Текст книги "Большая игра"

Бернс и его отряд с превеликим удовольствием остались бы в этом изумительном городе подольше, распивая чаи и болтая со своими афганскими друзьями, но их ждало путешествие в Бухару. После прощальной встречи с Достом Мухаммедом, затянувшейся далеко за полночь, они двинулись на север, в сторону перевалов Гиндукуша; дальше лежали Балх, Окс и, наконец, Бухара. Едва покинули земли Доста Мухаммеда, как начался самый опасный участок пути, и всем постоянно вспоминалась печальная участь, постигшая Муркрофта и двух его спутников всего семь лет назад. Когда достигли прежде великого, но уже обратившегося в руины города Балх, то решили обязательно найти могилы этих людей и выразить им дань уважения.

Первой, в нескольких милях от соседней деревни, отыскали могилу Джорджа Требека, который скончался последним из группы Муркрофта. На надгробии под тутовым деревом не было никакой надписи. «Похоронив двоих своих европейских товарищей по странствиям, – писал Бернс, – он постепенно слабел и после четырех месяцев страданий скончался в далекой стране, без друзей, без помощи, без утешения». Затем нашлись могилы Муркрофта и Гатри, похороненных рядом возле глинобитной стены за стенами Балха. Так как они были христианами, местные жители настояли, чтобы на их могилах не было надгробий. Ясной лунной ночью Бернс печально смотрел на могилу предшественника. Он, как и другие участники Большой игры, глубоко уважал Муркрофта. «Невозможно было при сем зрелище в глухой ночи избежать тоскливых размышлений, – писал он. – Вся экспедиция, похороненная в двенадцати милях друг от друга, навевала грустные мысли, но все же немного ободряла нас, следовавших той же дорогой и ведомых почти теми же побуждениями».

Но у отряда было слишком мало времени, чтобы предаваться столь мрачным размышлениям. Они благополучно достигли Окса, на берегах которого предстояло провести важные и скрытные исследования этой крупной реки, ибо уже давно существовали опасения, что однажды русские силы вторжения смогут подняться по ней от Аральского моря до Балха. В своей книге Бернс не вдается в подробности по поводу этих пяти дней на реке (зато щедро делится сведениями о поисках монет и прочих ценностей в развалинах древнего Балха). Только по секретным отчетам Бернса его шефам – иссохшие листы этих документов хранятся ныне в архивах лондонской Индийской библиотеки – можно оценить, сколь важную работу отряд проделал, изучая судоходство на реке, возможности добычи продовольствия и других припасов и иные стратегические сведения. Эта часть задачи была выполнена, после чего настал черед финальной стадии путешествия – страшный десятидневный переход через пустыню до Бухары. Отряд присоединился к большому и хорошо вооруженному каравану. Номинально путники находились в землях, подвластных бухарскому эмиру, но было понятно, что опасность угодить в руки туркменских работорговцев и окончить свои дни в кандалах на площади городского рынка вполне реальна. Впрочем, если не считать таинственной лихорадки, которой переболели Бернс и его спутники (что напомнило им о печальной судьбе их предшественников), эта часть пути обошлась без неприятностей.

В виду Бухары Бернс сочинил исполненное восточной лести письмо на имя куш-беги, или великого визиря. В письме он сообщал о своем желании лично обозреть легендарные неземные красоты священного города. Щедрое использование в письме таких эпитетов, как «Башня ислама» или «Драгоценный камень веры» (подразумевался визирь), явно доставило удовольствие адресату, поскольку посланец вскоре вернулся и сообщил, что путников приглашают посетить Бухару. 27 июня 1832 года не до конца оправившиеся после болезни Бернс и Джерард вместе с остальными наконец-то миновали главные городские ворота. Это случилось ровно через шесть месяцев после выхода из Дели. Позднее в тот же день Бернса вызвали к великому визирю во дворец эмира в знаменитом бухарском Арке – крепости, расположенной в двух милях от места, где поселили чужаков. Переодевшись в местное, Бернс отправился в Арк пешком, так как в священном городе всем, кроме мусульман, категорически запрещалось ездить верхом. Он был один, так как у Джерарда не хватало сил его сопровождать.

