Текст книги "Пасьянс Даймонда"

Глава тринадцатая

Дэвид Флекснер в который раз повернул конверт и посмотрел на торопливо написанные от руки слова: «Надеюсь, Венеция показалась тебе сказкой». Сентиментальный вздор, чистой воды сентиментальный вздор, твердил он себе, но глаза застилали слезы. Папа, ты всегда умел растрогать до глубины души, и у тебя это каждый раз получалось.

Нет слов, Венеция – сказка! По совету Мэнни он отправился туда в тот же вечер. Бросил все или почти все. На подъеме оттого, что успешно выступил, впервые оказавшись в роли руководителя, Дэвид пригласил обворожительную Пиа поехать вместе с ним. К его восторгу, она рассмеялась, сжала ему руку и согласилась. Они провели три дня и две незабываемые ночи в настоящем дворце – отеле «Чиприани» на острове Джудекка с видом на цепочку островов Лидо. Венеция показалась Дэвиду волшебством и такой же – Пиа.

Тем горестнее было возвращение в Милан и все, что произошло потом. Рико встретил его вопросом: «Где вы были? Мы не могли с вами связаться». Наверное, он не собирался упрекать его, но слова прозвучали упреком. Узнав, что совершил с собой Мэнни, Дэвид ощутил, как его переполняет чувство вины. Уже в самолете во время полета в Нью-Йорк он размышлял обо всем этом и понял: отец хотел, чтобы все сложилось именно так. Чтобы он уехал и от души порадовался жизни, прежде чем узнает трагические новости.

Мэнни пролетел двадцать один этаж и умер от удара об асфальт автомобильной стоянки. Рак прибрал бы его на тот свет через несколько месяцев. Эти новости стали двойным ударом для его сына.

В аэропорту имени Дж. Кеннеди Дэвида встретил Майкл Липман, дружески обнял и отдал письмо отца. Дэвид распечатал его не сразу. Слова на обороте конверта были больше, чем он мог в данный миг вынести. Дэвид сам предложил сразу поехать в морг и вытерпеть муки процедуры опознания. Странно, но лицо Мэнни осталось целым. Был перелом основания черепа, но, как объяснили, удар пришелся сначала на ноги. Труп, за исключением лица, был покрыт простыней. Дэвид приготовился к тому, что повреждения окажутся настолько велики, что затруднят опознание отца, и был тронут, узнав знакомые черты, которые любил. Он наклонился поцеловать Мэнни в лоб и попрощаться, и в это мгновение случилась странная вещь – его волосы, забранные на затылке в хвостик, упали через плечо и скользнули по мертвенно-бледному лицу. Дэвид поспешно откинул их в сторону и увидел, что открылся левый глаз отца. Конечно, виной тому были его волосы, но Дэвида будто пронзило электрическим током – показалось, будто отец подмигнул ему. Он провел ладонью по мертвому лицу и закрыл веки. Все произошло так быстро, что со стороны могли не заметить. И, конечно, никто не произнес ни слова.

Когда они вышли на улицу, Майкл Липман предложил выпить, прежде чем вернуться в офис. Они завернули в ирландский бар в соседнем квартале.

– Вы, наверное, хотите прочитать письмо, – произнес Майкл, когда они сели. В его тоне звучало нечто большее, чем сочувствие. Нечто похожее на уважение. Раньше в зале заседаний совета директоров он почти не замечал Дэвида. Впрочем, как и другие члены совета.

– Позднее.

– Не поймите меня неправильно, я не хочу вам надоедать, – продолжил Майкл, – но мне кажется, что вам лучше ознакомиться с ним, прежде чем мы вернемся в офис. Если в нем то же самое, что в моем, нам предстоят срочные дела.

Дэвид понял, что Липман прав. Автор письма, хоть и был мертв, но продолжал командовать компанией. И лишь одна фраза свидетельствовала о том, что это послание самоубийцы:

Извини, что так получилось, Дэйви, но ты меня знаешь: не люблю дожидаться, пока меня достанут неприятности. Я хочу, чтобы ты занял место председателя. Мое положение и пакет акций переходят к тебе. Я объявил Майклу свою волю, и он обещал поддерживать тебя. Майкл предложит твою кандидатуру на внеочередном собрании, и совет тебя утвердит. Важно, чтобы с твоей стороны не было никаких колебаний, иначе акции упадут в цене, и хищники нас проглотят. Руководи так же решительно, как в Милане, и мы не понесем потерь. Нет, черт возьми, будем преуспевать. Поверь моему слову, Дэйви, ты будешь на высоте. Не забывай, что ты босс. Проявляй инициативу. Требуется технический совет – принимай. Не позволяй управлять собой. Признаю, что у «Манфлекса» мало нового продукта, который мог бы приносить прибыль в следующем десятилетии. Тебе предстоит принять важные решения. В нашем деле работать вечно без риска нельзя. Я мог бы продолжать, но сказал достаточно. Не сомневаюсь, ты справишься, мой мальчик.

