Текст книги "Кровная месть"

23

Майкл ехал по обсаженной рододендронами подъездной дорожке Шин-Парк-Хоспитал, а радиоприемник в «вольво» играл «Georgia on my Mind»[7]7
  «Джорджия в моих мыслях» (англ.) – американская песня, написанная в 1930 году Хоги Кармайклом и Стюартом Горреллом; с 1979 года официальный гимн штата Джорджия.


[Закрыть].

Время близилось к половине девятого. Песня еще звучала, когда доктор въехал на парковку, а потому он не выключал зажигание, желая дослушать до конца. Однако на всякий случай закрыл окно, чтобы коллеги не спрашивали, почему он не выходит.

Майкл гадал, прочла ли Аманда его письмо. Наверное, глупо было посылать его.

Он сделал это под воздействием момента. Он действительно тогда скучал по ней… да и теперь очень скучает.

И Джорджия тоже была в его мыслях. И не только в мыслях, его сердце билось в ритме песни. Неторопливый хрипловатый голос Рэя Чарльза болью отдавался в груди Майкла.

Утро выдалось отличное. Аманда поставила вчера компакт-диск с записью этой песни, пока они сидели и разговаривали. Майкл не слышал ее уже лет двадцать, наверное, а вот теперь – во второй раз за несколько часов. Может быть, это знамение?

Майкл не то чтобы очень верил в знамения, но и полностью их тоже не отвергал.

Майкл полагал, что если Бог и впрямь существует, то наверняка у Него есть занятия поважнее, чем выстраивать стаи ворон в небе определенным образом, или выпускать черных котов на дорогу, или сажать людям на ладони божьих коровок, чтобы они думали, что выиграют в лотерею. Хотя, возможно, Господь просто развлекается таким образом, от скуки шутит над людьми. А что, если Бог забрал Кейти, а теперь намеревается дать ему взамен Аманду? Все может быть.

«Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать»[8]8
  Шекспир У. Король Лир. Перев. Б. Л. Пастернака.


[Закрыть].

Он вошел в здание и тут же столкнулся с одним из своих коллег, Полом Стрэдли. Полу требовался совет Майкла: один из его пациентов страдал боязнью рвоты.

– У него просто опасения или настоящая фобия? – спросил Майкл, почти не пытаясь скрыть раздражение. Он хотел поскорее добраться до своего кабинета, посмотреть, не ответила ли ему Аманда, и выпить кофе покрепче.

Пол Стрэдли был маленьким нервным человечком с беспокойным лицом и вечно растрепанными волосами. Сегодня он надел коричневый костюм, который был ему явно коротковат, а потому скорее напоминал старомодного кабинетного ученого, чем известного психиатра, имеющего впечатляющий список публикаций.

– Он боится есть: опасается, что еда застрянет у него в пищеводе. Употребляет исключительно жидкую пищу, да и к той относится с подозрением, сто раз все перепроверяет. Больной сильно похудел, и меня очень беспокоит его состояние.

Стрэдли с отчаянием взирал на Теннента. Майкл всегда считал, что у Пола и самого с головой не все в порядке, возможно, даже в большей степени, чем у некоторых его пациентов. Хотя для психиатров это обычное дело.

Он и сам иной раз сомневался в собственной нормальности.

«Да уж, все мы хороши. Эти бедолаги приходят к нам, платят по сто фунтов в час, потому что думают, будто у нас есть ответы на все вопросы. А мы лишь выписываем им таблетки и позволяем говорить, пока они сами не назовут нам причину своих страхов. Или пока им не надоест.

Или, – вдруг подумал он, обуреваемый чувством вины, – пока пациенты не кончают с собой».

Майкл попытался обойти Пола.

– Слушай, давай обсудим это позднее, а?

Стрэдли неловко дернулся, снова становясь на пути коллеги.

– Когда именно?

– Не знаю. У меня сегодня трудный день, и я опаздываю на утренний обход.

– Может, поговорим в столовой за обедом?

Майкл неохотно кивнул: вообще-то, он собирался сегодня просто взять сэндвич и спокойно посидеть на берегу реки.

