Текст книги "Вдали от дома"

Питер Кэри
Вдали от дома

© Чистопольская К., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

От автора

За одним или двумя исключениями я всю жизнь писал о своем австралийском наследии, исследуя наше колониальное прошлое, наше возможное будущее, представляя 1878, 1975, 1932 годы, или, порой, как в «Необычной жизни Тристана Смита», я смотрел на нашу историю через искривляющие линзы, в соответствии с которыми, «мы скажем тебе, что сейчас 426 год, а ты должен все устроить». Действие романа, который вы сейчас держите в руках, происходит в далеком 1954 году, о котором я знаю чуть больше многих.

В прошлом я придумывал толстяков и графинь, воров и художников, мошенников, наследниц, врачей, выполнявших аборты, взломщиков, китайских травников, и, хотя всегда старался признать необычные обстоятельства вторжения, колонизации и иммиграции, которые сделали нас теми, кто мы есть, я – по причинам, которые этот роман вскоре драматически изобразит, – избегал прямой конфронтации с расовым вопросом: с тем, что значит быть белым австралийцем.

Это роман, который я замышлял всю жизнь, не зная, как его написать. Надеюсь, он окажется лучшим моим трудом, но даже если он мне не удался, я рад, что прожил достаточно долго, чтобы не испугаться трудностей.

Мне было бы стыдно, окажись все иначе.

Бахус-Марш, в 33 милях от Мельбурна

1

Девушке нелегко одолеть одного отца, а между мной и предметом моих желаний их стояло двое, и желала я – чтобы не тянуть кота за хвост – славного паренька по имени Коротышка Бобс.

Первый отец был мой собственный. Когда он узнал, что я, его крошка Айрин, его мышонок, его миниатюрная мадемуазель, сама предложила пожениться мужчине ростом в пять футов три дюйма[1]1
  Примерно 1,6 метра. – Здесь и далее прим. перевод.


[Закрыть], он поперхнулся хлопьями «Пшеничные».

Отец Коротышки был вторым. Он выскочил с порога, пытаясь всячески угодить. Я была красоткой, бобби-дэззлой[2]2
  Bobby-dazzler (австрал.) – крупный самородок, а также великолепный, сногсшибательный человек или вещь.


[Закрыть], пока в коридоре возле вешалки он не дал мне повод съездить ему по лицу.

Сестра была старше меня и «опытнее». Она не могла понять, зачем мне такой маленький муж. Я планирую вывести стайку мышей? Ха и еще раз ха. Беверли сама была пять футов и два с половиной дюйма ростом и вечно расторгала помолвки, то с долговязым Лёрчем, то с великаном Дино, то со знаменитым футболистом, чье имя мне хватит соображения не называть. Я бы побоялась пожать ему руку, не говоря уж о всяком прочем.

Беверли сама постелила себе постель и получила то, чего можно было ожидать: тридцатичасовые схватки и головы с тыкву. Мои детишки были крошечные и хорошенькие, в папочку, безупречные в смысле пропорций, ладных ручек-ножек, розовых щечек, унаследованных от Коротышки, улыбчивые в меня. Сестра не могла вынести моего счастья. Она годами искала доказательства «липы». Когда ее первый муж сбежал в Новую Зеландию, она написала мне злобное письмо, дескать, я больше интересуюсь своим мужем, чем детишками. Она говорила, что ее мальчики для нее – всё. Она-то знала, писала она, что я вышла замуж за Коротышку только из-за денег. Она была расстроена, конечно. Как же иначе? Она вышла замуж за мерзавца. Развод оставил ее «без гроша», так что теперь она просила разрешения вернуться в отчий дом, который мы обе унаследовали и продаже которого ей всегда удавалось помешать. Возможно, нам с Коротышкой пригодились бы эти деньги? Она не спрашивала. Изменили бы они нашу жизнь? Конечно. Я согласилась на номинальную ренту и оставила свои чувства при себе.

Беверли любила говорить, что я своенравна, эту мысль она переняла у мамы. Но маме нравилось мое своенравие. Она приходила в восторг, когда я добивалась своего. Конечно, она была почти такой же, мама-то, а еще у нее были уж такие ровные зубы и красивые скулы – за ее улыбку можно было отдать все на свете, даже купить ей стиральную машинку. Она убедила папу приобрести «форд», и именно так Коротышка оказался у нашей двери в Джилонге, в штате Виктория, в Австралии. В Европе праздновали День Победы, 8 мая 1945 года.