Твой любящий папа.

Дэвид, застыв в кресле, перечитал письмо. На него обрушилось столько ударов, и он чувствовал, что впадает в ступор. Странно, он никогда не мыслил себя главой отцовской компании. Не сомневался, что после смерти Мэнни семья получит солидный пакет акций, но руководить делом будет кто-нибудь другой. А сам бы он довольствовался номинальным положением в совете директоров и не нес бы бремя судьбоносных решений. Его интересует творчество, а не скучные пилюли.

Дэвид откинулся в кресле и уставился в потолок.

– Он вас удивил? – спросил Липман.

– Естественно.

– Я пытался убедить его поговорить с вами, рассказать о своих планах. Но он отказался. Сказал, что вы будете лучше работать, если руководство обрушится на вас без предупреждения.

Дэвид метнул на Липмана взгляд:

– Вы хотите сказать, что отец поделился с вами планами совершить самоубийство?

– Нет. То есть я его так не понял. – Липман нервно поправил галстук.

– Признался, что болен раком?

– Да.

– Сказал, как собирался поступить?

Липман уставился в кружку с пивом, словно искал в ней ответ на вопрос Дэвида.

– Я хочу знать, – не отступал тот.

– Он сказал… м-м-м… что хочет соскочить со своего поста.

Впервые с тех пор, как Дэвид узнал о смерти отца, его лицо разгладилось, и он улыбнулся. В мрачном унынии была пробита первая брешь.

– И соскочил… на двадцать один этаж вниз. Очень похоже на отца. Дурная шутка по поводу собственного самоубийства. Я не против, если вы посмеетесь. Отец бы наверняка не возражал. Готов поспорить, он получал удовольствие, когда говорил вам это.

Липман вздохнул. Чувство юмора у босса всегда шло вразрез с его собственным. Дэвид же, представив, как отец потешался, пудря мозги своему мрачному помощнику, еще больше развеселился:

– Так он вам сообщил, что хотел бы, чтобы я, так сказать, вскочил на его пост?

Липман кивнул.

– А вы решили, что он повредился рассудком? Ответьте, только честно.

– Это стало для меня неожиданностью, – промямлил Липман и поспешно добавил: – Вы можете рассчитывать на мою поддержку.

– Она мне понадобится.

Это было заявление о намерении со стороны Дэвида. Неожиданно, интуитивно и необратимо он принял самое важное решение в жизни. Он отдаст работе все силы, несмотря на свое презрение к миру бизнеса. После проведенной в Милане миссии его самооценка в роли руководителя повысилась. Мэнни проявил мудрость и остроумие. И он был прав: это здорово – владеть ситуацией.

– Держателей акций необходимо успокоить. – Это было сказано таким тоном, словно Дэвид все последние недели обдумывал данную проблему. – Я читал в самолете, что новость о смерти отца спровоцировала резкое падение курса.

– Сегодня утром упал еще на шесть пунктов. Если не переломим тенденцию, на нас наедут.

– Предпримут попытку захвата?

– Такая опасность существует. Проходимцы знают ценность компании. Все дело в потере доверия. Мы в штопоре, и они ждут момента, чтобы нанести удар.

– И разорвать на части?

– Это может произойти очень скоро.

– Если мы не помешаем.

– Вот именно. – Липман медленно водил пальцем по роговой оправе очков. – Чтобы восстановить доверие, вам надо заявить рынку нечто позитивное. Благодаря вашему отцу, у нас репутация каменной скалы. По крайней мере, была такой до последнего времени. У нас хорошая база продуктов БР…

– БР?

– Отпускаемых без рецепта. Потребительские товары. Да и капрофикс – до сих пор одно из самых популярных средств, которые выписывают от ангины.

– Но нас скоро могут обойти.

– Уже обошли. Адалат-прокардия впереди нас.

