта ложка позволит ему слепить из глины человека. А если произнести при этом правильные слова из каббалы, то эта глина оживет.

То есть мудростью Божьей он сможет произвести на свет голема.

Голема – огромное существо, о котором шепотом упоминается в тайных книгах и лишь намеками – в Книге Псалмов.

Голема, которого невозможно одолеть.

Голема, который обязан выполнять все, что попросят у него евреи.

– Это же как Франкенштейн, – сказал Майкл вполголоса. – Знаете этот фильм – «Франкенштейн» с Борисом Карловым?

– Нет, я не видел такое кино, – сказал рабби Хирш.

Майкл рассказал ему о фильме, где Борис Карлов играл монстра, созданного доктором Франкенштейном из фрагментов мертвых тел. Эту ленту ежегодно крутили в «Венере».

– Голем, – сказал рабби Хирш, – он был не кино.

Затем он рассказал о том, как рабби Лёв три дня молился и постился, чтобы очистить тело и душу. Затем в безлунную ночь в компании двоих помощников, молодых и невинных, он покинул пределы гетто через тайный ход. Майкл видел, что он нес с собой серебряную ложку. А еще он заметил, что под плащом рабби Лёва – только белые одежды. Все трое проследовали к берегу Влтавы. Истекая пóтом, они принялись молча лепить человеческое тело из чистого речного ила.

Затем Майкл увидел, как рабби Лёв достал из кармана кусок пергамента, на котором его рукой были написаны слова на иврите. Он не понимал этих слов. Клочок пергамента назывался шем, и в нем содержалось тайное имя Бога. Рабби всунул шем голему в рот, наклонился к его уху и прошептал тайную молитву. Над бровью голема он нацарапал кончиком резца слово, которое Майкл не сумел прочесть. Убрав шем изо рта голема, рабби Лёв встал со своими помощниками в хоровод, и они принялись кружиться туда-сюда, семь раз подряд произнеся тайное имя Бога. Но Майкл не понял ни слова.

Илистая масса стала краснеть, будто бы ее запекают, затем остыла под невесть откуда взявшимся ветром, и Голем[13]13
  «Голем» мы пишем с большой буквы с момента «оживления»; у автора с большой буквы по всему тексту, но в английском другие правила.


[Закрыть] начал медленно подниматься с берега.

Живой.

– Голем – он был почти семи футов росту, а кожа его была цвета глины, – шептал рабби Хирш. – Он стоит голый на берегу, и один из помощников дает ему одежду. Они обнаружили, что он, Голем, не умеет говорить, но по его глазам и по тому, как он себя вел, стало ясно, что он все понимает.

– Он понимал идиш?

– Конечно. И иврит. И немецкий. И чешский, а может быть, даже и греческий. Он понимал то, что ему следовало понимать.

Шазам!

– Совсем как Капитан Марвел, – сказал Майкл.

– Как кто?

Майкл пришел в замешательство.

– Ну, этот, из комикса… – Он подался вперед. – А дальше?

– Что дальше?

– Что он сделал-то?

Теперь в замешательство пришел рабби Хирш.

– Все, что евреям было от него нужно, – сказал он.

И снова, откинувшись на стуле с полузакрытыми глазами, рабби Хирш перенес Майкла в Прагу, где ему предстояло стать свидетелем деяний Голема. Майкл видел, как тот пробирается сквозь ночь, чтобы спасти еврейскую девочку, которую пытаются окрестить против ее воли. Видел он и то, как Голем собрал стаю в миллион птиц, затмившую небеса и забросавшую пометом легионы брата Таддеуса. Он видел Голема на темном крыльце дома брата Таддеуса – как он залил цементный раствор в замочную скважину, отчего три дня и три ночи брат Таддеус не мог выйти из дома, и все это время его последователи не могли сделать евреям ничего дурного.

– А он умел становиться невидимым? – спросил Майкл, думая о Клоде Рейнсе в фильме «Человек-невидимка».

– Конечно. Если рабби Лёв говорил, что так надо.

Но Майкл убедился и в том, что порою Голем действовал без всяких приказов рабби Лёва. Этот созданный из глины солдат имел и собственные представления о том, как вести военные действия. Однажды невидимый Голем проник в дом брата Таддеуса; это было вечером, и тот предавался увеселениям с еще одним ненавистником евреев, приехавшим из Вены. Голем невидимым сделал и Майкла, чтобы взять его с собой туда, куда он направлялся, – на просторную кухню. Майкл видел, как он мочился в бутылки с вином и подменял подносы. И стал свидетелем суматохи, которая поднялась за обеденным столом, когда под крышками серебряных блюд брат Таддеус и гости обнаружили жареных дохлых крыс.

– Вот это да! – закричал Майкл, заливаясь смехом.

– Да, Голем – у него было чувство юмора, – сказал рабби с веселым видом. Голем обладал магической силой, объяснил он, но при этом не был богом; в каком-то смысле он был огромным мальчишкой.

Еще раз навестив брата Таддеуса в его доме, они увидели, как лысый монах показывает прекрасным дамам аристократического вида свою частную коллекцию картин. Они были в его огромной галерее, полной укромных уголков и всяких закоулков. Монах был в тот момент уже очень богат, поскольку ему давали деньги все, кто ненавидит евреев. Он носил лакированные кожаные сапоги, совсем как нацисты, и сапоги эти громко клацали, когда он проходил по залам. Брат Таддеус завернул за очередной угол в сопровождении шуршащей нарядами компании – надушенной герцогини и принцесс в шелках, а также их служанок. На ходу он без умолку рассказывал о том, какие великие шедевры здесь собраны, и какой у него хороший вкус, и как благотворно сказалось бы на искусствах полное истребление евреев.

