Текст книги "Большая игра"

Фактически все еще находясь в состоянии войны с турками, Николай опасался неосторожным решением подтолкнуть непредсказуемых и темпераментных персов к каким-то необдуманным действиям, причем меньшим из зол виделось их объединение против России с турками. Вообще, когда в Тегеране началась сумятица, многие в Санкт-Петербурге заподозрили, что за нападением на миссию стоят агенты турецкого султана. Тот пребывал в крайне затруднительном положении, и потому целью таких агентов могло быть возобновление войны русских с персами, чтобы дать частичную передышку турецким войскам. Ведь в результате недавнего перемирия силы Паскевича сумели окончательно выбить турок с Кавказа и вторглись в саму Турцию. Впрочем, ходило и иное мнение: мол, за убийство Грибоедова несут ответственность англичане, пусть номинально они считаются союзниками русских. Эта версия до сих пор популярна среди современных советских историков.

Действия русских на Кавказе вызывали известное беспокойство в Лондоне, а вторжение Паскевича в Турцию и вовсе заставило предположить, что конечной целью Николая являются Константинополь и турецкие проливы. К лету 1829 года в руках Паскевича оказался город Эрзерум с крупным гарнизоном, в результате открылась дорога к столице султана с востока. В то же самое время в европейских землях султана русские войска с боями продвигались на юг к Константинополю по территориям, где ныне располагаются Румыния и Болгария. Через два месяца после падения Эрзерума наступающие русские овладели Эдирне в европейской Турции. А спустя всего несколько дней русские кавалерийские отряды оказались в сорока милях от столицы. Учитывая, что генералы давили на Санкт-Петербург, требуя дать им закончить войну общей победой, крах древней Османской империи казался неизбежным. Все происходило именно так, как двенадцать лет назад предупреждал сэр Роберт Уилсон.

Теперь, когда Константинополь готов был практически упасть в руки Николая, царь наверняка испытывал острейшее желание объявить о наступлении. Однако умудренные советники в Санкт-Петербурге и в других европейских столицах призывали к осторожности. Если русские атакуют Константинополь, предупреждали находившиеся там иностранные послы, последует кровавая расправа над живущим в городе христианским меньшинством – над теми самыми людьми, чьи интересы взялся защищать Николай. Геополитические последствия такого исхода могут оказаться чрезвычайно серьезными. Если Османская империя рухнет, а Россия оккупирует Константинополь и завладеет проливами, то между ведущими европейскими державами, включая Великобританию, Францию и Австрию, может возникнуть распря из-за остатков империи. Как следствие, может разгореться общеевропейская война; к тому же при наличии у Великобритании и Франции базирующихся в восточном Средиземноморье мощных флотов южный фланг России будет находиться под постоянной угрозой. Гораздо безопаснее оставить в покое обветшавшую империю султана, но заставить его дорого заплатить.

Поэтому, к неудовольствию Паскевича и других русских военачальников, война быстро подошла к концу. В результате удалось избежать конфронтации между ведущими державами, хотя Великобритания и Франция уже собирались направить в проливы свои флоты, чтобы предотвратить переход этого важнейшего морского пути в руки русских. За несколько дней были согласованы основные условия капитуляции Турции, и 14 сентября 1829 года в Эдирне – или Адрианополе, как город тогда назывался, – был подписан мирный договор. Согласно его условиям, русским гарантировался свободный проход торговых судов через проливы; также они добились права иметь незамерзающий порт на Средиземном море; правда, о военных кораблях ничего сказано не было. Российские купцы теперь могли свободно торговать по всей Османской империи. Дополнительно султан обязался отказаться от всех притязаний на Грузию и на свои бывшие владения на Южном Кавказе, включая два важных порта на Черном море. В ответ русские возвращали города Эрзерум и Карс и большую часть территорий, захваченных в европейской Турции.

Хотя кризис был успешно разрешен, правительство Великобритании во главе с герцогом Веллингтоном продолжало беспокоиться. Русские не просто поочередно и стремительно разгромили две главные азиатские державы, Персию и Турцию, значительно усилив таким образом свое присутствие на Кавказе, но и опасно близко подошли к тому, чтобы захватить Константинополь, ключ к господству на Ближнем Востоке и контролю над кратчайшими путями в Индию. Русские генералы всерьез заговорили о предстоящей войне с Великобританией, а блестящий Паскевич, как рассказывали, даже позволял себе открыто, хотя и несколько туманно, о ней рассуждать. Барометр русско-британских отношений начал падать. Неужели, спрашивали люди, история о завещании Петра Первого, на смертном одре изложившего своим наследникам заповеди о стремлении к мировому господству, может все-таки оказаться правдой?