– Это что за штука?

– Лекарство, выпускаемое совместно фирмами «Байер» и «Пфайзер». «Марион-М Дой» со своими препаратами тоже наступает на пятки.

– У нас же много лекарств в процессе разработки.

Липман покачал головой:

– Только не от ангины. К тому же скоро заканчивается срок патента на капрофикс.

– То есть наши конкуренты смогут выпускать подделки?

– Именно.

Они надолго замолчали, а затем Дэвид подытожил:

– Очевидно одно: мне необходимо изучить наши научные и исследовательские программы. Вам, Майкл, ближе этот предмет. Есть что-нибудь на перспективной стадии разработки? Отец говорит в письме, что с решениями нужно поторопиться.

– Трудный вопрос, – замялся Липман. – Я могу пройтись вместе с вами по всему материалу, но лучше это сделать в кабинете, чтобы были перед глазами цифры.

– Отлично. Пошли.

Липман колебался:

– Я вот о чем хотел сказать. Есть человек, с которым вам нужно обязательно познакомиться. Профессор Аларик Черчуорд из Коридонского университета.

– Коридонского? Это где, черт возьми?

– В Индианаполисе. Там специализируются на биологических науках. Если не ошибаюсь, университет открыт во время администрации Кеннеди или чуть позднее, когда обратили серьезное внимание на генетику.

– После того как проникли в тайну генетического кода?

Липман кивнул:

– Черчуорд перешел туда из Йельского университета в 1981 году. Если представить будущего нобелевского лауреата, то он подходящая кандидатура.

– Полагаете, что в будущем он может принести нам пользу?

– Уже приносит. Благодаря вашему отцу мы установили с Коридонским университетом тесные связи. Финансируем значительную часть проводимых там исследований.

– В генной инженерии? – с сомнением протянул Дэвид.

– Не будьте скептиком, – мягко упрекнул его Липман. – Генная инженерия – будущее нашей отрасли. Успехи медицины отныне в руках генетиков. Они уже дали диабетикам более качественный и безопасный инсулин. А в ближайшие двадцать лет придумают вакцины от любых болезней, какие только можно представить. – Он помолчал и сделал глоток пива. – Но получилось так, что последний прорыв не имеет ничего общего с биотехнологией.

– Прорыв? Объясните.

Липман улыбнулся:

– Из старомодных химических компонентов.

– Лекарство?

Он кивнул.

– От какой болезни?

– От самого страшного убийцы.

– От рака?

– От старости, Дэвид, от старости.

Глава четырнадцатая

Поминальная служба по Мэнни Флекснеру состоялась в ритуальном зале синагоги Эману-Эль на Пятой авеню – самой большой в мире. Две с половиной сотни присутствующих – такова была мера его популярности. Евреи, неевреи, широкий срез нью-йоркского общества. «Любимый всеми» – эта произнесенная раввином расхожая на похоронах фраза в данном случае соответствовала действительности. Его ценили многие, особенно эффектные женщины.

В тот же день, когда большинство членов семьи доедали сэндвичи в доме в Верхнем Ист-Сайде и обменивались историями о любовных похождениях и деловых эскападах Мэнни, в штаб-квартире «Манфлекса» собралось чрезвычайное заседание совета директоров. Дэвид Флекснер был предложен и единодушно избран на пост председателя. Выдвинувший его кандидатуру Майкл Липман дал ясно понять, что такова была воля Мэнни. Семь действующих директоров и двое не являющихся ответственными сотрудниками компании членов совета вежливо похлопали в ладоши. Откупорили бутылку шампанского. Падавший всю неделю курс акций «Манфлекса» к закрытию торгов подскочил на несколько пунктов.

– Хорошие новости, – заметил Дэвид.

– Прошу прощения, но это не так, – возразил Липман. – Акции подорожали на фоне слухов, будто их кто-то скупает в больших количествах. Рынок уловил, что готовится захват.

– Так скоро?

– Акулы не мешкают. Мы пережили тяжелый удар, и они почувствовали кровь.

Ответ Дэвида по сравнению с его всегдашней добродушно-беспечной манерой прозвучал почти ожесточенно:

– Знаете, Майкл, а пошли они к черту! Не родился хищник, который сумел бы разорвать на части «Манфлекс». Компания – итог жизни отца. От нее зависят тысячи людей. Я отвечаю за них.

