Текст книги "Пасьянс Даймонда"

– В каком смысле?

– Она советует не искать признаки того, что Наоми здорова, а, наоборот, попытаться обнаружить симптомы аутизма.

– Что ж, это можно обсудить. Ваша жена, судя по всему, умная жещина.

– Уж точно умнее меня.

– Почему бы вам не поговорить с доктором Этлингером? Сегодня он придет осмотреть Наоми.

Доктор Этлингер был детским психиатром, каким-то непонятным образом прикрепленным к школе Масгрейв. Похожий на тролля, с огромной копной курчавых черных волос, он то ли пришел сам, убедив Джулию, что его помощь необходима детям, то ли его прислали местные органы здравоохранения. Питер Даймонд не имел права голоса – он держался в школе только благодаря доброй воле Масгрейв, – однако решил, что Этлингера нельзя близко подпускать к детям. Раздражительный, упрямый, он был начисто лишен чувства юмора. Несмотря на это, сумел убедить всех в школе, что он мировое светило в области аутизма. И не исключено, что так оно и было.

– Только не тратьте напрасно мое время, – ядовито заявил он Даймонду. – Я из немцев, и меня не интересует ни погода, ни крикет, ни машины. – Отпусти это замечание кто-нибудь другой, и его приняли бы за шутку. Но только не тогда, когда оно исходило от Этлингера.

– Я по делу, доктор, – смущенно заверил Даймонд. Время, когда он с высоты своего чина мог осаживать таких умников-экспертов, осталось в прошлом. – Меня интересует японка Наоми. Ее поместили сюда, поскольку считается, что она страдает аутизмом.

– Верно.

– Согласны?

– Я этого не утверждал. Всего лишь подтвердил ваши слова.

– А сами вы пришли к какому-нибудь выводу?

– Нет.

– Сомневаетесь?

– Разумеется, нет, – отрезал психиатр. – Колебание ненаучно. Я же объективен. Понимаете разницу? Вы тешите себя сомнениями. Мое мнение непредвзято.

Даймонд хотел сказать, что состояние ума Этлингера интересует его гораздо меньше, чем состояние ума Наоми, но сдержался.

– Девочку надо изучать систематичнее, чем удается во время эпизодических визитов, – добавил психиатр, – она не моя пациентка.

– Как я понимаю, она демонстрирует классические симптомы аутизма.

– Классические? – Этлингер чуть не задохнулся от возмущения. – Болезнь получила название только в 1943 году. А ее серьезное изучение началось лишь в шестидесятых. Так о каких классических симптомах можно говорить?

– Типичных.

– Могу возразить и против этого.

– Она не говорит, избегает зрительного контакта. Является ли это характеристиками больных аутизмом детей? Если да, то диагноз прекрасно подходит Наоми.

– То, что вы сказали, мистер Даймонд, может указывать на аутизм. Но также присуще поведению хорошо воспитанных молодых женщин в большинстве стран Азии. Вы об этом не задумывались? Не исключено, что ее поведение определяется культурой ее страны.

Убедительный аргумент, и Даймонд принял его. Казалось, эта мысль давно вертелась в его голове, но он так и не сформулировал ее.

– Но чтобы не проронить ни слова, даже с женщинами из японского посольства?

– Признаю, случай из ряда вон выходящий.

– Тогда каким образом вы устанавливаете диагноз «аутизм»?

Этлингер вздохнул и посмотрел на стенные часы.

– Хорошо, как его вообще устанавливают? – спросил Даймонд.

– Что вы имеете в виду?

– Рентген, анализ крови, томография? Я не специалист.

– Объективных методов не существует, – презрительно заявил психиатр. – Врач анализирует поведение пациента. Я бы сказал, что любой ребенок с данным синдромом страдает нарушением речи в диапазоне от полной немоты до афазии, когда путает последовательность звуков и слов. Любой ребенок, мистер Даймонд.

Питер мысленно поставил галочку напротив пункта «немота».

– Справедливо по определению, что аутисты подчеркнуто безразличны к людям, особенно к детям. Название «аутизм», как вам, вероятно, известно, происходит от греческого аутос – сам.

Еще одна галочка.

– Наблюдаются также другие симптомы. Например, нарушение моторики.

– Странные движения, как у Раджиндера?

– Да.

– Наоми этим не страдает. У нее прекрасная координация.