* * *

Одним из тех, кто давно в этом не сомневался, был полковник Джордж де Лейси Эванс, выдающийся воин, ставший, подобно сэру Роберту Уилсону, заядлым полемистом и памфлетистом. Ранее он опубликовал достаточно противоречивую книгу под названием «Замыслы России», в которой утверждал, что Санкт-Петербург точит зубы на Индию и прочие британские владения. Книга появилась в 1828 году, когда для таких подозрений было слишком мало оснований. Зато сразу же после победы России над Турцией Эванс выпустил следующее сочинение – «Об осуществимости вторжения в Британскую Индию». Первая его книга вызвала много неприязненных отзывов, но вторая, в связи с ее злободневностью, встретила гораздо более благожелательный прием, особенно в высших правящих кругах.

Цитируя (зачастую крайне избирательно) свидетельства и мнения английских и русских путешественников, в том числе Поттинджера, Киннейра, Муравьева и Муркрофта, Эванс старался доказать возможность удара по Индии. Полковник был уверен, что непосредственной целью Санкт-Петербурга являются не завоевание и оккупация Индии, а попытка дестабилизировать британское правление. Если директора Ост-Индской компании и боялись чего-то больше банкротства, то их пугали проблемы с местным населением, значительно превосходившим англичан по численности. Далее Эванс исследовал возможные пути наступления. Персия теперь была чуть ли не в кармане у русского царя, но Эванс допускал, что русская армия вряд ли выберет для нападения такой маршрут. В этом случае ее фланги и коммуникации окажутся уязвимыми перед атакой британских войск, которые могут высадиться в Персидском заливе. Куда более логичным он считал выдвижение русских по маршруту, который одиннадцать лет назад рассматривал Киннейр. Опираясь на ряд русских источников, Эванс утверждал, что Санкт-Петербург может двинуть с восточного побережья Каспийского моря на Хиву тридцатитысячную армию. Оттуда она поднимется по Оксу до Балха и сможет выступить через Кабул к Хайберскому перевалу.

Приводя в изобилии убедительные подробности, Эванс сумел показать, что операция достаточно проста в осуществлении – особенно для тех, кто, подобно ему, не знал географии тех мест. Действительно, за пределами России не было никого, знакомого с этими областями по собственному опыту. Тем не менее пересечение пустыни Каракум для захвата Хивы мыслилось Эвансу не такой уж неразрешимой задачей, и он указывал, что британская и французская армии ранее успешно пересекали безводные пустыни в Египте и Сирии. Что касается перевозки армии вторжения вверх по Оксу, то, по мнению полковника, на Аральском море имелось «множество больших рыбацких лодок местных жителей», которые годились для этих целей. Также Эванс советовал тщательно обследовать важные перевалы Гиндукуша, лежащие на пути агрессора с севера к Хайберскому перевалу, и разместить «известного рода агентов» в Бухаре, дабы те смогли заблаговременно предупредить о продвижении русских. В завершение он настаивал на размещении постоянных политических представителей в Кабуле и Пешаваре, где, по его словам, пользы от них будет больше, чем в Тегеране.

Несмотря на недостатки, которые не бросались в глаза и которые стали проявляться лишь со временем, книга произвела глубокое впечатление на политиков Лондона и Калькутты и стала настоящей библией для целого поколения участников Большой игры. Даже если в ней не было ничего нового по сравнению с идеями, которые высказывали Уилсон, Киннейр и Муркрофт, последние агрессивные действия России придавали тексту силу и убедительность, чего недоставало ранним предупреждениям. Переполох усугубился благодаря тревожным сообщениям из Санкт-Петербурга (случайно совпавшим с публикацией книги осенью 1829 года), что в Россию – засвидетельствовать почтение царю Николаю – прибыли афганский шах и посол Ранджита Сингха, которого англичане считали своим другом.

