Текст книги "Обнаженный Бог: Финал"

Толтон слышал, как в пещере начали раздаваться стоны. Скоро они перешли в слабые крики и громкие проклятия. Призраки наводнили пещеры, не обращая внимания на желание лишенных защиты раненых углубиться подальше в сеть пещер. Они летали вокруг людей с раскрытыми ртами, выкрикивая беззвучные предостережения. Их движения обозначались в воздухе недолго живущими пятнами смывающейся краски.

Затем один из Оргатэ ударился о стенку возле входа. Его тело вытянулось, передняя секция яростно двинулась вперед, в то время как имеющая форму луковицы задняя четвертушка с силой изогнулась, добавляя энергии. Те призраки, которые только что устроились поблизости, были поглощены по мере того, как громадная тварь двигалась по пещере. Их дикие мучительные крики угасали по мере того, как из них извлекали жизненную энергию. Другие приведения и Дариат могли ясно слышать их, в то время как люди воспринимали их страдания как глубокую волну вызывающей холод тревоги. Для успокоения Толтон опустил взгляд на торпедометатель – только для того, чтобы обнаружить, как сильно трясутся у него руки.

– Мы обнаружены! – резко выкрикнула Эренц.

Оргатэ ворвались в пещеру, перед ними летел град мелких камешков и поток ярких пульсирующих насмерть перепуганных призраков. Впереди, прямо на коралловом полу, было расстелено три ряда неопрятных постелей, дом для более чем трех сотен находящихся в состоянии ступора пациентов, уже потревоженных призраками. Они сделали все, что было в их силах, чтобы отступить назад, ковыляя или отползая, цепляясь за стены; некоторым сестрам удалось оттащить своих подопечных к проходам. Оргатэ жадно ринулись вперед, превращая пещеру в место схватки бьющихся в истерике тел и беспощадно-стремительных придатков.

Эренц и ее родные пытались прорваться и окружить Оргатэ. Нужно было завоевывать каждый метр пространства, расталкивая локтями толпу приведенных в ужас людей. Под ногами путались одеяла, пластиковые коробки, замороженные куски плоти, и все это делало каждый шаг предательски опасным. Невозможно было как следует захватить врага в клещи, лучшее, на что они могли надеяться, – это самим расположиться возле проходов между пещерами, чтобы Оргатэ не смогли скрыться там.

Когда обороняющиеся прикрыли пять из семи возможных проходов, они открыли огонь. Съежившийся от страха Толтон видел, как вспышки ослепительного света пульсируют в воздухе и как их поглощают расплывчатые формы Оргатэ; поэт решил, что это сигнал открывать огонь. Он оттолкнул нескольких пожилых ослабевших людей и поднял свой торпедометатель. На него настолько подействовало зрелище паники и разрушения в пещере, что поэт едва ли прицеливался. Он нажал на затвор и тупо следил, как зажигательные снаряды ударили по темной массе.

Метатели огня открыли стрельбу, сопровождающуюся пронзительным воем, добавляя свои специфические огни к этой стремительной атаке. Восемь рядов ярких желтых полос света пролетали над головами съежившейся толпы, чтобы полностью расцвести на теле Оргатэ. Эта тварь двигалась резкими толчками, как безумная, по ней отовсюду наносили удары огнем. Составлявшая часть ее жидкость яростно кипела, посылая клубы удушливого тумана, чтобы пропитать им всю осажденную пещеру.

Толтон приложил руку ко рту, он чувствовал резкую боль в глазах. Пар был холоднее льда, он конденсировался на коже Толтона и на его одежде, образуя гладкую скользкую поверхность. Ему трудно было удержаться на ногах, когда под ними образовывалась такая же пленка. Люди вокруг него падали. Теперь Толтону не удавалось прицеливаться со всей точностью. Отдача от каждого выстрела заставляла его скользить назад. Во всяком случае, он не мог быть абсолютно уверен, где находилось теперь это создание. Туман сильно флюоресцировал, пущенные заряды огня, проходя насквозь, иссушали его, окутывая всю пещеру дымкой.

Перестав видеть какую бы то ни было цель, Толтон перестал стрелять. Везде были люди, они кричали и плакали, скользя вокруг, шум их голосов смешивался с ревом огнеметов, создавая полный звуковой бедлам. Каждый сделанный наугад выстрел мог поразить кого-то. Толтон опустился на четвереньки и попытался нащупать стену пещеры, какой-то выход.

