Текст книги "Кровная месть"

3

«9 июля 1997 года, среда

Доктору Гордону Сэмпсону, коронеру Вестминстера, от доктора Майкла Теннента, доктора медицины, члена Научно-исследовательского совета по психиатрии.

ОТЧЕТ

Тема отчета: Глория Дафна Рут Ламарк, ныне покойная.

Глория Ламарк была моей пациенткой с марта 1990 года. До этого она систематически проходила лечение у моего коллеги, доктора Маркуса Ренни из Шин-Парк-Хоспитал, с 1969 года и вплоть до его ухода на пенсию в 1990 году. История болезни Глории Ламарк свидетельствует о том, что она постоянно наблюдалась у психиатров с 1959 года и принимала антидепрессанты (см. прилагаемый перечень).

Моя последняя встреча с пациенткой, состоявшаяся 7 июля, в понедельник, была абсолютно бесплодной. В последние месяцы я чувствовал, что она понемногу продвигается к осозннию своих трудностей и к принятию того факта, что по складу характера не отвечает требованиям, которые налагает на человека актерская профессия. И я пытался пробудить в ней интерес к другим занятиям, в особенности к благотворительности, поскольку в этой сфере миссис Ламарк могла бы быть полезной обществу и, таким образом, вести полноценное существование.

По моему мнению, покойная была женщиной крайне неуравновешенной, страдала от психического расстройства, что мешало ей вести обычную социально активную жизнь и фактически превратило ее в затворницу. Упомянутое психическое расстройство начало развиваться у больной еще в детстве или в юности, а крах ее артистической карьеры в середине 1960-х годов определенно стал своего рода спусковым крючком, спровоцировав дальнейшее ухудшение ее состояния».

Майкл, находившийся в своем домашнем кабинете, перемотал пленку диктофона, прослушал начало отчета, а потом продолжил:

«Глория Ламарк сыграла главные роли (некоторые уже в статусе кинозвезды) в нескольких фильмах в конце 1950-х – начале 1960-х годов, однако перестала быть востребованной актрисой, когда ей не исполнилось еще и тридцати. Крах своей карьеры она объясняла рядом факторов. Рождением сына Томаса. Распадом брака. Интригами соперниц, в особенности актрисы Коры Берстридж, которая, по навязчивому убеждению пациентки, будучи завистницей и карьеристкой, просто из кожи вон лезла, чтобы погубить ее, и намеренно отбирала у нее лучшие роли в фильмах.

По моему мнению, главной причиной крушения карьеры покойной стало ее психическое расстройство. Она никак не могла принять реалии жизни или признать их существование. Глорию Ламарк отличало гипертрофированное самомнение, которое требовало постоянной подпитки и временами, когда ставились под сомнение ее таланты или способности, проявляло себя приступами насилия и неконтролируемой ярости, вплоть до нанесения физических травм другим людям.

Несколько раз покойная поднимала на приеме тему самоубийства, хотя, согласно моим записям, в последние два года этого не случалось. Имеются сведения, что она дважды предпринимала попытки суицида: в 1967-м и в 1968 году, после провала театральной постановки, с помощью которой она хотела вернуться в профессию. Пациенты, которые ранее уже покушались на собственную жизнь, относятся к зоне риска, и я не забывал об этом, работая с Глорией Ламарк. Однако, ввиду того, что оба раза дозы принятых больной лекарственных препаратов были незначительными, а также учитывая содержание оставленных ею записок и прочие сопутствующие обстоятельства, я пришел к выводу, что эти попытки были скорее криком о помощи, чем серьезным намерением действительно покончить с собой.

Закончив карьеру, Глория Ламарк имела возможность продолжать жить безбедно, поскольку унаследовала значительную часть недвижимости мужа, немецкого промышленника Дитриха Буха, который погиб, катаясь в горах на лыжах, еще до завершения бракоразводного процесса.

С середины 1960-х годов смыслом жизни покойной стал ее сын Томас, который вплоть до самой ее смерти проживал вместе с матерью; Глория Ламарк полностью, просто патологически зависела от него – как в эмоциональном, так и в социальном плане».

Майкл перестал наговаривать текст на диктофон. Его показания почти наверняка будут зачитываться в суде. Он должен подумать о чувствах молодого человека. Глория Ламарк редко говорила о своих отношениях с сыном, которого врач ни разу не видел, и эти отношения всегда беспокоили Майкла, но ему так и не удалось выудить из пациентки всю правду.