Стрэдли отошел в сторону, пропуская его. Майкл двинулся по коридору, потом по величественной лестнице с перилами. Огромный холл занимал бо́льшую часть первого этажа. В этом помпезном помещении с колоннами и высоким лепным потолком диссонансом смотрелись стойка регистратуры, сделанная из искусственного дерева, и металлические и пластиковые стулья для посетителей.

Майкл быстро обошел стационарных пациентов, изучил их медицинские карты, спросил, как они себя чувствуют, и сделал новые назначения, а потом взял у Тельмы список тех, кто записался к нему сегодня на прием.

Без десяти девять в его кабинет втиснулась разношерстная команда: две медсестры, врач-стажер, психолог и социальный работник; дважды в неделю доктор Теннент устраивал летучки, на которых обсуждалось состояние больных. В начале десятого все разошлись.

Первый пациент, записанный сегодня на прием, еще не появился. Вот и хорошо.

Даже не сняв пиджак, Майкл сел за компьютер и открыл почту. Двадцать восемь новых писем, в основном от коллег – психиатров и психологов. Среди входящих был также запрос о продолжительности доклада, который ему предстояло сделать на сентябрьской конференции в Венеции. Пришло письмо от его брата Боба из Сиэтла: тот, как обычно, рассказывал о жене Лори и детях (Бобби-младшем и Британи) и интересовался, давно ли Майкл навещал родителей.

Письма от Аманды Кэпстик не было.

Но это его не очень обеспокоило – наверное, сильно занята на работе. Пока еще рано волноваться.

Однако в десять часов письма от Аманды по-прежнему не было. И после ланча тоже. И в пять часов вечера.

Глупо, что он написал ей.

Аманда – разумная молодая женщина с сильным характером. Ее сопливыми сантиментами не только не завоюешь, но, наоборот, отвадишь.

Последний пациент сегодня был записан на пять пятнадцать. Майкл мог передохнуть четверть часа. Он сделал несколько записей в предыдущей истории болезни, поставил ее в шкаф.

«Джорджия в моих мыслях» – песня все еще звучала у него в голове. Никак не смолкала. «Аманда в моих мыслях».

Из открытого окна доносился запах свежескошенной травы. Майкл зевнул, пододвинул стул поближе к столу, потом наклонился вперед, положил голову на руки и закрыл глаза. Позволил памяти унести его в прошедшую ночь.

Выглядела Аманда просто обворожительно. Длинный шелковый пиджак леопардовой расцветки, черная футболка, короткая черная юбка, изящный золотой браслет на запястье. С каждой новой встречей она казалась ему еще красивее, чем прежде. Сейчас Майкл попытался снова представить себе Аманду, но странным образом не мог этого сделать.

Он видел лишь отдельные ее черты. Искорки смеха в глазах. Зубы – белые, ровные, крупные; это придавало Аманде чувственность, и ему хотелось поцеловать ее. Майкл вспоминал гибкие руки, крохотные морщинки-лучики в уголках глаз, когда она улыбалась, движение головы, которым Аманда отбрасывала назад волосы, запах ее духов. «Келвин Кляйн». Он видел флакон у нее в ванной.

Что говорил язык ее тела?

Аманда вовсе не собиралась бросаться в его объятия – тут нет никаких сомнений. Но, с другой стороны, она не сделала и ничего такого, что говорило бы о ее желании дистанцироваться от него. Она вела себя нейтрально, не покидая зону личного пространства. Но в то же время постоянно смотрела на него, и Майкл воспринял это как положительный знак. Она тепло улыбалась ему, смеялась искренне и открыто.

Но он чувствовал, что очень мало узнал про нее, по крайней мере, про ее любовную жизнь, а ведь именно это и вызывало у него любопытство. У Аманды абсолютно точно были какие-то отношения, которые ее тяготили. И когда Майкл попытался поднять эту тему, она, казалось, почувствовала себя неловко.

Загудел интерком. Следующий посетитель ждал в приемной. Новый пациент.

