Текст книги "Вдали от дома"

6

Когда миссис Бобс нашла меня, заглянув в окно моей спальни, на ней был комбинезон, который невероятно ей шел. Еще я заметил белую фуфайку, в какие одевают малышей, обвязанную кружевом вокруг горловины.

Кто бы захотел стать мужчиной, запертым в своей коже, вместо компании – молитва да грязные мысли? Это и есть божий план, чтобы хорошие мужчины покупали срамные фотографии на верхних этажах модных магазинов по Литтл-Бурк-стрит?

Она ждала у задней двери и объяснила, чего хотела от меня. Поразительно, как комбинезон подчеркивает тело, хотя намерение как раз обратное. Я никогда не был любителем флирта или адюльтера. Сказал, что должен идти на работу. Она даже не услышала мою ложь. Она хотела, чтобы я уничтожил прекрасный пропеллер, который хороший человек сохранил бы как память. Он должен стоять в витрине Мельбурнского музея. Я мог бы сам написать табличку: Пропеллер «Уэстленд Уоллес». В 1933 году это был первый самолет, пролетевший над Эверестом в составе экспедиции Хьюстона. Это великолепно – разрезать воздух так высоко над миром.

Я был прав, но я бы сделал все, о чем бы она меня ни попросила: сжег бы лопасти «Эола» Адера[13]13
  «Эол» – названный в честь греческого бога ветра летательный аппарат на паровом двигателе французского инженера Клемана Адера. В 1880—1890-е годы были созданы Эол I, II и III.


[Закрыть], к которым маньяк Адер присобачил перья.

Я забрался в ее машину, как она предложила. Знакомый запах мыла «Пирс»[14]14
  «Pears Transparent Soap» – одна из старейших компаний по производству мыла, была основана Эндрю Пирсом в Лондоне в 1798 году, первая начала выпускать прозрачное мыло.


[Закрыть]. А потом, боже правый, она опустила свою ножку – пятого или даже четвертого размера, и гравий градом полетел в забор. Я вывесил ребенка из окна класса. Не зная этого, она мне улыбнулась.

Я редко оказывался пассажиром автомобиля, так что мне было не с кем ее сравнивать. Миссис Бобс управляла весьма ловко, хотя нос ее висел почти вровень с рулем, проверяла зеркала: справа, слева, по центру. Мне это напоминало воробьиный клев.

– Придержите шляпу, – сказала она и завизжала шинами по Гисборн-роуд. Поезд ее мужа уже покинул Бэллан, сказала она. Она подчеркивала наличие мужа. Сморщила милый носик, вдавила педаль, как говорят, и обогнала пятитонный грузовик, направлявшийся к кирпичному заводу в Дарли. Она сказала мне доверительно, что лучше бы ее муж продавал «холдены», а не «форды». Американская фирма «Дженерал Моторс» недавно начала производить «холден», который, как она утверждала, был «Настоящей австралийской машиной». Коротышка Боббсик, как я узнал, всю жизнь служил делу Форда. Миссис Боббсик только что получила информацию, которая могла заставить его передумать.

– Я бы назвал вас парочкой электростанций.

– Нас не отличишь от куска мыла, – сказала она (очень довольная), и мы подъехали к свалке Дарли. Это было печальное зрелище, место для совершения преступлений: ворота и сразу внутри маленькая хижина, не больше уборной. Дымящийся сорокачетырехгаллонный барабан крутили двое мужчин: Келвин, управляющий (чей мощный живот был скрыт кожаным фартуком), и жилистый мужичок в помятой шляпе, севшей безрукавке и шнуровом ремне. Он щеголял в пыльных ботинках-говноступах.

Миссис Бобс не остановилась попросить разрешения, но проехала прямо и решительно встала на ручном тормозе. Она тут же выскочила из машины и начала подпрыгивать, чтобы развязать веревки, до которых не могла дотянуться. Если это должно быть сделано, лучше сделать это быстро.

Я поднял приговоренный пропеллер с одеяла и позволил миссис Бобс направить меня к его последнему пристанищу: среди спутанной ржавой проволоки, битой керамической плитки, свежих обрезков досок.

