Текст книги "Одержимость"

– Я думаю, тебе стоит показаться доктору.

– Дэвид, я не сумасшедшая, я со всем управляюсь. Просто происходит что-то очень странное. Я чувствую, что Фабиан все еще где-то рядом, поэтому и появилось его лицо.

– И Фабиан стер изображение?

– Может быть. – Она пожала плечами.

– Что еще?

– Всякие глупости. Может, и ничего. Я вот думаю… может, мне сходить к медиуму. Если надумаю, ты пойдешь?

– Забудь об этом, дорогая, только себе хуже сделаешь. Если бы ты пошла к медиуму и стала бы говорить с Фабианом… что бы ты ему сказала?

Алекс уставилась на мужа, но вскоре отвела взгляд и покраснела. «Я знаю, что бы я ему сказала», – подумала она.

– И что бы ты предполагала услышать от него?

Она пожала плечами:

– Я всегда относилась к таким вещами цинично, как и ты. Просто… – Она задумалась. – Может, ты и прав, мне нужно отдохнуть. Помоги мне отнести чемодан наверх.

– А потом я тебя приглашаю на обед. Пойдем куда-нибудь в хорошее местечко, ладно?

Она посмотрела на него и согласно кивнула.

– Господи, как тут холодно, – сказал он, когда они принесли чемодан в комнату Фабиана. – Куда поставить?

– На пол.

– Давай лучше на кровать. Тебе будет легче. Тебе нужно сюда обогреватель, иначе тут все отсыреет.

– Отопление включено. Я думаю, на полу будет…

Но Дэвид уже водрузил чемодан на кровать, пружины громко звякнули.

Алекс смотрела на Дэвида, который оглядывал комнату, словно посетитель, пытающийся сориентироваться в музее.

– А, вот его телескоп – помню, я ему подарил.

– Он любил с ним заниматься.

Дэвид посмотрел на портрет, на лице его появилось недовольное выражение, и он отвернулся.

– Бруклендсский[13]13
  «Бруклендс» – гоночная трасса в Англии.


[Закрыть] постер все еще здесь… теперь, наверное, стоит несколько десятков фунтов.

Алекс посмотрела на старинную спортивную машину, несущуюся по виражу. Дэвид подошел к постеру.

– Я помню, как вешал этот постер… Фабиану лет семь-восемь было. Напортачил я тогда, никак не мог найти нужную высоту… этот чертов гвоздь раз десять пришлось вытаскивать. – Дэвид снял рамочку со стены. – Смотри – они все здесь! – Он показал на выбитую штукатурку и беспорядочные отверстия.

– Странно, какая у нас избирательная память, – сказала Алекс, глядя, как Дэвид аккуратно вешает рамочку на место. Для кого?

Она вышла в коридор – ей вдруг стало невмоготу находиться в этой комнате, да и в обществе Дэвида тоже. Его присутствие раздражало – ходит тут, во все сует нос, все трогает. «Оставь его в покое, – хотела сказать она, – оставь его в покое, идиот!»

Он вышел из спальни – с опущенной головой, побледневший. Она тут же разозлилась на себя за свои чувства, за свою слепоту к его горю. Их ребенок так много значил для них обоих после бесконечных посещений всевозможных специалистов, после принудительно прерванной внематочной беременности – вдруг наконец последняя надежда. И ее тайна.

Они стали медленно спускаться по лестнице, остановились на площадке. Дэвид обнял ее, и она прильнула к нему. Ей вдруг снова стало холодно, захотелось спуститься и закрыть окно. Скорбь обволакивала ее, сочилась из холодной пустой комнаты, от чемодана на кровати – Фабиан уже никогда больше не распакует его. Она ощущала Дэвида рядом, чувствовала тепло его сильного тела, прикосновение его крупной ладони. Прижалась лицом к его мягкой бороде, поцеловала в щеку. Он шевельнулся, его влажные губы скользнули по ее щеке. Алекс сообразила: шаг за шагом он постепенно направляет ее к спальне. Его поцелуи делались все более страстными и уже переместились ей на шею.