Этлингер кивнул:

– Для некоторых это не характерно. Странно, но иногда они способны сохранять равновесие лучше, чем здоровые дети. Забираются на мебель, легко спрыгивают. Могли бы стать прекрасными канатоходцами.

Что не так-то просто проверить, подумал Даймонд.

– У них не кружится голова, если они крутятся на месте.

– Этого я не знал.

– Постоянно наблюдается.

– Что-нибудь еще?

Этлингер развел руками:

– Много чего еще, мистер Даймонд. Повторяющиеся движения, как-то битье головой, раскачивание, разглядывание себя в зеркале, вращение предметов, например колесиков игрушечных машинок. Вы должны были видеть, как это делает Клайв.

– Конечно. Но Наоми этим не занимается.

Этлингер стал перечислять другие симптомы аутизма:

– Аномальная реакция на сенсорное раздражение, такое как боль, тепло или холод. Проявление агрессии при попытке дотронуться до них. – На его губах мелькнула улыбка.

– Вы слышали, что случилось со мной?

– Я могу это видеть.

– Можно ожидать подобных выходок от страдающих аутизмом детей?

– Да, они кусаются.

– Я хотел спросить, добавляет ли это уверенности в диагнозе?

– Ненадежное свидетельство. В следующий раз постарайтесь быть поживее и посмотрите, отреагирует она или нет. Таким детям иногда нравится веселая возня. – Этлингеру, похоже, не приходила в голову мысль о неблаговидности веселой возни взрослого мужчины с маленькой девочкой.

– Известно что-нибудь о причине подобного состояния?

Психиатр расхохотался:

– Вы сказали: причина? Неизвестны ни причина, ни способы лечения. Одни теории. Больше теорий, чем у меня времени на их перечисление. Лично я считаю, что проблема скорее органическая, чем психическая. Не имеет никакого отношения к тому, что ребенок будто бы отсталый, как считалось раньше. По-моему, аутизм – следствие дородовой, родовой или послеродовой травмы или болезни, повлиявшей на мозг. Только не спрашивайте, как с этим бороться. Практически каждую неделю я читаю, что некий очередной Свенгали[2]2
  Свенгали – человек, обладающий даром непреодолимого внушения. По имени героя романа Джорджа Дюморье «Трильби».


[Закрыть] добился выдающегося успеха. Даже излечения. Вы можете обнимать этих детей, поощрять, наказывать, изолировать, сажать на диету. Их можно даже обучать. Но обучению поддаются и шимпанзе. Лично я предпочел бы обучать шимпанзе. Они способны на любовь. Страдающие аутизмом дети – нет. Они тираны.

Даймонд слушал его с возрастающей неприязнью:

– Тираны – не научный термин.

Врач-коротышка обжег его взглядом:

– Придумайте более точное. Посидите еще с Наоми, понаблюдайте еще, может, что-нибудь придет в голову.

Глава десятая

В то утро Даймонд запасся блокнотом для рисования и фломастером. Если эта маленькая неподатливая девчонка не реагирует на звуки, думал он, может, проблема в незнании языка. А если дело поправят символы? Он пододвинул к Наоми стул и положил блокнот на низкий столик. Нарисовал круг, затем второй, меньшего размера. Тело и голова, картинка, пробуждающая детские воспоминания о том, как дождливым днем в летнем лагере играли в «Нарисуй жука». Только на сей раз кружочки означали его собственное тело и голову. Питер добавил ноги-палочки, руки и черты лица. Над каждым ухом начертил волосинки, чтобы обозначились границы лысины на темени. И, ободряюще улыбаясь, протянул Наоми, ткнул себя пальцем в грудь и сказал:

– Даймонд.

Может, он тешил себя иллюзией, но ему показалось, будто девочка взглянула на его творение, хотя и не задержала взгляда. Питер коснулся рисунка и похлопал себя по голове:

– Видишь: Даймонд?

У Наоми не дрогнул ни один мускул. Не желая сдаваться, он сложил лист, загнул и на следующем нарисовал фигурку меньшего размера с намеком на юбку и подобием челки.

– Наоми, – Питер указал на девочку, на ее волосы и, сделав завершающий штрих – поместив на голову бант, спросил: – Нравится? – рассмеялся и сам удивился, как искусственно звучит его смех. – Это ты.

Его рисунок нисколько ее не заинтересовал, она на него даже не посмотрела. Приказав себе не терять терпения, Даймонд вырвал из блокнота лист с изображением себя и положил рядом с изображением девочки, чтобы она заметила разницу в размерах.