Никто никогда не узнает, как мама планировала использовать «форд». Ездить в Колак к сестре после церкви? Даже отец не мог в это поверить. Не важно. Он все равно выписал чек продавцу, Дэну Бобсту, который, как я обнаружила, когда открыла дверь в День Победы, приложил к машине «бесплатные» уроки вождения от своего сыночка. О боже, ну и видок был у этого сыночка, стоявшего на нашем крыльце с картонным чемоданом тем воскресным утром. Оказалось, он будет жить у нас.

Увы, бедная мама, ей так и не довелось вставить ключ в зажигание; все были так опечалены и заняты похоронами, и потому никто не сказал молодому человеку, что он должен уехать. Ему негде было остановиться, и он распаковал свое «портманто» и «ожидал указаний», как он позже любил вспоминать. «Форд» был припаркован возле дома, без всяких признаков, что он – часть наследства.

Маму похоронили на кладбище Маунт-Данид, и наш новый жилец был единственным, кто помог мне разобрать ее вещи. Он не напоминал о машине или уроках, которые собирался давать усопшей. Он спросил меня, умею ли я водить. Я ответила, что, если бы он пришел домой в шесть вечера, мы бы напоили его чаем. Посреди всей этой тоски ладный краснощекий мужчина был большим утешением, от которого я не могла отказаться. Я затаила дыхание. Состряпала ему ужин, а он дочиста все подъел на своей тарелке и помог мне вытереть посуду. Он был опрятным. Когда я плакала, он меня утешал. Он рассыпал тальк на полу в ванной.

Ночами на Вестерн-Бич, когда слышался скрип сиротливых якорных цепей старых военных судов в заливе Корио, он рассказывал мне истории о своем отце, представлявшиеся ему смешными. Они оказались важней, чем я думала. Как бы то ни было, у меня глаза пылали огнем, когда я слушала, что славный паренек сломал руку, крутя винт чертова отцовского моноплана, и что старый лиходей научил его приземляться, сидя за ним в кресле штурмана и колотя по хрупкой сыновней спине кулаком, пока тот не выжимал штурвал вниз, как следовало; что он бросил его у пары старых холостяков-ирландцев в Булленгаруке, пока те учились водить купленную у него машину. Сынка прозвали Коротышкой, хотя порой он бывал Заком, как называют в Австралии шестипенсовик, то есть полшиллинга, или пол-«боба», раз отец его Бобст. Забудьте. Он всегда был Коротышкой, боже правый, и меня, похоже, отправили на землю любить твое измученное тело и бесовски веселую душу.

Как я могла предсказать, милая Беверли, куда приведет меня желание моего сердца? Когда я впервые увидела Коротышку, наш папа был еще жив. Мои малыши еще не родились. Я не умела водить машину. Эра борьбы «холдена» против «форда» еще не наступила. Не начались еще даже заезды «Вокруг Австралии» – испытания надежности «Редекс»[3]3
  Первые испытания надежности присадки к топливу REDeX проводились в штате Новый Южный Уэльс в 1952–1953 годах. Это были не гонки, однако опоздавшим присуждались штрафные очки. Первое ралли Вокруг Австралии в 1953 году захватывало только восток и центр (Элис Спрингз), однако в следующем году маршрут был проложен через весь материк: Сидней, Брисбен, Рокгемптон, Маккей, Таунсвилл, Маунт-Айза, Дарвин, Брум, Микатарра, Мадьюра, Мельбурн, Сидней.


[Закрыть], величайшие австралийские ралли века, до которых я еще доберусь.

Я вышла замуж в тот же день, как получила водительские права. Сама довезла нас до Уоррагэла, проехав сотню миль. После мы переехали в Сейл, потом в Бэрнсдейл, и Коротышка продавал «форды» для своего отца, который всегда обсчитывал его на комиссионных. Мой муж был идеален почти во всем, и я поняла это прежде, чем узнала про его дар, а это последнее, чего ждешь от продавца автомобилей: он не умел лгать – или так казалось. Он никогда не преувеличивал, разве что ради шутки. Был смешным, дерзким. Поведал мне, что развил в себе навык не получать по морде, а это очень кстати, учитывая, в каких барах он обтяпывал дела.

Мы жили в пансионах, снимали комнаты и поедали стада баранины, но были невероятно счастливы, даже когда его отец обитал в соседней комнате. Порой мы смеялись до колик, катаясь по ковру воскресными вечерами. Этого с лихвой бы хватило любому.