– Нет, Дэвид.

Он поцеловал ее в подбородок, потом накрыл ее губы своими. Она отстранилась.

– Дэвид, нет!

– Да, – сказал он голосом Фабиана. – Да, мы должны.

Открыв глаза, она увидела лицо Фабиана.

– Нет! – Алекс оттолкнула его. – Нет, уходи.

Он двинулся к ней.

– Уходи! – закричала она. – Уходи!

Фабиан посмотрел на нее, замер на миг, потрясенный. Потом превратился в Дэвида, потом опять в Фабиана, и она уже не могла понять, кто сейчас перед ней.

– Уходи, уходи!

– Алекс, дорогая, успокойся!

Она сильно пнула его, точно между ног. На его лице возникла гримаса боли и изумления. Алекс замолотила кулаками по его груди, потом ощутила его руки на своих запястьях.

– Успокойся! – говорил он. – Алекс, успокойся.

– Я спокойна! – прокричала она в ответ. – Да господи боже мой, я абсолютно спокойна. Убирайся отсюда!

– Извини, дорогая, я не хотел…

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, переполненная необъяснимой ненавистью.

– Уходи! – прокричала она голосом, который сама едва узнавала. – Уходи, уходи, я не могу выносить тебя здесь. – Она увидела его потрясенное лицо, руки, сложенные над пахом. – Пожалуйста, Дэвид! Пожалуйста, уходи.

– А обед? – недоуменно проговорил он.

– Я хочу побыть одна. Не могу это объяснить, мне просто нужно остаться одной. Извини, это была ошибка – напрасно я тебя позвала. – Она смотрела на него со страхом, боясь, что он в любое мгновение опять превратится в Фабиана. – Просто я сейчас не готова. Не готова ни к чему. Мне нужно примириться с самой собой.

Она пошла за ним вниз по лестнице.

– Ты как – до дома доберешься?

Дэвид посмотрел на нее, пожал плечами:

– Сюда-то я доехал.

– Извини, – сказала она. – Извини.

– Хочешь, чтобы я позвонил, когда доберусь до дома?

– Позвонил? – слабым голосом проговорила она. – Конечно, если тебе не трудно.

Она закрыла дверь, прошла в гостиную, рухнула на стул. Неподалеку раздался рев ожившего двигателя «лендровера», скрежет шестерен.

И тут чувство вины накрыло ее.

– Дэвид! – Она бросилась к двери. – Дэвид, подожди!

Нащупав защелку, Алекс распахнула дверь, сбежала по ступенькам на тротуар. Габаритные огни удалялись по дороге. Она припустила за ними.

– Дэвид, дорогой! Стой, пожалуйста, стой! Я не хотела. Пожалуйста, постой, постой.

Она бежала по дороге, мигающий поворотник начал было приближаться, но тут машина тронулась и исчезла за углом.

– Дэвид!

Она бросилась за машиной по Кингс-роуд. Только бы не переключился светофор. Только бы не переключился, пожалуйста!

Но зажегся зеленый, и машина исчезла во тьме.

Рыдая, Алекс ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть.

– Дэвид, дорогой, прости меня, пожалуйста, прости…

Она медленно повернулась и побрела назад к дому. Входная дверь все еще была открыта. Алекс заперла ее, войдя в дом, прошла в гостиную; она рыдала, чувствуя себя совершенно опустошенной. Легла на диван и задремала.

* * *

Алекс не знала толком, что ее разбудило – то ли снова холодный воздух в комнате, то ли запах с кухни – дразнящий запах чего-то жареного.

Несмотря на холод, она чувствовала себя лучше, спокойнее. Приезжал ли к ней Дэвид на самом деле, или его приезд был частью жуткого сна? Сочный, кружащий голову запах с кухни напомнил ей о пристрастии Фабиана к яичнице. И чтобы была непременно глазунья. Ребенком он, если случалось впадать в хандру, несколько дней подряд соглашался есть только яичницу.