Одной из влиятельных политических фигур, подпавших под доводы Эванса, был член кабинета герцога Веллингтона лорд Элленборо, только что возглавивший Управляющий совет по Индии. И без того напуганный намерениями русских на Ближнем Востоке, Элленборо нашел книгу пугающей, но убедительной и немедленно разослал ее экземпляры представителю компании в Тегеране сэру Джону Киннейру (к тому времени тот успел получить рыцарский титул) и сэру Джону Малкольму, бывшему начальнику Киннейра, ныне губернатору Бомбея. Он записал в своем дневнике: «Я не сомневался в том, что нам придется сражаться с русскими на Инде». Восемь недель спустя добавилась новая запись: «Опасаюсь оккупации Хивы, которая может пройти незамеченной нами, а всего через три-четыре месяца после выхода из Хивы враг может оказаться в Кабуле. Я убежден, что в этой кампании мы можем победить. Нужно одержать победу до того, как враг достигнет Инда. Если 20 000 русских подойдут к Инду, схватка будет тяжелой». Недавним союзникам Великобритании против Наполеона доверия уже не было, и на сей раз против русских оказалась уже официальная точка зрения.

«Ястреб» по натуре, Элленборо активно поддерживал идею предъявить Санкт-Петербургу ультиматум: любое новое вторжение в Персию будет рассматриваться как враждебный акт. Это предложение было отвергнуто его коллегами по кабинету министров, которые утверждали, что, не располагая возможностью начать войну, они не видят способа подкрепить подобный ультиматум силой. Знаток Индии герцог Веллингтон[59]59
  Веллингтон служил в Индии с 1797 по 1805 г.


[Закрыть] считал, что русскую армию, наступающую на Индию через Афганистан или через Персию, можно разбить задолго до того, как она достигнет Инда. Но его беспокоило возбуждающее воздействие на местное население известий о приближении «освободительной» армии. По этой причине жизненно важным представлялось разбить захватчика быстро и как можно дальше от индийских границ. Однако это условие требовало наличия подробных карт с путями подхода. Запросы, сделанные Элленборо, позволили выяснить, что существующие карты крайне неточны и основываются большей частью на слухах. Никаких официальных попыток стереть белые пятна за границами Индии с тех пор, как двадцать лет назад этим занимались Кристи и Поттинджер, больше не предпринималось.

Элленборо взялся наверстать упущенное. Из всех возможных источников он собирал военные, политические, топографические и коммерческие разведывательные сведения относительно окружающих Индию стран. Использовались любые данные – от размеров русского флота на Каспийском море до объемов торговли русских с ханствами мусульманской Центральной Азии. Лорд хотел знать маршруты русских караванов, их величину и частоту отправления. Он просеивал все, что было известно о Хиве, Бухаре, Коканде и Кашгаре и о способности местных противостоять нападению русских. Будь Муркрофт жив, он наверняка ответил бы на многие вопросы. А так чуть ли не единственный источник разведывательной информации из тех краев находился в Санкт-Петербурге. Аккредитованный посол Великобритании в России лорд Хейтсбери заручился услугами шпиона, который делал для него копии сверхсекретных документов. Эти документы, как сообщал он в Лондон, показывали, что Россия с военной и экономической точки зрения не в состоянии предпринять поход на Индию. Однако Элленборо именовал посла русофилом из-за его известных симпатий к русским, и потому донесения Хейтсбери воспринимались в Лондоне с немалым скептицизмом.

Элленборо решительно требовал сведений из первых рук, где это было возможно, через собственных доверенных людей. Русские стремились к тому же самому посредством своих миссий в Хиве и Бухаре. Действия одиночек, как убедился Муркрофт, приводили к обескураживающим результатам. Теперь же благодаря Элленборо все должно было измениться. Множество молодых офицеров Индийской армии, политических советников, исследователей и топографов пересекало во всех направлениях обширные пространства Центральной Азии. Они наносили на карты перевалы и пустыни, прослеживали реки вплоть до истоков, отмечали стратегически важные участки, выясняли, какие дороги пригодны для передвижения артиллерии, изучали языки и обычаи племен и старались завоевать доверие и дружбу местных правителей. Они не оставляли без внимания ни политические донесения, ни сплетни и слухи из разных племен – какой вождь и с кем собирается воевать, кто плетет заговоры с целью свергнуть кого-то, и кого именно. А прежде всего они искали малейшие признаки русского вторжения в обширную безлюдную область, лежащую между двумя соперничающими империями. Добытые сведения незамедлительно передавались начальству, которое передавало их далее по цепочке управления.