Мой свекор вечно меня подлавливал. Я не говорила Коротышке о папашиных омерзительных предложениях. Он никогда не слышал о них, слава богу. Не замечал муж и его оскорблений в свой адрес. Дэн Бобс не был красавцем, но так злоупотреблял расческой, что в итоге растерял всю шевелюру. Коротышке было чуждо тщеславие. Он до бесконечности выслушивал, как негодяй хвастается своими похождениями. Я выносила это на протяжении многих лет, пока старик не нашел в Мельбурне женщину, способную его вытерпеть. Когда он объявил в «Уоррагэл экспресс» об уходе на пенсию, я не осмеливалась в это поверить.

Дэн всю жизнь клеил вырезки в памятный альбом. Он первым в Австралии получил летную лицензию. Летал на самолетах, и о нем писали, когда он их разбивал. Участвовал в гонках на «фордах» из Мельбурна в Сидней. Продавал машины от фермы к ферме в затхлом коровьем округе Гиппсленд и на вулканических равнинах Санбери, где работал по старинке: оставлял сына давать уроки вождения. Неужели он махнул на все рукой? Или его «пенсия» была лишь очередным поводом для заметки?

Эдит было уже семь. Ронни только родился. Я уложила малыша в коляску, чтобы помочь его деду перенести пожитки в трейлер. Ронни проснулся мокрым и голодным, но я не подошла к нему, пока не накрыла брезентом замасленное барахло Дэна. И даже тогда ямедлила, глядя, как красный свет габаритных огней исчезает за углом дома.

Вскоре мы получили открытку от «Миссис Доналдсон», которая представилась «домоправительницей» старика. Потом пришел конверт, в котором содержалась вырезка из «Рекламы Мордиаллока». Папаша стал продавать утиль. Миссис Доналдсон сообщила, что у них «грандиозный» задний двор. «Дэнни» повесил табличку на ворота: «СТАРЕЙШИЙ АВИАТОР В МИРЕ». Продавал списанное военное снаряжение и, по случаю, подержанные автомобили. Он сделал еще одну табличку: «ЕСЛИ НЕ МОЖЕТЕ НАЙТИ ЧТО-ТО ЗДЕСЬ, ЭТОГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ НА СВЕТЕ». Нам доставили фотографию: мы увидели, что он «усовершенствовал» переднюю веранду, и теперь ее поддерживали пропеллеры аэропланов.

ОТСТАВНОЙ АВИАТОР ПОСЕЛИЛСЯ НА УОТТЛ-СТРИТ.

Дэн никогда бы не попросил у нас денег впрямую. Вместо этого он появился с водяным насосом для «форда» 1946 года. Коротышке он был не нужен, но мне никогда не удавалось убедить его отказать отцу.

Беверли говорила, что я всегда настаиваю на своем, но в действительности своего добивалась Беверли, отказываясь устроиться на работу или отступиться от нашего дома в Джилонге. Денег за него хватило бы, чтобы открыть автосалон, но Коротышка никогда не задавал мне вопросов, никогда не спорил, никогда не настаивал.

Когда Дэн оставил нас, чтобы изводить миссис Доналдсон, я обнаружила, что сдается дом в Бахус-Марше – это городишко в сельской местности, с которой Коротышка был хорошо знаком. Коротышка надеялся открыть свое дело – торговать подержанными автомобилями, чтобы мы наконец-то стали дилерами «Форда». Я выбрала дом, имея это в виду. Там были большой двор и сарай вдоль всего забора. Коротышка был по уши доволен.

Можно сказать, что с этого и начинается история: на месте нашего предполагаемого автосалона, под чутким наблюдением соседа – светловолосого холостяка с мощной пастью и отсутствующим задом в обвисших штанах, с помятым лицом и глубокими морщинами на лбу. Он застиг меня в комбинезоне и с гаечным ключом в руке. Сам он держал дуршлаг, своего рода приветственный дар, и, глядя, с какой печальной нежностью он общается с детьми, я думала, что, возможно, мне бы не стоило быть с ним доброй, ибо все в этой жизни начинается с доброты.

Садиться ему на шею в наши планы не входило.