Эренц и остальные продолжали стрелять. Восприятие пещеры личностью при помощи ее чувствительных клеток было менее чем совершенным, но она могла продолжать извещать их хотя бы о приблизительном местонахождении Оргатэ. Женщина постоянно перемещалась, так, чтобы огонь не переставал играть на боках чудовища. При вздымающемся тумане, передвигающихся бегом человеческих фигурах и при том, что ее цель постоянно двигалась, Эренц испытывала немало затруднений, продолжая стрелять. Но ее действия были оправданными, и это было важнее всего, это помогало не думать о том, кого поразит неверно направленный выстрел.

Дариат наконец осознал, что потерпевший поражение Оргатэ полетел назад, из пещеры в обиталище. Он передал информацию своим родным и личности, показав им, что призрачная дымка тумана проскользнула мимо. Огнеметы замолкли.

Когда отвратительно липкий туман опустился, чтобы свернуться над головами людей и над кораллами, обнаружился пол, устланный телами. Те, кто не были слишком тяжело обожжены или избежали соприкосновения с щупальцами Оргатэ, молча извивались под отвратительной скользкой пленкой. Около трети оставались неподвижными; невозможно было определить, были ли они слишком выбиты из сил или ранены так, что не могли прийти в себя.

Эренц и ее команда расхаживали посреди этого поля резни и горя, как будто ничего этого вовсе не существовало, громко приветствуя друг друга по мере того, как они сходились у одного из боковых проходов. Среди них был доктор Патан, он стирал с лица жидкое клейкое вещество и улыбался с такой же жизнерадостностью, как и остальные, проверяя свой огнемет.

Толтон внимательно следил за ними, когда они спешили скрыться в проходе, полностью безучастные к страданиям внутри пещеры. Личность известила их о другом посетителе, устраивающем адский бедлам в соседней пещере, и им не терпелось продолжить борьбу. Нет, сильнее всего в этом континууме не энтропия, думал Толтон, а бесчеловечность.

Через некоторое время он сдвинулся с места, хотя еще не знал, что делать дальше. Дариат подошел и встал рядом с ним, и они разглядывали пещеру с ее трупами, с ее ранеными и с ее призраками. И двинулись вместе предложить то утешение, какое было в их власти.

Маска гладко отошла от лица Джека Макговерна. Он моргнул, реагируя на мягкий свет, проходивший через высокое окно складского помещения. Лишенная аппарата, его незащищенная кожа испытывала особое ощущение, что-то среднее между онемелостью и воспаленностью. Что он больше всего хотел сделать, так это потрогать ее руками, провести кончиками пальцев по щекам и подбородку, проверить, что с ним сделали. Но он все еще был связан клейкой лентой и цепью.

– Неплохо! – оценила Кортни.

Она любовно хлопнула Грету по руке. Женщину передернуло, мышцы ее шеи и рук дрогнули.

– Даже глаза такого цвета, как надо.

– Покажите ему, – распорядился Квинн.

Хихикая, Кортни наклонилась и протянула Джеку небольшое зеркальце. Он уставился на изображение. Это было самое последнее, чего он ожидал: его наградили внешностью Квинна. Он нахмурился, задавая молчаливый вопрос.

– Увидишь, – сказал Квинн. – Подготовьте его.

Единственное движение – и цепь упала с лодыжек Джека.

Снять ленту оказалось не так просто. Билли-Джо достал зловещий на вид боевой нож и начал перепиливать.

Прилив крови причинил боль, отдаваясь в ногах и руках Джека, когда удалили ленту. Он не мог стоять на ногах. Кортни и Билли-Джо должны были с двух сторон волочить его. Первая остановка была сделана в ванной. Его сунули под душ и полностью отвернули кран. Хлынула холодная вода. Штаны покрылись темными пятнами. Ему ни разу не позволили воспользоваться туалетом.

– Снимай шмотки, – приказал Квинн. Он швырнул Джеку брусок мыла, который шлепнулся на треснувший кафель. – Отмывайся как следует. Нужно избавиться от этой вонищи.

Они все стояли вокруг, наблюдая, как он не спеша расстегнул рубашку и брюки. К его конечностям медленно возвращалась способность чувствовать и двигаться. Трудно было взять тюбик геля, понадобившийся ему. Стоять оказалось тоже крайне болезненно: казалось, что сухожилия порвутся, когда Джек выпрямлял колени. Но именно Квинн велел ему стоять, и он не осмеливался ослушаться.