Беседа с куш-беги – иссохшим стариком с лукавыми глазками и длинной седой бородой – началась с расспросов и продолжалась два часа. Сначала визирь захотел узнать, что привело Бернса и его спутников в страну, лежащую так далеко от их собственной. Бернс объяснил, как обычно, что они возвращаются в Англию по суше и хотели бы воочию увидеть прославленные по всему Востоку красоты Бухары, чтобы потом рассказать о них на родине. «А чем вы занимаетесь?» – задал следующий вопрос визирь. Бернс помешкал, но все-таки признался, что он – офицер Индийской армии. Беспокоился он зря: это известие, похоже, ничуть не взволновало куш-беги. Судя по всему, куда больше его интересовали религиозные убеждения Бернса: сначала он пожелал узнать, верит ли тот в Бога, а потом уточнил, не поклоняется ли он идолам. Последнее предположение Бернс самым решительным образом отверг, после чего визирь предложил ему обнажить грудь, чтобы показать, что он не носит креста. Когда стало ясно, что креста на Бернсе нет, визирь одобрительно произнес: «Вы – люди Книги[64]64
  Тж. «люди Писания», то есть христиане или иудеи, которые почитают священные тексты.


[Закрыть]. Вы лучше русских». Затем он спросил, ел ли Бернс свинину. Бернс знал, что на этот вопрос следует отвечать с величайшей осторожностью. «Некоторые у нас ее едят, – не стал он отрицать, – но по большей части это еда бедняков». – «Какова же она на вкус?» – поинтересовался собеседник. К такому вопросу Бернс тоже был готов: «Я слышал, – ответил он, – что она похожа на говядину».

У Бернса неизменно получалось ладить с азиатами, и очень скоро он нашел общий язык с визирем, для которого англичанин оказался подлинным источником необычайно интересных сведений о далеком и сложном внешнем мире. Эта дружба стоила ему одного из двух компасов, но подарок предоставил ему и его спутникам возможность свободно передвигаться по городу и наблюдать за повседневной жизнью местных. Они увидели мрачный минарет, с которого сбрасывали преступников и те разбивались насмерть; посетили площадь перед Арком, где обезглавливали виновных огромным мечом. Бернс сходил на работорговый рынок и после этого записал в дневнике: «Там выставлены на продажу бедные и несчастные люди, их, будто скот, втиснули в тридцать или сорок стойл». Тем утром продавали всего шесть человек, и русских среди них не было. «Все чувства европейца, – добавлял Бернс, – восстают против сей отвратительной торговли», которую жители Бухары защищают на том основании, что с рабами якобы хорошо обращаются и что очень часто им здесь лучше, чем на родине.

Бернсу осторожно дали знать, что с ним хотел бы встретиться один из русских рабов, которых насчитывалось в Бухаре около 130 человек. Вскоре ночью в дом англичан проскользнул человек явно европейского происхождения. Он с пылом кинулся к ногам Бернса и поведал, что десятилетним мальчиком был захвачен туркменскими работорговцами, когда заснул на одном из русских передовых постов. В рабстве он провел уже пятнадцать лет и работал на своего хозяина плотником. С его слов, к нему хорошо относились и позволяли ходить, куда он захочет, но из благоразумия он сделал вид, что принял ислам, хотя тайно («Здесь, – писал Бернс, – бедняга перекрестился».) остается христианином. «Ведь я живу среди людей, – объяснил невольник, – которые всем сердцем ненавидят любого, исповедующего эту веру». Разделив с англичанами трапезу, перед уходом он сказал: «Может, я кажусь довольным, но при мыслях о родине у меня щемит сердце. Хоть разок ее увидеть, и можно спокойно помереть».

Англичане провели в Бухаре около месяца, прежде чем покончили с делами. Бернс надеялся добраться до Хивы, а оттуда вернуться домой через Персию. Однако куш-беги сурово предостерег – мол, в окрестностях Хивы неспокойно и слишком опасно. В конце концов, Бернс решил забыть про Хиву и отправиться прямиком в Персию через Мерв и Астрабад. Он сумел получить от визиря фирман с личной печатью эмира; всем официальным лицам Бухары предписывалось помогать экспедиции любыми возможными способами. Однако визирь предупредил Бернса, что за пределами владений эмира отряд окажется в чрезвычайно опасной местности, где вплоть до самой Персии нельзя доверять никому. По причинам, которых не объяснил, визирь не позволил им встретиться с самим эмиром; возможно, это было сделано в их собственных интересах. Ведь на трон Бухары недавно взошел человек, жестоко казнивший впоследствии двух других британских офицеров. Наконец визирь, столь радушно принявший Бернса, попрощался с ними и просил молиться за него, когда они благополучно достигнут отчизны: «Я уже немолод». Ах да, еще кое-что. Если Бернс когда-нибудь вернется в Бухару, не будет он так любезен привезти пару добротных английских очков?