2

Миссис Бобс ничего обо мне не знала, например, что я был учителишкой и недавно меня отстранили за то, что я чуть не выкинул из окна класса озорного ученика. Она не знала, что меня разыскивали судебные приставы, что я был постоянным участником «Радиовикторины Дизи» и о моих победах во всеуслышание сообщали каждую неделю. Она не знала, что во мне боролись плотское желание и раскаяние, а мой домишко из вагонки формально представлял опасность пожара, ибо его пол и столы были завалены книгами и газетами. Предполагаемому посетителю пришлось бы боком протискиваться по коридору между незаконно подвешенными книжными полками, растянувшимися от входной двери до раковины. Кухонный стол являл собой катастрофу: на нем громоздилось сырое белье и научные журналы вперемешку с заплесневелыми бульварными романами, главным героем которых был следователь Наполеон Бонапарт («Бони») из полиции Квинсленда.

«О, книжный червь», – скажет она потом.

Всю жизнь я прожил в Австралии с убеждением, что это ошибка, что мое место не здесь, а в части глобуса с немецкими названиями. Я жил в ожидании, что со мной случится что-то великолепное или что-то возникнет, как бог из машины[4]4
  Бог из машины (лат. deus ex machina) – счастливая развязка, неожиданное спасение.


[Закрыть], и я был в этом смысле, как пассажир на пустынной платформе, готовый запрыгнуть в пролетающий мимо поезд. Я сбежал из Аделаиды, когда следовало оставаться дома, в пасторате. Я женился, хотя был бы счастливей один. Я бежал от неверной жены, оставил единственную работу, которая мне подходила, и приехал в Бахус-Марш преподавать в хулиганистом втором классе. И как пасторский сын, я все еще ожидал спасения с нетерпением, от которого сводило пальцы в тесных ботинках. Я определенно ждал новых соседей, хотя и не воображал ничего подобного.

Ночь перед их приездом была отмечена жутким знамением. Фургон для перевозки лошадей проплыл мимо окна моей спальни, и появились две человеческие фигуры. Я перевернулся на бок, ожидая увидеть лошадиную морду, но, когда двери открылись, я не увидел ничего, кроме кухонных стульев.

Я вновь провалился в сон. В том мире я увидел двери фургона, стеганые, с кнопками, словно банкетка. Они медленно открылись, и я увидел мужчину и мальчика, выносящих матрас. Пошатываясь, они спускались по трапу, и я не сразу понял, что их неустойчивость была вызвана не ношей, а смехом. Я крепко спал. Я улыбнулся, когда они провальсировали во двор. Они миновали уборную и сбросили свой комичный груз под грецким орехом. Только тогда я понял шутку: матрас не был матрасом. Это был громадный толстый змей, усатый, как сом, аккуратно сложенный для переноски, свернутый вокруг себя улиткой. Мужчина и мальчик размотали змея, словно добровольцы-пожарные, прокладывавшие брезентовый шланг по Мэйн-стрит.

Затем мужчина рванул в дом, держа безмятежную змеиную голову под мышкой. Хотя это был не мистер Дизи, ведущий радиовикторины, у него были похожие офицерские усы. Мальчик беспомощно семенил позади, придерживая, что мог, пока не рухнул на пол и завертелся, будто его щекотали.

Последние несколько лет я внимательно относился к снам, а потому решил, что этот весьма важный. Еще во сне я подумал: было время, когда у змей были перья.

Я проснулся, исполненный света и счастья, которые не исчезли, когда я услышал недовольное квохтанье кур, собравшихся под дверью. Я сожалел, что их специально выводят столь глупыми. Сожалел, что заставлял бедных тварей ждать. Я загладил вину, собрав особое угощение: муку, отруби, рыбий жир, и добавил коровьего молока на два шиллинга, размешав все в ведре рукой. Помылся. Открыв заднюю дверь, обнаружил на пороге петуха. Кур нужно покормить первыми. Петух это знал. Он шел на принцип и знал, почему я гонял его по двору. Пол нагонит тебя везде, особенно если пытаешься от него бежать.

Я смотрел, как клюют несушки, и вдруг услышал возню по соседству: настоящие, живые дети бегали по заброшенному дому. Я был в пижаме. Босиком, а земля была холодной. Фургон с лошадьми исчез. Удивительная машина была припаркована под просторным навесом.