Насколько доктору Тенненту удалось выяснить, парня по какой-то причине выгнали из школы, и в детстве он долгие годы находился под наблюдением психиатра. Майклу казалось, что пациентка усиленно скрывает какой-то наличествующий у ее сына дефект; однако врач так и не смог понять, делает она это ради любимого мальчика или же с целью защиты собственной репутации.

В пятьдесят девять лет Глория Ламарк все еще была красивой женщиной. После того как муж бросил ее, у нее было несколько романов, но все они продолжались недолго, а когда сыну исполнилось лет тринадцать или четырнадцать, она и вовсе прекратила встречаться с мужчинами.

Теннент знал, что в детстве Томас Ламарк в основном учился на дому. Глория сообщила Майклу, что ее сын хотел стать врачом и поступил на медицинский факультет, однако вскоре (ему так и не удалось узнать, по какой именно причине это произошло) молодой человек бросил учебу и вернулся домой. Друзей у него вроде бы не было.

Майкл не сомневался: это следствие того, что Томас так и остался несамостоятельным – его поступками руководила мать. Неразумное собственническое чувство, подавляющее личность ребенка, не редкость для матерей, однако Теннент подозревал, что в данном случае дело зашло слишком далеко.

Глория всегда говорила ему, что Томас во всех отношениях идеален. Вполне характерное для нее представление: она могла произвести на свет лишь сплошное совершенство. У психиатра сложилось впечатление о ее сыне как о человеке безропотном, слабом, затюканном и неадекватном.

«Вот бедняга, каково-то ему теперь?» – спрашивал себя Майкл.

4

Ох уж это место. Лестница. Многоэтажная парковка. Серый железобетон. Использованные шприцы и разорванные упаковки от бургеров. Запах мочи. Лампы в потолке сквозь фильтр дохлых мух и пыли выдавливают из себя слабые лучи света.

Это место не вызывало у Тины Маккей особой неприязни по утрам, когда вокруг непременно были люди, а естественного света хватало, чтобы разглядеть граффити. Другое дело по вечерам, в сумерках или темноте: декорации парковки распаляли воображение, вызывая самые разные мысли, которые ей хотелось прогнать прочь.

У Тины за спиной хлопнула дверь, заглушив рычание машин на улице Хай-Холборн своим пустым, раскатистым грохотом, и девушке показалось, будто она стоит внутри барабана. Потом, шарахаясь от каждой тени и невольно вспоминая газетные репортажи о расчлененных трупах, она стала подниматься по лестнице – надо было преодолеть пять пролетов. Именно этот отрезок дороги домой она ненавидела всей душой. Но сегодня Тине было о чем подумать, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Сегодня она идет на свидание!

Тина прикидывала, что наденет, стоит ли помыть голову, и пришла к заключению, что времени на это уже нет.

Она продолжала перебирать в уме: сумочка, помада, духи. Туфли?

«Черт! Я забыла взять из ремонта черные замшевые туфли! Они бы идеально подошли к сегодняшнему наряду, а теперь придется срочно что-то придумывать.

Черт возьми, ну надо же было так лохануться!»

Кто-то выдернул из-под нее день, словно громадный ковер. Такое случалось нередко, время просто заканчивалось, груды рукописей копились, листы становились длиннее, и она не успевала отвечать на неуклонно растущее число звонков. Но сегодня Тина решила забыть обо всем этом. Сегодня она почти не боялась эха собственных шагов, обычно так пугавшего ее на пустой лестнице. Сегодня она думала о Тони (достопочтенном Энтони!) Реннисоне. О таком правильном, серьезном, интеллигентном мужчине, застенчивом и забавном.

Она явно ему нравилась.

И он ей тоже нравился. Обалдеть!

И внезапно Тина Маккей, которая всегда вела себя так, будто она старше, чем на самом деле, снова превратилась в девчонку. Две недели назад, еще до их знакомства с Тони, прежде чем он в первый раз пригласил ее на свидание, она была тридцатидвухлетней женщиной, которая держалась так, будто ей все сорок два. Или, может, даже пятьдесят два.

У Тины, невысокой, коротко стриженной шатенки, было приятное лицо: простое, но не лишенное привлекательности. Благодаря манере одеваться и держать себя она производила на окружающих впечатление очень надежного человека. Люди инстинктивно доверяли Тине: в школе она неизменно была старостой, а теперь стала шеф-редактором «Пелхам-Хауса», одного из крупнейших лондонских издательств. Она основательно перешерстила отдел беллетристики и обновила перечень выпускаемых там книг, а теперь вплотную занялась переживавшими кризис научно-популярной и документальной литературой.