– Большой Даймонд, маленькая Наоми. Даймонд, Наоми. Ты и я.

Несколько новых попыток объяснить значение рисунков ни к чему не привели.

– Хочешь порисовать? – Он пододвинул к ней блокнот. По телевизору показывали сюжет, в котором мальчик-аутист рисовал дома с точными деталями и превосходной перспективой. После поездки в Лондон он изобразил собор Святого Павла и другие роскошные сооружения. Впоследствии были опубликованы два сборника его рисунков.

Даймонд не ожидал от Наоми высокого искусства. Хотел, чтобы она хоть что-нибудь нарисовала на бумаге. Взял ее за левую руку и осторожно вложил фломастер между пальцев. Раньше он заметил, что картонный стаканчик девочка держала левой рукой. И помнил об этом.

Наоми пальцы не сжала, и фломастер выпал из ее руки.

– Ты справишься, – сказал он скорее для очистки собственной совести, чем ей. – Уверен, ты справишься. – Питер снова вложил фломастер ей в пальцы и повел ее рукой. В результате получился неровный круг. – Вот.

Наоми ее достижения оставили равнодушной.

– Ваша очередь, мисс.

Разочарованный больше, чем решался показать, Даймонд повернулся к девочке спиной и шагнул к кофейному столу. Если сейчас включить чайник, то педагогам, когда они придут на перерыв, не придется ждать. Это и станет единственным достижением сегодняшнего урока. Он проверил уровень воды, щелкнул выключателем и стал смотреть в окно, слушая, как чайник начинает издавать стонущий звук, напоминающий плач ребенка. Затем он почувствовал легкое прикосновение к правой руке. Наоми сама, без всяких просьб, встала со стула, подошла и коснулась его ладони.

Даймонд посмотрел на нее сверху вниз. Мог ли он себе позволить обрадоваться? Девочка не ответила на его взгляд, но и того, что она сделала, было достаточно. Первый доброжелательный жест по отношению к нему и, насколько он знал, к любому человеку в школе. Питер осторожно сомкнул пальцы вокруг ее крохотной ручонки. Они вдвоем стояли у окна в состоянии, близком к гармонии, – непреодолимая сила и не сдвигаемый с места предмет.

В чайнике закипела вода, но в нем что-то сломалось, и он не выключился. Несколько мгновений Даймонд позволял струе пара вырываться из носика, а затем подался вперед и выдернул левой рукой шнур из розетки. Наоми же посчитала это сигналом отнять свою ладошку и вернуться на стул. Питер улыбнулся, давая понять, что он ее не прогонял. Наоми не отреагировала.

Его глаза затуманились. Нет в тебе ласки, подумал он с сожалением. Да и откуда ей взяться у бывшего копа Питера Даймонда?

Во время ланча он рассказал Джулии Масгрейв об уроке рисования. Они сидели на лавочке под смоковницей в школьном саду и ели сандвичи. Теперь Питер мог взглянуть на себя объективно и понимал, что, наверное, не следует придавать данному эпизоду слишком большого значения.

– Нет, – возразила Джулия. – В нашей работе полезно все, что может поддержать. Есть дети, вообще неспособные на спонтанные дружеские жесты по отношению к другому человеку. Никогда. Потрясающая новость, Питер. Взглянем правде в глаза: с Наоми еще никому не удавалось добиться успеха. Женщина из посольства вообще отчаялась и на этой неделе не пришла. Позвонила и сказала, что они обсуждают вопрос о том, чтобы направить Наоми в специальную школу для больных аутизмом в Бостоне. Там работают японские педагоги.

– В Бостоне? – удивился Даймонд. – Перевезти девочку в Америку?

– Там достигают великолепных результатов. Из нашей страны туда уже послали нескольких детей. Полагаю, это самый лучший для нее выход. – Джулия помолчала и серьезно посмотрела на Питера. – Школа называется «Бостон Хагаши». «Хагаши» по-японски значит «надежда». Разве не разумная идея?

Если идея и была разумной, Даймонд не хотел этого признавать.

– Верю, что вы желаете Наоми добра. Но вдруг у нее нет аутизма?

– Решение не за мной, Питер. Девочка в ведении местных властей.

– Они явно вздохнут с облегчением, если ее удастся сбыть с рук.

– Теперь вы говорите цинично.