Большая игра начиналась всерьез.

Часть вторая. Миттельшпиль

 
Солдат в две тысячи казне
Английских фунтов обойдется.
Джезайль в афганской стороне
За десять рупий продается.
Один дешевый «трах-бабах», —
Солдат – убит, расходы – в прах!
 

Р. Киплинг, «Арифметика афганской границы» (перевод Е. Фельдмана)

Глава 10. Большая игра

14 января 1831 года бородатый и косматый мужчина в одежде местного жителя вышел из пустыни к отдаленной деревушке Тиббе на северо-западной границе Индии. Эта деревушка давно исчезла с карт, но в те времена там располагался пограничный пост, охранявший рубеж между Британской Индией и группой небольших самостоятельных западных княжеств, известных под общим названием Синд. Добравшись до безопасных земель компании и увидев патрулирующих границу сипаев[60]60
  Сипаи – наемные солдаты колониальной армии, тогда как подразделения гуркхов состояли из добровольцев.


[Закрыть] Индийской армии, странник облегченно вздохнул. Он скитался по здешним краям больше года, зачастую подвергался немалой опасности и не раз сомневался, сумеет ли вообще вернуться живым. Черты лица, загоревшего за многомесячное пребывание на солнце почти до черноты, выдавали в нем европейца.

Это и был переодетый британский офицер – лейтенант Артур Конолли из 6-го туземного полка легкой бенгальской кавалерии, первый из молодых сотрудников лорда Элленборо, направленных для военной и политической разведки безлюдных земель между Кавказом и Хайберским перевалом (по этим землям могла, как считалось, пройти русская армия). Смелый, находчивый и честолюбивый, Конолли олицетворял собой архетип участника Большой игры; к слову, именно он в письме другу достаточно удачно ввел в употребление это замечательное выражение. Он мог бы рассказать немало удивительного и полезного в качестве советов тем, кто шел по его пятам в дикие, непокорные области Центральной Азии, о чем лейтенант Конолли, которому не исполнилось еще и 24 лет, докладывал своим начальникам. Несмотря на невысокий чин и юный возраст, в те ранние годы англо-русского соперничества в Азии его мнение имело достаточный вес и оказало серьезное влияние на позицию руководства.

Конолли остался сиротой в 12 лет, когда за несколько дней скончались его родители. Из шестерых братьев трое, включая его самого, трагически погибли на службе Ост-Индской компании. Окончив школу в Регби, он по морю добрался до Индии, где в 16 лет поступил в полк корнетом. Его часто описывали как человека застенчивого и чрезмерно чувствительного, дальнейшая военная карьера показала, что он был наделен исключительной стойкостью и решительностью, не говоря уже о храбрости. На портретах он выглядит крепко сложенным мужчиной устрашающего вида. Вдобавок Конолли обладал качеством, которое во многом способствовало его карьере. Подобно многим другим офицерам того времени, он был глубоко религиозным человеком, а в ходе долгого морского путешествия в Индию много общался со знаменитым автором церковных гимнов и вновь назначенным епископом Калькутты Реджинальдом Хебером; это обстоятельство изрядно укрепило его в вере.

Как и большинство его сверстников, Конолли верил в цивилизующую миссию христианства и в обязанность приверженцев этой религии нести спасение другим людям – тем, кому не повезло остаться без крещения. Основанное на христианских принципах британское правление представлялось ему высшим благом, ниспосланным варварским народам. Даже правление русских – при условии, что те не станут приближаться к индийским границам, – виделось более предпочтительным, нежели власть мусульманских деспотов. Русские, по крайней мере, тоже были христианами. Посему Конолли поддерживал стремление Санкт-Петербурга освободить своих христианских подданных и людей других вероисповеданий от рабства в ханствах Центральной Азии. Именно такие убеждения вместе с жаждой приключений заставили его рисковать жизнью среди языческих – по мнению лейтенанта – племен в глубине страны.

