Текст книги "Дети Хроноса"

Глава 2

Ван-Ин наполнил коридоры полицейского участка резким запахом мускуса. На нем были обесцвеченные джинсы и бежевая хлопковая рубашка. Его старые свитера Ханнелоре отправила в корзину для тряпья и была при этом неумолима. Эти камуфлирующие свитера теперь окончательно остались в прошлом. Теперь и живот больше не надо было втягивать. «Жизнь порой может быть очень милостивой», – подумал Ван-Ин. Когда он зашел в кабинет 204, Версавел свистел как человек, у которого в жизни все отлично складывается.

– Доброе утро, брат, – усмехнулся он.

Ван-Ин проигнорировал это сексистское замечание и с радостью зажег первую сигарету.

– Жизнь действительно начинается после сорока, Гвидо. Ты все это время был прав. Сейчас мне действительно этого хочется.

– Сейчас? – спросил Версавел двусмысленно.

– Нет, не «сейчас» и, конечно, не с тобой. Лучше скажи мне, есть ли уже новости о нашем скелете.

Версавел глубоко вздохнул. Скелеты наводили его на мысли о кучах личинок, которые кишмя кишели в пустых глазницах.

– Ты имеешь в виду нашего Джона Доу?

Он предпочел американский эвфемизм. Там труп называют stiff[4]4
  Букв.: окоченевший (англ.).


[Закрыть]. Того, кто умирает до прибытия в больницу, – dead-on-arrival[5]5
  Букв.: умер до прибытия (англ.).


[Закрыть], а неопознанный stiff именуется Джон или Джейн Доу[6]6
  По названию популярных криминальных сериалов «Джон Доу» и «Джейн Доу». (Примеч. ред.)


[Закрыть].

– Гвидо, ты же знаешь, что у меня аллергия к этой трансатлантической ерунде. Давай будем называть скелет Гербертом. Немного оригинальности не помешает, ты так не считаешь?

Версавел скрестил руки, как сейчем[7]7
  Сейчем – вождь некоторых индейских племен.


[Закрыть], который гордо принимает безропотное повиновение своего племени.

– Ваше желание – для меня приказ, комиссар.

Ван-Ин демонстративно выпустил облако табачного дыма в сторону его подчиненного.

– Ну все, Версавел, хватит.

Инспектор, задумавшись, теребил свои усы. Когда у Ван-Ина было депрессивное настроение, он, по крайней мере, знал, как к нему подступиться. В состоянии же эйфории его начальник был так же неуправляем, как подросток без карманных денег. При таких обстоятельствах существовала альтернатива: не трепаться и продолжать работать.

– Этот факс пришел пятнадцать минут назад, – доложил Версавел серьезно. – Я не знал, что это дело поручили нам.

Ван-Ин взял у него листок бумаги.

– А я знал, – пропыхтел он.

– Ах вот оно что.

– Даже не начинай, Гвидо. Она беременная. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Ван-Ин нехотя затушил первую сигарету, которую он докурил почти до фильтра.

– «Предполагаемая причина смерти: перелом шеи, – прочитал он вслух. – Возраст: от 25 до 30 лет. Рост: 176 сантиметров. Пол: мужской. Дата смерти: 1985–1986 годы. Особые приметы: старый перелом берцовой кости, обширная челюстно-лицевая операция плюс двадцать четыре фарфоровых зуба на штифтах». Господи, это же стоило целое состояние!

– Де-Ягер во всех отношениях решил не откладывать дело в долгий ящик. Если я не ошибаюсь, Ханнелоре исходила из того, что последним днем для сдачи отчета будет пятница.

– Она звонила ему вчера днем, – вздохнул Ван-Ин. – Кто-то из прокуратуры шепнул ей на ухо, что клиническое исследование скелета занимает очень мало времени. И не нужно быть гением, чтобы установить, что у кого-то сломана шея. Де-Ягер должен был это увидеть еще в яме.

Ван-Ин поспешно зажег вторую сигарету. Версавел молчал. Он по собственному опыту знал, что добрым намерениям Ван-Ина не суждено длиться долго.

– И все же это удивительное достижение, – заметил он. – Достижение Ханнелоре, я имею в виду. Де-Ягер – упрямый осел. Даже прокурор обращается с ним очень деликатно. В следующем месяце она хочет отправиться в путешествие.

Версавел удивленно посмотрел на начальника. Мозг комиссара работал очень причудливым образом. Обычно у него довольно хорошо получалось следить за ходом мыслей Ван-Ина. Сегодня же это ему едва удавалось.