В субботний вечер такой запах в Челси, в самом центре земли гурманов, был необычным. Алекс посмотрела на часы: десять. Запах становился все сильнее, и она поняла, что проголодалась. На завтрак она съела яблоко и тост, и с тех пор у нее во рту не было ни крошки. Кто же из соседей жарит яичницу? Алекс подошла к окну. К ее удивлению, оно оказалось закрытым. Она замерла, пытаясь сообразить, почему в доме стоит такой сильный запах. Шипение и треск масла на сковородке послышались совсем близко – настолько близко, что она даже подумала, это происходит на ее кухне.

Она вышла в коридор – на кухне горел свет.

Шипение и треск доносились оттуда.

Она пробежала двадцать футов и остановилась, уставившись на пустую плиту. Запах жарящейся яичницы был невыносимо силен. Она открыла окно и высунулась на улицу, но ничего не увидела. Ощутила привычные ночные запахи района: мусорных бачков, сырой травы, дизельных выхлопов и слабого аромата карри. Она закрыла окно.

Источник запаха находился в кухне.

Она снова увидела парок своего дыхания, еще явственнее ощутила запах. Ее обуял ужас. Алекс вышла из кухни, закрыла дверь, направилась в гостиную, взяла телефонный справочник.

Манклтоу. Менли. Мейн. Ее палец безудержно дрожал. Она нашла семнадцать Ф. Мейнов. Ей было известно, что он живет на Чалкот-роуд, но ни одного Мейна с таким адресом не обнаружилось. Она позвонила в справочное, зная, что ее голос будет звучать напряженно, срываться. Оператор говорил доброжелательно и любезно.

– Извините, дорогая, этот номер закрыт.

– Не могли бы вы позвонить ему и попросить связаться со мной?

– Извините, никак не могу. Он обозначен как «не на связи». К тому же номера в справочнике нет.

Алекс вернулась в коридор и со страхом уставилась на кухонную дверь. Воздух был холоден как лед. Она схватила с вешалки пальто, взяла ключи со стола, вышла и заперла за собой дверь.

10

Мимо Алекс прошла пьяная компания бизнесменов, у одного на лацкане болтался бейджик. Видимо, отмечают удачную конференцию.

– Смотри-ка, Джимми, какая красотка, – сказал один с шотландским акцентом.

Она вошла в офис. Через дверь донесся хохот с улицы – вероятно, на ее счет.

Внутри стояли неестественная тишина и темнота, время от времени нарушаемая лишь вспышками яркого белого света из массажного салона. Мелькание света на стенах и мебели и создавало странный контрастный эффект.

Алекс посмотрела в сторону лестницы, утонувшей во тьме. Щелчок выключателя мгновенно прогнал ее, Алекс оказалась в знакомой обстановке: мягкие серые тона стен и ковров, алые лампы, перила с балясинами и суперобложки в рамочках на стенах.

Миновав черную безмолвную стойку в приемной, Алекс стала подниматься по лестнице. На верхнем этаже мелькнула тень, и Алекс остановилась в нерешительности; ей показалось, что тень движется. Она помедлила, хотя и понимала, что так или иначе ей придется подняться до площадки и следующего выключателя. Она наблюдала за тенью: стоило ей двинуться, как двигалась и тень, стоило ей остановиться, как тень тоже останавливалась.

«Вот идиотка», – подумала она, поняв вдруг, что это ее собственная тень.