– Ответьте мне на такой вопрос: что было конкретно предпринято, чтобы найти ее родителей?

Джулия вздохнула:

– Полиция делала запросы, но, насколько мне известно, никакой ценной информации не получила. Никто не заявлял о ее пропаже. Куда подевались ее родители? Очевидно, что до того момента, как Наоми нашли, за ней хорошо ухаживали. Чистая, хорошо одетая. Ее бросили, Питер, и, я не сомневаюсь, родители не намерены менять решения. Случается, молодые матери требуют назад новорожденных, которых оставили у чьих-то дверей. Но это не тот случай.

– Согласен.

– Я встречала родителей, у которых иссякли силы, и они почувствовали, что не в состоянии справиться с больными детьми, но никто не оставлял своих чад в «Харродсе».

– С тех пор ведь прошло уже шесть недель?

– Почти.

– В первую неделю ее фотографии публиковали в газетах.

– И показывали по телевизору. Но это ничего не дало.

– Показывали только неподвижный кадр, – задумчиво заметил он. – И только в программах местных новостей. Я хочу, чтобы информацию о ней сообщили в общенациональных передачах. Таких, как, например, «Краймуоч».

Джулия Масгрейв нахмурилась:

– Разве это дело криминальное?

– А как оно называется, если бросают ребенка в ее возрасте?

Она покачала головой:

– Не лучший способ достучаться до ее родителей. Где-то в мире живет ее отчаявшаяся мать.

– Хорошо. Давайте попробуем показать Наоми в каком-нибудь ток-шоу.

– Зачем?

– Говорить будете вы, а девочку увидят миллионы зрителей.

– Питер, я не уверена, что правильно помещать напуганного ребенка перед объективами камер.

Даймонд понимал ее чувство, хотя и не поддерживал.

– Я бы согласился с вами, если бы Наоми была полной идиоткой или шарахалась от людей, как Клайв. Но мы с вами знаем, как она поведет себя на телевидении. Будет спокойной и уравновешенной, как всегда. Будет держать себя в руках. Вы не можете этого отрицать. Если она сама, вживую, появится на экране, это произведет гораздо больший эффект, чем застывшая картинка. Хороший шанс на то, что ее узнают.

– Сомневаюсь.

– А мне не нравится перспектива отправки девочки в Америку в то время, как ее родители, возможно, все еще в Англии. Позвольте мне попробовать. Телевизионщики падки на такие сюжеты, а она очень трогательный ребенок.

– Вот именно! – воскликнула Джулия. – Поэтому не хочу, чтобы ее использовали. У нас нет морального права превращать девочку в объект, на который таращатся люди. Как только Наоми покажут по телевизору, тему подхватят газетчики. Объявится множество доброжелателей, которые захотят удочерить ее или станут присылать игрушки.

– У нее есть игрушки?

– Наоми они не интересуют, Питер. У нас целый зверинец мягких игрушек.

– Как насчет игрушек с колесиками? – Даймонд вдруг вспомнил замечание доктора Этлингера.

– Она не из вращателей, не сомневайтесь. И вообще, телевидение – средство развлечения. Наоми не развлекательное зрелище. Она – несчастный, легко ранимый ребенок с тяжелым заболеванием.

– Джулия, побойтесь бога, люди не будут смеяться над ней.

Она пристально посмотрела на него.

– Если бы это был Клайв или Раджиндер, чьих родителей мы не можем найти, потащили бы вы их на телевидение?

– Не на ток-шоу.

– Почему же?

– Они другие. Их поведение непредсказуемо. А Наоми поведет себя безупречно.

– Да что вы говорите? – В глазах директрисы мелькнула смешинка. – Вы уверены, что она не укусит оператора?

Представив подобную возможность, Даймонд невольно улыбнулся.

Внимание Джулии внезапно переключилось на миссис Строу, которая шла к ним со стороны дома. По ее манере держаться – по тому, как она развернула плечи и покачивала бедрами, – было очевидно, что она намеревается сообщить нечто ужасное и требует полного внимания со стороны слушателей.

– В чем дело, миссис Строу? – спросила Джулия.

– Пойдите, посмотрите в учительской, мисс Масгрейв. Кто-то по глупости оставил лежать фломастер. Японская девочка нашла его и разрисовала все обои, которые переклеили всего три месяца назад. Ничего подобного не видела!