* * *

После целой серии приключений и невзгод, слишком многочисленных, чтобы их тут перечислять, Бернс и его отряд 18 января 1833 года вернулись в Бомбей морем через Персидский залив. Там они узнали, что за тринадцать месяцев их отсутствия повсюду произошло множество событий, которые привели к дальнейшему резкому ухудшению англо-российских отношений. 20 февраля, как раз когда Бернс прибыл в Калькутту, чтобы доложить генерал-губернатору о результатах своей экспедиции в Центральную Азию, крупное соединение русских военных кораблей бросило якорь возле Константинополя, что вызвало большое беспокойство как в Лондоне, так и в Индии. Это был финальный акт череды событий, начавшейся в 1831 году. Затем случилось восстание против султана в Египте, номинально считавшемся частью Османской империи. Поначалу казалось, что это восстание локальных масштабов, но очень скоро оно стало перерастать в серьезную угрозу. За этим восстанием стоял один из вассалов султана – правитель Египта Мухаммед Али, албанец по происхождению. Он набрал мощное войско, захватил Дамаск и Алеппо, а теперь вступил в Анатолию и готовился дойти до Константинополя, чтобы свергнуть султана. Глава османов отчаянно звал на помощь Великобританию, но министр иностранных дел лорд Пальмерстон медлил, не желая действовать в одиночку.

Пока Великобритания тянула с ответом на мольбы султана, царь Николай не мешкал. Он не испытывал ни малейшего желания увидеть на османском троне вместо нынешнего покладистого правителя представителя новой агрессивной династии. Царь немедленно отправил в Константинополь Николая Муравьева (тот, отличившись в Хиве, успел стать генералом) с предложением защиты от наступавшей армии Мухаммеда Али. Султан согласился не сразу, уповая на помощь от англичан, которым он отдавал предпочтение. Лондон продолжал бездействовать, а Пальмерстон был уверен, что Санкт-Петербург, официально союзник Великобритании, не отважится действовать в одностороннем порядке. Но в итоге, откликаясь на настоятельные просьбы агентов на местах, которые расценивали текущий кризис как угрозу интересам Великобритании на Ближнем Востоке, не говоря уже об аналогичной угрозе для Индии, Пальмерстон позволил себя убедить, хотя сам по-прежнему предпочитал переговоры военному вмешательству. Разумеется, его решение запоздало: силы Мухаммеда Али, сметая все на своем пути, прорывались через Анатолию к Константинополю, и у султана не осталось другого выбора, кроме как с благодарностью принять предложение Николая о немедленной помощи.

Русский флот прибыл в Константинополь как раз вовремя, ведь восставшим оставалось до города меньше 200 миль. Теперь трон султана был спасен. Понимая, что с русскими и турками не справиться, войска Мухаммеда Али остановились, и было заключено мирное соглашение. Нерешительность англичан позволила Санкт-Петербургу наконец осуществить вековую мечту и высадить армию в Константинополе. Когда известие о маневре русских достигло Калькутты, там сразу усмотрели в этой высадке подготовку к дальнейшему продвижению, конечной целью которого станет Индия. Казалось, все куски головоломки складываются самым зловещим образом. Людей вроде Уилсона, Муркрофта, Киннейра и де Лейси Эванса перестали называть паникерами. Таковы были настроения, когда Бернс прибыл в Калькутту. Едва ли он смог бы выбрать для своего возвращения более подходящий момент: Большая игра становилась все жарче и острее.

После того как Бернс представил доклад генерал-губернатору лорду Уильяму Бентинку, ему приказали немедленно отправляться морем в Англию, чтобы кратко изложить кабинету министров, Управляющему совету и другим высшим официальным лицам ситуацию в Центральной Азии и степень русской угрозы для Индии. Оказанный ему прием был совершенно немыслимым для младшего офицера, а сверх всего он удостоился частной аудиенции у короля, который, как и все прочие, захотел услышать рассказ Бернса из первых уст. Бернс неожиданно для себя стал национальным героем, ему присвоили чин капитана и наградили столь желанной для многих путешественников золотой медалью Королевского географического общества. Еще его пригласили присоединиться к Атенеуму[65]65
  Имеется в виду частный лондонский клуб, основанный в 1824 г.; его членами становились признанные интеллектуалы и люди, добившиеся значимых успехов в творчестве. Продолжает действовать по сей день.