Она двинулась в темноту, нащупала выключатель, нажала его быстрым, нервным ударом пальца и подпрыгнула от вспышки света. Поднялась по следующему пролету на очередную площадку. Дверь в кабинет Джули была открыта, а внутри стояла полная темнота. Алекс опасливо посмотрела туда, засунула внутрь руку, щелкнула выключателем и опять вздохнула с облегчением: все здесь было в порядке. Она с досадой взглянула на пишущую машинку «Оливетти» без чехла: Джули всегда оставляла ее в таком виде. Почему? Серый пластиковый чехол лежал за лотком для документов. Она взяла его, разгладила, аккуратно укрыла им машинку. Взгляд упал на рукопись на столе. «Предвидения – мои способности и другое». В папку была засунута закладка приблизительно на половине текста. Она просила Джули отослать рукопись автору, с раздражением подумала Алекс, взяла ее и понесла в свой кабинет – в понедельник она поговорит об этом с Джули.

На улице внизу пьяная компания толпилась у массажного салона, заглядывала в темные окна. Алекс опустила жалюзи, отошла от окна, ежась от холода, включила обогреватель, потом взяла свою адресную книжку. Набрала номер и принялась ждать, зная, что там никогда не подходят сразу. С облегчением услышала щелчок на линии – трубку сняли. И уже собиралась заговорить, когда поняла, что гудки продолжаются.

Кто-то взял трубку в ее офисе.

Она встала. На мгновение ее парализовал страх.

Кто здесь? Уборщица? Нет, невозможно. Кто-то из сотрудников? Она прислушалась – не раздастся ли звука дыхания, шепота; гудки в трубке продолжались. Ощущалось чье-то присутствие: кто-то ждал, слушал. Но кто это? Теперь ее трясло, она слышала стук собственного сердца громче, чем гудки в трубке. Почувствовала боль под ухом – она слишком сильно надавила трубкой на скулу. Гудки продолжались. Она опасливо огляделась, посмотрела через открытую дверь в проход. Гудки эхом разносились по кабинету. Что-то шевельнулось в конце прохода. Или это ей показалось? «Запри дверь, – сказала она себе. – Запри дверь!» Ключ торчал из скважины снаружи.

Осторожно, тихонько положила она трубку на пресс-папье и на цыпочках направилась к двери. Попыталась беззвучно вытащить ключ, но руки слишком сильно дрожали: ключ скрежетал, звякал. В конце концов он упал на пол, отскочил, ударился о плинтус с таким звуком, будто столкнулись два поезда.

– Нет, – громко произнесла она. – Нет, нет.

Опустившись на колени, Алекс принялась прощупывать ковер. Наконец нашарила ключ, повернулась, со страхом посмотрела вдоль прохода на лестницу. Гудки все продолжались. Она метнулась в кабинет, захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной. Потом попыталась вставить ключ в скважину, но снова уронила. «Нет», – сказала она, подняла ключ, вставила в скважину и хотела повернуть. Ключ не поворачивался.

Она приложила такое усилие, что даже испугалась: как бы он не сломался.

– Пожалуйста, запрись, пожалуйста, запрись.

Она просунула ключ еще дальше, и он неожиданно легко повернулся. Без всяких усилий с ее стороны язычок вошел на место почти беззвучно.

Алекс прижалась головой к двери. Напряжение отпустило ее, хотя сердце продолжало биться так, словно кто-то стучал кулаком ей по груди. Она вспотела. Глотала ртом воздух.

– Алло? Алло? – донесся до нее тихий голос, словно кто-то оставил включенным радио. – Алло? Алло?

Она бросилась к трубке, словно к куску хлеба после недели голодания.

– Алло?

Она услышала знакомое шипение воздуха и табачного дыма.

– Алекс? – Голос Филипа Мейна прозвучал чуть ли не с недоумением.

Она неожиданно снова почувствовала чье-то близкое присутствие, и желание говорить у нее пропало – она не хотела выдавать себя.

– Да, – услышала она собственный шепот, чуть ли не шипение.

– Алло?

– Помоги мне, – прошипела она громче, внезапно ощущая собственную уязвимость.

Дверь была крепка, но решительного человека она бы не остановила.

– Алекс, это ты?

– Да. – Этот звук, странный, высокий писк раздался откуда-то из самых глубин ее существа, и она едва узнала себя.