«Готово», – подумал я. Отвернулся, скрутил свою веревку, распутал ее бечевку и одеяло, прежде чем аккуратно уложить все на заднем сиденье. Раньше я считал свалку оптимистичным местом, одним из великих демократических институтов Марша. Не нужно платить за вход, можно забрать, что хочешь. В любые выходные можно было наблюдать четыре поколения одного семейства, избавлявшегося от бутылок, или свежескошенной травы, или последней коляски, или устраивающего частную охоту за сокровищами в открытой яме, где можно найти маслобойки, или сепараторы Лаваля[15]15
  Сепаратор – аппарат, производящий разделение продуктов на фракции с различными характеристиками (например, отделить моторное масло от воды или вино от осадка). Центробежный сепаратор был изобретен шведским ученым Густавом де Лавалем, который получил патент в 1878 году. Используется в молочной промышленности при производстве сливок, обезжиренного молока и других молочных продуктов, когда нужно разделить белки, жиры и жидкие компоненты молока; а также при производстве спирта, пива и проч.


[Закрыть] и другие штуковины (мама, мама, что это?) неизвестного происхождения и назначения. Деревенский инженер угощал своих модных гостей на сервизе со свалки Дарли. Его происхождение не было тайной. Он восхищался этой добычей не меньше, чем восьмидюймовыми колесами от коляски, которые привели его сына к победе в детских гонках на самодельных каталках.

Я повернулся и увидел, что она держит в руке ножовку. Келвин и его сподручный жарили сосиски и не интересовались происходящим. Я был свидетелем попытки миссис Бобс снять кок с пропеллера. Она нашла уязвимое место, где заканчивалась медная обшивка.

У нее был не тот инструмент для работы. Мне ничего не оставалось, кроме как смотреть и смахивать мясных мух с лица, а она прорезала винт до середины и только тогда отказалась от ножовки. Затем она выбрала кирпич, чтобы атаковать пропеллер, ее шея и щеки горели от задора. Когда она достигла убийственного разделения частей, я вспомнил, что утверждалось, будто Лавуазье[16]16
  Антуан Лоран Лавуазье (1743–1794) – французский естествоиспытатель, основатель современной химии. Во время Великой французской революции выступал как сторонник конституционной монархии, за что был казнен. По легенде, он договорился с Лагранжем, что если останется в сознании после отсечения головы, то будет моргать, и моргал 30 секунд.


[Закрыть], когда его голову отрезало гильотиной, моргнул двадцать раз, чтобы дать сигнал слуге. Я молился, чтобы это оказалось неправдой.

– Вы не знаете моего свекра, – сказала она. – Иначе бы вы так на меня не смотрели.

Я был слишком взволнован, чтобы говорить о Лавуазье, так что не огорчился, когда нас прервали ответственный за санитарную утилизацию и его напарник. Келвин подобрал ампутированный кок, и на секунду я подумал, что тот спасен, но затем он бросил его в бездну.

Когда миссис Боббсик вернула ножовку в машину, я заметил на себе враждебный взгляд приятеля Келвина и принял его за осуждение. Я поспешил присоединиться к сообщнице, не сознавая, что он следит за мной.

– Дерьмократ, – сказал он, явно радуясь, что застал меня врасплох. – Не знаешь, кто я, верно?

– Не думаю, что имел честь.

– Никакой чести, – подхватил он, и я узнал по таким же злым глазкам отца Беннетта Эша.

Миссис Бобс завела двигатель.

– Я знаю, где ты живешь, – пригрозил Эш, открывая пассажирскую дверь. – Залезай, – скомандовал он, и я услышал, как жестоко жизнь срезала с него мясо и оставила со шнуровым ремнем и в севшей безрукавке.

– Я вывешу тебя из окна, хренов балт.

Миссис Бобс включила первую передачу. Я захлопнул дверь. «Форд» яростно прошелся по лужам, проехал по перерытой бульдозером земле и выскочил в ворота.