Липман положил ему руку на плечо:

– Не принимайте близко к сердцу, Дэвид. Таковы, к сожалению, законы рынка.

– Речь идет о доверии, так? Нам нужно продемонстрировать, что у «Манфлекса» под моим руководством есть будущее.

– Да. И если мы поведем себя правильно…

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Но в моей голове не укладывается, что благополучие такого большого фармацевтического концерна, как наш, может строиться на одном сверхудачном продукте. Мы продаем сотни лекарств.

– Наши конкуренты тоже. Но что бы представляла собой «Глаксосмитклайн» без зантака или тагомета? Что действительно нужно, так это неоскудевающий поток новых препаратов, но для этого требуются серьезные вливания в разработки. Вы представляете, сколько лекарств испытывают и патентуют на одно по-настоящему успешное? Пять тысяч. Пять тысяч на одно. Таково бремя нашего бизнеса. У нас больше нет средств конкурировать в подобных масштабах.

– Ладно, я понял. Мне надо встретиться с профессором Черчуордом как можно скорее. Для этого потребуется лететь в Индианаполис?

Липман кивнул.

– Как скоро вы сумеете отправиться?

– Следующим возможным рейсом и сразу вернуться обратно. По идее сейчас я должен находиться дома с родственниками. Что ж, им придется принять во внимание обстоятельства.

– Разве нельзя им объяснить, что это нужно для дела?

– Догадываетесь, что они ответят? «Копия своего отца».

Они успели на вечерний рейс и провели ночь в «Хилтоне» в Индианаполисе. Позавтракав на следующее утро, взяли такси, и в те пятнадцать минут, пока ехали в Коридонский университет, Липман рассказал Дэвиду, что представляет собой человек, с которым они собираются встретиться. Это не он открыл ПДМ3, но первым догадался, какие препарат обещает возможности. Десять лет Черчуорд занимался болезнью Альцгеймера и написал на эту тему докторскую диссертацию. Пять лет назад начал испытывать некий состав, который, как ему казалось, может способствовать сохранению памяти при этой болезни. Назвали его продермолат, или ПДМ3. Первые результаты были обнадеживающими, не более. Но недавно, в последние несколько недель, он добился результатов, которые можно назвать сенсационными. Препарат может оказывать пользу не только при болезни Альцгеймера, но положительно влияет на интеллектуальные способности населения в целом.

– Вы хотите сказать, что отец знал о его исследованиях? – спросил Дэвид.

– Разумеется, знал. Несколько раз он встречался с профессором Черчуордом.

– И как оценивал?

– Черчуорда?

– ПДМ3.

– Поддерживал.

– Хотите сказать, что он собирался поставить будущее «Манфлекса» на данный препарат?

Липман покачал головой:

– У него не было информации, какой располагаем мы.

– Но с момента его смерти миновала всего неделя. Неужели с тех пор могло что-то измениться?

Липман потер рукой щеку, словно собирался коснуться деликатного предмета.

– Знаете, Дэвид, Мэнни был потрясающим человеком, и мы все его любили…

– Но?

– К концу жизни его мысли текли в ином направлении. Я за это не осуждаю. Когда он признался мне, что смертельно болен, я понял, что дело под угрозой, и поступил так, как поступил бы на моем месте каждый, – осторожно положил руку на пульс компании. Дал указание обновить сведения по всем проектам, которые мы поддерживаем в мире. И таким образом обнаружил, что Черчуорд почти готов опубликовать фантастические результаты своей работы с ПДМ3.

– Вы не обсуждали данный вопрос с отцом?

– Опоздал.

Кампус Коридонского университета был маленьким и непритязательным. На вид отнюдь не из «Лиги плюща». Построенные в шестидесятые годы крепкие здания обзавелись приметами компьютерной эры. Одетого в черную форму охранника окружали видеоэкраны, перед ним возвышался монитор. Он набрал их фамилии, и они появились на одном из экранов. Затем им пришлось пройти ритуал фотографирования для нагрудных карточек. Наконец к ним вышла секретарь профессора Черчуорда – серьезная молодая женщина. На ее прикрепленной к блузке карточке были слова: «Бриджит Уоксвел». Она ходила так, что в ее невинной походке не было ни намека на виляние бедрами – возникало впечатление, будто она вырабатывала ее перед зеркалом. Бриджит проводила их к лифту.