– Ханнелоре хочет, чтобы я раскрыл это дело как можно быстрее, – пояснил Ван-Ин. – Она из прокурора веревки вьет, и, чтобы войти к ней в доверие, Де-Ягер с удовольствием свою собственную печень порежет на кусочки. Более того, она надеется, что в ближайшем будущем я стану главным комиссаром.

– На твоем месте я бы в таком случае перешел в жандармерию. Скоро все главные комиссары будут оттуда.

Версавел был настроен против жандармерии и не упускал возможность выразить свою досаду.

– Да, Гвидо, смейся. Женщины – сложные существа. Собственно говоря, ты должен радоваться тому, что ты гей.

Вторая сигарета Ван-Ину не понравилась. Если курить слишком мало, сигареты начинают вонять.

– Спасибо за совет, босс.

Ван-Ин пожал плечами, сел за свой стол и снова прочитал факс. Сначала они должны установить личность Герберта. Только после этого можно будет заниматься поисками преступника.

– Я предлагаю тебе проверить, не было ли между 1985 и 1986 годами заявлений о пропавших без вести лет тридцати.

– В Брюгге?

– С чего-то надо начинать. Не так ли, Ватсон?

– Это все?

– Конечно нет. Поручи нашим ребятам обзвонить всех зубных врачей и стоматологов. Человек с такой кучей фарфора во рту должен иметь медицинскую карту, по ней мы его и идентифицируем.

Версавел все покорно записывал.

– Мне разыскать Барта? – спросил он с фальшивой улыбочкой.

Он знал, что у Ван-Ина от этого имени мурашки по коже бегут. Барт был коварным карьеристом, который разными обманными путями дослужился до главного инспектора. В прошлом году он прошел курсы анализа преступлений в Национальном институте криминалистики и криминологии. Название курса звучало модно, и, более того, существование подобных занятий убеждало граждан в том, что суд наконец-то шагнул в XXI век. В действительности Барт едва ли умел обращаться с компьютером, хотя диплом, который висел у него над кроватью, уверял в обратном.

– Есть альтернатива?

Версавел помотал головой:

– Боюсь, что нет, Питер. Ты что, никогда не читаешь служебные приказы?

Говорят, что крысы чувствуют приближение беды. Некоторые люди тоже обладают этим даром. И хотя Ван-Ин к этой категории людей не относился, насмешливый тон Версавела заставил его заподозрить неладное.

– Какие служебные приказы? – осторожно спросил он.

Версавел глубоко вздохнул:

– То есть ты не знаешь, что Де-Ки приписал главного инспектора Барта к нашему отделу?

Когда в прошлом месяце главный комиссар Картон умер от кровоизлияния в мозг, бывший главный комиссар Де-Ки вновь вступил в свою прежнюю должность, до момента, когда найдется подходящий преемник Картона.

– Когда этот кретин появится?

– Завтра, – ответил Версавел.

Плохие новости все переживают по-своему. Поскольку эта была действительно сокрушительной, Ван-Ин потерял дар речи. Он начал хватать ртом воздух, пытаясь сформулировать ругательство, и у него это не получилось, и он, вконец раздосадованный, вышел из кабинета.

Вилльям Артс прочитал новости о Герберте за завтраком. Его угловатые челюсти застыли. После стольких лет относительного спокойствия в нижней части его живота появилась тупая боль, словно там кто-то бился в слишком тесном ящике. Он попытался унять эту боль глотком чуть теплого чая. Линда подала ему тост, намазанный сливочным маслом. Два яйца шипели в жире на сковороде. Она прошаркала к плите, сняла сковороду с огня и шмякнула сопливую яичницу на тарелку.

– Что-то случилось? – спросила она.

Прежде Линда Артс была красивой женщиной. Но теперь, в свои тридцать пять лет, она превратилась в толстую тетку со следами чрезмерного употребления алкоголя на лице. Десять лет назад она еще правила, как некоронованная королева ночной жизни Брюгге. Не было ни одного мужчины, который бы ее страстно не желал, но Линда не хотела себя ни с кем связывать. Она танцевала по жизни, словно легконогая нимфа, и кружила головы своим поклонникам. Она флиртовала, разрешала к себе прикасаться, смеялась, когда ее разгоряченные жертвы тайком искали туалет.