Вандализм в учительской впервые с тех пор, как Даймонд ушел из полиции, дал ему возможность заняться расследованием. Автор художеств явно постарался – все стены были покрыты полной бессмыслицей. Не избежала этой участи и мебель. Нижняя часть комнаты превратилась в то, что одна из учительниц назвала абстракцией Джексона Поллока. Удачное сравнение.

Джулия провела опрос, и выяснилось, что никто не видел, чтобы Наоми рисовала фломастером. Девочку нашли с ним позднее в столовой. Она не хотела отдавать его.

– Пришлось по одному разжимать ей пальцы, – сообщила миссис Строу. – Видимо, она вознамерилась перепачкать всю школу.

Как выяснилось, обвинение оказалось напрасным. С самого начала сомневаясь в «преступных» действиях Наоми, Даймонд сумел блестяще доказать ее невиновность. Обследовав стены учительской, он увидел, что некоторые росчерки находятся выше, чем Наоми могла достать. Истинный злоумышленник, как обычно, прятался за мешком с семенами в сарае. Клайв мог не только дотянуться на четыре дюйма выше, чем другие дети, его руки и одежда были запачканы черной пастой. Наверное, он проник в учительскую, когда там никого не было и, совершив преступление, выбросил фломастер из окна, а Наоми подобрала его.

– Миссис Строу – мстительная женщина, – призналась Джулия Даймонду. – Однако она прекрасно справляется со своими обязанностями по школе. Без нее нам не обойтись.

– Она права в одном. Я совершил глупость, забыв в учительской фломастер.

Признавшись, Питер опрометчиво пообещал исправить нанесенный урон. Этот инцидент отвлек их от основной темы: выставлять или нет Наоми на телевидение. Но ненадолго, пообещал себе Питер. Когда он уходил, прикидывая, сколько банок эмульсии потребуется для обработки стен, его окликнула Джулия и вышла за ним в коридор. Даймонд остановился.

– Вы можете забрать свой фломастер, – сказала она. – Хотите верьте, хотите нет, но паста в нем еще осталась.

Слегка озадаченный, Питер положил фломастер в карман. Он был собственностью школы, и Джулия не могла об этом не знать.

– Вам нет необходимости брать на себя эти хлопоты. Я имею в виду учительскую.

– Мне это ничего не стоит, – солгал он.

– Я ценю ваше предложение, только не хочу, чтобы вы решили, будто это что-нибудь изменит.

– Кроме цвета стен, – улыбнулся Питер.

Повернувшись, чтобы уйти, он чуть не наткнулся на Наоми. Она стояла за его спиной. Девочка протянула к нему руку. Второй раз за день, подумал Питер. Слишком невероятно, чтобы оказаться правдой. Он протянул навстречу руку, но Наоми сразу отдернула свою. Оказывается, она не хотела возобновлять контакт.

– Будь по-твоему, – Даймонд усмехнулся. Лишний раз пришлось убедиться, насколько женщины даже в таком юном возрасте склонны играть чувствами порядочных мужчин.

Второй раз за день она протянула ему руку, но теперь ладонью вверх, словно выпрашивая денег.

– В чем дело, Наоми? – спросил Питер, наклоняясь ниже. – Что ты мне пытаешься сказать?

Взгляд девочки сосредоточился на нем. Она мучительно морщила лоб и, как нищенка на каирском базаре, толкала его руку.

– Ты голодная?

Чего бы Наоми ни хотела, она пробовала достучаться до него – огромный успех после шести безрезультатных недель. Самое малое, что он мог сделать, – выяснить, что она пытается сообщить ему.

– Речь же не о деньгах?

Когда Даймонд нагнулся еще ближе к ее лицу, Наоми распахнула его пиджак и запустила свободную руку во внутренний карман.

– А ты, моя юная леди, круче, чем можно было ожидать.

Но Наоми интересовал не бумажник. Она полезла за фломастером, который он положил в карман после разговора с Джулией. Девочка выудила его и прижала к груди, словно это было самое дорогое, о чем она мечтала.

– Боже, – пробормотал Питер. – Как же нам поступить?

Дилемма заключалась в следующем. Если оставить вещь у Наоми, то кто-нибудь – учитывая его всегдашнюю везучесть, это будет непременно миссис Строу – увидит фломастер у Наоми и оповестит остальных в школе, что в их среде завелся человек из «пятой колонны». Джулия Масгрейв почувствует себя преданной. Если же отобрать у девочки фломастер, будут навсегда растоптаны первые, давшиеся с таким трудом ростки взаимопонимания. Даймонд вспомнил слова миссис Строу – как ей приходилось разжимать Наоми один за другим пальцы, чтобы отнять фломастер. Он почему-то был ей дорог.