Они остановились перед произведением, которое до этого не видел даже сам брат Таддеус: два гигантских терракотовых полушария, выступающие под идеально ровным углом из стены. Брат Таддеус начал распространяться о славных открытиях культуры этрусков в современной Италии, о тонкостях глазурования, обжига и старения керамики. Дамы подступили поближе, и одна из них невзначай ткнула пальчиком в одно из терракотовых полушарий.

Оно оказалось мягким!

– Ты понял? Она дотронулась до задницы Голема! – сказал рабби. – Он прорубил стену и высунул оттуда зад. А потом он им сделал это – как это сказать?

Он принялся листать словарь и нашел нужное слово.

– Зловоние! Он пустил в воздух зловоние!

– Пукнул, что ли?

– Да! Да! Очень сильно пукнул! И все дамы попáдали, будто от ядовитого газа, а брат Таддеус зарыдал, а Голем убежал, все хохоча и хохоча!

Представив себе триумф Голема, оба смеялись в голос. Затем лицо рабби медленно обрело серьезность. И в глазах его появилась печаль.

– Брат Таддеус – он никогда не давался… не сдавался, – сказал рабби Хирш. – И тогда он страшное преступление задумал. Такое страшное, что на этот раз его нужно было наказать.

На неделе перед праздником Песах пропала христианская девочка, и рабби Лёв увидел во сне, что это часть заговора против евреев, чтобы их обвинить в ее пропаже. Весь сон рабби слышал одни и те же два слова: фюнфтер паласт. Майкл представил себе, как он просыпается в кабинете при свете свеч, бормоча: фюнфтер паласт, фюнфтер паласт… Потом он повернулся к Майклу, задумчиво теребя свою бороду и нахмурив брови, и сказал, что эти слова – ключ к тому, чтобы помешать пагубным замыслам брата Таддеуса.

Фюнфтер паласт было названием стоявшего в руинах Пятого дворца. Здание когда-то было собственностью императора, который сошел с ума за век до того, как Рудольф появился в Праге. Этот забытый император, защищаясь от всевозможных воображаемых врагов, стремящихся его схватить, построил целую сеть секретных тоннелей, соединяющих Пятый дворец с окрестными зданиями. Он надеялся, что это его спасет. Один из тоннелей вел в подвалы Староновой синагоги, где он смог бы прикинуться евреем и исчезнуть в тумане. Другой тоннель вел в Зеленый дом, тот самый, где жил брат Таддеус. Когда император отрекся от престола, Пятый дворец разрушили его настоящие враги. Теперь входы были завалены обломками и не осталось ни карт, ни планов.

В ту ночь Майкл проследовал за рабби Лёвом и Големом и они, уворачиваясь от шпионов и полицейских, пробрались по улицам к руинам Пятого дворца. Голем отодвинул крупные обломки разбитых стен и сломанных балок, расчистив им путь, и они обнаружили ступени, ведущие вниз – к заколоченной двери. Голем снял дверь с петель, словно играя в кукольный домик. Рабби Лёв вошел внутрь. Перед ними открылся темный сырой тоннель. Вокруг ползали крысы. С потолка капала вода. Майкл видел это, пробираясь в темноте этого предания.

Рабби Лёв зажег две свечи-хавдалы, и они с Големом отправились в путь по тоннелю. Вскоре они дошли до развилки, откуда тоннели вели в разных направлениях. Голем застыл на месте, нюхая воздух. Затем кивнул рабби Лёву: направо. Оттуда еле заметно пахло чем-то медным. Рабби Лёв выглядел так, будто он входит в окрестности ада.

Наконец они дошли до большого зала с поблескивающими каменными стенами, зал был заставлен сгнившими столами, на них стояли затянутые паутиной горшки, мензурки и колбы – заброшенная лаборатория алхимика. Рабби Лёв ощутил леденящий холод, который останется в нем до конца его дней. Даже Майкла обдало этим холодом, несмотря на то что с тех пор прошло четыре с лишним века.

А затем Голем стал выказывать возбуждение и тревогу, он рычал, ноздри его раздувались. Он отправился в темный угол лаборатории. И вернулся с двумя корзинами. Паутины на них не было. В одной из корзин рабби Лёв обнаружил почти три десятка склянок со свежей человеческой кровью. На каждой из них была этикетка с именем широко известного еврея. А в другой он нашел тело девочки, завернутое в еврейское молитвенное покрывало талит.

– И тут же сразу, – прошептал рабби Хирш, – он понял все.

На следующее утро – это был день перед праздником Песах – полиция устроила рейд по домам в Еврейском квартале, руководствуясь списком имен, полученным от брата Таддеуса. Майкл видел, как они прибыли на конной повозке к дому рабби Лёва, два сыщика в штатском, один долговязый и седой, другой коротышка, жирный и краснорожий. За ними следовали верхом не меньше трех десятков конных полицейских. А затем в своей роскошной карете подкатил, заранее злорадствуя, брат Таддеус, и его кожаные сапоги застучали по булыжнику.

Полиция не нашла ничего. Брат Таддеус был ошарашен. Проходя с полицейскими мимо развалин Пятого дворца, он предложил сыщикам обыскать подвалы разрушенного здания и находящейся по соседству Староновой синагоги. Он напомнил им о том, что в народе всегда ходили слухи о секретных тоннелях.

Сыщики сделали то, что он просил, и на поиски ушли многие часы. Но они ничего не нашли и там. Майкл видел, как побледнел брат Таддеус. Капли пота выступили на его лысой голове. Он заморгал глазами, лишенными ресниц, и суетливо удалился, чтобы разыскать своих приспешников и задать тем вопрос: что же пошло не так? Но, опасаясь его гнева, они разбежались по холмам еще тогда, когда стало ясно, что склянки с кровью исчезли.