Однажды появился Вилльям Артс. Им все восхищались. Вилльям ездил на «ягуаре», покупал одежду от Армани и неизменно всюду появлялся в сопровождении свиты темпераментных девушек с пышной грудью и торчащими сосками. Он игнорировал правящую королеву, и она с трудом это переваривала. Через две недели Линда разделила постель с победителем. Они поспешно расписались, и праздник продолжался до тех пор, пока Вилльям не потратил все до последнего цента. В день, когда это случилось, он убил ее молодость.

Теперь прежние друзья смотрели на нее с презрением. Они называли ее «толстая Линда». Зеркала стали ее злейшими врагами. Каждый раз они показывали две груди не первой свежести, заплывший живот и быстро растущие родимые пятна, из которых торчали жесткие черные волоски. Ее судьба оказалась более жестокой, чем судьба Дориана Грея, и, пожалуй, даже у Оскара Уайльда могла бы вызвать некоторое сострадание.

– Что могло случиться? – грубо отреагировал Вилльям.

Линда протерла глаза спросонья. Она закурила сигарету, шестую за сорок пять минут.

– Такое чувство, что ты увидел привидение. – Она поставила перед ним тарелку с яичницей.

– Проваливай, баба. Тебя никто не спрашивал. – Вилльям тряхнул газетой.

Она презрительно выдохнула через нос густой дым.

– Немного дружелюбия никогда не приносило жертв, – пропыхтела она.

Слово «жертвы» оказало свое воздействие. Вилльям начал трястись, как стационарный вращающийся дизельный мотор. Линда знала, что очень скоро он взорвется, как вулкан. Из соображений безопасности она отошла назад к кухонной двери. И сделала она это как раз вовремя. Женщина еще стояла в дверном проеме, когда ее муж схватил тарелку с яичницей. Точно в тот момент, когда он ее кинул, Линда закрыла дверь. Тарелка, как фрисби, пролетела по кухне и ударилась о стену. Во время полета яйца соскользнули с тарелки, шлепнулись на пол и взорвались, как маленькие желто-белые слизистые бомбы.

Линда услышала, как Вилльям выругался и подвинул стул. Она бросилась к бару и схватила наполовину опорожненную бутылку «Эликсира д'Анвер». Вилльям распахнул кухонную дверь и заорал, что убьет Линду. Вилльям делал так всегда, когда скандалил. Линда порылась в запасе сигарет, сунула две пачки «Мальборо» в карман халата и взбежала вверх по лестнице. Через час буря поутихнет, и тогда она сможет спуститься вниз. Линда заперла дверь в спальню и прислушалась. На этот раз он не разбивал вещи вдребезги. Он даже не пришел колотить в дверь. Она нервно откупорила бутылку «Эликсира» и припала к горлышку. Вилльям сел за кухонный стол. Перед ним стояла рамка с фотографией его мамы. Траурная лента в верхнем левом углу напоминала ему о трагедии, которая коснулась его шестнадцать дней назад.

Ван-Ин припарковал свой «фольксваген-гольф» перед закрытыми решетчатыми воротами. Звонка нигде не было видно. Хюго Вермаст стоял у кровельного желоба своего загородного дома. Он был очень занят, разбирая покрытую копотью дымовую трубу. Его транзисторный радиоприемник надрывался, заглушая шелест листвы и пение храброго дрозда.

Сложив кисти рук в виде рупора, Ван-Ин поднес их ко рту, сделал глубокий вдох и заорал во всю глотку. После двух громогласных «здравствуйте» радио замолчало. Ван-Ин поднял руку. Последний раз он махал кому-то целую вечность назад. Тридцать лет назад, чтобы быть точнее. Тогда король приезжал в Брюгге с визитом. Всем, кто хотел поприветствовать монарха, разрешили пропустить школу.

Вермаст ответил на приветствие комиссара, с энтузиазмом помахав ему рукой. «Не хватает, чтобы он еще упал с желоба», – подумал Ван-Ин.

Внезапно решетчатые ворота автоматически открылись. Вермаст спустился по лестнице и пошел навстречу Ван-Ину.

– Какое удобное устройство. – Ван-Ин указал на пульт дистанционного управления, с помощью которого Вермаст открыл ворота.

– Надо пользоваться новыми технологиями, комиссар. Чем я могу вам помочь?

– Я бы не отказался от чашечки кофе.

Оба мужчины пошли через двор, заваленный стройматериалами.

– У вас здесь очень романтично, – заметил Ван-Ин, когда, пройдя через ветхую заднюю дверь, они очутились на кухне.

– Давняя мечта моей жены. Она многие годы стремилась жить за городом. Да и для детей это уникальный опыт. Они, как и мама, хотели уехать из города любой ценой.