[Закрыть] – святая святых английской литературной и научной элиты, причем без предварительного прохождения процедуры выборов. Хозяйки светских салонов и потенциальные тещи объединились в погоне за блестящим молодым офицером.

Ведущий издатель того времени Джон Мюррей поспешил приобрести записки Бернса о его путешествии. Книгу под названием «Путешествие в Бухару» столь стремительно отправили в печать, что она опередила книгу Артура Конолли, которая вышла несколько месяцев спустя, и долго откладывавшуюся посмертную книгу Муркрофта, опубликованную через семь лет. Таким образом, изданная в трех томах эпопея Бернса впервые познакомила читателя с романтичной и таинственной Центральной Азией. Книга сразу стала бестселлером, в первый же день продали 900 экземпляров – по тем временам цифра колоссальная. К сожалению, находившийся в Индии доктор Джерард не смог насладиться этим шумным успехом. Его здоровье было подорвано болезнью, которой он вместе со спутниками заразился на последнем переходе до Бухары и от которой через два года скончался.

Тем не менее в хоре похвал Бернс не терял из вида истинную цель своего путешествия. В дополнение к книге, написанной главным образом по дороге домой морем, он составил для шефов два секретных доклада (один военный, второй политический) и два менее важных отчета – по топографии и по экономическим перспективам тех мест. В военном докладе он утверждал, что переход Кабула в руки русских столь же опасен, как и падение Герата. Вражеская армия может дойти до Кабула из Балха за месяц. Перевалы Гиндукуша, где насмерть замерзло множество воинов Александра Македонского, не представляют серьезных трудностей для современной хорошо экипированной армии. Афганцы, показавшие себя в племенных войнах жестокими и смелыми бойцами, не смогут противостоять решительно настроенной русской армии и защитить Кабул. Стоит захватчику овладеть Кабулом, как перед ним практически не останется серьезных преград для наступления на Индию, так как у него будет сразу несколько возможных путей для решения этой задачи.

Что касается захвата Балха, то для этого войска можно доставить вверх по Оксу на баржах, буксируемых лошадьми, – «как по каналу». Река, как Бернс со спутниками убедился, до города вполне судоходна; берега низкие и твердые, а лошадей в этой области в избытке. Артиллерию также можно перебросить на баржах по реке либо перевезти по берегу. Если силы вторжения начнут свой поход из Оренбурга, а не с восточного побережья Каспийского моря, им не придется даже предварительно занимать Хиву, да и Бухару тоже можно обойти, если заранее склонить к сотрудничеству правителей обоих ханств, пусть оба города являются ценными источниками продовольствия и других припасов. Из-за опасности попадания Кабула в руки русских очень важно, по мнению Бернса, поддержать в притязаниях на трон объединенного Афганистана именно Доста Мухаммеда, а не Камран-шаха. Бернс доказывал, что наступление русских на Кабул будет разворачиваться быстро – и он знал, о чем говорил, поскольку, в отличие от Уилсона, Киннейра или де Лейси Эванса, побывал в тех краях сам.

Горя желанием вернуться в земли, обеспечившие ему неожиданную славу, Бернс страстно добивался в кулуарах власти разрешения создать в Кабуле постоянную миссию. Помимо поддержки тесных дружеских связей с Достом Мухаммедом и пристального наблюдения за передвижениями русских к югу от Окса задачей миссии стало бы установление господства на рынках Афганистана и Туркестана английских, а не русских товаров. Если Ост-Индская компания сможет полностью использовать преимущества маршрута по Инду, судоходность которого ныне доказана, то английские товары, будучи дешевле и лучше по качеству, наверняка вытеснят российские. Исходно предложение Бернса о создании английской торговой миссии в Кабуле (с неявными политическими целями) было отвергнуто – из опасений, что миссия, как кто-то выразился, может «выродиться в политическое агентство». Однако вновь назначенный генерал-губернатор лорд Окленд полагал иначе, и 26 ноября 1836 года Бернса снова направили в Кабул.