Квинн щелкнул пальцами, и Джека живо вытерли. Кортни вручила ему черное одеяние. Покрой был такой же, как и у Квинна, широкие рукава и скрывающий лицо капюшон.

Кортни и Билли-Джо осмотрели их обоих, когда они стояли рядом. Рост был почти одинаковый, в пределах трех сантиметров. Небольшую разницу в весе скрывала одежда.

– У Божьего Брата от смеха задница отвалится, – сказал Билли-Джо. – Вот черт, вы двое будто близнецы.

– Сойдет, – решил Квинн. – Какие-нибудь новые сведения о ее позиции?

– Никаких, приятель, – Билли-Джо вдруг посерьезнел. – Эти пижоны из группы Ламбета клянутся в этом. Для них такое чертово событие – визит в город Великого волхва, особенно теперь. Все теперь болтают, что это Его время. Но она все остается запертой в своей башне, не хочет оттуда уходить, не хочет никого видеть, даже лондонского Великого волхва. И она настоящий гвоздь в заднице, так все говорят. Кто бы это еще был?

– Ты хорошо поработал, Билли-Джо, – одобрил Квинн. – Я этого не забуду, и Он тоже. Когда я призову Ночь на этот город, я дам тебе устроиться в образцовом агентстве. Ты сможешь содержать гарем самых лучших девчонок.

– Вот здорово! – Билли-Джо ударил кулаком по воздуху. – Дорогие шлюхи, Квинн. Я хотел бы для себя несколько дорогих шлюх, и чтобы они все одевались в дорогие шелка и прочие роскошные материи. Они всегда носят это ради себя самих, даже и не смотрят на таких, как я. Но я собираюсь им показать, что значит трахаться с настоящим мужчиной.

Квинн захохотал.

– Ну и сволочь, ты совсем не меняешься! – Он бросил еще один взгляд на Джека и удовлетворенно кивнул. Этот человек стал до ужаса похож на него. – Давай, делай это, – сказал он Кортни.

Она опустила капюшон Джека и приставила медицинский прибор для вспрыскиваний к его шее.

– Просто чтобы ты был спокоен, – объяснил Квинн. – До сих пор тебе это удавалось, мне бы не хотелось, чтобы теперь ты все испортил.

Джек не знал, что это за вещество, но оно тепло зажужжало у него в ушах. Страх перед тем, что сейчас с ним произойдет, как бы уплыл на парусах. Просто спокойно стоять и любоваться, как блестящие капельки образуют струйки душа, было изысканным развлечением. Их падение было великим путешествием.

– Поди сюда, – велел Квинн.

Джеку показалось, что голос слишком громкий. Но больше ему ничего не оставалось делать, так что он медленно подошел туда, где стоял Квинн. И тогда его кожа стала холодной, как будто бы зимний ветер продул его насквозь через одежду. Комната начала меняться, грязновато-коричневый цвет стал таять. Стены и пол сделались просто плоскостями густой тени. Билли-Джо, Кортни и Грета были неподвижными статуями с переливчатыми поверхностями. Стали видны другие люди, все вокруг них было четким, их черты, одежда (странно, старинная), волосы. Но им не хватало красок почти до степени прозрачности. И все они были такими печальными, с траурными лицами и испуганными глазами.

– Не обращай на них внимания, – услышал он голос Квинна. – Банда говнюков.

В отличие от остальных, Квинн весь так и вибрировал жизнью и силой.

– Да.

Квинн окинул его взглядом, потом пожал плечами.

– Да, ну что ж, наверное, мы разговариваем не на самом деле. В конце концов, ты здесь не совсем живой.

Джек обдумал это. Его мысли стали не такими медлительными.

– Что вы имеете в виду? – Он осознал, что не слышит больше биения собственного сердца. И губы у него не двигались, когда он говорил.

– Вот черт. – Раздражение Квинна проявилось в волне теплоты, отходящей от его светящегося тела. – Гипноз здесь тоже не действует. Следовало это предвидеть. Ладно, поступим проще. Делай так, как я говорю, не то я тебя действительно сильно поколочу, а в этом мире ты и в самом деле получишь сильные повреждения. Понятно?

Они начали скользить по комнате. Джек не понимал, каким образом его ноги совсем не двигались. Стена приблизилась к нему и прошла мимо, что вызвало жгучее ощущение и заставило его мысли рассеиваться.

– Будет хуже, – предупредил Квинн. – Прохождение сквозь плотную материю болезненно. Не обращай внимания, просто иди и наслаждайся видом.

И они начали набирать скорость.