Майкл спешно открыл чистый бланк истории болезни, который приготовил заранее, и посмотрел на направление. Этого пациента прислал к нему некий Шайам Сундаралингам из Челтнема, врач общей практики. Майкл никогда о таком не слышал, но в этом не было ничего удивительного, не мог же он знать всех врачей в Англии.

Доктор Сундаралингам диагностировал у своего пациента клиническую депрессию и хотел, чтобы его проконсультировал именно Майкл Теннент. В этом тоже не было ничего необычного: он приобрел известность благодаря передаче на радио и статьям, а потому многие люди хотели попасть именно к нему. Первый раз Майкл принимал всех сам, а потом, учитывая и без того бешеную нагрузку, оставлял себе только тех пациентов, которые представляли для него интерес, а прочих передавал другим врачам.

Новому пациенту было тридцать восемь лет.

Его звали Теренс Гоуэл.

24

– Ну хорошо, Аманда, я думаю, это будет полезно. Опишите мне Майкла Теннента.

Аманда сидела в оклеенном бирюзовыми обоями кабинете своего психотерапевта, и здесь, в просторном тихом помещении, за жалюзи, защищавшими от лучей предвечернего солнца, она впервые за день почувствовала себя спокойно. Девушка откинулась на спинку удобного плетеного кресла, закрыла глаза, собралась с мыслями.

– Он… я… гм… пожалуй, тут трудно дать однозначное определение. Майкл напоминает мне персонажа какого-то фильма. Интеллектуал, но не кабинетный ученый, а из тех, кто не растеряется в экстремальной ситуации. Ну, этакий Харрисон Форд из «Индианы Джонса». Или, может, Джефф Голдблюм – ему присуща такая же спокойная уверенность, как у Голдблюма. Знаете его?

Максина Бентам, сидевшая на полу возле дивана в своей любимой позе, кивнула.

– Он снимался в «Мухе». И в «Парке юрского периода».

– Да.

– Вот что, Аманда, давайте-ка проанализируем эти роли. В «Мухе» Голдблюм играет сумасшедшего ученого, который превращается в человека-муху. А в «Затерянном мире» – ученого, который борется с монстрами. Вы не видите в этом никакого скрытого смысла?

– Противоречие? Вы хотите, чтобы я об этом порассуждала?

– Я хочу, чтобы вы говорили только о своих чувствах.

Аманда постучала ногтем по зубам. Надо же, она так нервничала, что и сама не заметила, как обгрызла его.

– Вы думаете, я встречаюсь с Майклом отчасти потому, что кого-то боюсь, а отчасти потому, что он может решить мои проблемы? Сумеет убить моего монстра? Излечить меня от Брайана? Или что вы имеете в виду?

– Просто меня заинтриговало сравнение с Джеффом Голдблюмом.

– Я всего лишь пытаюсь описать вам внешний облик Майкла. Он высокий, темноволосый, приятной наружности, но… типичный такой интеллектуал. Возможно, в нем есть примесь еврейской крови, совсем чуть-чуть.

– Вы думаете, он добрый человек?

Аманда энергично закивала.

– Да, в этом я не сомневаюсь. Я… – Она задумалась, подыскивая нужное слово. – Я чувствую себя с ним спокойно, в безопасности. Рядом с ним мне не нужно притворяться. Я с ним такая, как есть. Настоящая. – Она нахмурилась. – Похоже, я несу чушь?

Максина задумчиво улыбнулась:

– Нет, Аманда. Продолжайте. Что еще?

– Ну, не знаю. Может, это оттого, что Майкл психотерапевт, но мне кажется, будто этот человек видит меня насквозь, а поэтому не имеет смысла его обманывать.

– Обманывать в чем?

Аманда почесала затылок. Ей вдруг стало не по себе.

– Майкл прислал мне утром письмо по электронной почте. На мой рабочий адрес. Оно было…

Она замолчала.

Психотерапевт ненавязчиво подтолкнула ее:

– Какое, Аманда?

– Очень милое!

– И что именно Майкл написал?

– Он написал: «Я не видел тебя целых четыре часа и очень соскучился».