Как и его прежние странствия – визит к Досту Мухаммеду и месяц, проведенный в Бухаре, – это обстоятельство не осталось незамеченным в Санкт-Петербурге. Русские со все возрастающим раздражением внимательно следили за передвижениями английских путешественников по Центральной Азии. Не только российские товары начинали страдать от растущей конкуренции со стороны британских, но усиливалось и политическое соперничество. Большая игра уже не ограничивалась халифатами Центральной Азии. Она распространилась на Кавказ, который русские до сих пор считали своей собственностью. Из Черкесии на северо-восточном берегу Черного моря в Санкт-Петербург стали поступать донесения о том, что с проживающими там племенами работают британские агенты, снабжают их оружием и побуждают сопротивляться неверным, которые якобы намерены присвоить их земли.

Глава 12. Величайшая в мире крепость

Пускай большая часть Кавказского региона, включая Грузию и Армению, теперь надежно осела в руках царя Николая и вошла в состав Российской империи, в горах на севере продолжалось ожесточенное сопротивление мусульманских племен. Русским предстояло усмирить две непокорных области – Черкесию на западе и Дагестан на востоке. Перестав воевать с турками или персами, русские генералы сосредоточились на уничтожении сопротивления этих воинственных областей, причем операция заняла гораздо больше времени, чем предполагалось изначально, поскольку местные вожди неожиданно выказали блестящие способности к ведению войны в горах и лесах. Вдобавок у них отыскался союзник, появления которого никто не предвидел.

Дэвид Уркварт, которому исполнилось 28 лет, испытывал теплые чувства к туркам с тех самых пор, как участвовал добровольцем в греческой войне за независимость. В 1827 году он вместе с восемью десятками других бриттов отправился в Грецию, чтобы помочь прогнать турок, но вскоре осознал, что лишился всяких иллюзий по поводу греков. Зародившаяся привязанность к туркам, чьей храбростью и прочими качествами он искренне восхищался, привела к тому, что он стал испытывать столь же страстную антипатию к их старым врагам – русским. Получивший образование во французской военной академии и в Оксфорде, Уркварт был, кроме того, прирожденным пропагандистом, и этот свой талант он обратил против Санкт-Петербурга, вследствие чего быстро сделался ведущим английским русофобом. В качестве дополнительного преимущества он использовал наличие друзей в высших сферах общественной жизни, включая самого короля. Правительство пользовалось его услугами в целом ряде секретных дипломатических миссий на Ближнем Востоке, и в ходе одной из них, очутившись в Константинополе, он увлекся черкесскими делами.

Незадолго до того, устранив угрозу власти султана со стороны Мухаммеда Али, русские неохотно согласились вывести из Константинополя свои войска, хотя прежде попытались заставить турок дорого заплатить за вмешательство. По условиям договора, подписанного летом 1833 года, Турция превращалась – по крайней мере, в глазах Уркварта и его приятелей-русофобов – в нечто большее, нежели просто царский протекторат. К беспокойству Лондона, вскоре обнаружилось, что по тайному приложению к договору турки обязывались по настоянию русских закрыть Дарданеллы для всех прочих иностранных военных кораблей; таким образом, в случае новой войны русский Черноморский флот получал исключительное право прохода через турецкие проливы.

Британский министр иностранных дел лорд Пальмерстон, взбешенный этим фактом, направил в Санкт-Петербург гневную ноту протеста, после чего задумался, не лучше ли все-таки посадить на турецкий престол кровожадного Мухаммеда Али, который уже предпринимал попытки установить дружеские отношения с Англией, вместо вялого султана. Настроение лорда нисколько не улучшилось, когда пришел ответ русских на его ноту: мол, они лишь сделали то, что сама Великобритания давно хотела сделать, – хотела, но не смогла. Пальмерстон расценил этот ответ как «легкомысленный и оскорбительный», признавая в глубине души его обоснованность. Происходящее ничуть не исправило стремительно ухудшавшиеся отношения между двумя державами. Новости о том, что Санкт-Петербург значительно увеличивает численность флота, усугубили подозрения насчет честолюбивых долгосрочных замыслов русских. В качестве реакции пришлось спешно увеличивать состав Королевского флота. Триумфальные победы русских над турками и персами в 1828 и 1829 годах и тайная сделка по Дарданеллам превращали ситуацию в угрожающую. В подобных условиях любая малость служила делу русофобов.