Я не бросился к соседям как сумасшедший. Оделся как следует, в клетчатый твидовый костюм для сада и резиновые сапоги. Убрал тележку с передней веранды и выкатил ее на улицу подобрать коровьи лепешки, оставленные животиной по дороге на ярмарку. Вернулся домой, срезал цветную капусту. Собрал яйца, которые снесли для меня куры. Пробил новую дырку в ремне. Помыл яйца и сложил их в то, что осталось от моего брака – в облупившийся эмалированный дуршлаг. Я не преподнес этот дар, как чужак, с главного входа. Вместо этого я воспользовался увитой плющом калиткой в боковом заборе – памятнике старой дружбы между парикмахером (чьим наследникам принадлежал мой дом) и жестянщиком, который сдавал жилье по соседству.

Я вздрогнул, обнаружив маленького мальчика и девочку, игравших в зарослях дикой мяты. Они нашли свежеснесенное куриное яйцо, подтверждавшее, что мои клуши имели привычку нарушать границы. Возможно, я заговорил с ними, а может, и нет. Я повернулся к навесу, скорее даже павильону, простиравшемуся вдоль всего заднего двора, раньше принадлежавшему жестянщику. Там, в тени, стоял автомобиль: двухцветный «форд-кастомлайн». Конечно, тогда я еще не знал марку, но он был такой новенький и сверкающий, что вобрал все небо – горы белых кучевых облаков – в свои выпуклые крылья.

Я слышал голоса мужчины и женщины, а еще песню остывающего металла.

– Держи.

– Нет, другой.

Должно быть, они мыли посуду: она мыла, он вытирал, стоя у раковины.

Меня неотвратимо тянуло к автомобилю. Сначала я сказал «доброе утро», а затем «куу-и»[5]5
  Куу-и – оклик, возглас австралийских аборигенов, также употребляемый и англо-австралийцами.


[Закрыть]. А потом оказался под навесом, который стал приютом шумнокрылых голубей. Затем я услышал другой неприятный звук, словно канцелярский шкаф волокли по цементному полу, и вот они уже кричали из-под «форда», удивительная пара в выцветших рабочих комбинезонах, лежа на тележках автослесаря, идолы со сверкающими серебряными гаечными ключами в руках.

Мистер был где-то пяти футов двух дюймов росту, а она еще меньше. Ее волосы столь взъерошены и кучерявы, что ее можно принять за мальчика, если бы не другие признаки, свидетельствующие об обратном. Цвет лица у ее мужа ровный, сияющий, как у девушки. Но речь не об этом. Новоприбывшие уставились на меня, и я каким-то образом понял, что им, как видениям, не требовалось говорить.

«Я Вилли Баххубер», – сказал я, ибо война закончилась чуть меньше десяти лет назад и лучше всего сразу покончить с немецкой темой.

3

«Я Вилли Баххубер», – говорит незнакомец, благослови его бог. Почему я почувствовала благодарность? Потому что он не назвался Уильямом Бахом или Билли Хьюбертом. То есть он был совсем не как мой свекор герр Даниель Бобст, который проживал свои дни в страхе, что его сочтут кислокапустником[6]6
  Kraut (от нем. Sauerkraut) – кислая капуста, так англичане презрительно называли немцев во время Первой и Второй мировых войн.


[Закрыть]. Дэн изменил фамилию «Бобст» на «Бобс», а затем притворился авиатором, словно и впрямь служил королю Англии. Когда он вышел на пенсию и занялся утилем, то еще больше поддерживал это фальшивое представление, бахвалясь оболочками снарядов и другой обезвреженной техникой.

Но Дэн уже исчез из нашей жизни вместе со своим убеждением, будто его сын родился на свет, чтобы действовать по его указке. Я не пила обезболивающие уже месяц и знала почему. Нет Дэна. Всё. Коротышка наконец-то был сам себе хозяин, деловито мерил шагами гараж и понимал помаленьку, что я сказала ему правду: мы сможем поставить здесь три автомобиля. Мне так нравилось видеть его счастливым.

Осенний воздух был сладок от прелой листвы. Белая курочка искала червячков. Я даже не удивилась, как она сюда попала. Белая курочка, зеленая трава, голубое небо. Моя Эдит попрощалась с пансионной едой. Она нашла одичавшую цветущую канну позади прачечной. Ронни выкопал мокрый, скользкий теннисный мячик, которым случайно попал в соседа. Мистер Баххубер держал в правой руке дуршлаг, но поймал мячик, отбив его грудью. В дуршлаге лежала цветная капуста и перекатывались яйца, но он мягко отбросил мячик в сторону моего сына, который уже сбежал и преследовал рыжую курицу в нескошенной траве. Я положила гаечный ключ в карман. Эдит прыгнула на наседку Ронни, и та вспорхнула. Кто слыхал про такое? Белая курица с орлиными крыльями. Она уселась на жестяную крышу нашего дома. Нельзя было не рассмеяться.