– И вы ответили ему?

– Нет.

– А почему?

Аманда снова принялась грызть ноготь.

– Потому что я… – Она пожала плечами. – Я не знаю, что ему ответить.

– Потому что вы не знаете, какой именно Джефф Голдблюм перед вами: то ли человек-муха, то ли победитель монстров. Да?

– Нет, все сложнее.

Максина ждала продолжения, но, когда такового не последовало, сказала:

– В прошлый раз вы мне говорили, что Майкл Теннент вам нравится, но вы не знаете, тянет ли вас к нему. В этом отношении ничего не изменилось?

Аманда неловко дернулась в кресле.

– Видите ли, в чем дело. Я была с Майклом не до конца честной. Я сказала ему, что мы снимаем документальный фильм о психиатрах, но это верно только отчасти. На самом деле мы готовим довольно жесткий, разоблачительный фильм о засилье психотерапии в современном обществе. Это будет серьезный удар по всем психотерапевтам.

Максина Бентам удивленно посмотрела на пациентку:

– Включая и меня?

Аманда отрицательно покачала головой:

– Нет, к вам я отношусь совершенно иначе. – Она закинула ногу на ногу, потом снова села, как прежде, поерзала на сиденье. – Боже, наверное, это звучит ужасно! Это будет фильм о плохих психотерапевтах, Максина, о тех, кто заказывает через Интернет трехмесячный курс обучения, а потом объявляет себя великим целителем, гипнотерапевтом и бог его знает кем еще. Люди идут к ним, верят этим липовым психотерапевтам и в результате принимают важные решения, кардинальным образом влияющие на их жизнь.

Теперь у Максины Бентам был явно встревоженный вид.

– Но доктор Теннент никак не попадает в такую категорию. Он очень знаменит. И его профессионализм не вызывает сомнения.

– Согласна. Однако лечение у психотерапевта – это ведь долгий процесс, верно? Чтобы помочь пациенту, надо встречаться с ним три-пять раз в неделю в течение нескольких лет. И эта его радиопередача – полнейшая профанация. Нельзя превращать психотерапию в шоу. Вот представьте, у человека возникла проблема. Он думает, что можно снять трубку, позвонить на радио и все будет в порядке. Поговоришь десять минут с доктором Майклом Теннентом, и твоя жизнь моментально наладится. Нельзя опускаться до уровня шарлатанов. Блестящий специалист не должен идти на поводу у широкой публики, которая требует быстрых результатов.

Наступило долгое молчание.

– Аманда, вам придется мне помочь, прояснить ситуацию, а то я что-то совершенно запуталась.

Аманда воздела руки:

– Вы запутались? А что уж тогда говорить обо мне? Я, кажется, влюбляюсь в Майкла Теннента!

25

Опять эти газонокосилки.

Майкл слышал их шум, треск лопастей, вибрацию металла и время от времени удары о камень.

Газонокосилки были одним из минусов лета. Этот работающий в парке «поезд», старая самоходная газонокосилка «Атко» с прицепленными к ней ротационными насадками, неизбежно приближался в течение целого дня и теперь, в двадцать пять минут шестого, наконец оказался прямо у него под окном.

У Майкла разыгралась мигрень, которую он объяснял недосыпом, хотя, вероятно, и крепкий кофе, который он пил сегодня без счета, тоже сыграл тут свою роль.

«Ну же, садовник, иди домой. Уже почти половина шестого. Неужели тебе нечем больше заняться, кроме как косить траву в больничном парке? Иди домой. Пожалуйста».

Он попытался сосредоточиться на лежавшей перед ним анкете, которую первичным пациентам предписывалось заполнять в приемной.

«Ученая степень: доктор

Имя: Теренс

Фамилия: Гоуэл

Адрес: Глостершир, Челтнем, Ройал-Корт-Уок, д. 97, кв. 6

Телефон: 01973-358006

Семейное положение: вдовец

Род занятий в настоящее время: специалист по коммуникациям

Довольны ли вы своей работой?

Если нет, то чем именно она вас не устраивает?

Где вы живете (собственный дом, квартира и т. д.)?