– Что это было? – спросила она.

Я не решался подать голос для ответа.

– Боже, ну и ублюдок.

Миссис Боббсик ехала аккуратней, чем раньше. Она замедлилась, затем замедлилась еще. Обогнув овал Дарли, съехала на обочину.

– Вот, – сказала она.

Подала мне платок.

Если она думала, что я плакал, это было не так, но я не мог взглянуть на нее прямо. Наконец я признался ей в том, что обещал никогда не упоминать.

– Он такой же родитель, как и вы, – сказал я. – Если бы он поступил, как я, то сел бы в тюрьму.

– Полагаю, у него мерзкий сын.

– Он всего лишь мальчик.

Я бережно свернул платок и отдал ей. Она взяла меня за руку, и в жесте, который удивил нас обоих, поднесла ее к губам.

7

Однажды я поцеловала отца Слокома в его лысое темечко.

В другой раз я поцеловала мальчика-телеграфиста, потому что мне сделали предложение. Из этого ничего не вышло. Я поцеловала мороженщика. Еще я проехала от Джилонга до Барвон-Хэдс в запасном колесе «модели Т» и получила предупреждение. Я могла выпасть и погибнуть, но после эту историю рассказывали всякий раз, как к нам приходили гости. Когда отец работал овцеводческим агентом, мы часто бывали в Киппенроссе, которым владели Робинсоны. Как-то во время сбора урожая миссис Робинсон отправила меня на выгул с эвкалиптовым чаем и сконами[17]17
  Сладкие булочки, традиционно выпекавшиеся в Шотландии и на юго-западе Англии, но очень любимые и австралийцами. Их часто едят с маслом, сливками и джемом.


[Закрыть] для мужчин. Я обнаружила их в центре ста акров пастбища, среди стогов сена. Было так жарко, что я спряталась от солнца в стог. Папа с трудом нашел меня спящей – в какой-то момент моя нога высунулась из сена. Меня искали несколько часов.

Моя мать была поцелуйщицей. Она целовала меня в маковку, когда я молилась.

В любом случае я поцеловала не руку, а запястье. Мои губы лишь слегка коснулись тонких светлых волос, и я заметила морщинистые костяшки, словно его пальцы тоже хмурились. Рука была худой, очень изящной и темной у костяшек и под ногтями, но мне не требовалась исповедь на Гисборн-роуд, чтобы ощутить к нему жалость. Я видела, как он пялился своими голубыми глазами из окна спальни. Именно об этом я думала, когда поцеловала его несчастную печальную руку. Я хотела сказать этим: вы хороший человек, что бы вы ни сделали. Мне никогда не разрешали завести лошадь, но я подумала, что он похож на лошадь, которая прижимает к голове уши, запертая в стойле.

Когда я вернулась со свалки, мне нужно было распаковать груду картонных коробок, а еще были двое детей, которым требовалась своя доля любви, милым солнышкам. У Эдит все хорошо, но у Ронни день не задался. Я поняла это прежде, чем увидела, что его класс отпустили и он вышел из ворот в шортах и одном гольфе. Как можно потерять гольф и сохранить ботинок?

Эдит стояла за ним, качая головой.

Я спросила Ронни, не дразнил ли его кто.

В ответ он исполнил глупый танец, посреди улицы, перед всеми. Он выглядел безумным, тыча пальцем то в свою голову, то в попу, высовывая язык. Непозволительно беспокоиться о том, что думают о вас люди, но я взяла его за руку и потащила домой, а Эдит поспевала за нами, повторяя: «Что ты собираешься делать?»

Конечно, я должна была усадить их обоих, и испечь им печенье, и налить по стакану молока, но мне нужно было позвонить знакомому в «Дженерал Моторс Холден», пока Коротышка не вернулся домой. Если бы он меня застукал, я бы заработала алую букву или дурацкий колпак.