– С тобой все в порядке? – Голос Филипа звучал мягко, озабоченно.

Ей не хотелось это говорить, не хотелось, чтобы другой человек знал о ее страхе. «Говори нормальным голосом», – велела она себе.

Ради бога, говори нормальным голосом.

– Я хочу встретиться с медиумом и подумала, может, ты кого-нибудь знаешь.

Она почувствовала, что ее голос снова изменился – звучал безжизненно, монотонно, автоматически, словно речь совершенно незнакомого человека.

– Ты уверена?

«Господи боже, только не начинай спора, ради бога, не начинай. Не сейчас».

– Алекс?..

– Да, я уверена, – сказал автомат.

– У тебя какой-то странный голос.

– Нормальный, – ответил автомат.

– Я не уверен насчет медиумов. Ты должна все это тщательно обдумать.

– Филип, прошу тебя. Мне очень нужно.

– Не знаю. Нам надо это обсудить.

– Пожалуйста, Филип, ты знаешь кого-нибудь?

– Нет, лично не знаю. Господи, нет. – Он помолчал. – Ты мне говорила, что тебя на эту мысль навела подруга… она никого не может посоветовать?

– Она прислала одну женщину. Ужасную.

Снова молчание.

– Филип, ты наверняка кого-нибудь знаешь.

– Можно посмотреть в «Желтых страницах».

– Пожалуйста, я же серьезно говорю.

Снова молчание. Алекс прислушивалась, пытаясь услышать что-нибудь, хоть что-то. Посмотрела на дверь, уставилась на ручку. Та двигалась. Поворачивалась.

Алекс вскрикнула – издала жуткий, пронзительный визг и тут же замолчала. Ручка вовсе не двигалась – двигались жалюзи из-за теплого воздуха от обогревателя и отбрасывали тень на ручку.

– Алекс? Что случилось?

– Тут в офисе кто-то есть, он подслушивает наш разговор. Пожалуйста, вызови полицию. Я опасаюсь, что на меня нападут.

Она положила трубку, увидела, как погас огонек на панели. Огонек. Она судорожно глотала воздух. Огонек. Тут был только один огонек, разве нет? Если бы ее кто-то подслушивал, то на панели горел бы еще один огонек, верно? Она посмотрела на дверь, потом на окно, на беспокойные жалюзи. Потом что-то на столе привлекло ее внимание, она уставилась на него и тут же испытала такое чувство, будто по телу пустили холодную воду, которая заполнила все сосуды. На календаре значилось: четверг, 4 мая. «Боже мой, – проговорила она. – Не дай мне сойти с ума; пожалуйста, не дай». Снова вгляделась в буквы, цифры, проверила дату на своем «Ролексе»: 22 апреля. Оглядела комнату, ожидая увидеть что-то – дух, призрак… Задумалась, вспомнила запах яичницы, розу на лобовом стекле. Опасливо перевела взгляд направо – на экран редактора, накрытый чехлом; захотелось снять чехол, посмотреть на экран. Потом она вдруг ощутила злость. Потянуло встать, распахнуть дверь и закричать: «Вот я! Возьмите меня! Делайте что хотите!» Но вместо этого она достала «Желтые страницы».

Перевернула добрую треть издания. Медиумы. Медиумы. Ни одного медиума. Что еще? Телепаты. Она перевернула еще несколько десятков страниц разом. И опять ничего. Потом поискала ясновидцев. Тут нашла кое-что. «См. „Хироманты и ясновидящие“».

Список оказался коротким. Всего две фамилии; одна, явно индийская, повторялась дважды. Алекс засомневалась. Что-то в этой фамилии было не так. Потом посмотрела на рукопись Стенли Хилла. «Предвидения – мои способности и другое». Неохотно открыла рукопись, полистала. И вдруг ей захотелось вчитаться в эти слова. Она оказалась на знакомой территории. Потом поняла, что строки расплываются, что она не различает их. Ее руки затряслись, как у сумасшедшей, и ей пришлось положить рукопись на стол.