Вы являетесь собственником жилья или арендуете его (у муниципалитета, домовладельца и т. д.)?

Кто еще живет с вами? (пожалуйста, перечислите)

В чем состоит ваша нынешняя проблема(ы), которую(ые) вы хотите разрешить?

Почему вы решили обратиться за помощью именно теперь?»

Майкл переворачивал страницы. Почти все графы, за исключением самых первых, оставались незаполненными. В своем сопроводительном письме доктор Шайам Сундаралингам упоминал, что этот Гоуэл – доктор технических наук, а не медицины.

– Мультифокальные линзы.

Майкл, чуть вздрогнув, поднял взгляд на своего нового пациента, предполагая, что ослышался.

– Что, простите?

– У вас очки с мультифокальными линзами, доктор Теннент, да?

– Да, – удивленно кивнул Майкл. И поинтересовался: – А что?

Он внимательно разглядывал своего пациента, искал признаки возбуждения или настороженности, подозрительности или растерянности, но Теренс Гоуэл, казалось, ничего подобного не проявлял.

Ни на секунду не отрывая взгляда от врача, он раскованно сидел, откинувшись на спинку дивана, расставив ноги, твердо поставив ступни на пол. Пожалуй, он слишком спокоен, недоуменно подумал Майкл. Казалось, словно бы пациент, придя в его кабинет, лишь обрел еще бо́льшую уверенность в себе. Такое порой случалось; некоторые больные уже при одном только виде врача чувствуют себя лучше.

Майкл рассматривал Гоуэла. Выше среднего роста, великолепно сложенный, очень красивый. С волосами, напомаженными гелем, в рубашке без воротника, классическом черном льняном костюме и черных замшевых туфлях от «Гуччи» он выглядел словно бы какой-нибудь высококлассный компьютерщик, принарядившийся для встречи с журналистами.

На первый взгляд новый пациент казался гораздо более нормальным и уверенным в себе, чем большинство входящих в этот кабинет людей. В его низком голосе отчетливо слышался американский акцент. Бостонский, предположил Майкл, хотя специалистом в этом вопросе его было назвать трудно. Единственным небольшим несоответствием, которое бросилось врачу в глаза, был планшет для записей с прикрепленным к нему блокнотом, который Гоуэл принес с собой и положил рядом на диван. Он не походил на человека, который носит с собой планшет. И на типичного ученого он тоже не походил, хотя в Штатах теперь и появилось целое племя самонадеянных профессоров, тесным образом связанных с производством. Видимо, теперь перед Майклом как раз и сидел один из них.

– Даже не нося очки, доктор Теннент, мы многие вещи видим сквозь призмы. Мы, правда, этого не осознаем, но так оно и есть. Вы когда-нибудь смотрите на звезды?

Майкл не понимал толком, куда клонит посетитель, но разговор поддержал:

– Да, случается.

– А вам известно, почему они мерцают?

– Нет, научного объяснения этого я не знаю. Я думаю, тут все дело в огромном расстоянии до них.

– Расстояние тут совершенно ни при чем. Это объясняется влагой, содержащейся в атмосфере. Мы можем видеть звезды только через влагу. А каждая капля – это миниатюрная призма, которая искажает изображение. Мы смотрим на звезды в ночном небе через мириады и мириады призм.

Пока Теренс Гоуэл объяснял все это, Майкл сделал первое заключение о пациенте. Голос того звучал слишком спокойно, искусственно спокойно, но за этим скрывалось огромное напряжение, словно бы говоривший пытался выдать себя за какого-то другого человека, не за того, кем он являлся на самом деле.

– Спасибо за разъяснение, – сказал Майкл, – я этого не знал. – Потом он доброжелательно добавил: – Сегодня вечером я посмотрю на небо новыми глазами.

– Как часто нам в жизни кажется, будто мы видим вещи ясно, хотя на самом деле это не так, доктор Теннент.

– И вы считаете, что это представляет для вас серьезную проблему?

– Не только для меня, но и для всех.

