Текст книги "Пробуждение тигра. Исцеление травмы. Легендарный бестселлер"

Душным летним днем 1976 года двадцать шесть детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет были похищены из школьного автобуса неподалеку от небольшого калифорнийского городка. Их затолкали в два темных фургона, отвезли в заброшенный карьер, а затем заперли в подземном хранилище, где они оставались около тридцати часов. Им все же удалось сбежать, после чего они были немедленно доставлены в местную больницу. Там ДЕТИ получили первую медицинскую помощь, после чего вернулись домой, не пройдя даже поверхностного психологического обследования. По словам двух врачей этой больницы, с детьми было «все в порядке». Врачи просто не распознали, что что-то все же «не в порядке» и что за состоянием детей нужно наблюдать. Несколько дней спустя местного психиатра попросили встретиться с родителями этих детей из Чоучиллы. Он решительно заявил, что психологические проблемы могут возникнуть только у одного из двадцати шести детей. Тем самым он выразил стандартную для того времени точку зрения психиатров.

Восемь месяцев спустя другой психиатр, Ленор Терр, начала одно из первых научных исследований с пролонгированным отслеживанием, посвященное поведению детей, получивших травму. В исследование были включены и дети из Чоучиллы. Вместо того чтобы обнаружить последствия травмы у одного из двадцати шести детей, Терр обнаружила обратное – почти все дети демонстрировали серьезные долгосрочные последствия травмы, влиявшие на их психологическое состояние, социальные взаимодействия и здоровье. Для многих из этих детей кошмар только начинался. Они переживали повторяющиеся ночные кошмары, у них появилась склонность к насилию, нарушилась способность к нормальному личному и социальному взаимодействию. Последствия были настолько деструктивными, что в последующие годы это практически разрушило жизнь и семьи этих детей. Единственным ребенком, который не столь пострадал в результате этого происшествия, был четырнадцатилетний Боб Барклай. Вот краткий рассказ о том, что произошло с ним во время этого травмирующего события.

Дети просидели в своей «тюрьме» (трейлере, погребенном под сотнями фунтов грязи и камней в заброшенном карьере) почти сутки, когда один из них прислонился к деревянному столбу, поддерживавшему крышу, и эта импровизированная опора упала. Потолок начал обрушиваться на них. К этому времени большинство из них находились в состоянии сильного шока: замерзшие, впавшие в апатию, они почти не могли двигаться. Те, кто осознал серьезность ситуации, начали кричать. Эти дети понимали, что если они не смогут сбежать в ближайшее время, то все умрут. Именно в этот критический момент Боб Барклай с помощью другого мальчика стал копать выход. Под руководством Боба мальчики смогли выкопать небольшой туннель наверх, в карьер.

Боб смог отреагировать на критическую ситуацию и оставался активным и деятельным на протяжении всего побега. Несмотря на то, что другие дети сбежали вместе с ним, многие из них, казалось, пережили больше страха, спасаясь из подземелья. Если бы их не убедили бежать, они бы так и остались там – пассивные и беспомощные. Двигаясь как зомби, они нуждались в ком-то, кто бы вывел их на свободу. Подобная пассивность похожа на поведение, о котором рассказывают военные, специализирующиеся на освобождении заложников. Подобное состояние получило название «Стокгольмский синдром». Зачастую заложники не начнут двигаться, пока им неоднократно не прикажут это сделать.

Выведя на свободу детей, Боб Барклай успешно справился с неординарной задачей. В тот день он, несомненно, был героем Чоучиллы. Однако, что более существенно как для него самого и всей его последующей жизни, так и для всех, кто интересуется травмой, так это то, что он вышел из этого испытания без тех тяжелых травматических последствий, которые испытали остальные двадцать пять детей. Он смог оставаться в движении и тем самым пройти через реакцию неподвижности, которая полностью подавляла и выводила из строя остальных. Некоторые были так напуганы, что страх продолжал подавлять и сковывать их еще долгое время после того, как реальная опасность миновала.