Возвращаясь по суше в Индию после отпуска, Конолли осенью 1829 года выехал из Москвы на Кавказ. Великобритания и Россия по-прежнему считались союзниками, так что, пусть отношения между странами становились все более напряженными, в Тифлисе лейтенанта тепло приняли русские офицеры; ему даже выделили казаков для сопровождения через наиболее опасные участки пути до персидской границы. «Русские, – объяснял Конолли в дневнике, – не вполне могли пока свободно передвигаться по Кавказу, им приходилось проявлять бдительность и постоянно ожидать нападения со стороны черкесских сыновей тумана[61]61
  Поэтический образ, сопоставляющий черкесов с шотландским кланом Макгрегоров: объявленные вне закона, Макгрегоры многие годы промышляли угоном скота, разбоем и браконьерством, а в Шотландии название клана старались не упоминать и говорили о Макгрегорах иносказательно – как о «сыновьях тумана».


[Закрыть], пламенно их ненавидевших». Правда, он сильно недооценил черкесов, предсказывая, что русские без особых затруднений подчинят себе «этих жестоких горцев», особенно теперь, когда с Кавказа выдворили их турецких союзников. Ни он, ни принимавшие его в Тифлисе русские не предвидели ту жестокую священную войну[62]62
  Имеются в виду события на Кавказе в 1830–1850-х гг.


[Закрыть], от которой предстояло вскоре содрогнуться горному уголку царских владений.

Двигаясь на юг, Конолли наметанным взором подмечал порядки и устои русской армии, оценивал офицеров и солдат, их вооружение, выучку и моральную стойкость. Действительно, думалось ему, эти войска при необходимости способны дойти до Индии. К тому времени, когда он пересек Россию и добрался до северной Персии, у него уже сложилось совершенно конкретное впечатление. Изумляли стоицизм и закалка русских солдат, которые могли зимой спать на снегу без всяких палаток и легко преодолевали любые препятствия. Сам кавалерийский офицер, Конолли был поражен ловкостью драгун одного русского полка: те захватили вражескую крепость, подскакав столь стремительно, что в крепости попросту не успели закрыть ворота.

Под защитой русских Конолли не было нужды скрывать свою личность или прибегать к какой-то маскировке. Но вот дальнейшее движение требовало иного поведения, ибо до сих пор никакой британский офицер на подобное не отваживался. Он намеревался добраться до Хивы через громадную пустыню Каракум и выяснить, наряду с прочим, чем занимаются там русские. Теперь, когда его больше не сопровождали казаки и когда он проник в одну из опаснейших местностей планеты, маскировка становилась предельно насущной. Этому вопросу Конолли уделял очень большое внимание. Европеец может сколь угодно бегло изъясняться на местных наречиях, писал он позднее, однако среди азиатов белому человеку все же затруднительно избежать разоблачения. «Выговор, манера сидеть, ходить или скакать верхом… сильно отличаются от привычек азиатов». Чем больше европеец старается им подражать, тем сильнее привлекает к себе нежелательное внимание. Кроме того, разоблачение означало почти верную смерть, так как переодетого англичанина (как и русского) под чужой личиной, в тех краях сразу принимали за лазутчика, который разведывает путь для будущего наступления.

Конолли полагал, что для англичанина наилучшей маскировкой будет не выдавать себя за местного жителя, а представиться врачом, предпочтительно французом или итальянцем. «Такие порою там встречались, – писал он, – и не вызывали у местных недоверия». Врача, пусть даже иноверца, местные жители, изнуренные множеством болезней, неизменно встречали благожелательно. «Лишь немногие, – добавлял Конолли, – станут вас расспрашивать». Чем не веская причина для маскировки такого рода, избавлявшей от пристального внимания и надоедливых расспросов о поводах к скитаниям в этих загадочных местах? К тому же среди местных достаточно было начатков медицинских познаний, чтобы приобрести славу хакима, или врача. Самому Конолли выпало исцелить нескольких пациентов. «Простейшие лекарства, – писал он, – позволяли излечить большую часть недугов, а тому, кому врачебное искусство не помогало, всегда можно было сказать, что такова его нуссеб, судьба, и ничего тут не поделаешь».

Впрочем, если кому-то все же захочется путешествовать под видом местного жителя, Конолли советовал выдавать себя за бедняка. Как он убедился на собственном опыте, в беззаконных землях всегда присутствует угроза ограбления и вымогательства. Не имея ни лекарств, ни медицинских инструментов, чтобы притвориться врачом, он решил попробовать добраться до Хивы под видом купца, торгующего шелком, платками, мехами, перцем и другими товарами, и нанял проводника, слуг и верблюдов. Ему предстояло пройти 500 миль по пустыне на северо-восток от города Астрабад у южной оконечности Каспийского моря. Когда он отбывал, согласовав встречу по дороге с большим караваном, направляющимся в Хиву, его персидский приятель заметил: «Мне не нравятся те собаки, среди которых вы находитесь». Однако Конолли не принял предупреждений всерьез, предполагая, видимо, что сумеет справиться с предательством местных жителей.

