Текст книги "Репетитор"

2

Совещание закончилось в половине десятого. Через минуту Линда уже сидела на своем рабочем месте – согласно новой политике компании, для поддержания командного духа отдельные кабинеты заменили столами, которые были отгорожены невысокими перегородками, – и звонила Скотту.

– У меня не очень хорошие новости.

– Проблемы со «Скайвей»?

И это тоже…

– Я получила результаты Брэндона по SAT.

– Я тоже.

– Том рассказал тебе про оплату по кредитной карте?

– Новости распространяются быстро. – Скотт рассмеялся. – Мы заплатили дважды.

Линда не стала сообщать мужу, что они заплатили целых четыре раза.

– По-моему, они оба хорошо справились. Что тебя волнует? – продолжал Скотт.

– Прости, не поняла. – На секунду у Линды проснулась надежда, что в компьютере произошла какая-то ошибка и Скотт услышал настоящий результат экзамена, более высокий.

– Брэндон и Сэм. Том сказал, что у Сэма все хорошо. А Брэндон входит в семьдесят пять процентов, правильно? Все в порядке.

С чего начать? Линда нервно сжала телефонную трубку. Ей в голову пришла мысль – не очень утешительная, – что Скотт ни разу не говорил о своих собственных результатах за SAT. Она сама его не спрашивала? Почему?

– Давай-ка по порядку. Ты хочешь сказать, что Том не сообщил тебе о результатах Сэма?

– Просто сказал, что у его сына все в порядке.

– У Сэма тысяча пятьсот сорок! Почти идеальный результат, Скотт. Вероятность поступления – девяносто девять процентов. – Молчание. – Тысяча девяносто – это же ужасно, – продолжила Линда. – И самое худшее, что мы сейчас можем сделать, – это притвориться, что все в порядке.

– Я не понимаю, – растерянно сказал Скотт. – Брэндон всегда был хорошим учеником. Какой у него средний балл?

– Был 3,4. В последнем семестре он скатился на 3,3. Точнее – 3,29.

– 3,3 – не так уж плохо. Это значит, что у него в основном А и В, да?

Линда попыталась немного расслабить руку, сжимающую телефон:

– А и В в средней школе Вест-Милла – это не то же самое, что А и В в Андовере.

– Что ты этим хочешь сказать? – Скотт все-таки помнил, что Сэм учился в Андовере.

– Я хочу сказать, что колледжам прекрасно известна разница между школами. У Брэндона 1090 за SAT и средний балл 3,3 в школе Вест-Милла, а это значит, в Ивиз на него даже не посмотрят. У них в компьютерах наверняка есть специальная программа, которая просто автоматически отсеивает таких кандидатов.

– Ну есть же Амхерст или какой-нибудь другой колледж, – возразил Скотт.

– Амхерст? Скотт, проснись! Забудь об Амхерсте. И о Тринити-колледже тоже можешь забыть.

– Забыть?

– Да. Можешь больше не думать ни о Нью-Йоркском университете, ни о Университете Британской Колумбии. Ты даже можешь забыть об Университете Бостона. Ты что, еще не понял? Результаты SAT каждому американскому школьнику указывают на его место в этом мире. Семьдесят пять процентов означает, что нашего сына опережают сотни тысяч подростков. Может быть, даже миллионы. Хорошие колледжи легко заполнят классы, даже близко не подпустив Брэндона. И мы сами все испортили!

– Как?

– Как обычно – не заметили, что происходит вокруг.

– Но что мы могли сделать?

– Для начала, заставить его пересдать PSAT.

– PSAT?

Господи, Скотт, соображай быстрее!

– Ты что, не помнишь? Он сказал, что ему стало плохо и он ушел с тестирования через пять минут после начала.

– Все равно, я не понимаю…

– Он не писал тест, а значит, мы не получили никаких результатов. PSAT указывает, какими могут быть результаты SAT. Мы пропустили целый год.

– Какой год?

– Для подготовки. Может, даже в закрытой школе…

– Но мы же это обсуждали. Мы не хотели, чтобы Брэндон уезжал. Он тоже не хотел жить далеко от нас. И потом, мы же верим в качество обучения в общеобразовательных школах или нет?

– А мы верим в Брэндона? – парировала Линда. – Кроме того, ты сам сказал, что закрытую школу мы не можем себе позволить.

Пауза.