Подобное мы наблюдаем практически у всех травмированных людей. Они не в состоянии преодолеть ту тревогу, которую вызвало в них пережитое событие: оно продолжает подавлять их, заставляя чувствовать себя ошеломленными и сломленными. Заключенные в тиски собственного страха, они уже не могут вернуться к полноценной жизни. Но есть и те, кто, пережив сходные события, может вообще не сформировать стойких симптомов. На некоторых из нас травма влияет таинственным образом. И это одна из ее особенностей. Каким бы пугающим ни казалось событие, не все, кто его переживает, будут травмированы. Почему же некоторые люди, такие как Боб Барклай, успешно справляются с подобными испытаниями, в то время как других, которые кажутся не менее умными или способными, это совершенно подавляет? И что еще более важно, каковы будут последствия для тех из нас, кто уже ослаблен воздействием предыдущих травм?

Когда я только начал работать с травмой, она была для меня полной загадкой. Мой первый серьезный прорыв в ее понимании произошел совершенно случайно, в 1969 году, когда меня попросили посмотреть одну женщину, Нэнси, страдавшую от сильных приступов паники. Приступы были настолько сильными, что она не могла выйти из дома одна. Ее направил ко мне психиатр, который знал о моем интересе к методам, основанным на взаимодействии тела и сознания в процессе исцеления (в то время это была молодая и малоизвестная область науки). Он подумал, что этой женщине возможно принесет пользу какой-нибудь тренинг по релаксации.

Но релаксация здесь не помогла. На нашем первом сеансе, когда я простодушно и с самыми благими намерениями попытался помочь ей расслабиться, у нее начался самый настоящий и весьма серьезный приступ тревоги. Она казалась парализованной и не могла дышать. Ее сердце бешено колотилось, а потом, казалось, почти остановилось. Я очень испугался. Неужели я вымостил себе дорогу в ад? Вместе мы оказались в этом ее кошмарном приступе.

Охваченный собственным сильным страхом, но все же каким-то чудом, не теряя присутствия «здесь и сейчас», мне на мгновение привиделся тигр, прыгающий прямо на нас. Весь во власти этого переживания, я громко воскликнул: «На вас нападает огромный тигр. Посмотрите на тигра, он приближается. Бегите к тому дереву, залезайте на него, спасайтесь!» К моему удивлению, ее ноги задрожали и задвигались, как при беге. Она издала душераздирающий крик, на который даже пришел проходящий мимо полицейский (к счастью, мой коллега в офисе каким-то образом сумел разъяснить ему ситуацию). Она задрожала, затряслась, стала всхлипывать, через ее тело пробегали конвульсии.

Нэнси трясло почти час. Она вспомнила ужасный случай из своего детства. Когда ей было три года, ей удаляли миндалины и для этого привязали к хирургическому столу. В качестве анестезии использовался эфир. Обездвиженная, чувствуя удушье (обычная реакция на эфир), у нее к тому же начались ужасающие галлюцинации. Эти ранние переживания сильно повлияли на нее. Как и травмированные дети в Чоучилле, Нэнси была напугана, ошеломлена и в результате на физиологическом уровне застряла в реакции неподвижности. Другими словами, ее тело буквально смирилось с состоянием, при котором акт побега был невозможен. Это состояние пассивности привело к потере Нэнси ее реального и витального «я», а также к утрате чувства непосредственности и безопасности. Через двадцать лет после травмирующего события стали проявляться его тонкие и скрытые эффекты. Нэнси находилась в людной комнате, где сдавала экзамен в аспирантуру, когда у нее случился сильный приступ паники. Позже у нее развилась агорафобия (проявившаяся как боязнь выходить из дома одной). Это переживание было настолько сильным и казалось необъяснимым, что она поняла, что должна обратиться за помощью.