Сначала, пока спешили нагнать основной караван, что обеспечило бы должную защиту при пересечении пустыни Каракум, все шло относительно неплохо. Было известно, что караваны и группы паломников исправно подвергаются набегам туркменских работорговцев. «Обыкновенно туркмены нападают на паломников в рассветных сумерках», – писал Конолли, то есть когда путники, еще полусонные после долгого ночного перехода, останавливались для совершения молитвы. Пожилых и тех, кто пытался сопротивляться, убивали на месте, а крепких и красивых брали в плен, чтобы продать на работорговых рынках разных ханств. Конолли прекрасно осознавал, какому риску себя подвергает, но Хива манила, и этот факт перевешивал все остальное.

Он и его отряд несколько дней шли без остановки и успели увериться в том, что нагоняют направлявшийся в Хиву большой караван, когда неожиданно грянула беда. Рано утром, когда стали разбивать лагерь, появились четыре всадника – столь отталкивающего облика, что Конолли немедленно потянулся за спрятанным оружием. Не обратив на него внимания, предводитель всадников обратился к местному жителю, которого англичанин нанял в качестве проводника. Он говорил, отмечал Конолли, «негромко и сурово», время от времени поглядывая на европейца «недружелюбно». Наконец он заговорил с самим Конолли (по-персидски) и поведал, что их послали защитить его от тех, кто собирается убить англичанина. Конолли понимал, что ему беззастенчиво лгут, но об истинных намерениях туркестанцев оставалось лишь догадываться. Было ясно, что в открытой схватке с этой четверкой у него слишком мало шансов, что его, по сути, взяли в плен, и надежда на встречу с большим караваном превратилась в несбыточную мечту.

Вскоре выяснилось, что этих четверых вождь соседнего племени послал задержать европейца, когда поползли слухи: мол, это русский агент на службе персидского шаха, прибывший разведать туркменские земли перед их захватом. Еще поговаривали, что он везет с собой немало золота для подкупа вождей отколовшихся племен. Конолли заверил захвативших его людей, что это глупость; дескать, он – купец из Индии, направляется в Хиву торговать, и никакого золота у него нет. Тщательно обыскав его вещи и не обнаружив ничего, кроме бронзовой астролябии (которую приняли за золотую), туркмены, похоже, растерялись и повели путников дальше – неведомо куда и с непонятной целью.

Конолли было предположил, что они ждут новых указаний от вождя, однако позднее выяснилось, что туркмены попросту не могли договориться между собой по поводу его участи. Выбор был простым – либо ограбить его и убить, либо продать в рабство. Побаиваясь богатых и влиятельных друзей чужака по ту сторону границы, в Персии, туземцы медлили и все не могли принять решение. Чтобы проверить возможную реакцию персов, они распустили слух, что Конолли погиб: если кары не последует, тогда его можно благополучно ограбить. К счастью для Конолли, известие о его пленении уже дошло до друзей, и те отправили своих людей на розыски. В конце концов, лишившись большей части имущества и почти всех денег, расстроенный тем, что не удалось добраться до Хивы, он вернулся в Астрабад – не в восторге от приключения, но благодарный судьбе за то, что остался в живых.

Хотя Конолли не удалось попасть в Хиву, он собрал множество ценных сведений о пустыне Каракум и окрестностях Каспия, почти неизвестных в Лондоне и Калькутте. Именно там пролегал один из основных маршрутов, которым вполне мог воспользоваться какой-либо агрессор. Заодно он выяснил, что русские, вопреки паническим слухам, еще не овладели восточным побережьем Каспийского моря, не говоря уже о Хиве. Полностью оправившись от выпавших на его долю суровых испытаний, Конолли решил двинуться в Мешхед, расположенный в 300 милях к востоку, у границы Персии с Афганистаном. Оттуда он надеялся проникнуть в Афганистан и достичь стратегически важного города Герат, где со времен нелегального проникновения Кристи двадцать лет назад не бывал ни один британский офицер. Многие считали этот город идеальным отправным пунктом для армии вторжения, поскольку там эта армия без труда могла обеспечить себя продовольствием и иными припасами.