Ван-Ин даже и подумать не мог, что один из его будущих спиногрызов однажды выгонит его из дома. Он считал, что дети должны слушаться своих родителей. Так называемое свободное воспитание было бредовой идеей горстки сумасшедших врачей. Одним из них был доктор Бенджамин Маклейн Спок. Спустя несколько десятилетий после выхода его первой книги люди об этом пожалели, потому что он загубил жизни миллионов молодых семей: его теория породила легионы спиногрызов.

Интерьер кухни состоял из пестрого собрания керамики с цветочными мотивами, из засушенных цветов и мебели, небрежно обработанной морилкой. Стол был испачкан джемом. Круглые подпалины, образовавшиеся из-за того, что снятые с огня кастрюли слишком быстро ставили на стол, придавали столешнице аутентичный характер.

– Здравствуй, Йорис.

Ван-Ин старался казаться дружелюбным. Мальчик был еще в пижаме и едва ли отреагировал на приветствие незнакомца. Йорис был сосредоточен на аккуратно разложенных в виде решетки кусочках сахара.

– Скажи «доброе утро», сынок.

Йорис проигнорировал наивную просьбу своего отца. Он опустил глаза и выложил из кусочков сахара другой узор.

– Йорис трудно ладит с незнакомыми людьми, – объяснил Вермаст. Может быть, он так морочил голову всем, кто в первый раз перешагивал порог их дома.

– Все нормально, господин Вермаст. Главное, что дети умеют себя развлекать, – горько заметил Ван-Ин, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно.

Вермаст поставил чайник на огонь и достал две расписные чашки из кухонного шкафа. По тому, как нервно он гремел в шкафу, Ван-Ин догадался: что-то было не так.

– А чай подойдет? – немного погодя спросил Вермаст несколько смущенно. Он показал пустую банку с коричневым от остатков кофе дном.

– Только если он жидкий, – солгал Ван-Ин. Он посмотрел на запас сахара на столе. С тремя кусочками можно вылакать любую бурду.

– Вы уже давно здесь живете, господин Вермаст?

– Три месяца, комиссар. Как видите, здесь еще полно работы. Но вы же знаете, как это бывает. – Ван-Ин совсем не знал, как это бывает, но мудро решил промолчать.

Из-за рычания дизеля недавно замененные стекла (на них были еще наклеены этикетки) страшно затряслись. Ван-Ин посмотрел в окно. Он увидел, что решетчатые ворота открываются. Лен осторожно въехала во двор. Она припарковала свою старую «вольво» между двумя кучами песка. Тине распахнула дверцу с такой силой, выдержать которую может только «старый швед»[8]8
  Имеется в виду «вольво» – автомобиль шведского производства. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

– Резвая девочка, – заметил Ван-Ин. – Она всегда такая энергичная?

Несмотря на то что он вовсе не имел в виду комплимент, Вермаст заметно оживился.

– Жена считает, что Тине заслуживает специализированного образования. Жаль, что поблизости нет школы для одаренных детей. Ее коэффициент интеллекта выше ста тридцати. Это создает проблемы, а когда ты становишься старше, сталкиваешься с непониманием, особенно со стороны учителей.

Ван-Ин закрыл от ужаса глаза. Дети. «Иисусе! Мальчик почти аутист, и значит, девочка-неврастеник сразу стала считаться вундеркиндом».

Вермаст достал из шкафа третью чашку и налил в чашки чай. Жидкость воняла грязным бельем. Ван-Ин мог бы это предвидеть, но было уже слишком поздно.

Лен открыла кухонную дверь ногой. Она с трудом втащила несколько коричневых пакетов из местного супермаркета и поставила их на разделочный стол.

– Привет, дорогой. Здравствуйте, комиссар.

На Лен было мини-платье без рукавов. Она со вздохом плюхнулась на стул, отчего ее платье задралось еще больше. Большинство женщин в таком случае целомудренно скрещивают ноги, но она не потрудилась скрыть от взгляда комиссара свои белоснежные трусики. Ван-Ин был уверен, что она отлично понимает, что делает. Он отвел взгляд. Ее груди были расположены далеко друг от друга, и этот вид нравился ему больше.

– Мама, я хочу морковный сок, – заныла Тине.

Вермаст глупо засмеялся. Ван-Ин на его месте влепил бы этой гадине затрещину.

– Мама, я хочу морковный сок. Ты мне утром обещала. – Девочка упрямо билась о плечо Лен головой.