– Простите, – сказал сосед, и я поняла, что это его наседка.

– Баххубер, – повторил он, напомнив, что я еще не представилась.

– Мы Бобсы, – сообщила я, кивнув на мужа, который смахивал с нашей машины пыль бельгийской метелкой из перьев.

– Его занимают только автомобили, – сказала я.

Он не мог сдержаться, милый Коротышка. Его машины должны быть чистыми. Он мог ездить по самым пыльным дорогам на самые отдаленные фермы, но всегда до прибытия находил ручей, брал замшу, ведро и закатывал рукава. Он показывал свои автомобили в наигрязнейших условиях, но они всегда сияли, как и он сам.

Сосед был высоким и гибким, с худыми руками. Он еще ничего не сказал про дуршлаг, и я не хотела спешить с выводом, что это для нас, но он был приятным на вид, с тонкими светлыми волосами, которые приходилось отбрасывать назад. Когда он хмурился, все лицо собиралось вокруг шнобеля. Его сразу хотелось как-то утешить.

Он сказал:

– Может, я внесу это в дом?

Он имел в виду дуршлаг, и я последовала за ним внутрь, пытаясь вспомнить, куда упаковала крафтовский чеддер. Воскресенье. Все магазины закрыты.

В доме был кавардак и свинарник, грузчики оставили гидроподъемник в коридоре, а кухонный стол – в гостиной. В спальне обвалилась штукатурка – я не заметила это, когда покупала дом. Теперь только я увидела, что печь покрыта вонючим жиром. Я включила газ, но он не зажегся. Я истратила с десяток спичек и последней обожгла палец, пока не признала, что газ не подключен.

Между тем сосед исчез. Возможно, ему стало стыдно за меня, но мы бы наладили быт. Гидроподъемник был шести футов в длину, весил тонну, но я выкатила его в заднюю дверь, через порог и дальше по садовой дорожке. Наконец его остановил гравий.

Ронни реквизировал соседский дуршлаг и собирал яйца среди канны. Сам сосед вновь стоял у забора. Он поднял брови, возможно, указывая на кухонное полотенце на своем плече. Склонен к комическим выходкам – лишь бы не чересчур.

Мне не на чем было готовить, но у нас имелся хлеб, где-то завалялись сыр и яблоки. Я ощущала легкость и счастье, оттого что нас всего четверо. Затем я услышала шорох шин по гравию и увидела, как к нашему хозяйству подъезжает «плимут» 1926 года, снабженный печью для производства древесного газа, которые использовались в военное время ради экономии бензина. Такая большая цилиндрическая топка. Из нее через крышу к двигателю змеилась труба. Кто ездит на таком в 1953 году?

Стекло со стороны водителя медленно опустилось, а машина резко остановилась передо мной, окутывая двор белым чадом.

Мой свекор разменял седьмой десяток – одной ногой в могиле, но он шагнул в наш двор в своем привычном хлопковом плаще, пахшем мочой и уксусом. Как он нас нашел? Он выпустил хрупкую цыпочку в мехах и на высоких каблуках. Должно быть, миссис Доналдсон. «Дурная», – думала я, глядя, как она раздает детишкам ячменный сахар.

Никто не звал мистера Баххубера, но он уже стоял на подножке «плимута», исследуя хлам на крыше, среди которого, похоже, обнаружил старый воздушный винт. «Уэстленд Уоллес»[7]7
  «Уэстленд Уоллес» – британский двухместный биплан общего назначения, использовался в армии Великобритании вплоть до 1943 года как буксировщик мишеней.


[Закрыть], – объявил он, словно ждал от меня аплодисментов.

Детки взяли меня за руки, милые малыши.

Сосед закрыл глаза и заговорил без приглашения: «Мистер Дэн Бобст, обнаружив поломку двигателя в своем “Уэстленд Уоллесе”, находчиво совершил посадку возле станции Джаррамонд, затем пересел на велосипед “малверн-стар”, на котором проехал пятнадцать миль до Орбоста за необходимыми вещами для починки». Словно умный деточка, читающий стишок.