После прорыва, произошедшего во время нашего первого сеанса, Нэнси покинула мой офис, ощущая, по ее словам, что она «будто снова стала собой». И хотя мы проработали вместе еще несколько сеансов, на которых она испытывала легкую дрожь, приступ тревоги, который она испытала в тот первый день, больше не повторялся. Она перестала принимать лекарства, подавляющие ее приступы, а впоследствии поступила в аспирантуру и защитила докторскую диссертацию; и все это без рецидивов.

Когда я познакомился с Нэнси, я был занят изучением поведения животных-хищников и их жертв. Меня заинтриговало сходство между остолбенением Нэнси во время ее панической атаки и тем, что случилось с антилопой-импалой, о чем писалось в предыдущей главе. Большинство плотоядных животных используют неподвижность при нападении более крупного хищника, от которого они не могут убежать. Я совершенно уверен, что эти исследования сильно повлияли на появление моего видения воображаемого тигра. В течение нескольких последующих лет я работал над тем, чтобы понять значение панического приступа Нэнси и ее реакции на образ тигра. На этом пути я нередко блуждал и поворачивал не туда.

Теперь я знаю, что не драматический эмоциональный катарсис и повторное переживание удаления миндалин в детстве послужили катализатором ее выздоровления, а выброс энергии, который она испытала, когда перешла от своей пассивной, застывшей реакции неподвижности к активной, успешной реакции бегства. Образ тигра пробудил ее инстинктивное, реагирующее «я». Другое глубокое понимание, которое я вынес из случая с Нэнси, заключалось в том, что те же ресурсы, которые позволяют человеку справиться с нависшей над ним угрозой, могут быть использованы и для исцеления. Это верно не только во время переживания самого события, но даже годы спустя.

Я понял, что нет необходимости ворошить старые воспоминания и заново переживать их эмоциональную боль, чтобы залечить травму. На самом деле сильная эмоциональная боль может привести к ретравматизации. Что нам нужно сделать, чтобы освободиться от наших симптомов и страхов, так это пробудить наши глубокие физиологические ресурсы и сознательно использовать их. Если мы останемся в неведении относительно нашей способности изменять ход наших инстинктивных реакций из реактивного в активный, мы так и останемся порабощенными нашими страданиями и болью.

Боб Барклай свел к минимуму травмирующее воздействие переживаемого события, занимаясь задачей освобождения себя и других детей из подземной тюрьмы. Та сфокусированная энергия, которую он потратил на это, является ключом к пониманию того, почему он был менее травмирован, чем другие дети. Он не только действовал как герой в тот момент, но своими действиями помог себе освободить свою нервную систему от переизбытка нерастраченной энергии и страха на долгие годы вперед.

Нэнси стала героиней через двадцать лет после пережитого испытания. Движения ногами, имитирующие бег, когда она отреагировала на воображаемого тигра, позволили ей сделать то же самое: эта реакция помогла избавить ее нервную систему от избытка энергии, которая была мобилизована для борьбы с угрозой, пережитой ею во время операции по удалению минадлин. Спустя долгое время после первоначальной травмы она смогла пробудить в себе способность к героизму и активно бежать – как это сделал Боб Барклай. В долгосрочной перспективе последствия для Боба и Нэнси были схожими. Освободившись от изнурительных последствий, которые поражают многих людей, перенесших травмы, они оба смогли жить дальше. По мере того как моя работа продвигалась, я открыл, что процесс исцеления был более эффективен, если в нем было меньше драматизма и он происходил более постепенно. Но самый важный урок, который я извлек, заключается в том, что у всех нас есть врожденная способность исцелять наши травмы.

Когда мы не в состоянии пройти через травму и довести до завершения свои инстинктивные реакции, эти незавершенные действия часто подрывают нашу жизнь. Травма, не нашедшая своего разрешения, может сделать нас чрезмерно осторожными и сдержанными или вести нас по сужающейся спирали опасных реконструкций, виктимизации, неразумной опасности. Мы становимся вечными жертвами или клиентами психотерапевта. Травма может разрушить качество наших отношений и исказить сексуальный опыт. Навязчивое, извращенное, беспорядочное и подавленное сексуальное поведение являются распространенными симптомами травмы, и не только сексуальной травмы. Последствия травмы могут быть всеобъемлющими и масштабными, а могут быть тонкими и неуловимыми. Если мы не исцеляем наши травмы, мы идем по жизни с ощущением, что потерпели неудачу или что нас предали те, кто, как мы считали, должен был нам помочь. Не стоит винить в неудаче и предательстве себя или других. Решение проблемы заключается в расширении наших знаний о том, как исцелять травму.