Питер решил оставить его у девочки, даже с риском, что им вновь завладеет Клайв и устроит новую сессию граффити. Он не сомневался, что Наоми не расстанется со своей добычей.

Даймонд мягко положил ей руку на плечо и повел в учительскую. Поняв, что он не посягает на фломастер, Наоми стала, как всегда, послушной. В комнате он снова поразился масштабам художеств. Там никого не оказалось, и было ясно почему. Даймонд подвел Наоми к стене, которая была разрисована больше других.

– Видишь, что тут натворили? – Питер надеялся, что она разделит его возмущение, даже если слова для нее ничего не значили. – Дело рук Клайва. Ты бы так не поступила. – Акцентируя сказанное, он энергично жестикулировал.

Наоми стояла, сосредоточенно взирая на испорченную стену. Испугавшись, что перегибает палку, Питер потянулся погладить ее по голове, но передумал – его жест, если не Наоми, то другие, могли неверно истолковать. Но ладонь уже коснулась ее темных волос, и он просто их потрепал – вольность, которую тоже не следовало позволять.

Блокнот по-прежнему лежал на столе, открытый там, где Питер нарисовал девочку. Он сложил его и подал Наоми.

– Для рисования. Это тебе. Держи. Он твой. Хорошо?

Она как будто поняла. Встретилась с ним взглядом и сунула блокнот под мышку.

– Теперь пойдем туда, где ты должна находиться в это время дня.

Урок шел полным ходом. В расписании он значился музыкальным. Дети беспорядочно колотили в бубны, а невозмутимая молодая учительница в мягкой черной фетровой шляпе что-то тренькала на гитаре. Наоми села на пол, скрестив ноги, в стороне от остальных и, не выпуская из рук фломастера и альбома, отказалась от бубна, который нашел для нее Даймонд. Он кивнул учительнице и вышел из класса.

Надо было признаться Джулии Масгрейв, что он решил доверить Наоми фломастер. Не хотел, чтобы эту новость сообщила ей миссис Строу или кто-нибудь другой. Надеялся, что ему удастся убедить директрису школы, что он поступил правильно.

Джулия находилась в кабинете не одна, но пригласила его войти. Ее гостем был лысеющий бородатый мужчина в коричневом вельветовом пиджаке с накладками на локтях. На коленях лежала папка, на шее на шнурке висел толстый карандаш, из чего Даймонд заключил, что перед ним социальный работник. И ошибся.

– Доктор Дикинсон, детский психиатр, – представила гостя Джулия. – Он пришел оценить состояние Наоми.

– Еще один осмотр? – Даймонд произнес это довольно мягко, хотя в голове его уже звучал тревожный колокольчик.

– По поручению посольства Японии. – Доктор Дикинсон произнес это таким непререкаемым тоном, словно утверждая: «Все мы знаем, как устроен этот мир, и спорить об этом бесполезно». – Там интересуются моим мнением, болен ли ребенок аутизмом. Их мысль такова: ее отправят в бостонскую школу «Хагаши», если это может принести ей пользу. Девочке повезло.

– В каком смысле?

Дикинсон нахмурился:

– Плата тридцать тысяч фунтов в год многим не по карману.

– Деньги – дело десятое.

– А для меня нет, – отрезал психиатр. – Равно как и репутация школы. И поскольку Наоми, как я понимаю, японка, это может оказаться удачным решением.

– Полагаете?

– У мистера Даймонда на сей счет есть сомнения, – вмешалась Джулия Масгрейв.

– Вот как? Вы кто по специальности? – Психиатр смерил Питера оценивающим взглядом.

– Человек, устанавливающий истинность фактов, – заявил Питер. – Я детектив или был таковым до недавнего времени.

Психиатр обратился к Джулии:

– У меня в голове не укладывается, при чем здесь сыщик?

Та объяснила причину появления Даймонда в школе и закончила, сообщив, что только сегодняшним утром его терпение принесло замечательные плоды.

– И каковы же они?

– Наоми встала со стула и взяла меня за руку, – сообщил Питер. – Пусть небольшой, но шажок к сближению.