– Что будем делать?

– Не знаю. Для начала отправим его на курс подготовки к SAT.

– Может, ему просто не повезло?

– Я очень надеюсь, что так и было, но мы не можем успокаиваться. Послушай, я думаю, стоит проверить IQ Брэндона. Просто, чтобы знать, на что мы можем рассчитывать.

Скотт не ответил. Линда чувствовала – что-то внутри его, где-то глубоко на генетическом уровне, сопротивляется самой идее подобной проверки. «Том совсем другой», – эта мысль возникла в ее голове сама собой, Линда ничего не могла с собой поделать.

– Скотт, речь идет о будущем Брэндона. Кем он будет, когда станет взрослым, когда доживет до нашего возраста?

Молчание. Наконец Скотт заговорил:

– Значит, у Сэма девяносто девять процентов?

– Совершенно верно. Гарвард, Браун, Уильямс – все эти университеты будут стоять в очереди, лишь бы заполучить Сэма.

В этот момент Том вошел в офис. Увидев, что Скотт все еще говорит по телефону, брат приподнял брови и выразительно посмотрел на часы.

– Мне пора, – сказал Скотт в трубку.

В школе было много такого, что Руби не любила, но хуже всего была «Сумасшедшая Минутка».

– Отлично, – сказала мисс Фреленг, впуская учеников в класс. – Вот и настало время «Сумасшедшей Минутки».

Можно подумать, что это что-то приятное, как, например, поход в цирк или на пляж. Мисс Фреленг раздала задания, каждый получил лист бумаги с задачками на умножение.

– Приготовились… – Мисс Фреленг достала свой дурацкий секундомер. – Три, два, один… начали!

Руби посмотрела на задание. Первый вопрос: тридцать семь умножить на девяносто два. Иисус на костылях! Семь умножить на два будет… – Руби нравилось выражение «Иисус на костылях», хотя она не совсем понимала, что оно точно означает, – четырнадцать, пишем четыре и один в уме. Семь умножить на девять будет… пятьдесят шесть? Никак не вспомнить. Шестьдесят три! Точно! Плюс один – получается четыре. Оставляем место. Три умножить на два будет… Было еще дерьмо на палочке. Это выражение тоже нравилось Руби. Рука двигалась вдоль примеров, самостоятельно разбираясь с заданиями.

Восемь умножить на семь. Вот здесь как раз будет пятьдесят шесть. Пишем шесть, в уме… Костыль, он ведь немного похож на крест, а Иисус умер на кресте. Еще она не любила, когда, сидя в гостиной и листая альбомы по искусству, она внезапно открывала страницу с репродукцией распятия. Руби была готова поспорить на что угодно, что костыль означает «крест» или что раньше люди говорили «на кресте». И терновый венец. Она почувствовала, как кожу головы начало покалывать. А в это время ее рука продолжала писать. Шесть на девять получается пятьдесят…

– Класс, время вышло. Отложите карандаши.

Шесть. Пишем шесть, пять в уме.

– Все немедленно положили карандаши.

Не шесть. Четыре. Пятьдесят четыре. Почему, черт возьми…

– Когда я говорю «все», я имею в виду и Руби.

Руби положила карандаш и подсчитала, сколько примеров решила. Восемь.

– Теперь поменяйтесь своими работами с соседями по парте, для проверки.

Руби поменялась листочками с соседкой и увидела, что Аманда решила все примеры, все до единого. Аманда дружески улыбнулась, зубы у нее были большими, белыми и, естественно, чертовски совершенными.

– Ответ на первое задание…

А тот человек, который надел терновый венец Христу на голову, – как получилось, что он не поранил ладони о шипы? Если они были такими же острыми, как у шиповника в лесу… Были ли у него перчатки? Вообще-то в таком климате не носят перчатки – они ведь были в пустыне, верно? Но разве гладиаторы не носили… Руби подняла голову и увидела, что мисс Фреленг смотрит прямо на нее.

– Все готовы ко второму примеру?

Руби посмотрела на работу Аманды. Первый пример: тридцать семь умножить на девяносто два. Что мисс Фреленг только что сказала? Руби не могла вспомнить число, но ответ Аманды показался ей неправильным, по крайней мере, у самой Руби определенно получилось другое число. Она поставила крестик рядом с примером и стала ждать ответа на второй пример, намереваясь в этот раз ничего не пропустить.