Тень лукавства скользнула по лицу свекра. Он сунул руку в карман штанов, чтобы вынуть визитку, которую заберет назад, когда та сослужит свою службу. Визитка зеленая и выцветшая. На ней подобие «Уэстленд Уоллеса», как на Британской имперской выставке в Буэнос-Айресе. А над этой картинкой в полинявшем небе стоит усатый авиатор в кожаном шлеме и очках.

Опасный Дэн Бобс, старейший авиатор в мире.

– Спасибо, мистер Бобс, – сказал мистер Баххубер. Я огорчилась, увидев, с каким благоговением он держал визитку. – Но я точно знаю, кто вы.

Кто бы мог вообразить, до каких пределов доходит самовлюбленность Дэна Бобса? Настроение у меня совсем испортилось.

«Находчиво совершил посадку возле станции Джаррамонд, затем пересел на велосипед “малверн-стар”, на котором проехал пятнадцать миль до Орбоста, где…» – Ронни сжал мою руку и взглянул на меня, обеспокоенно улыбаясь, выставив напоказ зубы и распялив глаза, – «купил кусок мыла, который требовался, чтобы восстановить протекший бензопровод».

Вы могли подумать, что Дэна озадачит, как совершенно чужой человек смог воспроизвести эту статейку наизусть, но любопытство не было его сильной чертой. Он раздулся, как кобра, триумфально оглядев тех, чьи бумажники намеревался облегчить.

– Я хочу представить вам свою коллегу, миссис Доналдсон, – сказал он.

Когда домоправительница шагнула вперед, Коротышка убрал коробку с багажника «форда» и ретировался в направлении дома. Дэн и его «коллега» едва это заметили. Они наседали на Баххубера, словно тот был лакомым куском пудинга с говядиной и почками.

– Вы в моторном бизнесе? – спросил Дэн.

– Нет, нет, ничем таким интересным не занимаюсь.

Я прервала их, но он взглянул на меня так, словно это собака заговорила.

– Винт – настоящий красавец, – сказала я.

– Поговори с мужем, – ответил он, но я должна была отказаться от «подарка».

Я улыбнулась, залебезила и завиляла хвостом. Сказала, что мы не можем себе это позволить, что у нас нет даже места, где его хранить. Меня тошнило от самой себя.

– Было бы преступлением, – заявила я, – предоставить его воздействию стихий.

Дэн отвернулся к Баххуберу:

– А у вас какая машина?

– Всего лишь велосипед, – сказал Баххубер. – «Малверн-стар».

Опасный Дэн затем объявил, что он лично знавал сэра Губерта Оппермана. «Оппи» выиграл знаменитый заезд Париж – Брест – Париж на «малверн-стар».

– В 1931 году, – добавил сосед.

Это взбудоражило Дэна:

– Я был знаком с Томом Финниганом. Когда-нибудь о нем слышали?

– Надо же, – сказал Баххубер. – Сам мистер «Малверн-стар».

– Открыл свое дело на Гленферри-роуд.

– Да, дом 58.

Дэн тревожно стал рыться в бумажнике. Затем передумал:

– Выкатывайте свой велосипед, – приказал он. – Посмотрим.

– Это старая рухлядь.

– Вы не пожалеете, Баххубер.

И простофиля ушел все с тем же кухонным полотенцем на плече, вышагивая по палой осенней листве с дорожки на улицу. Чертовы клуши выстроились на границе его дома.

– Папа, – сказала я.

– Не выпрыгивай из штанов. Боже.

– Мы без денег, папа.

Миссис Доналдсон срочно вынула еще конфет, модных шоколадок от «Даррел Ли». Мне пришлось их принять.

– Вы не открываете здесь дело? – спросил Дэн. Он стоял на подножке, спиной ко мне, доставая свой никчемный подарок. – У вас нет подъемника. Нет даже бензоколонки. Надо было мне сказать.

– Мы бы не стали просить у тебя денег, – ответила я. – У тебя своих бед навалом.

Это его насторожило:

– Каких бед? – Он качнулся ко мне. – Нет у меня никаких бед. Я не такой, как некоторые. Я не начинаю дела, не имея опыта. Не ускользаю, чтобы состязаться с родным отцом.

– Ты же сказал, что ушел от дел.

– Не нужно было так таиться, – настаивал он.

– У нас не было твоего телефона.

– Парень воображает, что может стать дилером «Форда»? С таким-то домом? С пятью фунтами в банке? Думали, никто не проведает? Думали, я уже не общаюсь с парнями из «Форда»?

– Они оценивают его заявление. Мы заполнили бланк.