Беннет надоели аколиты. Даже наблюдать, как они трахаются друг с другом, было утомительно. И так обыкновенно. Она не переставала думать о тех усовершенствованиях и изменениях, которые она могла бы сделать с их ударяющимися друг о друга телами, чтобы сдобрить секс более острыми ощущениями и сделать это занятие по возможности более интересным. Определенно были качества, которыми она могла бы наделить этого мальчика, чтобы сделать его более безжалостным и в постели, и в жизни; первая арена была бы тренировочной ареной для второй. Критически поразмышляв на эту тему, она пришла к заключению, что девушки, вероятно, обе выиграли бы от толики коварства.

Не то чтобы тут что-то имело значение. Беннет была в некотором роде фаталистом, как и остальное население этой планеты. С прекращением движения вакуумных поездов в каждом городе-куполе значительно увеличились число случаев невыхода на работу и мелкая преступность. После первоначального волнения и по размышлении власти решили, что подобные действия не являются предшественниками всеобщей одержимости. В основном эту новость тяжело воспринимал народ. Возникшая апатия стала править со всей неуловимой силой доминирующего звездного знака.

Беннет натянула одежду и вышла из спальни хозяина пентхауза, даже не оглянувшись, когда раздался новый взрыв стонов от сплетенных у нее за спиной на матрасе тел. Она пошла в бар салона и налила себе должную меру виски «Корона». Четыре дня полного безделья, царящего в этом жилище, уменьшили содержимое бутылки до уровня последних двух сантиметров.

Беннет устроилась в одном из жутких кожаных кресел и вызвала комнатный процессор. Занавески, украшенные кисточками, закрывали стеклянную стену и не давали видеть ночной город. Голографический экран над громадной каминной решеткой с цветным освещением передавал новости местной станции.

Еще два нью-йоркских купола уступили одержимым. Репортеры давали изображение с выгодных точек мегабашни, распространяя слабое красноватое свечение. Полиция в Париже утверждала, что они захватили еще девятнадцать одержимых и бросили их в камеры ноль-тау. Проводились интервью с полубессознательными бывшими одержателями; один из них претендовал на то, что был захвачен Наполеоном; другая говорила, что ее использовала Ева Перон. Из Бомбея скупое официальное заявление уверяло резидентов, что все местные беспорядки находятся под контролем.

Несколько раз передачи прерывались утренним обращением президента, уверяющего, что не произошло никаких новых инцидентов с подозреваемыми одержимыми. Он заявил, что его решение закрыть движение вакуумных поездов полностью оправдалось. Местные правоохранительные органы успешно держали одержимых под арестом в тех печальных случаях, когда те ухитрялись устроиться в городах. Он призывал весь народ молиться за Нью-Йорк.

Беннет пригубила еще «Короны», наслаждаясь редким удовольствием, когда ощущение алкоголя проникало во все ее жилки.

– Значит, никакого упоминания о Лондоне.

– Совсем никакого,– подтвердила Западная Европа. – Я даже их и не запрещаю. Он все это время ужасно сдержан.

– Если он здесь.

– Он здесь.

– Вы так быстро прекратили движение вакуумных поездов.

– Я этого не делала.

– Правда?

Беннет так и вскинулась. Любая информация, какую она могла получить от Би-7, всегде восхищала ее. За все те годы, что она на них работала, она знала так мало о том, как они действовали.

– Кто же это сделал?

По звену связи прошла вспышка досады.

– Один коллега-идиот запаниковал. Жаль, что мы не все сосредоточились на этой проблеме.

– Сколько же их?

– Ни одного. Старые привычки умирают тяжело, а привычка к секретности в моем случае поистине очень стара. Вы с вашей навязчивой идеей обусловленного психологией поведения должны это оценить.

– Продолжайте. Вы должны быть снисходительны ко мне. Я ведь даже пукнуть не могу без вашего согласия. А я скоро превращусь в пар.

– Погладить по головке верную старую служанку?

– Как хотите, так и называйте.

– Очень хорошо, я полагаю, у меня есть некоторые небольшие обязательства. Вы вели себя восхитительно. Я открою один свой аспект при условии, что вы не станете больше мне надоедать.

– Договорились.

– Привычка. Она сформировалась за шестьсот лет.

– Ну и ну! Так вам шестьсот лет?

– Если точно – шестьсот пятьдесят два.

– Да какого же черта, кто же вы?

– Не забывайте – мы договорились.

– Ксенок, да?