Конолли добрался до Герата в сентябре 1830 года; городские ворота он миновал, испытывая мрачные предчувствия, отчасти смягчавшиеся новизной впечатлений. В Герате в ту пору правил вызывавший всеобщий страх Камран-шах, один из наиболее безжалостных и жестоких правителей Центральной Азии. Англичанин провел в городе три недели, на сей раз выдавая себя за хакима-врача, тайно изучая и записывая все мало-мальски ценные сведения. Особенно его интересовали городские укрепления, а также возможность прокормить армию снедью из обширной плодородной долины, в которой располагался город. Как именно Конолли это сделал, не привлекая внимания тайной полиции Камрана, в записках не раскрывается. Следующий этап разведывательной миссии, долгое и рискованное путешествие длиной в 300 миль до Кандагара, привел его в кишевшую разбойниками местность, где, как предупреждали доброхоты, рабовладельцы отрезали своим пленникам уши, чтобы тем стыдно было вернуться домой (такими мерами предотвращали возможные побеги). Конолли повезло присоединиться к группе мусульманских паломников. Столь почтенные спутники, от которых он узнал немало полезного, обеспечивали хоть какую-то защиту от ограбления, угона в рабство или убийства.

Кандагара он достиг благополучно, несмотря на несколько опасных ситуаций по дороге, но там заболел и вскоре после прибытия слег в постель. Он настолько ослабел, что даже подумал было, будто умирает; однако некий доброжелательный паломник сумел вернуть ему здоровье. Едва здоровье пошло на поправку, как по городу распространился крайне опасный слух, что он – английский шпион, работающий на Камрана, в те годы воевавшего с Кандагаром. Не совсем здоровому Конолли пришлось спешно покидать город, где он провел всего девять дней. 22 ноября, теперь в сопровождении нескольких торговцев лошадьми, он прибыл в Кветту, что у подножия великого Боланского перевала. Этот южный двойник Хайберского перевала тоже мог стать воротами для вторжения агрессора в Индию. Две недели спустя, одолев перевал длиной восемьдесят миль, Конолли достиг берегов Инда. Наутро он переправился через реку на пароме. Его одиссея протяженностью в 4000 миль, от Москвы до Индии, была завершена.

Уже то обстоятельство, что ему удалось проделать весь этот путь и остаться в живых, было огромным достижением. Другим в этом смысле повезло куда меньше. Но Конолли сделал гораздо больше. Пройдя по тому самому пути, которым, как предполагалось, последует русская армия вторжения, он смог собрать сведения по многим вопросам, в ответах на которые нуждались лорд Элленборо и другие чиновники, ответственные за оборону Индии. Разумеется, наиболее точные и ценные военные и политические наблюдения предназначались для глаз начальства. Впрочем, для широкой публики Конолли выпустил книгу с историей своих приключений и скитаний. Под названием «Путешествие в северную Индию сухопутным путем из Великобритании через Россию, Персию и Афганистан» ее опубликовали три года спустя, в 1834 году. В обширном приложении подробно обсуждались возможности, которые открывались перед русскими генералами, планирующими вторжение в Индию, и оценивалась вероятность успеха.

Конолли утверждал, что имеется всего два возможных маршрута, которыми может воспользоваться русская армия, достаточно крупная, чтобы рассчитывать на успех вторжения. Первый маршрут – это захват Хивы, марш на Балх, преодоление Гиндукуша по стопам Александра Македонского и наступление на Кабул; оттуда предстояло идти через Джелалабад и Хайберский перевал на Пешавар и форсировать Инд возле Аттока. По мнению Конолли, на Хиву нападут скорее со стороны Оренбурга, нежели с восточного побережья Каспийского моря. Этот путь длиннее, зато лучше обеспечен водой, чем путь через Каракумы, а живущие вдоль него племена подчинить легче, чем опасных туркмен. Более того, добравшись до северного побережья Аральского моря, русские на лодках или плотах могут спуститься к устью реки Окс и двинуться дальше на Хиву. Захват Хивы и последующее вторжение в Индию выглядели чрезвычайно амбициозными затеями, воплощение которых могло подразумевать несколько последовательных военных кампаний, причем в совокупности все заняло бы от двух до трех лет.