– Что будете пить, парни?

Над стойкой возвышалось как минимум пятьдесят кранов, к каждому была прикреплена табличка с названием сорта пива. Это было самое крутое место из всех, где Брэндон когда-либо бывал. Длинная барная стойка из какого-то матового металла была крутой, музыка была крутой, люди, сидящие вокруг и играющие в пул, были крутыми, барменша была крутой, татуировка на правой щеке барменши – ее точный портрет – была крутой.

Брэндон указал на ближайший кран. Барменша налила пиво в стакан. Ее руки были обнажены, и было видно, какие они мускулистые. Самые крутые женские руки, какие Брэндон когда-либо видел. Пиво оказалось черно-коричневым, совсем не похожим на пиво, которое Брэндон видел раньше. Он сделал глоток. Вкус был ужасным.

– Ты что, любишь портер? – спросил его Дэви, который заказал что-то более похожее на нормальное пиво.

– Очень даже неплохо. – Брэндон отпил еще глоток. Вкус определенно не стал лучше.

– Пять баксов.

– В этот раз плачу я. – Брэндон протянул бумажку в десять долларов.

– Все вместе – девять пятьдесят. – Барменша спрятала банкноту и выложила на стойку два четвертака.

Брэндон скопировал жест, который видел в одном из фильмов, означающий, что она может оставить сдачу себе.

– Спасибо, – сказала барменша.

Во второй раз Брэндон опять заказал портер просто для того, чтобы показать, как ему нравился портер, – теперь Дэви предъявил карту, – но в третьем круге он заказал то же, что пил Дэви. Брэндон хотел пошутить, но сдержался, не уверенный, что шутка придется к месту.

Дэви оглядел помещение бара, улыбнулся высокой девушке с огромной копной светлых волос, и девушка улыбнулась ему в ответ. Когда Дэви отвернулся, Брэндон тоже попробовал ей улыбнуться и получил ответную улыбку. Может, даже более дружелюбную.

– Думаю, перееду сюда, – сказал Дэви. – Получу работу рассыльного, из тех, что ездят на велосипедах. Они зарабатывают три сотни в день.

– Правда?

– Как минимум. – Дэви заказал еще пива и сигары.

Они курили и потягивали пиво. По улице мимо окна проходили люди, каких не встретишь в Вест-Милле или даже в Хартфорде. Взять, к примеру, водителя того эвакуатора: красная бандана и повязка на одном глазу, как у пирата.

Брэндон встал, чтобы пойти в туалет. Ого! Портер ударил ему в голову, и он почувствовал себя немного неустойчиво. Ерунда, никто не заметит… Брэндон нарочито спокойно двинулся вперед. Ну, может, не совсем вперед, так как в итоге очутился в женском туалете. Внутри была светловолосая девушка. Но, к его удивлению, она писала стоя над унитазом, кожаная юбка задрана, а…

Брэндон попятился назад и решил переждать в холле, рядом с телефоном-автоматом. По улице прошла женщина с огромным барабаном на голове. В другую сторону проехал эвакуатор, который увозил машину. Брэндон следил за женщиной, пока та не скрылась из виду, пытаясь понять, кем она могла быть. Он и не взглянул на машину, прицепленную к эвакуатору.

Братья сидели в кабинете Тома, который раньше принадлежал старику: Том – за столом, Скотт – на диване, купленном уже после смерти старика.

– Значит, Брэндон тоже хорошо справился? – спросил Том.

– Да, неплохо.

– Я рад. Он такой забавный парень.

Забавный?

– Эта его чуть кривая улыбка. Здорово будет, если они в итоге окажутся в одном колледже. Прямо, как мы.

– Как мы?

– В Университете Коннектикута.

Они действительно оба учились в Университете Коннектикута, но Скотт поступил на первый курс, когда Том уже перевелся в Йель.

– Ты только вспомни эти вечеринки на парковке у футбольного поля! Можешь представить мамину реакцию, когда мы ей скажем, что они оба в Принстоне или еще где?

Скотт промолчал. Пусть Том думает, что он воображает мамину реакцию.

– Все может быть, – сказал Скотт.

Том внимательно посмотрел на брата и получил в ответ взгляд, который говорил гораздо больше слов.

– Деньги?

– Ну, ты можешь, конечно, свести все к этому… Знаешь Микки Гудукаса?