Майкл заглянул в анкету, потом снова поднял глаза на собеседника: надо было как-то направить разговор в нужное русло.

– Вы оставили большинство вопросов без ответа.

– Значит, вы обратили на это внимание?

В голосе Гоуэла послышалось удивление, но Майкл не знал, подлинное оно или нет.

– Да. Вам было неловко отвечать на вопросы?

– Нет.

Гоуэл улыбнулся ему дружеской, обезоруживающей улыбкой.

Майкл продолжал внимательно смотреть на пациента, однако язык тела в данном случае ничего не прояснил. Майкл решил двигаться дальше.

– Хорошо. Теренс, я бы хотел услышать, зачем вам понадобилось встретиться со мной.

– Это ваш «вольво» там внизу? Серебристо-серый?

Майкл помедлил: ему очень не хотелось понапрасну тратить время на разговоры, не имеющие отношения к делу.

– Да, – снисходительно ответил он. – Мы можем вернуться к тому, что привело вас сюда?

– Хороший автомобиль «вольво», надежный, никакие аварии ему не страшны.

Майкл мельком бросил взгляд на фотографию Кейти.

– Я думаю, лучше вообще не попадать в аварии.

Он встретился глазами с Гоуэлом и вдруг почувствовал, что краснеет.

Неужели Гоуэл знает о его трагедии? Вряд ли, хотя Майкл в первые месяцы после гибели жены написал для нескольких газет цикл статей о чувстве утраты, там было много личного. И к тому же пациенты нередко играли с ним в игры разума, правда не на самой первой консультации.

А доктор Теренс Гоуэл сидел на диване в абсолютно расслабленной позе, зная, что Майкл Теннент фиксирует каждое его движение, пытается заметить какие-то симптомы, так сказать, отыскать тоненькие пунктирные линии (с надписью «открывать здесь»), которые выведут его к причинам болезни.

«Ну-ну, доктор Теннент, мечтать не вредно».

Вслух же посетитель сказал:

– Ненавижу коктейльные вечеринки.

– Почему? – спросил Майкл.

– Что «почему»? – изумленно взглянул на него доктор Гоуэл.

– Почему вы ненавидите коктейльные вечеринки?

– Я? С чего вы взяли, что я ненавижу коктейльные вечеринки? – Казалось, пациент совершенно искренне недоумевал.

– Да вы сами только что это сказали.

Доктор Гоуэл нахмурился:

– Я ничего такого не говорил. Я вообще ничего не говорил.

Майкл сделал ручкой «Паркер» (подарок от Кейти на годовщину свадьбы) первую запись в истории болезни. При некоторых заболеваниях люди могут говорить вслух, даже не отдавая себе в этом отчета.

Томас Ламарк с трудом сдержал улыбку. Все будет гораздо проще, чем он предполагал.

«Может быть, ты и умен, доктор Теннент, но ты даже и не представляешь себе, насколько я умнее».

Тина Маккей пока была единственным его промахом. Ничего страшного, конечно, но вполне можно было обойтись и без этого. Он не удосужился предварительно как следует все выяснить, а оказалось, что ее отец – большая шишка, крупный государственный чиновник. Кто бы мог подумать, что исчезновение редакторши вызовет такой переполох.

Что ни день, черт подери, появляется очередная статья в газете. Что думают ее друзья, что думает ее мать, что считает по этому поводу полиция. С каждым днем всеобщее беспокойство усиливалось.

В списке Томаса было шесть редакторов, отвергнувших книгу. Лично его бы устроил любой. Но монета выбрала Тину Маккей.

Он возложил вину на монету.

Ну и кабинет у психиатра – длинный и узкий, как кишка; просто отвратительно. Разве можно работать в таких условиях? Какие уж тут доверительные беседы! Интересно, как этот мозгоправ находит в этом кавардаке то, что ему нужно? Боже, повсюду кипы бумаг, здесь и там разбросаны дискеты, валяются журналы, папки свалены кое-как. Такое чувство, что хозяин кабинета только-только сюда въехал, хотя на самом деле он сидит здесь уже семь лет.