Трудно представить, будто громадная компания вроде «ДМХ» знала всех людей, которые продавали автомобили конкурентов, но они знали моего Коротышку благодаря его репутации. «Они» – в смысле, мистер Данстен. Данстен сказал, мой муж был «классным», как лучший стригаль, который может постричь четыреста овец в день. (Число мериносов совсем другое, конечно.) Откуда-то мистер Данстен знал всю бухгалтерию Коротышки, словно счет в крикете: столько-то продаж в Уоррагэле, столько-то в Сейле. Я была рада слышать, когда только начала общаться с мистером Данстеном, что тот хотел взять Коротышку «на борт». Как и я, он верил в будущее с «холденом».

Он был весьма прям со мной, или мне так казалось. Он не скрывал вопрос денег. Если вы хотите быть дилером, у вас должны быть дом, мастерская, механики, запасные детали. Он поделился примерами их «программы кредитования», по которой они бы финансировали наш товар в шоу-рум.

Коротышка уже имел похожий разговор с «Фордом», и в результате мы уселись за стол: заполняли формы, собирали банковские счета и налоговые декларации. Он ни разу не усомнился, что мы получим франшизу «Форда». Кто откажет продавцу с его репутацией?

Я опасалась его уверенности: ему будет больно, если откажут. Мне пришло в голову, что я улучшу наш счет, если вынужу Беверли наконец-то продать общее наследство. Она долго им пользовалась, и я сказала об этом Коротышке, но, возможно, он подумал, что не станет брать деньги у женщины. В любом случае иметь дело с Беверли – невелика радость. И я оставила затею.

Но когда я сообщила об этом имуществе мистеру Данстену, он очень обрадовался. Очевидно, он поручил оценить наш старый дом, потому что, когда я позвонила в другой раз, он уже знал, что тот находится прямо в заливе Корио и от него открывается «мощный» вид. Забавно, залив Корио всегда вызывал у меня меланхолию.

Я никогда не видела, какая у Данстена дверь в кабинет, но он подчеркивал, что она всегда открыта. Мы могли получить кредит на девяносто дней в акцептной компании «Дженерал Моторс». «Форд» между тем хотел знать о нас все больше и больше. Пришла пора ввести Данстена в курс дела, и я усадила Ронни слушать сериал «Супермэн», а Эдит должна была нарисовать картинку для школы, так что я закрылась в кухне.

– Да? – сказал оператор.

Я сообщила ей, что мне нужен междугородный звонок в Мельбурн. Он начинался с букв «ХП». Хамбаг-Пойнт.

– У вас Бахус-Марш, 29?

Я подтвердила.

– Должно быть, вы миссис Бобс.

Я не знала еще мисс Хоар, но в каждом городке есть такой персонаж, который подслушивает всех день напролет. Я слышала ее дыхание на линии, когда телефон звонил в кабинете Данстена в «ДМХ». Коротышка убил бы меня, если б узнал.

– Слушаю? – проговорил Данстен.

Мисс Хоар сказала:

– У меня для вас междугородный звонок.

Я повесила трубку.

Мы ели омлет с тостом и гороховый суп, мы трое, все вместе.

Газовая плита теперь работала, но мне не нравилось тратить газ, я уложила детей спать и рассказала им сказки о плутовском вомбате, которые придумал их отец. У плутовского вомбата была огромная задница, и дети над этим очень смеялись. Она правда была большой? Насколько большой? Плутовской вомбат всегда засыпал в опасных местах. Он всегда был голоден. Плутовской вомбат проснулся однажды утром и услышал запах жарящегося бекона. Или было Рождество, и плутовской вомбат сидел на трубе и думал, как достать печенье, оставленное Санта-Клаусу.

Я не думала о поцелуе. Меня беспокоил пропеллер. Мне не стоило его пилить. Вот что значит быть пьяной? Ты просыпаешься и думаешь: «Боже правый, что я наделала? Что обо мне подумают люди? Заслуживаю ли я еще любви?»