Они оказались в лаборатории с низким потолком, где все сияло научным оборудованием – прозрачными цилиндрами на полках и украшенными белыми трубками и электрическими проводами приборами. Таблички цвета буйволовой кожи предупреждали об опасности биологического заражения, например капельным путем через рот. Внимание привлек гул компьютеров в дальнем конце лаборатории. На длинном столе размещались клавиатуры и мониторы. Там же торчало нечто подобное перископу подводной лодки, которым управлял худощавый темноволосый мужчина в белом халате.

Бриджит Уоксвел объявила об их приходе.

– Одну минуту, – произнес профессор, не отрываясь от прибора.

Он тронул ручку управления, и на экране подле него возникло легкое движение. В похожем на китайский иероглиф изображении Дэвид узнал чертеж ДНК, структуру генетического кода. Ученый работал еще с полминуты. А повернувшись, не взглянул на гостей и, откатившись в сторону в кресле на колесиках, набрал что-то на клавиатуре компьютера.

Словно извиняясь за поведение шефа, Уоксвел беспомощно развела руками и достала из-под стола два табурета. Гости сели и стали ждать. Наконец профессор крутанулся на стуле и посмотрел на них.

– Итак, господа, цель вашего визита? – Он щелкнул пальцами в направлении двери, и мисс Уоксвел вышла.

Великий человек явно считал, что время можно тратить с большим интересом, чем трепаться с двумя заезжими из Нью-Йорка бизнесменами. Но тем не менее предложил им кофе, махнув рукой в сторону кипящей на горелке Бунзена воды. Рядом стояли кружки с отбитыми краями и валялись немытые ложки. Гости заявили, что недавно позавтракали.

Черчуорд был похож на марафонца, но при его метаболизме ему не требовались физические упражнения для сохранения формы. Он был из тех людей, которые сжигают энергию, не поднимаясь со стула. Проницательные голубые глаза на худом лице, ничего не пропуская, скользнули по небрежно-повседневному наряду Дэвида. Трудно было понять, о чем он подумал. Сам он был в простом коричневом костюме, волосы коротко подстрижены, как у новобранца.

– Вчера Дэвид вступил в должность председателя совета директоров «Манфлекса», – объяснил Липман.

Черчуорд кивнул, словно эта новость была ему известна. Ни слова сожаления об уходе из жизни Мэнни.

– Хотите узнать, как продвигаются исследования с продермолатом? Сначала скажите, что вам известно об этом предмете?

– Будем считать, ничего, – ответил Дэвид, который имел смутные представления о работе профессора.

– Хорошо, – усмехнулся тот. – Состав под названием ПДМ3 был открыт в 1975 году коллективом из Корнеллского университета. Работу финансировала компания «Бивер-Ривер кэмикл», она, как вам известно, теперь является дочкой «Манфлекса». Формула была зарегистрирована наряду с миллионами других, однако не представляла коммерческого интереса до тех пор, пока пять лет назад здесь не приняли решение о начале исследований в области ингибиторов. Знаете, что это такое?

Дэвид нахмурился. Вопрос был адресован ему, и он решил ответить наугад:

– Контрацептивы?

Профессор закрыл глаза и не открывал, пока не подкрепил себя тяжелым, глубоким вздохом.

– Ингибиторы – лекарства, которые, как представляется, способны предотвращать смерть клеток мозга. Никто не может объяснить, почему. Вашему отцу, державшему руку на пульсе проблемы, было известно, что конкуренты ведут поиски в том же направлении. Главный куш в фармацевтике – средство от Альцгеймера.

– До такой степени я осведомлен, – сказал Дэвид.

Черчуорд кивнул:

– Компании вроде «Джансен и Майлз» уже приступили к доклиническим испытаниям запатентованного ими средства, и ваш отец поинтересовался, нет ли здесь состава, способного облегчить болезнь Альцгеймера.

– И кто-то вспомнил о ПДМ3?

– Ничего подобного! – Профессор Черчуорд, не стесняясь, ставил собеседника на место. – Так не бывает. ПДМ3 – один из многих составов, которые сняли с полки, сдули пыль и протестировали. Целевые исследования в медицине проводятся гораздо реже, чем кажется. В области биологической активности мы по-прежнему больше полагаемся на слепые опыты. Первые результаты получились интересными, но не сильно впечатляющими. В доклинических опытах ПДМ3 не обещал ничего сверхъестественного. Вы представляете, о чем я говорю? Как это все происходит? – Тон ученого стал угрожающим.