Но сегодня Тина чувствовала себя школьницей, и бабочки в ее душе все сильнее махали крылышками с каждым шагом, приближавшим ее к машине, к дому.

К свиданию.

Принадлежавший Тине «гольф» со сломанным глушителем стоял на своем месте в дальнем углу, его багажник торчал под гигантской трубой отопления, которая в сумерках походила на какое-то притаившееся в засаде хищное животное. Автомобиль приветствовал появление хозяйки резким гудком и подмигиванием фар. Тина немного удивилась, когда, открыв дверь машины, увидела, что лампа в салоне не загорелась.

Она села, пристегнулась ремнем безопасности. Но когда вставила ключ в замок зажигания, внезапно открылась задняя дверь, и какая-то высокая фигура уселась на пассажирское место.

Мужской голос, отрывистый и уверенный, где-то совсем рядом, в считаных дюймах от ее лица, произнес:

– Помните меня?

Она замерла.

– Я Томас Ламарк. – Мужчина говорил так, будто у него во рту перекатывался ледяной кубик. – Ну что, вспомнили?

«Господи боже! – подумала Тина, пытаясь сообразить, что происходит. В машине сильно пахло одеколоном „Живанши“. Тем же одеколоном пользовался и тот, кто пригласил ее на свидание. – Неужели это Тони придумал какой-то розыгрыш? Нет, голос другой». Низкий голос звучал спокойно и уверенно. В нем слышалась холодная красота. Леденящая, почти поэтическая.

Пальцы девушки нащупали дверную ручку.

– Нет, – ответила она. – Извините, но не припоминаю.

– Вы должны помнить мое имя. Томас Ламарк. Вы отвергли мою книгу.

Никого поблизости не было. Охранник сидел в будке пятью этажами ниже.

– Вашу книгу?

Лица собеседника Тина не видела: говорила с силуэтом – высоким, стройным силуэтом.

– Да, вы ее отвергли.

– Извините, – сказала она. – Я… ваше имя ничего мне не говорит. Томас Ламарк?

– Вы еще написали мне письмо. Оно у меня с собой.

Тина услышала шуршание бумаги, потом его голос:

– «Уважаемый мистер Ламарк! Спасибо, что прислали нам рукопись своей книги „Авторизованная биография Глории Ламарк“. После внимательного прочтения мы вынуждены с сожалением сообщить Вам, что не сможем ее опубликовать. Надеемся, что в других издательствах Вас ждет успех. Искренне Ваша, Тина Маккей, шеф-редактор».

Наступило молчание. Тина прикидывала, есть ли у нее шансы открыть дверь и броситься наутек.

– Это ваше сожаление, Тина, оно искреннее? Вы и вправду сожалеете? – спросил он и добавил: – Мне нужно знать. Для меня это очень важно.

Тут стояли и другие машины.

«Через минуту-другую может кто-нибудь появиться, – подумала она с надеждой. – Постарайся выиграть время. Он псих, и этим все объясняется. Просто псих».

– Вы хотите, чтобы я перечитала рукопись еще раз? – Голос ее звучал тоненько, испуганно.

– Да вроде как перечитывать уже поздновато, не правда ли, Тина?

– Видите ли, мы используем сторонних рецензентов. Я… наше издательство получает очень много рукописей, иной раз до двух сотен в неделю, так что все я просто физически не могу прочесть.

– И моя рукопись показалась вам недостаточно важной, так?

– Нет, я не это имела в виду.

– А я думаю, именно это, Тина. Я вложил в книгу немало труда, но вы решили, что ее вполне можно не читать. Это биография моей матери, Глории Ламарк.

– Глории Ламарк? – повторила девушка, и горло ее перехватило от страха.

– Вы никогда о ней не слышали?

Вопрос прозвучал презрительно и агрессивно одновременно.

– Я… послушайте, мистер Ламарк… А давайте вы оставите мне рукопись, и я внимательно прочту ее, обещаю.

Тут его тон неожиданно потеплел, и на мгновение надежда вернулась к ней.

– Знаете что, Тина? Я бы очень хотел это сделать. Правда. Вы должны мне верить, я говорю искренне.

Она увидела, как сверкнул в полумраке металл. Услышала щелчок и хлопок. Потом наступила тишина.

– Что это было? – спросила она.