По линии связи прозвучал сдавленный смешок.

– Я вполне человеческое существо, благодарю вас. А теперь – прекратите задавать вопросы.

-Шестьсот лет, – в ужасе прошептала Беннет.

Это было потрясающее открытие. Если это правда. Но у инспектора не было причин лгать.

– Так вы постоянно погружаетесь в ноль-тау; остаетесь там пятьдесят лет, и каждое столетие года на два выходите. Я слыхала, что люди так делают.

– Бог мой, как я разочарована. Это, должно быть, из-за того количества виски, которое вы поглотили, оно затуманивает вам мозги. Я не считаю себя такой уж земной. Ноль-тау, в самом деле.

– А что же тогда?

– Догадайтесь сами. Вы должны быть мне благодарны. Я вам дала нечто, что будет сохранять ваш мозг работоспособным до последних ваших дней. Вы начали становиться нездоровой и замкнутой. Теперь, когда все ваши файлы заняты и заполнены, вы нуждаетесь в свежей пище для мозга.

– Что же будет с моими файлами? Вы их опубликуете, да?

– Ах, сладкое тщеславие. Оно погубило куда более великих эгоманьяков, чем вы.

– Разве не опубликуете?– переспросила она, раздосадованная.

– Они пригодятся для архива моего народа.

– Вашего народа? Да что ему до…

Топографический экран дрогнул; известие из Эдмонтона, корреспондент крутился вокруг энергетического предприятия, охваченного саботажем.

– Вы это видели?

– AI улавливает микроколебания в электрических сетях пентхауза. Он там.

Взволнованный голос Западной Европы прервался щелчком на линии связи, как будто бы кто-то хлопнул ей по мозгам.

– Черт! – Беннет одним быстрым глотком покончила с виски. И ничего, что я могу сделать. Эта фраза застряла у нее в голове, все повторяясь и повторяясь. Теперь, когда этот момент обрушился на нее, в ней поднималось горькое негодование. Беннет с трудом поднялась на ноги. Квинн вовсе не собирался видеть ее унизительное поражение. И он слишком хорошо мог сейчас понять, что она является главной силой, призванной перехитрить его.

Беннет во всю мощь зажгла огни и повернула круг, позволяющий видеть пентхауз. Медленно, с насмешливой улыбкой она спросила:

– Ты где, Квинн?

Похоже было, что к жизни пробуждается какая-то плохо сфокусированная проекция аудиовидения. Какая-то темная колеблющаяся тень у двери спальни, загораживая двигающихся аколитов. Сначала тень была прозрачной, но быстро загустела. Верхние огни замигали, изображение на голоэкране сконцентрировалось в загрязненную радугу. Нейросеть Беннет раскололась.

Квинн Декстер стоял на мраморном полу, одетый в свое черное одеяние. Полностью материализовавшись, он смотрел на нее.

– Ах ты сучья кровь!

Его победоносный возглас зазвенел в черепе у Беннет. Целую секунду она смотрела на свое прекрасное создание, разглядывая каждую черту лица, вспоминая о злой мощи, заключенной под этой гладкой бледной кожей. Он возвращал ей ее взгляд. Скорее отражал, его глаза оставались неподвижными. Что-то не то. Не то! НЕ ТО.

– Погодите, это же не…

Выстрелила лазерная пушка. За целые километры над Беннет луч проник в хрустальный купол города. Он ударил в верхушку башни Пасторских Высот, преобразуя твердую углеродную структуру и сомнительный декор в поток ионов. Вспышка почти затвердевшего голубого света вырвалась из разрушенной вершины небоскреба.

Квинн легко проплыл через самый центр взрыва, заинтересованный уровнем силы, вырвавшейся в физическую вселенную снаружи. Он удивлялся, что за оружие применили, как только нашли его. Только платформа СО могла вызвать такое дикое зрелище.

Он наблюдал, как душа Беннет отделилась от распавшегося на атомы тела. Она в ярости взвыла, когда осознала его присутствие; присутствие его самого. Безутешная душа Джека Макговерна уже отправилась в потусторонье.

– Славная попытка, – насмешливо произнес Квинн. – Так что вы собираетесь показать на бис?

Он расширил пределы своего восприятия, следя, как она уменьшается, уходя в даль, смакуя свой гнев и бесполезную ярость. И кроме того… Где-то там, слабо подрагивая на дальнем краю сознания, звучал беспорядочный хор. Резонирующий от горя и ужасной боли. Где-то далеко-далеко.

Это было интересно.