– Они от вас офигели, только и делов, – выдал Дэн. – «Отзови своего пса, Дэн», – сказали они.

– Не называй своего сына псом.

Не следовало так говорить с Дэном, но, к счастью, вернулся Баххубер с велосипедом, и весь его интерес переметнулся туда.

– Люблю велосипеды, – объявил он, скручивая веревку в руке. – Ей-богу, да. У самого был велосипед.

– Да, – сообщил бедолага, – вы брали «малверн-стар» в самолет.

– Нет, слушай.

Сосед покладисто улыбнулся.

– Я дам тебе сорок фунтов за велосипед. Могу продать тебе «форд-кастомлайн», прямо как этот. Идет? Я не так далеко живу. Любая проблема – и я мигом тут.

– Да, но я принес кое-что для вас, мистер Бобс.

У соседа в корзине лежала прекрасная старая книга. На обложке блистала золотая картинка старого самолета, а называлась она вроде бы «Аэронавтика», только на каком-то иностранном языке. Конечно, Дэн ее хотел, но он отпрянул, вскинув руки:

– Больше пятидесяти за велик не дам, – заявил он.

Сосед прижимал книгу к груди, словно Библию.

– Я не умею водить.

– Я вас научу.

– Мне не нужно.

– Правда? – спросил Дэн, и я распознала неприятные нотки. – Чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я школьный учитель.

Тогда-то Дэн и потерял интерес. Я видала это раньше уже много раз. Он взобрался на подножку и развязал последнюю веревку. Поднял пропеллер и, крутанув его, буркнул, заставив бедолагу признать это:

– Кто-кто?

– Школьный учитель.

Мистер Баххубер был вынужден встать на колени, чтобы поставить пропеллер на землю. Он заметил, что кок[8]8
  Кок – обтекатель воздушного винта, необходимый для уменьшения воздушного сопротивления движителя. Как правило, имеет коническую или полусферическую форму.


[Закрыть] обшит медью, которую когда-то закрепили либо винтами, либо заклепками, их головки были тщательно зашлифованы.

– Чудная работа.

Дэн прикрыл рукой улыбку, оскорбительный жест, чтобы все видели.

– Учителишка.

– Верно.

– А это твои клуши на крыше?

– Боюсь, что так.

– Нельзя позволять им тут гадить, тут детки. Их мать подтвердит, верно, мамочка? Это негигиенично. Вы раньше держали кур? Нет? Хитрость в том, приятель, что нужно подрезать им крылья.

– Да, все никак не соберусь.

– Любой дурак это сможет. Нужны только ножницы, и вообще-то они у меня есть.

Когда я возразила, он обрушил свой гнев на меня:

– Ты мать или кто?

Я услышала, как хлопнула дверь. Коротышка вернулся, не зная, что я разожгла пожар. Я обещала, что больше никогда не буду спорить с Дэном, но сейчас мне было плевать.

– Если мистеру Баххуберу нужна помощь с курами, я готова подсобить.

– Можешь подрезать крылья?

Я улыбнулась этому наглецу в лицо.

– Папа, – сказал Коротышка, – прости, но нам не нужен пропеллер.

Это он в первый раз. Я чуть не расплакалась.

– Тебе нужна реклама, сынок. Можешь быть дилером «Форда» сколько влезет, никто не заметит. Пропеллер – это, как говорят, продвижение товара.

– Не могу себе позволить, – повторил Коротышка.

– Пятнадцать фунтов? Конечно, можешь. Ты ведь хочешь, чтобы люди знали про твой бизнес? Ты хочешь, чтобы в городе о тебе говорили? Даже если местный совет заставит тебя его убрать. Вырой яму в газоне.

– Папа говорит, его друзья в «Форде» отклонили твое заявление.

– Не стоило идти в «Форд» втайне от меня, – сказал Дэн. – Мне за тебя стыдно. Думаешь, тебе дадут представительство? В такой-то дыре?

Коротышка покраснел, но улыбнулся бодро и ясно:

– Мы поможем тебе снова его привязать. – Затем он поднял винт, и я подумала: «Какой красавец».

Дэн кивнул миссис Д. Та моментально развернулась и с извиняющейся улыбкой в мою сторону засеменила по гравию к машине. Мгновение спустя «плимут» выехал на дорогу.

Пропеллер согнул моего мужа и, казалось, одолеет его, но нет, он поднял его, как штангу. И швырнул к забору:

– Пятнадцать фунтов, – крикнул он.