На сей раз Дэвид сдержался и не изогнул вопросительно брови.

– Речь идет о серии тестов, которые проходит любое лекарство, прежде чем получает одобрение.

– Я слежу за вашей мыслью. Вы имеете в виду доклинический этап, во время которого разрешается испытывать препарат только на животных.

– Верно, – проворчал профессор. – Если все идет удачно, можно переходить к фазе один. В это время препарат проверяется на безопасность на маленькой группе людей. Фаза два – тест на эффективность, тоже на малом количестве людей. ПДМ3 прошел обе фазы, и мы готовы к расширенным клиническим испытаниям. Если они увенчаются успехом – а я не вижу причин для неудач, – мы можем представлять препарат УКПЛ. – Он посмотрел на Дэвида и объяснил: – Управлению по контролю за продуктами и лекарствами.

– И как только будет одобрение, сразу примемся за работу?

– Еще как, – пробормотал Липман.

– Вы действительно считаете, что данное лекарство особенное?

– Особенное? – Профессор Черчуорд помолчал, словно обдумывая ответ. – Его открытие в медицине – то же самое, что расщепление атома в физике.

У Дэвида по рукам побежали мурашки. Ему не приходилось слышать, чтобы ученые делали такие сногсшибательные заявления.

– ПДМ3 не ингибитор. Это средство регенерации. Оно способствует восстановлению умирающих нервных клеток. Ни один другой состав в фармакологии на это не способен.

– Восстановление клеток мозга?

– Да. Представляете, какие открываются возможности? Намного бо́льшие, чем только лечение болезни Альцгеймера. Данное средство может бесконечно сохранять наши интеллектуальные способности. Нет причин отказывать в лекарстве молодым здоровым людям. Сорокалетние могут рассчитывать, что и в восемьдесят их мозг останется таким же эффективным, как в молодости. Лекарство заблокирует процесс старения.

– Вы имеете в виду старение головного мозга?

Черчуорд покраснел:

– Будьте реалистом. Мы не сможем превратить старика в юношу. Пусть этим занимаются пластические хирурги.

– То есть речь идет не о продлении жизни?

Профессор раздраженно развел руками:

– Что вы от меня хотите, мистер Флекснер?

– Пытаюсь уяснить, в чем суть открытия, – холодно ответил Дэвид. – Ждете от меня поздравлений? Я вас поздравляю. Но вместе с тем хочу убедиться, что вполне вас понимаю.

– Перспективы фантастические! – воскликнул Липман. – Лекарство может продлить трудоспособный период жизни, если того захотят люди. Они не будут прежней обузой для социального бюджета. Дольше сумеют заботиться о себе. Если работает мозг, человек обогащает мир до конца своей жизни, а не впадает в слабоумие.

– И мы вырвались в этом вопросе вперед? – спросил Дэвид.

– Мы одни на беговой дорожке. Рядом никого нет.

– Ведутся кое-какие опыты с выращиванием нервной ткани из натурального вещества мозга, – сообщил Черчуорд. – Однако работа на самой ранней стадии и только в области органики.

– Никакой конкуренции нашему препарату, – пояснил Липман.

– Мы точно его запатентовали?

– Как же иначе?

– Что насчет ОД? – Оказывается Дэвид не был полным профаном в фармацевтическом жаргоне. ОД расшифровывалось как отрицательное действие – побочный эффект препарата.

– Как вам, безусловно, известно, – начал Черчуорд с нескрываемой иронией, – у всякого лекарства есть ОД. Вопрос в том, что перевесит: положительные или отрицательные качества. ПДМ3 оказывает на некоторых определенное негативное воздействие – наблюдается легкая головная боль и головокружение, тошнота. Но мы отмечали тот же эффект у принимавших плацебо.

– Такой же интенсивности?

– Не совсем, – признал профессор. – Зато большая доля испытуемых вообще не ощущали побочных эффектов.

– Какая доля?

– До шестидесяти восьми процентов. – Черчуорд хотел произвести впечатление и добился своего.

– Что же касается долговременного эффекта, судить пока рано? – предположил Дэвид.

– До сих пор нет свидетельств того, что лекарство может оказывать долговременный негативный эффект.

– Каков результат опытов на животных?

– У отдельных особей небольшое повышение уровня печеночного фермента.

– Разве это не серьезная проблема?

– Проблема – сильно сказано. Печень обладает великолепной способностью к регенерации, и если правильно контролировать дозу, нет никакой опасности.