– Остается надеяться. – Тон психиатра предполагал обратное. – Но, к сожалению, аутизм – такая болезнь, которая сплошь и рядом демонстрирует ложные проблески сознания. Заметьте, я ничуть не сомневаюсь в адекватности ваших ощущений. Поведение больных аутизмом детей способствует ненаучным допущениям. Вы предположили, что девочка дала вам руку, чтобы выразить свое доверие или приязнь. Наоборот…

– Я ничего подобного не говорил, – возразил Даймонд. – Все, что я сказал: Наоми встала со стула и протянула мне руку. Кстати о ненаучных допущениях: меня удивляет, что вы поставили Наоми диагноз «аутизм» до того, как осмотрели ее.

– Я специалист по аутизму. Меня бы не пригласили сюда, если бы ребенок не демонстрировал симптомов аутизма.

Джулия Масгрейв решила, что их перепалку пора прервать:

– Питер, с чем вы пришли? Что-нибудь срочное?

– С информацией, которую, я предпочел бы, чтобы вы услышали от меня, а не от кого-нибудь другого. – Даймонд сообщил, каким образом Наоми вновь завладела фломастером. – Вы не против? – Его ободрило, что во время рассказа она не раз кивнула.

– Тому состоянию пассивности, в каком долго пребывала Наоми, предпочтительнее все что угодно. Вы меня порадовали. Девочка наконец-то демонстрирует положительные сдвиги.

Но доктор Дикинсон, не считая нужным быть тактичным, предоставил свое объяснение:

– Очень характерная деталь. У страдающих аутизмом детей чувство собственности по отношению к конкретным предметам часто развито до невероятно высокой степени. Я имею в виду зеркала, колесики, кусочки мятой бумаги. Они не желают расставаться с ними. Это маниакальное влечение. – Он вынул из папки записную книжку и сделал пометку.

– Так это у вас карандаш? – спросил Даймонд. – А я принял за бусы.

Сказав, он пожалел, что задел психиатра. Что касается этого типа, ему до него вообще нет никакого дела, но глупо разжигать и без того очевидную неприязнь к себе – это могло сказаться на заключении Дикинсона о состоянии Наоми. Даймонда и в прошлом подводила привычка сначала ляпнуть, а потом подумать. И вот опять. Он решил, что самое время уйти из кабинета Джулии.

В учительской Питер сгорбился в кресле, переживая свое ничтожное положение в школе. В бытность в полиции он бы быстро поставил на место этого Дикинсона и любого другого, если бы понял, что под угрозой интересы ребенка. Не стал бы выслушивать всего этого бреда. Впрочем, он и не выслушивал. Раньше он быстро указал бы таким на дверь.

Даймонд не был уверен, чью сторону приняла бы Джулия. Ее спокойный характер – незаменимое качество для работника в подобных заведениях. Она доступна и открыта для любых мнений. Но это также означало, что Джулия готова выслушивать доктора Дикинсона. Под давлением психиатров, японского посольства и муниципального совета ей будет трудно удержать девочку и не отправлять в Бостон. Слишком велик перевес сил. А один неудачливый полицейский, считающий, что все остальные ошибаются, – это еще не вся спешащая на выручку королевская рать.

Его мысли были прерваны звяканьем бубнов из коридора, и в комнату вошла учительница с инструментами в руках, с гитарой за спиной и по-прежнему в мягкой фетровой шляпе. Она свалила реквизит в кресло и направилась к чайнику.

– Хотите кофе?

– Не откажусь.

– Спасибо, что привели Наоми. Я не представляла, куда она подевалась.

– Ее увлекает музыка?

– Не заметила. Или предпочитаете чай?

– На ваше усмотрение.

Они дождались, когда чайник закипит. Учительница, судя по произношению австралийка, повернулась к нему:

– Ваша фамилия Даймонд?[3]3
  Даймонд переводится с английского как бриллиант, ромб или карточная масть бубны.


[Закрыть]

– Да.

– Тогда я вам кое-что покажу. Это не займет много времени.

Она ушла, оставив его готовить кофе, и вскоре вернулась с большим листом бумаги.

– Вы в курсе, что у вас есть тайная обожательница?

Даймонд смотрел, не веря собственным глазам:

– Это нарисовала Наоми?

– Кто же еще? На моем уроке. Паршивка не хотела колотить в бубен, потому что в ее голове были только вы.

Рисунок оказался точным и ясным. Невозможно было не понять, кого изобразила девочка.