Пока мы не поймем, что травматические симптомы имеют не только психологическую, но и физиологическую природу, все наши попытки их излечить будут неэффективны. Суть проблемы заключается в том, чтобы признать, что травма – это не что иное, как животные инстинкты, с которыми что-то пошло не так. Если мы сможем управлять этим, наш сознательный разум сможет использовать эти инстинкты для преобразования травматических симптомов в состояние благополучия.

Любое действие должно быть доведено до конца. Какой бы ни была его отправная точка, конец будет прекрасен. Деяние бывает мерзким (только) потому, что оно не было завершено.

Жан Жене, «Дневник вора»

3. Раны, которые можно исцелить

Когда молодое деревце бывает повреждено, оно продолжает расти вокруг этого повреждения. Со временем это повреждение становится небольшим относительно размера самого выросшего дерева. Наросты и деформированные ветви говорят о ранах и препятствиях, с которыми оно сталкивались и которые преодолевало во время своего роста. То, как дерево растет вокруг своего прошлого, формирует его изысканную индивидуальность, характер и красоту. Я, конечно, не сторонник травматизации для формирования характера, но поскольку травма – это практически данность нашей жизни, образ дерева в какой-то мере отражает и то, что происходит с нами.

Хотя люди переживали травмы на протяжении тысячелетий, только в последние десять лет ее тема начала привлекать широкое внимание специалистов и общественности. Травма теперь стала нарицательным словом, а правдивыми признаниями звезд о пережитых травмах пестрят все еженедельные таблоиды. В этом контексте травма ассоциируется в первую очередь с сексуальным насилием. Несмотря на растущий профессиональный интерес, а также налет сенсационности и широкое освещение в средствах массовой информации, мы видим мало свидетельств того, что травма бывает исцелена.

Статистика показывает, что каждая третья женщина и каждый пятый мужчина подвергались в детстве сексуальному насилию. Несмотря на признание факта существования сексуального насилия, остается мало понимания того, что необходимо для исцеления его последствий. Многие жертвы насилия, например, ищут себе подобных, перенесших такую же травму, и объединяются в группы. Однако, будучи полезным первым шагом к исцелению, это может помешать полному исцелению, если не предпринять дальнейших шагов. Сексуальное насилие – одна из многих форм травмы. Независимо от того, каков источник травмы, у нас гораздо больше шансов излечиться от ее последствий, создав позитивную основу. Образ зрелого дерева, в расцвете своей индивидуальности и красоты, послужит нам лучше, чем отрицание этого опыта или отождествление себя с жертвами или пострадавшими.

Корни травмы лежат в физиологии наших инстинктов. И потому, именно через наши тела, а также через наше сознание, мы открываем ключ к ее исцелению. Каждый из нас должен найти эти корни, понимая, что стоит перед выбором – возможно, одним из величайших в жизни. Исцеление травмы – это естественный процесс, который можно пробудить через внутреннее осознание собственного тела. Для этого не потребуются долгие годы психотерапии или постоянного раскапывания воспоминаний, чтобы удалить их из бессознательного. Мы увидим, что бесконечный поиск и извлечение так называемых «травматических воспоминаний» часто могут помешать врожденной мудрости организма и его способности к самоисцелению.