При таких вот умонастроениях в обществе Дэвид Уркварт взялся защищать права черкесов. Он наладил связи с вождями повстанцев, будучи в Константинополе в 1834 году, а затем совершил тайную поездку по горным крепостям, в которых побывал первым среди своих соотечественников. Черкесские вожди, люди бесстрашные, но простодушные, были потрясены визитом человека из огромного внешнего мира, да еще вещавшего – в чем они убедились – от имени столь могущественной державы, как Британская империя. Уркварт их ободрил и дал несколько советов, а они стали просить его остаться и возглавить борьбу против русских. Он отказался под тем предлогом, что принесет больше пользы в Лондоне. Домой он вернулся с уверенностью в том, что моральный долг британцев требует предотвратить покорение русскими маленького горского народа, который никому не угрожает и который так схож с обитателями его родной Шотландии. В значительной степени в собственных интересах Великобритании было помочь кавказским племенам заставить русских уйти с этого жизненно важного плацдарма, с которого могли подвергнуться вторжению Турция, Персия и, возможно, даже Индия. Не зря же один русский генерал описывал Кавказ как «величайшую в мире крепость»[66]66
  Неточная цитата из мемуаров генерала Р. А. Фадеева «Шестьдесят лет Кавказской войны» (1889).


[Закрыть].

Уркварт поделился этими мыслями со своими друзьями, а затем из-под его пера выплеснулся целый поток статей, памфлетов и репортажей в защиту черкесов и с обилием проклятий на головы русских. На следующий год он опубликовал книгу под названием «Англия и Россия», в которой предупреждал об экспансионистских устремлениях России на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Турции, по его предсказаниям, было суждено пасть первой. «Вся Османская империя немедленно перейдет от нас к России, а она к тому времени станет нашим явным врагом, – писал Уркварт. – Вооруженные силы, оружие, границы, крепости, сокровища и флот Турции, ныне призванные действовать против России, обратятся против нас – вымуштрованные, объединенные и направляемые русскими». Поглотив Турцию, Россия далее поработит Персию. Персы, «народ многочисленный, терпеливый и воинственный, будут Россией обучены и направляемы без каких-либо затруднений и больших затрат». Уркварт почти не сомневался в том, против кого будут направлять склонных к грабежам персов – тех не придется долго уговаривать, если пообещать им в качестве трофеев баснословные сокровища Индии.

Россия, писал он в заключение, «сама выбирает время нападения… она не может просчитаться и упустить подходящие обстоятельства. К сему устремлены ее ум, сила и запасы. Она начнет наступление, лишь будучи полностью уверенной в успехе». Ни одна из этих мыслей не была полностью оригинальной. Первым, кто задумался о призраке Османской империи, захваченной русской армией, был сэр Роберт Уилсон, тогда как относительно использования Санкт-Петербургом персов для вторжения в Индию высказывался Киннейр семнадцатью годами ранее. Но с тех пор многое изменилось: предупреждения Уркварта прозвучали именно тогда, когда у англичан сложилось впечатление, что Россия снова решила наступать. Помимо увеличения численности флота русские значительно усилили свое присутствие на Кавказе – плацдарме, с которого почти наверняка прогнозировалось дальнейшее продвижение в Турцию или Персию. Теперь, когда русофобия достигла небывалого расцвета, Уркварт, в отличие от предшественников, не испытывал недостатка во внимательных слушателях.

Нет ничего удивительного, что он, располагая столь влиятельными друзьями, как король Вильгельм IV, турецкий султан и лорд Понсонби, в ту пору посол Великобритании в Турции, в 1836 году получил назначение в турецкую столицу – первым секретарем британского посольства. Впрочем, характер не позволял ему увлечься новыми дипломатическими обязанностями в ущерб прежней русофобской деятельности или поддержке Черкесии. На время его службы в Константинополе выпало когда-то знаменитое, но давно уже забытое дело судна «Виксен». Черкесия еще отважно сопротивлялась, однако русские объявили ее своей территорией, полученной от Турции по мирному договору. Под предлогом изоляции региона в связи со вспышкой чумы они ввели на Черном море строгую блокаду береговой линии.