– Я подбросил монету. О, это особенная монета. Она принадлежала моему покойному отцу. Золотая монета достоинством в двадцать марок, отчеканенная в ландграфстве Гессен-Дармштадт в тысяча восемьсот девяносто втором году, в последний год правления Людвига Четвертого. Я просто подбросил монету. Орел или решка. Единица или ноль. Двоичный код. К нему можно свести все в этой жизни. Кстати, по такому принципу работают компьютеры. Вы знали об этом, Тина? Да или нет. На этой планете все либо черное, либо белое, как в двоичной системе. В простоте есть великая красота. Если бы вы прочли мою книгу, то знали бы это.

– Я… я обязательно ее прочту.

– Нет, момент уже упущен. Все надо делать вовремя. Вы никогда об этом не задумывались?

– Никогда и ни для чего не бывает слишком поздно.

– Нет, Тина, вы ошибаетесь. И вести разговоры уже слишком поздно. – Он снова подбросил монету и констатировал: – Орел. Вы знаете, что означает орел?

– Нет.

– А если бы прочли мою книгу, то знали бы.

5

«И что только, черт побери, я в тебе нашла?»

В былые времена Аманда умерла бы ради этого мужчины, но сегодня ей казалось, что она сидит в ресторане за столиком с каким-то совершенно незнакомым типом.

Звали его Брайан Трасслер. Сорок шесть лет, худое, суровое лицо основательно потрепанного жизнью человека. Он коротко стриг свои редкие светлые волосы, за исключением нескольких длинных прядей, которыми прикрывал лысину. Под видавшим виды серым пиджаком от «Армани» черная рубашка с ярким галстуком. У Брайана имелись жена по имени Линда и два маленьких сына – Эдам и Оливер, а также три модные машины и мотоцикл «харлей-дэвидсон».

Хотя по общепринятым меркам Брайан и не был красив, Аманда всегда с ревностью отмечала его способность привлекать женщин. Когда они познакомились семь лет назад, Брайан излучал удивительную энергию, Аманда прежде ни разу не встречала ничего подобного. Глядя на него, можно было подумать, что он, если захочет, запросто горы может свернуть. Именно эта его энергия вкупе с благоговейным трепетом, который Брайан Трасслер невольно вызывал, будучи знаменитостью, мгновенно привлекла к нему девушку.

Их роман начался на первом же свидании, в номере отеля «Хальсион», после ланча в ресторане «Каприз». А закончила его Аманда семь лет спустя, тоже в «Капризе». Это было два месяца назад. Почти день в день.

Брайан, казалось, постарел за то время, что они не виделись. Волосы потеряли прежний блеск, лицо побагровело, покрылось сеточкой лопнувших капилляров – годы пьянства сделали свое дело. Глядя на него, можно было подумать, что он вот-вот рассыплется на части.

Аманда отдавала себе отчет в том, что если бы она все еще любила этого человека, то, вероятно, ничего не заметила бы. Прежде она любила каждый волосок на теле Брайана и не могла представить себе жизни без него. И вполне возможно, что так продолжалось бы и по сей день, если бы он не предал ее.

Если бы Брайан был честен с ней… если бы он держал свое слово…

Думаете, миллион «если»? Нет, всего лишь несколько, но таких, которые действительно имеют значение.

Аманду удивило, что сейчас она вообще ничего не испытывает по отношению к этому человеку. Она боялась этой встречи и сама толком не понимала, почему согласилась прийти. Может быть, пожалела Брайана – он пребывал в расстроенных чувствах, постоянно ей названивал, бомбардировал письмами по электронной почте и факсами, присылал цветы, умолял… А может быть, ей просто нужно было увидеть его еще раз, чтобы убедиться в правильности принятого решения.

И теперь именно это с ней и произошло. Аманда испытала огромное облегчение. Наконец-то, по прошествии семи лет, она освободилась от чувства, которое буквально поработило ее. Теперь она могла пройти мимо «Каприза», не испытывая внезапной боли в сердце. Она могла слушать «Lady in Red»[1]1
  «Леди в красном» (англ.) – песня английского автора и исполнителя Криса де Бурга, посвященная его жене. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть] и не тосковать о Брайане всем своим существом. Могла проснуться утром, не страдая оттого, что сегодня суббота и она не увидит его до вечера понедельника. И если прежде его звонки были маяками в ее жизни, то теперь они стали помехой.

И спустя семь лет та простая мысль, которую близкие все это время пытались вдолбить Аманде в голову, наконец-то дошла до нее: «Брайан Трасслер, ты полное дерьмо, черт бы тебя побрал».