– Лысый левша, который шаркает ногами? Подозрительный тип.

– У него есть полезная информация.

– Какого рода?

– По рынку.

– Он что, стал брокером? Я думал, он оценщик или еще кто.

– Он и был оценщиком. Потом стал брокером, у Денмана в Хоув. Он и сейчас брокер, просто не работает с ними.

– Человек Денмана? Что у тебя может быть с ним общего?

– Это он подкинул мне информацию по «Стентех». Насколько я помню, ты неплохо на них заработал.

– Да. – Том кивнул. – Но прежде чем покупать, я все тщательно проверил.

Акции «Стентех» – единственное вложение Тома в рынок ценных бумаг, кроме инвестиционных фондов.

– Понятно. В общем, я недавно забирал Руби с тенниса и встретился с ним. Он подкинул мне еще одну наводку – биотехнологии, новый продукт, который только что прошел тесты. Называется «Симптоматика».

– Как ее игра?

– Какая игра?

Том иногда задавал странные вопросы.

– Руби.

– Нормально, думаю.

– Ей нравится?

– Теннис? Конечно.

Нравится ли Руби теннис? Она уже давно занималась. У Руби хорошая скорость, но она невысокая девочка, поэтому трудно сказать, станет ли она настоящим профессионалом. Однако для ребенка очень важно демонстрировать долгую увлеченность каким-нибудь видом спорта, предпочтительно двумя, даже если нет шансов получить стипендию благодаря спортивным достижениям. Родители детей, которые занимались вместе с Руби, как раз на днях говорили об этом, пока ждали своих отпрысков с корта. Может, Брэндон в этом году станет играть лучше, не обязательно, как Сэм – тот уже был третьим в Андовере, – но хотя бы так, чтобы какой-нибудь тренер третьего дивизиона обратил на него внимание и порекомендовал в университет. Чертовы девяносто девять процентов!

– Милый ребенок, – сказал Том.

– Кто?

– Руби.

– А-а-а, да. Суть в том, что «Симптоматика» долго не продержится. Их новый продукт ожидает полный провал. Поэтому торги не продлятся долго.

– Ты что, играешь на бирже?

– Нет, – сказал Скотт, и это было почти правдой. – Но здесь никакого риска. Прогноз совершенно очевиден.

Том взглянул на висевший на стене портрет: пожилой мужчина, которого явно мучает какой-то недуг. Постороннему этот взгляд вряд ли что-то сказал, но Скотт прекрасно понял брата. «Очевидный прогноз» – не то выражение, которое страховой агент часто употребляет. Неопределенность – вот основа их бизнеса.

– Откуда ты знаешь, что этот продукт – или что там у них – провалится на рынке? – спросил Том.

– Гудукас познакомился во время круиза с одним парнем. Он ученый, работал там, теперь преподает в Массачусетском Технологическом – уволился, когда понял, что эта штука обречена. Они там все еще пытаются что-то сделать, но этот парень утверждает, что положение спасти не удастся. Они в самом начале допустили ошибку.

– Какую ошибку?

– Что-то насчет ДНК. Гудукас нарисовал мне схему на салфетке, и я все понял, но это слишком научно, да и не в том дело. Важно только то, что, как только результаты станут известны, рынок обвалится.

– И?

– Мы заработаем почти четверть миллиона.

– Доля Гудукаса?

– Комиссионные. Если это можно назвать долей.

Том покачался на стуле, точно так же, как это обычно делал старик. Скотту вдруг стало неуютно в странном треугольнике: он, Том и портрет. Братья не были внешне похожи на отца. Они были похожи на мать, а еще больше – друг на друга, разве что Скотт был повыше, а Том – потемнее, с более резкими чертами лица. Но их голоса – это замечали все – было практически невозможно отличить.

– Я не участвую.

– То есть ты отказываешься от четверти миллиона долларов?

– Но тебя-то я не останавливаю.

Скотт набрал в легкие побольше воздуха:

– В таком деле его брокер хочет подстраховаться.

– Введи в дело свои активы.

– Все равно не хватит.

– А проценты со «Стентех»?

– Ушли на ремонт дома.

– Ты потратил на ремонт восемь тысяч?