Одно имя бросилось ей в глаза. Морган Форд. Она увидела его еще раз несколько страниц спустя, а потом еще; оно притягивало ее взгляд как магнитом. «Скромный медиум Морган Форд будет энергично отрицать, что часто устраивает сеансы в своей квартире на Корнуолл-Гарденс».

«Скромный». Ей понравилось это определение. Она вытащила справочник с полки, открыла нужную страницу. Сняла трубку, прислушалась к потрескиванию, потом к гудению, ожидая щелчка снятой параллельной трубки. Смотрела на панель – не загорится ли на ней еще один огонек. Но ничего такого не случилось – никого на линии, кроме нее. Она набрала номер и замерла в ожидании.

Тон ответившего голоса удивил ее. Она почему-то предполагала услышать добрый, теплый, открытый, а услышала холодный, раздраженный, что еще больше подчеркивал валлийский акцент. Она думала, он скажет: «Да, Алекс, я ждал вашего звонка. Знал, что вы позвоните, духи известили меня». Но вместо этого услышала:

– Морган Форд. С кем я говорю?

Имя. Не называй ему своего имени. Придумай какое-нибудь.

– Я надеюсь, вы не возражаете, что я позвонила вам в такой поздний час, – нервно проговорила она, все время прислушиваясь – не снимут ли где-то рядом трубку. – Для меня это очень важно.

– Кто вы, будьте добры?

– Мне необходима помощь. Встреча с медиумом. Извините, вы медиум?

– Да, – ответил он крайне раздраженным голосом.

– Можно ли к вам подъехать?

– Вы хотите провести сеанс?

– Да.

– У меня клиент отказался от сеанса в понедельник в десять утра, если вас это устроит.

– А завтра у вас нет никакой возможности меня принять?

– Завтра? – Его голос прозвучал негодующе. – Ни малейшей, к сожалению. В понедельник… а если нет… тогда только в мае, к сожалению. Дайте-ка я уточню. Четвертого мая.

Четвертое мая… Алекс опять уставилась на календарь. Что это было? Что это было, черт побери?

– Нет, давайте тогда в понедельник.

Донесся звук подъезжающей на скорости машины. Она остановилась у здания. Раздался хлопок двери, собачий лай.

– Позвольте узнать ваше имя?

– Запишите… – Она помедлила. Как назваться? – Шуна Джонсон, – сказала она наугад.

Ей показалось, он уловил обман в ее голосе, повторяя имя, словно почувствовал, что она лжет, и это смутило ее.

– И позвольте номер телефона?

– Я…

Не давай ему номера, по которому он мог бы позвонить и узнать твое имя, подсказало чутье. Не нужно, чтобы у него были даже малейшие ниточки. Алекс посмотрела вокруг в поисках подсказки, прочла слова «Юго-восточные бизнес-системы» на подставке монитора и назвала ему номер, напечатанный под надписью.

– До понедельника, – сказала она.

– До свидания.

Ей не понравился его голос – он, казалось, был вовсе не рад звонку. Алекс напомнила себе, что сегодня суббота, уже половина одиннадцатого вечера. Она бы тоже не порадовалась, если бы кто-нибудь позвонил ей в такое время и спросил, не примет ли она к рассмотрению рукопись.

Послышалось резкое дребезжание. Господи боже, кто-то пытается открыть дверь.

Алекс огляделась, ничего не увидела. Звук повторился, где-то далеко внизу. И снова лай собаки. Она подбежала к окну, посмотрела вниз. Какая-то машина наполовину заехала на тротуар, рядом стоял взволнованный Филип Мейн и смотрел вверх.

Уже? Как он мог так быстро приехать? Повозившись с оконной защелкой, Алекс отперла ее, открыла окно, посмотрела вниз. Нет, он не смог бы приехать так быстро. Слишком уж быстро.