Он вытащил пачку сигарет, закурил.

– Аманда, не поступай так со мной, – взмолился он. – Я очень тебя люблю. Я тебя просто обожаю.

– Знаю, – безучастно сказала она.

Брайан уставился на нее, барабаня свободной рукой по столешнице, покрытой скатертью. Смотрел воспаленными глазами, и Аманда подумала, что выглядит он так неважно оттого, что не спит. Он ей говорил, что не может уснуть, поскольку все время думает о ней, и ей от этого было не по себе. Она не желала ему зла.

Брайан тяжело дышал.

– Я готов уйти от Линды.

Линда была хорошенькой женщиной с коротко стриженными темными волосами и неизменно печальным выражением лица; она словно бы знала, что с ее браком что-то не так. Аманда никогда не питала к сопернице ненависти, только зависть, а временами ее одолевало чувство вины перед Линдой.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, Брайан, ты не готов от нее уйти. Я слышала от тебя эти слова бессчетное число раз.

– Теперь все изменилось.

«Уж не утратил ли Брайан способность отличать правду от лжи, в сети которой существовал?» – спрашивала себя Аманда. Она познакомилась с ним, будучи двадцатидвухлетней девушкой, выпускницей киношколы. Аманда тогда отправила свое резюме, узнав о вакансии ассистента в его продюсерской компании. На собеседовании Аманда впала в панику, потому что разговаривал с ней сам Брайан Трасслер – она видела это имя в титрах. Иногда он выступал в качестве режиссера, иногда – продюсера во множестве успешных телевизионных сериалов: «Билль», «Лондон в огне», «Шутиха», «Мороз», «Несчастный случай».

Потом Аманда узнала, что Брайан был мошенником и беззастенчиво грабил собственную компанию. Если руководство Би-би-си выдавало ему на съемки очередной серии двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, то он обходился меньшей суммой, а разницу использовал творчески. Он давал взятки и брал их сам.

Меньше всего Брайан Трасслер стремился создать продукцию высокого качества или получить награду, его не волновал престиж, его интересовало лишь одно: выдоить из системы кинопроизводства как можно больше денег. Он имел репутацию успешного производителя стандартных, надежных сериалов о буднях полицейских или врачей. Его ничуть не беспокоило, что в художественном плане американские «Скорая помощь» и «Полиция Нью-Йорка» были несоизмеримо выше его творений.

И в самом начале их бурного романа Аманду это тоже не беспокоило. Она, двадцатидвухлетняя девушка, которая была без ума влюблена в одного из богов телевидения, получила возможность постоянно встречаться со звездами и участвовать в создании рейтинговых, предназначенных для показа в прайм-тайм сериалов, – о таком старте карьеры можно было только мечтать! Брайан сказал ей, что его брак якобы уже несколько лет существует только на бумаге, он, дескать, собирается расстаться с женой и – знал, чем можно ее завлечь, – вдобавок намерен дать Аманде возможность поставить свой собственный сериал.

Четыре года спустя он по-прежнему оставался женатым человеком, а до собственного сериала дело так и не дошло, поэтому Аманда уволилась из его компании и заняла более перспективную должность в «20–20 Вижн». Но порвать с Брайаном она так и не смогла. Предприняв однажды отчаянную попытку расстаться, Аманда, чувствуя себя глубоко несчастной, провела без него целых три месяца, но после очередного ланча со спиртным они снова оказались в одной постели.

И вот теперь она смотрела, как он жадно и нервно курил сигарету.

– Ты забрал семь лучших лет моей жизни, Брайан. Мне уже двадцать девять, ты понимаешь? Мои биологические часы тикают, и ты должен быть справедлив по отношению ко мне. Я хочу иметь мужа и детей. Хочу проводить выходные с мужчиной, которого люблю.

– Ну так давай прямо сегодня начнем жить вместе, – предложил он.

Официант принес им кофе. Брайан заказал бренди. Аманда дождалась, когда официант отойдет от их столика, и укоризненно произнесла:

– Это ты здорово придумал. Твоя жена на восьмом месяце, а ты хочешь, чтобы и твоя любовница тоже забеременела. Ты на какой планете живешь, Брайан?

Он смерил ее недобрым взглядом:

– Ты с кем-то встречаешься?

– Нет.

Он вздохнул с облегчением:

– Значит… у меня еще есть шанс, да?

– Ничего подобного, – ответила она. – Мне очень жаль, Брайан, но никаких шансов у тебя нет.