Великобритания не признала этой блокады, но британское правительство не считало, что у страны достаточно сил для открытого оспаривания действий России. Уркварта приводили в ярость уступки Пальмерстона, не желавшего мешать Санкт-Петербургу подавлять храбрых черкесов, а также слабохарактерность министра (тот не выступил против блокады, целью которой было воспрепятствовать поставкам на Кавказ британских товаров и, возможно, оружия). В поисках выхода Уркварт убедил некую английскую судоходную компанию направить судно «Виксен» с грузом соли из Константинополя в порт Суджук-кале в северной части черкесского побережья. Это была преднамеренная провокация, призванная установить, насколько далеко готовы зайти русские в подтверждении своих притязаний на Черкесию. Уркварт надеялся, что перехват судна русскими воспламенит британское общественное мнение и заставит правительство страны приступить к активным действиям по защите своего торгового флота, то есть отправить в Черное море британские военные корабли и одновременно попробовать опротестовать тайное русско-турецкое соглашение о Дарданеллах. Если же, с другой стороны, перехватить «Виксен» не удастся, это покажет, что русских можно заставить отступить, если действовать достаточно решительно (а заодно все поймут, как именно нужно продолжать военные поставки осажденным черкесам).

В ноябре 1836 года «Виксен» покинул Константинополь и направился через Черное море на восток. Едва ли выход судна в море остался незамеченным в Санкт-Петербурге: друзья Уркварта в газетах позаботились о том, чтобы событие получило самое широкое освещение в прессе. Уркварт, как и его приятели-заговорщики, рассчитывал, что судно перехватят. Он пребывал в убеждении, что помешать возвышению России возможно, только раскрыв карты – как Лондона, так и Санкт-Петербурга. Поначалу операция развивалась блестяще: после двух дней стоянки в порту Суджук-кале капитан русского сторожевого брига арестовал «Виксен». Новости о захвате судна тут же переправили в Лондон и разослали корреспондентам английских газет, причем в основном старались друзья Уркварта, работавшие в Константинополе. Как и ожидалось, новости вызвали глубокое возмущение прессы и общественности, притом мало кто из англичан имел хотя бы малейшее представление о местонахождении Черкесии. Русофобские газеты, впавшие было в спячку, проглотили, как и предсказывалось, наживку Уркварта. Пока «Таймс» ругала правительство за то, что министры позволяют русским «насмехаться над малодушием Англии», «Эдинбург ревью» анализировала более общие последствия кризиса: «Когда черкесы будут побеждены, – заявлялось в газете, – Кавказ падет, а Персия окажется предоставленной милости Санкт-Петербурга… В результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам».

Лорд Пальмерстон также возмутился «незаконным захватом» английского судна; началась резкая дипломатическая переписка с Санкт-Петербургом. Впрочем, министра иностранных дел ничуть не меньше раздражали Уркварт и его друзья-русофобы, которые, по убеждению Пальмерстона, за всем этим стояли. Лорд ранее пытался заблокировать назначение Уркварта в Константинополь, но ни для кого не было тайной, что назначение одобрил сам король, так что коллеги по кабинету Пальмерстона не поддержали. Правда, в разгар кризиса лорд немедленно постарался устроить, чтобы нарушителя правил отозвали в Лондон, пока он не нанес больший урон англо-русским отношениям. А Уркварт и его друзья в турецкой столице с нетерпением ожидали реакции английского правительства на арест и конфискацию «Виксена».

Приблизительно в то же время русские начали утверждать, что английские агенты работают среди черкесов, снабжают их оружием, служат советниками и поощряют горцев к сопротивлению. Дескать, помимо груза соли на «Виксене» было найдено оружие, предназначенное для мятежников. Русских настолько встревожило возможное влияние стороннего вмешательства на ход войны, что их командующий[67]67
  Имеется в виду барон Г. В. Розен, главноуправляющий гражданской частью и пограничными делами Грузии, Армянской области, Астраханской губернии и Кавказской области.


[Закрыть] обнародовал предупреждение черкесам, укрывающим иностранцев в своих горных селениях. «Англичане, кои среди вас находятся, – говорилось в обращении, – суть бессовестные мошенники». Они пришли вовсе не помогать черкесам, а чтобы присоединить Черкесию к Великобритании. Поэтому их следует схватить и уничтожить. Самим же черкесам должно хватить мудрости, чтобы сложить оружие, ведь не бывало на свете страны, которая ввязалась бы в войну с Россией и победила. «Или вам неведомо, что коли небеса рухнут на землю, русские подымут их на своих штыках?» Для кавказских племен будет гораздо лучше, если ими станет править царь, а не английский король. Но если они прислушаются к англичанам и продолжат сопротивление, то не надо винить русских в том, что поля и дома местных будут преданы огню и мечу, а их горы «растопчут в пыль».