– Да, и получил все самое лучшее. – Скотт промолчал о том, что часть этих восьми тысяч была вложена в биржевые операции, которые себя не оправдали. Не стал он говорить и о том, что его дом теперь такой же красивый, как у Тома, а может, даже еще красивее. Если бы дома братьев оказались на одной улице, дом Скотта явно выиграл бы.

– У тебя отличный дом, – сказал Том. – Я уже это говорил.

Такое чувство, что он умеет читать мысли.

Скотт пожал плечами:

– Я не могу воспользоваться пенсионным фондом – придется иметь дело с Комиссией по банковской безопасности. А чтобы заложить дом, нужна подпись Линды.

– Она ничего не знает?

– Ты же сам знаешь, какая она…

Том ничего не ответил, только прекратил покачиваться на стуле.

– Остается наш бизнес, – сказал Скотт.

– Наш бизнес?

– Моя доля. Как залог.

Том опять принялся раскачиваться.

«Г. У. Гарднер. Страховая компания»: тридцать пять процентов – у Тома, двадцать пять – его доля, сорок процентов – контрольный пакет – у их матери, живущей в Аризоне.

– Я не уверен, что это возможно, – заговорил Том после небольшой паузы. – Начнем с того, что эта операция потребует моей и маминой подписи на разных документах, я даже не знаю на каких.

– Я, конечно же, выплачу все налоговые сборы, – сказал Скотт.

– А ты не можешь отказаться от этой сделки?

Братья взглянули друг на друга. Это всегда давалось Скотту с трудом: ему казалось, что он смотрится в зеркало, но отражение было каким-то странным, слишком ярким и не повторяющим жесты. Проблема, конечно, не в том, что его доля меньше. Все было честно: Том вступил в семейное дело сразу после университета, а Скотт еще десять или двенадцать лет занимался всем подряд, пытаясь найти себя: сначала в Бостоне, затем в Хартфорде он взбирался по карьерной лестнице в финансовой компании, затем занялся туризмом и, наконец, очутился здесь.

– Скажи, Том, ты когда-нибудь мечтал о независимости?

– Независимости? – Том недоуменно моргнул.

– О финансовой независимости. Ну, просто для того, чтобы… Я даже не знаю…

– Скотт, у нас неплохо идут дела, у нас обоих. Жены, дети, все остальное…

«У тебя, – подумал Скотт. – У тебя дела идут хорошо». Но ничего не сказал.

– Может, попросишь у мамы? – предложил Том.

– Ты прекрасно знаешь, что она слушает только тебя!

Том отвел взгляд.

– Я подумаю, – сказал он. – Это лучшее, что я могу сделать.

«Думай быстрее. – Скотт почувствовал раздражение. – Время уходит!» Конечно, Скотт имел в виду, что вопрос с «Симптоматикой» нужно решать как можно скорее, но в то же время он понимал, что дело не только в этом: черт, почему Том не чувствует, как быстро летит время?

3

Кила Гудукас начала последний сет, послав мяч за спину Руби. Каждое занятие заканчивалось маленьким соревнованием. Победитель – почти всегда это была Кила – получал приз, подготовленный Эриком – тренером клуба. Обычно это была аудиокассета, бутылочка «Гэйторейда»[5]5
  Напиток, который восстанавливает баланс микроэлементов в организме после продолжительных занятий спортом.


[Закрыть] или набор теннисных мячей.

Руби отвела ракетку назад и отбила мяч – снизу вверх, снизу вверх – Эрик повторял эти слова настолько часто, что к концу занятия Руби хотелось кричать. Мяч полетел в дальний левый угол поля. Кила послала его обратно – одним из своих отработанных ударов, после которых мяч летел низко над сеткой. Руби опять отбила в дальний угол – удар вышел даже лучше, чем предыдущий. Кила снова ответила низким мячом. Руби попыталась запутать противницу, послав мяч точно по центру. Кила отбила и послала мяч низко над сеткой. Руби отправила в центр еще два мяча. Низкий. Опять низкий. Дальний угол. Низкий мяч. Еще три удара. Низкий. Низкий. Низкий. Трижды – так это называется? Хорошее слово, можно сказать – великолепное. У Руби был список слов, которые она расставляла по порядку…

Следующий мяч Руби послала точно в сетку. Точно, это была она, потому что мяч – бамс-бамс-бамс, – скакал по ее стороне поля. Гейм, сет, матч. Девочки подошли к сетке и пожали руки.

– Хорошая игра.

– Хорошая игра.