Я сидела и ждала мужа. Это ужасно, когда женщина ждет коммивояжера в ночи, не ведая, где он. Конечно, пабы закрываются в шесть часов, но есть бары, которые еще работают при своего рода военном затемнении. Будь вы мотыльком, вы бы их не заметили. Вы бы проехали через Бэллиэнг или Мирнийонг и никогда бы не догадались о незаконной деятельности, которая в них процветает. И удачи, если вам потребуется полицейский, потому что копы прячутся в пабе со всеми остальными. Были и другие очевидные опасности, о которых я и думать боялась. Я включила радио, но не могла слушать. Шла викторина, но кто хочет чувствовать себя глупее, чем он уже есть?

Потом вошла Эдит и объявила:

– Плутовской вомбат только что описался.

Что ж, по крайней мере это меня заняло: отмыть бедного малыша, и найти сухое белье, и прочесть ему «Дом на Пуховой опушке»[18]18
  Милн А. А. Винни-Пух. Дом на Пуховой опушке.


[Закрыть], пока его сестра не прекратила жаловаться, и они оба уснули.

Я отнесла грязное белье в прачечную, и сполоснула его, и положила в котел. Настало девять вечера, потом десять. Провернула белье через гладильный каток, нашла прищепки и повесила простыни на веревку.

Включила неоновые огни под навесом, и вернулась в кухню, и сидела там, глядя в окно. Свет заливал пустой двор, а человек по радио вел «Кросби[19]19
  Гарри «Бинг» Кросби-мл. (1903–1977) – американский певец и актер.


[Закрыть] по заявкам». Я нашла свое пальто и сидела, дрожа, за кухонным столом.

Мне не следовало делать это с пропеллером. Сама напросилась на неприятности.

8

Есть много разумных причин, почему мужчину могут привлекать женщины, неуравновешенные по своей природе. За их лицами интереснее наблюдать, их взгляд столь непредсказуем. Они всегда сложнее, динамичнее, опасней. Если смотреть с этой стороны, моя личная история обладает определенной логикой.

Я лежу в постели один со страницами «Океании», № 3, март 1953 года, но от индекса (Берндт[20]20
  Рональд (1916–1990) и Кэтрин (1918–1994) Берндт – австралийские антропологи.


[Закрыть], Элкин[21]21
  Адольфус Питер Элкин (1891–1979) – англиканский священник, австралийский антрополог и сторонник ассимиляции аборигенов.


[Закрыть], проч.) меня отвлекли мысли о Кловердейл, моей сопернице в викторине Дизи. Мистер Дизи звал ее мисс Кловер.

– Слушатели, на арене Кловер.

«На арене» было оскорблением, которое всегда разжигало дремлющий огонь в ее глазах, но ни она, ни я не могли противостоять мощи мистера Дизи, который задолго до викторины был коммивояжером – продавал сигареты «Ротманс»[22]22
  Сигареты марки «Ротманс» производились в Лондоне с 1890 года, экспортировались в Австралию с 1902 года.


[Закрыть]. Он по-разному держал нас на крючке.

Кловер была примерно моего возраста, высокая и грациозная, как зонтичный эвкалипт, ее кожа на длинных ровных ногах, не затянутая в чулки, сильно блестела – как у довольного теленка. Порой в студии она снимала туфли, и мне было дозволено разглядывать ее ногти на ногах, словно морские ракушки на пляже.

Каждую неделю мы стояли с ней за большими пушистыми микрофонами, и Дизи сообщал аудитории, что она вот-вот «заберет корону» или «уделает короля». Я знал, что он не мог этого допустить. Кловер, с другой стороны, как и слушатели, верила, что я каждый месяц уносил домой тысячи.

Кловер видела, как мне дарили чек. Она понятия не имела, что меня заставляли его рвать, что большие деньги были наживкой для растущей аудитории и, наконец, – постучим по дереву – крупного спонсора, который сможет включить в свой рекламный бюджет настоящие призовые деньги. Сейчас мы рекламировали автодилера христианских израилитов, сеть уцененной одежды для мужчин и химчистку с точками в семи пригородах. Дизи рассчитывал вскоре от них избавиться. Он подписался на службу рейтинга Нильсена[23]23
  Рейтинг радиопрограмм был придуман американцем Артуром Нильсеном в 1947 году. Позже этот рейтинг стал использоваться и для телепередач.