– Алекс, что с тобой?

Время исчезало куда-то целыми ломтями. Что происходит? Что, черт возьми, происходит?

– Алекс? Мне сломать дверь?

– Нет, – слабым голосом ответила она. – Я дам тебе ключи.

Она бросила вниз ключи, увидела, как он отскочил в сторону, услышала звон металла об асфальт.

Вздохнув с облегчением, она прошла по своему кабинету. За дверью раздалось рычание; открыв, Алекс увидела небольшого черного бультерьера. Пес стоял, агрессивно обнажив зубы, с его черных десен капала слюна. Он издавал глухой рык.

По лестнице прозвучали быстрые шаги, и на площадке появился Мейн – растрепанный и тяжело дышащий.

– Блэк! – крикнул он. – Фу!

Пес злобным взглядом смотрел на Алекс, ожидая команды «Фас!».

– Блэк!

Пес неохотно отступил.

Мейн протянул руки, положил ей на плечи:

– Как ты?

– Ничего, все в порядке.

– Я решил приехать сам. Что с тобой? Что случилось?

Алекс посмотрела на него, и слезы хлынули ручьем.

– Не знаю, Филип, я не знаю, что происходит.

– Господи. – Он порылся в кармане, вытащил носовой платок. – Ну, ты никуда не годишься.

– По телефону… Я услышала кого-то по телефону.

– Там?

Она кивнула и взяла платок.

– Извини, он немного несвежий.

Она сжала платок в руке, промокнула глаза. Он подвел ее к дивану, и они оба сели. Порывшись в кармане, Филип вытащил пачку сигарет. Она посмотрела на собаку – та огляделась без всякого интереса, потом засеменила из комнаты.

– Когда я тебе звонила, кто-то снял трубку.

– Сейчас здесь никого нет – я осмотрел все, пока поднимался. Все окна заперты, насколько я вижу. Ты уверена?

Она кивнула.

– Это не могло быть какое-то ошибочное соединение, совсем с другого номера?

Она уставилась на него.

– Мне казалось, это где-то совсем рядом.

– Что «это»?

– Ну, человек, не знаю кто.

Мейн предложил ей сигарету.

– Что ты здесь делаешь в такой час в субботу?

– Мне… мне понадобился твой телефон… дома его у меня нет. Извини… потревожила тебя?

– Не больше, чем тот парень из Порлока потревожил Кольриджа. Ты, возможно, лишила человечество величайшей поэмы всех времен… я как раз собирался ее написать…[14]14
  Имеется в виду история, описанная поэтом Сэмюэлом Кольриджем в предисловии к незавершенной поэме «Кубла-хан, или Видение во сне». Его занятия были прерваны приходом некоего человека из Порлока, после чего Кольридж так и не смог вспомнить строки, приснившиеся ему ночью. Ссылка на человека из Порлока стала литературной аллюзией, используемой в случаях, когда творческий процесс прерывается какими-то внешними обстоятельствами.


[Закрыть] – Он улыбнулся.

– Извини. Не понимаю, что происходит.

– Я отвезу тебя домой.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Не хочу домой.

– Не останешься же ты здесь. Я тебе не позволю. Думаю, тебе нужно отдохнуть. – Он протянул ей зажигалку. – Можешь переночевать у меня. – Он поймал ее взгляд, уставился на нее. – У меня есть свободная комната. Договорились?

Она улыбнулась и кивнула, потом поморщилась – уж слишком крепкие были у него сигареты. Отнесла рукопись Стенли Хилла в кабинет Джули, положила на прежнее место.

– Не знала, что ученые пишут стихи, – сказала она, возвращаясь в свой кабинет. – Ты мне когда-нибудь покажешь свои?

– Посмотрим, – загадочно улыбнулся он.