Подошел Эрик, в руке у него была бутылка синего «Гэйторейда» – этот вкус Руби любила больше всего.

– Держи, чемпион. – Эрик протянул бутылку Киле.

Из-за швейцарского – или какого там еще – акцента «чемпион» превратилось в «шампион», и Руби сразу почувствовала себя гораздо лучше. Эрик посмотрел на учеников:

– Жду всех в следующий понедельник.

– Фсе придут, – тихо сказала Руби.

– В чем дело. Руби?

Значит, не очень тихо. Девочка широко улыбнулась:

– Спасибо за занятие.

– А-а-а. Всегда рад тебя видеть.

Фсегда. Фсегда рад фсех фидетъ. Руби убрала ракетку в чехол. На корт вышли четверо мужчин: напульсники, наколенники, волосатые руки, громкие голоса.

– Ну что, малышки, разогрели для нас корт? – спросил один из них.

– Смотри не обожги ноги, – сказала Руби.

Кила рассмеялась своим тоненьким смехом, который очень нравился Руби.

Девочки вышли в коридор. Руби попила воды из фонтанчика, для чего ей пришлось встать на цыпочки. Кто-то прикрепил к раковине жвачку.

– Руби, – сказала женщина за стойкой, – звонила твоя мама. Она немного опоздает.

Руби села на скамейку рядом с торговым автоматом и принялась рыться в своем рюкзачке. Взяла ли она с собой «Приключения Шерлока Холмса»? Нет. Остались ли хоть какие-нибудь деньги после обеда в школе? Хотя бы 65 центов на M&M's? Нет. Руби посмотрела на пакетики с M&M's за стеклом автомата и заметила, что краешек одной упаковки торчит из прорези. В ту же минуту, не успев толком подумать. Руби уже стояла у автомата. Может, если слегка толкнуть… вот так, совершенно случайно…

– Руби?

Она вздрогнула и обернулась. В дверном проеме стояла Кила.

– Папа говорит, что он может тебя подвезти.

Руби услышала, как за ее спиной что-то мягко шлепнулось на поддон автомата.

У мистера Гудукаса была очень хорошая машина. Заднее сиденье, на котором разместились Руби и Кила, было обтянуто мягкой кожей. Майкл Гудукас взглянул на Руби в зеркало заднего вида:

– Какой адрес?

Руби ответила.

– Ты ведь дочь Скотта Гарднера, да?

– Ага.

– Мы с ним старые друзья.

Руби вытащила из упаковки одну красную и одну зеленую конфету и передала M&M's Киле.

– Он ведь здорово играл, когда учился в Университете Коннектикута, правда?

– Ага.

Руби засунула красную конфету за одну щеку, а зеленую – за другую – как сигнальные огни на борту корабля. Конфеты были очень, очень вкусными. Качайся на волнах, детка.

– Это твоя улица?

– Да.

– Симпатичная.

Он не уверен, что папа учился в Коннектикуте, доктор Ватсон, значит, они не такие уж и друзья.

– Смотри, как бы мне не проехать мимо твоего дома.

– Следующий.

Мистер Гудукас припарковал машину у тротуара. Пустая банка пива «Будвайзер» выкатилась из-под переднего сиденья.

– Очень мило.

Мистер Гудукас оглядел дом. Затем обернулся к Руби и улыбнулся, но все, что она увидела, – это его усы. Усы что-то говорили. Что бы это ни было, Руби не хотела этого слышать.

– Давно здесь живете?

– С тех пор как я родилась, – сказала Руби, открывая дверцу.

– Недавно все подновили?

– Ага. – Руби выбралась из машины. Было холодно.

– Сколько спален?

– Четыре, – сказала Руби.

Родителей, Брэндона, ее собственная и еще одна пустая в конце холла, в которую вели несколько ступенек, Руби не любила о ней вспоминать.

– Спасибо, что подвезли.

– В любое время, детка.