«Ты гораздо, гораздо хуже свиньи, доктор Теннент, и в один прекрасный день – очень скоро – ты завизжишь гораздо громче свиньи.

И это будет еще до того, как я сделаю тебе по-настоящему больно».

Томас хорошенько изучил здание, прежде чем войти. Он побродил вокруг, проверил все выходы, включая пожарные, потом прошелся внутри со своим блокнотом. Он справедливо полагал, что у человека, который расхаживает туда-сюда с планшетом для записей, никто не спросит, что он здесь делает.

Теперь Томас Ламарк знал все лестницы, все коридоры и все двери.

И еще он выяснил, что сегодня пациентов у Майкла Теннента больше нет. Ему не составит труда похитить врача или убить его после приема. Но это было бы слишком легко. Нет, время пока не пришло. У Томаса есть и другие дела.

– Я бы хотел узнать кое-что о ваших родителях, Теренс. Они еще живы?

Вот на этот вопрос пациент отреагировал немедленно: выражение его лица так изменилось, словно бы Майкл коснулся обнаженного нерва.

Однако Гоуэл ничего не ответил.

Майкл видел, что посетитель с трудом сдерживает себя. Его язык тела изменился: только что он был расслаблен, а теперь напрягся, словно опасался чего-то. Гоуэл подался вперед, сцепив руки на груди, потом откинулся назад.

Майкл дал ему минуты две, но поскольку тот по-прежнему хранил молчание, спросил:

– Вам трудно говорить о ваших родителях?

– Мне ни о чем не трудно говорить, доктор Теннент, – ответил Гоуэл, однако вид у него при этом был затравленный.

Ключ к проблемам пациента явно лежал в его детстве, но сегодня Майкл не смог его найти. Все дальнейшие вопросы о родителях заставляли Гоуэла лишь еще больше замыкаться и молча раскачиваться взад-вперед.

Майкл сменил тему, спросив Гоуэла про его работу.

– К сожалению, это засекреченная информация, – ответил тот.

Врач вновь заглянул в анкету.

– Вы вдовец. Мы можем поговорить о вашей покойной жене?

– Вы задаете слишком много вопросов, доктор Теннент.

– Вы возражаете?

– С какой стати мне возражать?

Майкл опять переменил тему:

– А в какого рода помощи вы нуждаетесь? Какую именно вашу проблему я должен решить?

– И все-таки я прав, – заключил пациент. – Вы задаете слишком много вопросов.

Ровно в шесть Майкл пожал руку Теренсу Гоуэлу, и тот сказал ему, что с нетерпением ждет встречи и придет на следующей неделе в это же время.

Майкл закрыл дверь, сел и просмотрел свои записи. Он чувствовал себя не лучшим образом: этот человек вымотал его и сбил с толку. День сегодня выдался долгий.

«Что мне делать с тобой, доктор Теренс? Что, черт возьми, происходит у тебя в голове? Если ты ждешь от меня помощи, то должен мне открыться. Что я узнал о тебе сегодня? На все мои вопросы ты отвечал вопросами. У тебя сильнейшее расстройство личности. Ты упрям. У тебя диктаторские замашки. Ты растерян. Ты неадекватен. Ты определенно маньяк контроля[9]9
  Маньяк контроля – неформальное название психического расстройства, связанного с навязчивым желанием управлять всем, что происходит вокруг.


[Закрыть]. Твоя ахиллесова пята – твои родители».

Шум газонокосилки снаружи по-прежнему не утихал. Господи Исусе, сколько же там травы наросло?

Майкл вернулся к сопроводительному письму от лечащего врача Гоуэла. «Клиническая депрессия». Да нет, похоже, дело тут совсем не в депрессии.

И Майкл добавил к записям еще одну, свою собственную аббревиатуру: ПЛР (парень с левой резьбой).

Потом он снова повернулся к компьютеру и в очередной раз – уже чуть ли не в сотый за сегодня – проверил почту. Сердце Майкла радостно екнуло, когда он наконец увидел ответ от Аманды Кэпстик. Ее письмо оказалось еще короче, чем его собственное: «И я тоже скучаю».