[Закрыть] и следил, как медленно растут наши показатели. А пока тратил «начальные инвестиции», развлекая рекламных менеджеров «Колгейта», «Дженерал Моторс», «Данлопа» и Австралийского совета по молочным продуктам.

Придет время, обещал он, когда причалит и мой корабль. Я был на «первом этаже», то есть, как я предполагал, пока еще не спущен на воду.

– Они не дадут выиграть женщине, – сказала Кловер на прошлой неделе, когда Дизи ушел отлить. – Я на шоу, только чтобы проиграть.

Мы всегда были, так или иначе, «в эфире». То есть Малышка Дизи никогда не снимала свои наушники, и я не мог пригласить Кловер в кино так, чтобы отказ не был ею услышан. Но даже в самой безопасной среде я бы никогда не осмелился признаться, что завидовал ее еженедельным чекам в двадцать фунтов, которые в итоге все-таки оказывались на ее банковском счете.

– Думаю, вы не правы, – сказал я.

– Вы хороший человек, Вилли, но ваше мнение в действительности ничего не значит.

Эти слова едва ли покажутся привлекательными, но истинный ответ весь ушел в голос, чистый голос. Ее лицо почти не шевельнулось. Почему эта неподвижность столь соблазнительна?

– Так хочет публика, – сказала она мне, произнося слова как обычно: словно она очень устала, всю ночь читая Спинозу.

– Дайте мне выиграть один раунд, – просила она. – Это изменит мою жизнь.

Это бы не изменило ее жизнь вовсе, но она была чрезвычайно привлекательна, маленькая битница с короткой и пушистой стрижкой: волны, мягкие локоны, как у Джины Лоллобриджиды в «Ночных красавицах». Проблемы страсти, том ХХI.

– Если бы я вам действительно нравилась, – сказала она, – вы бы дали мне выиграть раунд.

Я желал ее, безмерно. Она была столь стройной, что могла перекрутить юбку задом наперед и обратно. Порой она совершала это: победоносно, с насмешкой и размахом, возможными только на радио – одновременно на публике и тайно. Пять очков мисс Кловер. И она вырывается вперед.

– Если вы победите в следующем раунде, – спросил я, – вы пойдете со мной на танцы?

– Если я выиграю раунд, я буду вытворять разные вещи.

Малышка Дизи, должно быть, это услышала. Я скоро это узнаю. А теперь, лежа в постели с «Океанией», я вызвал образ этого зовущего рта. «Я буду вытворять разные вещи», – обещала она.

«Кто бы захотел быть холостяком?» – думал я. Фары осветили потолок моей спальни, и я увидел мотылька, и услышал хриплый двигатель мощной машины. Она медленно проехала мимо, а затем застучала и забулькала под навесом, где ей было дозволено продолжать.

Ночь разорвал крик измученной женщины.

Тогда, простите меня, я стал подглядывать из темной кухни, а волосы на моих руках и шее зашевелились. Соседний двор был омыт неоновыми огнями. Воздух зелен, как трава. И там, под навесом, стоял, как я позже узнаю, «ягуар-икс-кей 120»: длинный, утонченный, жемчужно-белый, с округлыми крыльями, увенчанными сигнальными лампочками, сливавшимися с передними фарами, и длинным капотом. Он был столь прекрасен, будто возник из космоса. Водитель появился, как на ладони, и я подумал, что он, должно быть, замерз, пока ехал с откинутым верхом. Конечно, он был в пальто из верблюжьей шерсти и желтом шарфе, но этого было бы мало на Пентлендских холмах. Была машина продана или куплена, этот вопрос даже не пришел мне в голову. Ход моей мысли был продиктован душераздирающим воплем.

Миссис Боббсик вошла под навес на освещенную сцену, метнулась, молотя руками, ее пеньюар развивался позади, словно хвост кометы. О господи! Она его била. По голове. В грудь. Он пытался ухватить ее за запястья.

«Не лезь не в свое дело». Да, так я и подумал и выдохнул, когда мистер Боббсик достал до выключателя и сцена потухла.