Небо уже стало того темного сине-фиолетового цвета, похожего на цвет морского дна, который Руби больше всего не любила. Окна в доме были темными, и Руби пожалела, что не оставила утром свет включенным. Когда она отпирала дверь, ей в голову пришла забавная мысль: «Миссис Лот возвращается домой». Могло бы стать отличной подписью для картинки… например, из серии «Другая сторона», они всегда были очень смешными. Хотя какой бы рисунок мог…

Как только Руби открыла дверь, Зиппи выскочил на улицу и бросился через дорогу прямиком к дому, где жили Стромболи. Когда пес оказался на тропинке, ведущей к крыльцу, его лапы, а может, само движение или еще что-то заставили включиться фонарь над входом. Лампа была такой яркой, что не заметить Зиппи было невозможно. Пес подскочил прямо к входной двери, – огромной, как в воротах замка, – поднял лапу и написал на нее. Вход в дом был так хорошо освещен, что Руби видела даже, как желтая струя стекала на коврик. Зиппи не мог сделать ничего хуже. Стромболи его ненавидели, а из-за него ненавидели и всю семью. В доме начали зажигаться огни.

Руби когда-то читала, что в момент кризиса человек замирает, что его может почти парализовать. До сегодняшнего дня она этому не верила. И вот теперь Руби оказалась в такой ситуации – она не могла сделать шага внутрь дома, не могла – даже ради собственной безопасности – закрыть за собой дверь. Зиппи уже бежал обратно: все четыре лапы в воздухе, уши развеваются. Как только пес добежал до лужайки перед своим домом, огромная дверь Стромболи начала открываться. Руби не могла заставить себя пошевелиться. Зиппи – глаза широко раскрыты – бросился прямо на хозяйку и втолкнул ее внутрь дома. Падая, Руби успела захлопнуть дверь. Рюкзак, теннисная ракетка, конфеты – все разлетелось по полу.

Руби лежала в темноте, Зиппи тяжело дышал рядом. Девочка тоже никак не могла отдышаться. Она подумала было о том, что нужно отругать Зиппи, но зачем? Он был абсолютно безнадежен, и потом, он мог сделать и что-нибудь похуже.

– Как собака Баскервилей, – сказала Руби. – Ужасно.

Пес ее не слушал: он уже обнаружил рассыпанные M&M's. Руби слышала, как конфеты перекатываются по полу, пока пес пытается схватить их зубами. Она поднялась на ноги и включила свет – как лампочки, которые зажигаются над героями мультфильмов, когда им в голову приходит какая-нибудь идея. И тут вдруг Руби поняла, что теннис и математика очень похожи: «Сумасшедшая Минутка» и игра на вылет в конце занятия – это практически одно и то же. А из этого следовало, что…

Зазвонил телефон. От неожиданности Руби вздрогнула и даже слабо вскрикнула, хотя, возможно, это ей и показалось. Неужели Стромболи был так глуп? Он что, и правда думает, что Руби ответит?

Включился автоответчик, Руби услышала тяжелое дыхание Стромболи, затем на другом конце провода положили трубку. Через пару секунд раздался новый звонок.

– Можешь не стараться, Стромболи, – пробормотала Руби.

Снова включился автоответчик, но в этот раз вместо сердитого дыхания раздался голос Брэндона:

– Есть кто дома?

Руби схватила трубку:

– Привет.

Может, даже «Привет!». Она была рада слышать голос брата.

– Кто дома?

– Я.

– А еще?

– Зиппи. Представляешь, он выскочил…

– Отстань с этим чертовым псом!

Резкий тон Брэндона очень удивил Руби. Она замолчала.

– Руби? – В этот раз он уже не был грубым. – Ты слышишь?

– Да.

– Скажи маме с папой, что я немного опоздаю.

– Когда придешь?

– Господи…

– Они будут спрашивать.

– Ладно, ладно. Не очень поздно. Я у Дэви. – На заднем плане был слышен рэп. Похоже, это Унка Дет, вроде бы даже та песня: «Fuck you all we do». Брэндон добавил: – Пишем сочинение.

– О чем?

– Тебе какое дело? – Брэндон положил трубку, даже не попрощавшись.

Руби было просто интересно, только и всего. Типичное поведение старшего брата, можно даже не обижаться. Руби взглянула на фотографию, висевшую на стене: ее сделали несколько лет назад на Ямайке, Брэндону было тогда почти столько лет, сколько Руби теперь. Вся семья была на пляже, родители и Брэндон улыбались, а она сама хохотала, закинув голову. Брэндон стоял за спиной Руби, положив руку ей на плечо.

Руби пошла на кухню. В окно был виден месяц, висевший над черной массой леса. Воздух, наверное, был необыкновенно чистым – а может, ее глаза сегодня видели лучше, чем обычно, – потому что было заметно, какие острые у месяца рожки. Она включила свет, и все, что было снаружи, исчезло.