– Как вы пришли к такому выводу, профессор?

– Анализируя образцы крови.

– Но если мы начнем продавать препарат, вряд ли можно надеяться, что покупатели станут приходить сдавать на анализ кровь. – Дэвид сообразил, насколько наивно его замечание.

Черчуорд поцокал языком, но промолчал.

– Мне кажется, здесь неразбериха, – заметил Липман.

– Не сомневаюсь, дело можно решить на стадии лабораторных исследований. Вопрос в приемлемой дозировке, если это ясный для всех термин.

Все, что изрекал профессор, было окрашено презрением, и Дэвид не понимал почему. Он чувствовал себя беспомощным. Отец повел бы разговор без враждебности, с юмором, дерзко и добился бы нужных ему сведений.

– Не поймите меня неправильно, – произнес Дэвид. – Я пытаюсь оценить проблему со всех сторон. Сознаю, что у лекарств бывают побочные эффекты. Принимаю ваше утверждение, что ими до известной степени грешат все препараты. Хочешь остановить рак, не станешь обращать внимания на то, что выпадают волосы. Разница в том, что при помощи ПДМ3 мы не собираемся бороться с каким-то заболеванием.

– Им можно лечить болезнь Альцгеймера, – сказал Липман.

– Профессор собирается предлагать его здоровым людям.

– Стоп! – воскликнул Черчуорд. – Начнем с того, что ПДМ3 необыкновенно эффективен против болезни Альцгеймера, что и являлось предметом моего исследования. В данный момент мы можем уверенно перейти к третьей фазе.

– Но вы в то же время утверждаете, что он способен улучшать функцию здорового мозга.

– Никаких «улучшать». Он способен раздвинуть пределы его эффективного функционирования.

– Прекрасно. Продавая препарат здоровым людям, мы не ставим на весы его побочные эффекты: головокружение, тошноту и повышение уровня печеночного фермента – против смертельно опасного заболевания. Просто предлагаем взять риск на себя.

– Не согласен! – возразил профессор. – Не будем говорить о риске. Мы исключаем всякий риск. Человек, принимающий наше средство, может испытать неудобство или дискомфорт. Выбор за ним. Многие пищевые продукты и напитки вызывают более неприятные симптомы, чем ПДМ3. Санитарно-гигиенические средства тоже. Тот, кто принимает мультивитамины, рискует вызвать у себя запор.

– То есть ПДМ3 безопасен, как таблетка витамина?

– В правильных дозах – да.

– Неужели это то, о чем всю жизнь мечтал Мэнни? – с расстановкой произнес Липман, с каждым словом вкладывая в сказанное все больше пыла и убежденности. – Надежнейший препарат, который взорвет рынок.

Дэвид думал об отце. Вспомнил посещение морга, когда Мэнни словно подмигнул ему. Случай мог ничего не значить, но он не выветривался из памяти.

– Когда же нам предъявлять препарат публике?

– Хорошо бы завтра, если мы хотим, чтобы «Манфлекс» остался на плаву. – Заметив удивленную реакцию Дэвида, Липман поспешно добавил: – На данном этапе мы объявим, что скоро соберем пресс-конференцию, на ней сообщим о новом лекарстве от болезни Альцгеймера. Этого вполне достаточно для восстановления доверия.

Решение откладывать нельзя. Дэвид почувствовал, как спина под рубашкой покрывается холодным потом, и посмотрел на Черчуорда.

– Из-за меня задержки не будет. – На сей раз тон ученого был подчеркнуто дружеским. – Я готов опубликовать материалы.

– Мы еще не начинаем производство, – успокоил Дэвида Липман.

– Но как только объявим о намерении, обратного пути не будет, иначе наши акции на рынке полетят ко всем чертям.

– Согласен, – кивнул Липман.

Дэвида продолжало что-то тревожить.

– Следующий шаг – финансирование. Вероятно, потребуются миллионы. Клинические испытания в широком масштабе – дело недешевое. А если мы получим одобрение Управления по контролю за продуктами и лекарствами, без серьезных инвестиций не запустим препарат в производство.

– Будем привлекать капитал.

– В период мирового кризиса?

– Требуется решительность, Дэвид, иначе «Манфлексу» не выжить. – Липман придвинулся и промолвил: – У меня уже есть кое-какие предложения по дополнительному финансированию, но об этом потом.