* * *

После первой порции виски стало получше. Алекс улеглась на полу на толстенном ковре перед камином. Стены до самого потолка были уставлены полками с потрепанными, зачитанными книгами. Повсюду дерево и кожа, панели из превосходного дерева, мебель из цельного массива, старинная, но простая, хорошо отреставрированная. Кожаные кресла – большие, плотные, – и солидный кожаный диван.

– Не понимаю, почему ты так возражаешь против этого?

– Потому что это чушь свинячья. Одна брехня. Мы умираем – и нас больше не существует.

Он хлопнул в ладоши, сильно и неожиданно, отчего Алекс даже подскочила, а собака подбежала к нему с возбужденным лаем.

– Как ты можешь такое говорить?

– Я знаю. Это доказано. Лежать, мальчик, лежать! Господи боже, ты же умная женщина, не можешь же ты до сих пор верить в Бога! После Дарвина попам больше нечего делать.

Филип выдохнул облачко дыма. Резкие, острые черты лица на миг затуманились и смягчились, пока дым обволакивал его. Это придало ему демонический, сатанинский вид, и на миг крохотная дрожь сомнения на его счет закралась в ее мысли.

– Если бы мы были наполовину духами, наполовину людьми, то обладали бы свободной волей, девочка моя. Но у нас ее нет, мы все пленники наших генов, наша жизнь расписана – ДНК, компьютерная программа в наших генах, полученная от отца и матери. Цвет глаз, размер попы – всё.

Она усмехнулась, снова расслабившись.

– Даже способ мышления, – добавил он.

– У нас есть свобода воли.

– Чепуха. У тебя и у меня не больше свободы воли, чем у собаки, чем у Блэка.

– Я думала, у собак есть свобода воли.

– Блэк бросается на кошек. – Мейн показал на собаку. – Если он увидит кошку и сорвется с поводка, он ее загрызет, это у него в генах, он ничего не может с этим поделать, остановить его невозможно.

– Ты что имеешь в виду?

– Ты видела, каким он был послушным у тебя в офисе. Я ему сказал: «Фу!» – на том дело и кончилось. Он слушается меня во всем, но если Блэку попадется кошка… В общем, он перегрызет ей горло.

– Просто у твоего пса была плохая школа.

– Нет, я ничего не могу с этим поделать, и ни один тренер-собаковод в мире не сможет. Это заложено в собачьих генах, а из генов ничего не удалишь.

– Ты говорил, что и у духов, вероятно, есть гены.

– Мы сами выдумали Бога; это наш механизм выживания, ему много тысяч лет – тогда человек впервые попытался объяснить свое существование. Ты встречалась со спиритуалистами, медиумами, они все чокнутые или очень хитрозадые. Чокнутые считают себя настоящими медиумами, а хитрозадые – мошенники, у них есть телепатические способности, они выковыривают из закоулков твоей памяти дядюшку Гарри, наговаривают тебе то, что ты и без них знаешь, подбросят еще что-нибудь до кучи, и ты балдеешь: «Класс! Вот это да! Круто!» Потом ты, подумав немного, спрашиваешь: «А как поживает дядюшка Гарри?» Тебе отвечают: «Прекрасно», ты уходишь, начинаешь думать, и тебе в голову закрадываются сомнения. Постой, думаешь ты, я похоронила дядюшку Гарри на прошлой неделе. Он лежит в могиле, или его прах покоится в урне, а тут мы с ним снова разговариваем, и ты хочешь говорить с ним еще и еще, но, увы, обнаруживаешь, что дядюшке Гарри больше нечего тебе сказать.

Филип глубоко затянулся, на его лице появилась улыбка.

– При жизни он был скучным старым пердуном, а ты вдруг ждешь, что после смерти он станет интересным. – Филип замолчал, увидев слезы в ее глазах. – Извини, девочка моя, но ты только повредишь себе таким способом. – Он постучал себя по виску. – Твой сын был хороший парень, но тебе нужно смириться с тем, что он погиб.

Алекс долго смотрела на него.

– Филип, я могу с этим смириться. Вот только не уверена, что он может.