Лучи – вот как назывались кончики звезды! Иногда Руби так медленно соображала. Миска для воды опять была пустой, Руби снова ее наполнила.

– Может, хот-дог?

Да, хот-дог – это хорошо. Руби достала упаковку из холодильника. Конечно, хот-доги гораздо вкуснее, если их готовить на гриле, и она даже знала, как его включать: сначала повернуть ручку газа, затем нажать кнопку, чтобы появилась искра. Но сегодня девочке совершенно не хотелось готовить еду на улице. Не из-за темноты, конечно, Руби о ней даже и не вспомнила. Просто было слишком холодно, вот и все.

Руби сварила два хот-дога. В хлебнице не оказалось булочек, поэтому девочка свернула два куска хлеба, положила внутрь сосиски и уселась за стол, разместив перед собой все, что было необходимо: горчицу, приправы, «Спрайт» и «Приключения Шерлока Холмса». Гостиная в доме 221-б по Бейкер-стрит в апреле 1883 года начала материализоваться, становясь все более и более осязаемой.

«Горе тому, кто попадется мне на пути», – сказал доктор Ройлотт, отчим испуганной женщины. Потом он схватил кочергу и согнул ее своими огромными загорелыми руками.

Загорелыми они были потому, что он много лет провел в Индии, и по той же причине по поместью разгуливали гепард и павиан. Ого! В Индии же нет гепардов и павианов – они живут в Африке, мой дорогой Ватсон. Руби прекрасно это знала, потому что смотрела канал Discovery. Может, это и был ключ? Надо будет вернуться к этому вопросу позже. Но что-то беспокоило Руби… Что же? Что? – размышляла она, откусывая большой кусок от хот-дога. Было еще что-то… Кочерга! Доктор Ройлотт согнул кочергу, чтобы показать свою силу. Но – Руби посмотрела в книгу – вот, несколькими абзацами выше, доктор Ройлотт сделал шаг вперед и взмахнул хлыстом. Но нигде нет ни слова о том, что он отложил хлыст, или зажал его в зубах, или попросил доктора Ватсона подержать. То есть предполагалось, что доктор Ройлотт согнул кочергу, не выпуская при этом хлыста из своих огромных загорелых рук? Или… это была ошибка, странная ошибка, которую допустил человек, достаточно умный для того, чтобы придумать Шерлока Холмса? А может…

– Руби?

Руби подняла голову. Перед ней стояла мама.

– Ты что, не слышала, как я вошла? – Мама еще не сняла пальто – очень красивое: серое с черным меховым воротником, – но дверь, ведущая из кухни в гараж, была уже закрыта.

– Привет, мам.

– Что это у тебя за прическа?

– Дюймовочка. Нравится?

– Интересно. – Мамины волосы были такими же черными и блестящими, как мех на воротнике. У нее были восхитительные, самые восхитительные волосы в мире. – Тебя подвез отец Килы?

– Ага.

– Ты не забыла его поблагодарить?

– Нет.

– Как прошел день?

– Хорошо.

– Много задали?

– Не очень. – Руби не знала точно, но ей так казалось.

– Я купила кое-что на обед. – Мама поставила на стол у плиты пакет из «Голубого дракона» с таким вздохом, будто пакет был очень тяжелым.

Руби почувствовала запах устричного соуса. Значит, она купила то блюдо из утки, которое никто из них не любил. У мамы под глазами были круги, которые напомнили Руби о полумесяце, только мамины были темными.

– Ты уже поела?

– Чуть-чуть перекусила.

Мама посмотрела на часы – без пяти восемь – и принялась расставлять на столе коробочки с едой, тарелки, вилки и ложки.

– Мам, почему ты не снимаешь пальто?

Мама как-то странно посмотрела на Руби. На секунду девочке показалось, что сейчас мама подойдет к ней и крепко обнимет, что было бы совсем неплохо, не потому, что Руби хотелось, чтобы ее обняли, а просто потому, что это было бы неплохо. Вместо этого мама шагнула в сторону прихожей, где все оставляли свои куртки и пальто. Но неожиданно она развернулась, подошла к дочери и почти застенчиво, как подумалось Руби, хотя сама мысль была сумасшедшей, поцеловала ее в макушку.