– Сейчас, милая. Мама сначала выпьет чашку чая.

– Мама-а-а. Ты обеща-а-ала, – топала девочка ногами.

Ее резкий визг пронизывал до мозга костей. Ван-Ин стиснул зубы. Раньше он тоже так делал, когда кто-нибудь задевал ногтем по школьной доске. Лен давала дочери прокричаться. Она спокойно пила чай и время от времени улыбалась Ван-Ину. Тогда девочка яростно взялась за отца.

– Капитальный ремонт дома требует наверняка немало сил, – не к месту заметил Ван-Ин. Он не собирался поднимать эту тему, но обстоятельства его вынудили. Тине ни на секунду не оставляла папу в покое. Она безостановочно пыталась обратить на себя его внимание. Разговор о доме, как казалось Ван-Ину, был для него единственным способом возобновить общение с Вермастом.

– Совершенно верно, комиссар. Перед тем как мы сюда переехали, я восемь месяцев днями и ночами крутился как белка в колесе. То, что тогда здесь было, больше походило на хлев, чем на загородный дом.

Вермаст оттолкнул от себя дочь и сел за стол. Лен допила чай и нехотя пошла к разделочному столу. Она достала из шкафа кухонный комбайн, разорвала один из коричневых пакетов и вытащила из него пучок моркови. Тине уцепилась за маму мертвой хваткой.

– Если вам интересно, я могу показать несколько фотографий того, что здесь было раньше.

Ван-Ин кивнул без особого энтузиазма. Он понимал, что рискует попасть из огня да в полымя.

– Пойдемте в гостиную. Там спокойнее, – восторженно предложил Вермаст.

Ван-Ину эта идея пришлась по душе. Он искренне надеялся, что девочка останется с мамой.

Как только они вошли в гостиную, загрохотал кухонный комбайн. К счастью, Вермаст закрыл дверь, что уменьшило шум минимум на сорок децибел. Он предложил Ван-Ину сесть на диван в стиле кантри, обивка которого, как и у остальной мебели, пребывала в плачевном состоянии. Дочери, вероятно, позволялось вымещать свое недовольство на всем, что попадалось ей на пути.

Пока хозяин дома искал фотографии в полуантикварном бельевом шкафу, Ван-Ин оценивал биотоп[9]9
  Биотоп – участок среды обитания растительных и животных организмов, характеризующейся однородными условиями существования. (Примеч. ред.)


[Закрыть] семейства Вермаст. Наверное, за эту ветхую мебель они отдали ловкому антиквару целое состояние. Шкафы, все в трещинах и царапинах, были покрыты пятнами щелочи. Неумелая попытка замаскировать этот недостаток толстыми слоями мастики закончилась плачевно. Любой ящик из-под апельсинов принес бы на аукционе больше прибыли, чем эта мебель. Внутреннее состояние дома было и вовсе ужасным. В отчаянном стремлении приблизиться к аутентичному характеру настоящего загородного дома Вермаст попытался очистить гнилые балки потолка. Без защитного слоя краски они были теперь похожи на куски засохшей коврижки. Можно было назвать чудом то, что дом все еще стоит. Вид дощатого пола не поддавался описанию, ходы причудливой формы указывали на упорные старания колонии древесных жуков сожрать его до основания.

Все вещи были, совершенно очевидно, с различных барахолок. Тарелки из имитации олова, ржавый набор кованых каминных принадлежностей, люстра в форме колеса телеги и разный садовый инвентарь на стенах – все это должно было создавать деревенскую атмосферу. Но больше всего Ван-Ина раздражали до неузнаваемости искалеченные игрушки, которые валялись повсюду. Явное доказательство того, что в этом доме разрешалось все.

– Наконец-то, – простонал Вермаст. Он за это время перерыл полшкафа. – Вот они.

Вермаст метнулся к комиссару с пыльной коробкой. Он положил ее между ними на диван и снял крышку. Коробка была набита в основном семейными любительскими снимками.

– Эти с прошлого года. – Вермаст сунул ему стопку блеклых поляроидных фото.

Ван-Ин внимательно их рассматривал. То, что речь шла об одной и той же территории, можно было догадаться по изгороди из боярышника и голому вязу. Вермаст не преувеличивал. Первоначальная постройка была не чем иным, как хибарой.

– Невероятно, господин Вермаст. Вы здесь совершили почти чудо.

Вермаст улыбнулся, как велогонщик-любитель, который только что выиграл свой первый велопробег. Комплимент польстил его самолюбию. Он направился к старомодному буфету, где за стопкой старых газет он хранил бутылку коньяка.