– Ты кретин, – кричала она.

Их можно было услышать в торговых дворах, аж у католической церкви через дорогу от государственной школы № 28.

Я уткнулся в «Океанию» № 3 от марта 1953 года. Где нашел план исследования археологической структуры Восточного Мелтона, всего в десяти милях от Бахус-Марша.

Сова прокричала «мопок»[24]24
  Мопок – австралийское и новозеландское название кукушечьей иглоногой совы, Ninox novaeseelandiae, прозванной так за ее крик.


[Закрыть].

Я мог представить себе археологию в Греции или Месопотамии, но никак не на пастбищах тоскливого Мелтона. Однако тут предполагалось, что исследование общинной земли или сада ручья Короройт (который я завтра пересеку на поезде) откроет «в избытке реликвии местного населения». Это удивило образованного человека, учителя.

Я вернулся в кухню за стаканом молока. И оттуда случайно увидел весьма щеголеватого мистера Боббсика, актера в свете фонаря на заднем крыльце, входящего в дом, дабы возлечь со своей женой.

Чтение было моим обезболивающим.

Из «Океании» я узнал, что археолог предлагал раскапывать знаменитые поместья Рокбэнк и Динсайд, которые когда-то были огромными пастбищами У. Дж. Т. Кларка, богатейшего человека в Австралии. На землях Кларка в Мелтоне двадцать тысяч овец стригли каждый год. Поблизости, за сегодняшними пороховыми заводами, «Океания» предсказывала обнаружение древних аборигенских захоронений, артефактов, мусорных куч, изрубленных эвкалиптов, из которых туземцы вырезали каноэ и щиты.

– Болван, – услышал я.

Я сел в своей односпальной кровати и увидел, сам того не желая, Боббсиков в их кухонном окне, сцепившихся в битве, как казалось. Потом стало темно. Потом сетчатая дверь Боббсиков хлопнула, и я увидел, как мне представилось, женщину верхом на мужской спине, то ли смеющуюся, то ли плачущую, бьющую мужа по голове. Это было совсем не эротично, но света хватало, чтобы увидеть их на лужайке, спотыкавшихся, во весь рост. Затем они гонялись по кругу внутри яркого параллелограмма освещенного гаража, и теперь мужчина ухал, насмешничал, дурачился, дурачился, дурачился, а женщина, без сомнения, смеялась. «Океания» не могла с этим состязаться.

Из дома напротив послышались крики очевидного страдания, и затем сетчатая дверь хлопнула снова и снова, и на свет выбежали двое детей, сначала мальчик, за ним девочка в белой сорочке, волочащейся, как у Эль Греко, плачущая и умоляющая, ищущая родителей, которые вскоре упали на залитую луной траву под гнетом детской нужды в них, а я, один в ночном воздухе, в пижаме и ночных носках, был непомерно напуган.

Того, что было сказано, я не услышал. Что было понято, я не мог угадать. Теперь отец катал на спине высокую светловолосую девочку, чьи ноги едва касались земли, а маленький мальчик разъезжал на маминых плечах, и я тревожился, пока мне не пришло в голову, что, возможно, Боббсики были счастливы.

– Ты дурак, – кричала Айрин Бобс.

И целовала мужнины руку и рот.

Дети визжали от смеха и вошли в святилище с цементным полом, шлепая тапками. Коротышка взялся за одну гаражную дверь, а жена за другую, вместе они медленно заслонили яркий свет.

Всю ночь я читал. Это меня успокаивало. Я все еще был увлечен этим, когда ассенизатор прошел под моим окном забрать свое еженедельное «ведерко меда».

Я спал: я вновь был внутри отцовской церкви в Аделаиде. Моя мать была сильно опечалена, так как полиция обнаружила странные провода под скамьями.

Я проснулся, услышав, как спортивная машина бормотала на дорожке у дома, увидел, как миссис Боббсик резвится возле нее в пеньюаре.

Петух со своими девушками ждал у задней двери. Я сделал сэндвич с яйцом с собой в поезд.