– Зять Лен хорошо знаком с риелтором, который и рассказал нам об этом варианте. Он также похлопотал обо всех разрешениях.

Ван-Ин поднял брови.

– Дом станет в три раза больше, чем прежде. – Вермаст заговорщически засмеялся. – Это земельное угодье, понимаете?

Ван-Ин не понимал. Вермаст украдкой взглянул на кухонную дверь, тайком налил две рюмки и поспешил спрятать бутылку в буфет.

– Согласно букве закона, мы можем расширять площадь застройки не более чем на тридцать процентов, – алчно произнес Вермаст. Он осушил рюмку коньяка одним залпом. – Но в такой компании не надо объяснять, как работает закон. Не так ли, комиссар?

Ван-Ин осторожно отхлебнул коньяк и был вынужден признать, что вкус оказался отменным.

– С деньгами, которые мы сэкономили на покупке дома, мы можем нет-нет да и позволить себе лишнее. В прошлом месяце мне удалось раздобыть партию бургундской плитки. Недешево, но великолепно подходит для гостиной. Еще коньяка?

Ван-Ин допил рюмку. После жестокого трехмесячного воздержания от алкоголя ему не стоило этого делать. Крепкий спиртной напиток горел в его желудке, но он посчитал это недостаточной причиной, чтобы отказываться от предложения.

– Еще рюмочку. – Это было сильнее его.

Вермаст подкрался к буфету, как непослушный школьник, и снова наполнил рюмки.

– Пульт для ворот кажется мне тоже удобной штучкой, – вскользь отметил Ван-Ин.

На кухне шум кухонного комбайна внезапно прекратился. Лен, должно быть, отжала несколько литров морковного сока.

– О нет, комиссар. На гаджеты я свои деньги не трачу. Пульт установил предыдущий хозяин.

– Наверняка современный фермер?

Вермаст покачал головой. Он быстро допил коньяк и умоляюще посмотрел на Ван-Ина. Тот вынужденно последовал примеру хозяина дома. Вермаст мигом схватил рюмки и немытыми поставил их в буфет.

– Раньше дом был собственностью некоммерческой организации. – Теперь, когда рюмки опять спокойно стояли в буфете, Вермаст снова почувствовал себя в своей тарелке. – Лен знает лучше. Я знаю только то, что это было как-то связано с благотворительностью.

В этот момент в гостиную влетела Тине. В руке она держала большой стакан морковного сока.

– Смотрите, что мама мне сделала! – кричала она торжествующе.

Девочка с криками бросилась на диван и пролила треть своего сока на свежевыстиранные джинсы Ван-Ина.

– Тине! – Вермаст сделал легкий выговор. Он подпрыгнул и чисто символически шлепнул ее.

Пигалица сразу же принялась истерично рыдать. На этот звук немедленно примчалась Лен.

– Что здесь снова случилось?

Вермаст объяснил ей, что произошло. Он знал, как отреагирует жена. Она утешила Тине и только потом вышла и затем вернулась с полотенцем.

– Не переживайте, комиссар. Морковный сок почти не оставляет пятен.

Лен присела на колени и начала бесцеремонно оттирать ему джинсы. Неприятным это назвать было нельзя. Она сидела в таком положении, что он не мог не заметить: на ней нет бюстгальтера. К счастью, Ханнелоре не было рядом.

– Некоммерческая организация «Собственная помощь» заботится о судьбе нуждающихся людей. Я даже думаю, что Бенедикт является членом совета правления.

– Бенедикт?

– Бенедикт Верворт – риелтор, у которого мы купили дом.

Лен упорно продолжала оттирать сок с джинсов Ван-Ина. То, что ей пришлось тереть их и в области паха, ее, очевидно, не беспокоило.

– Я даже помню, что раньше здесь организовывали лагерь для молодежных движений.

Лен с таким усердием оттирала морковный сок, что Ван-Ину было все труднее сдерживать возбуждение.

– Вы знаете, почему НКО продала этот загородный дом?

– По словам Бенедикта, они купили здание побольше. За прошедшие годы организация порядочно увеличилась, и им срочно потребовалось больше места.

Увеличилась! Ван-Ин не мог об этом и думать.

– Я думаю, что сойдет и так, госпожа Вермаст. – Он изо всех сил старался не застонать.

– Вы уверены? – обеспокоенно спросила она.

Ван-Ин посмотрел на Вермаста и подумал, что бы произошло, если бы ее мужа здесь не было.