Мои наблюдения за множеством людей, переживших психологическую травму, привели меня к выводу, что посттравматические симптомы, по сути, являются незавершенными физиологическими реакциями, приостановленными страхом. Наши реакции на опасные для жизни ситуации остаются симптоматическими до тех пор, пока не придут к своему завершению. Как пример можно привести посттравматический стресс. Его симптомы не исчезнут до тех пор, пока все соответствующие реакции не получат своей разрядки и не будут завершены. Энергия, заключенная в неподвижности, может быть трансформирована, как мы уже видели это в случаях Боба Барклая и Нэнси (см. главу 2). Они оба успешно осуществили биологическую мобилизацию, высвободив энергию, активированную для выживания, что позволило им вернуться к полноценной жизни.

Птица, врезавшись в оконное стекло, приняв его за открытое небо, будет выглядеть оглушенной или даже мертвой. Ребенку, увидевшему, как птица врезается в стекло, скорее всего будет трудно удержаться и не подойти к раненому животному. Ребенок может поднять птицу из любопытства, беспокойства или желания помочь. Тепло детских рук может помочь птице вернуться к нормальной жизнедеятельности. Когда птица начнет дрожать, это признак того, что она начинает ориентировать себя в пространстве. Если ее поставить, она может слегка пошатнуться, попытаться восстановить равновесие и оглядеться. Если птица не ранена и мы дадим ей пройти процесс дрожи/переориентации, не прерывая его, она выйдет из состояния неподвижности и улетит, не получив никакой травмы. Если попытаться остановить дрожь, животное может пострадать от серьезных последствий. Если ребенок попытается погладить животное, когда оно начнет подавать признаки жизни, это может нарушить процесс переориентации, что вновь введет птицу в состояние шока. Если процесс разрядки неоднократно нарушается, каждое последующее состояние шока будет длиться дольше. В результате птица может умереть от страха – подавленная собственной беспомощностью.

Хотя мы редко умираем непосредственно от психологической травмы, когда человек не может разрядить энергию, заблокированную реакцией оцепенения, он страдает. Травмированный ветеран, жертва изнасилования, ребенок, подвергшийся жестокому обращению, антилопа-импала и птица – все они столкнулись с ситуацией непреодолимой силы. Если они не смогут сориентироваться и выбрать реакцию борьбы или бегства, они придут в состояние оцепенения или коллапса. Те из них, кто будет в состоянии разрядить эту энергию, восстановятся. Вместо того чтобы проходить через реакцию оцепенения, как это обычно делают животные, люди часто начинают двигаться по нисходящей спирали со все более изнурительным сочетанием симптомов. Чтобы пережить травму, нам нужны тишина, безопасность и защита, подобные той, что получила птица, находясь в нежном тепле детских рук. Нам нужна поддержка друзей и родственников, а также поддержка самой природы. Благодаря этой поддержке и связи мы вновь сможем ощутить доверие и уважение к тому естественному процессу, который даст нам ощущение завершенности и целостности, а в конечном итоге – мира с самим собой.

Оливер Сакс, автор книг «Пробуждения», «Человек, который принял жену за шляпу» и «Мигрень», в третьей из этих книг описывает невыносимые приступы, мучившие нескольких его пациентов. Мигрень – это реакция нервной системы на стресс, которая очень похожа на посттравматические реакции (реакция оцепенения) и зачастую с ними связана. Сакс рассказывает увлекательную историю одного математика, страдавшего от повторяющихся мигреней, цикл у которых составлял одну неделю. А именно: в среду математик становился нервным и раздражительным. К четвергу или пятнице стресс усиливался настолько, что он не мог работать. В субботу нервное возбуждение достигало своего пика, а в воскресенье у него случался полномасштабный приступ мигрени. Однако к полудню мигрень рассеивалась и утихала. Как только мигрень проходила, этот человек переживал поистине творческое возрождение, полное самых радужных надежд. В понедельник и вторник он вновь чувствовал себя отдохнувшим, помолодевшим и обновленным. Спокойный и полный творческих сил, он эффективно работал до среды, когда вновь появлялась раздражительность и весь цикл повторялся снова.

Давая этому пациенту лекарства для облегчения симптомов мигрени, Сакс понял, что тем самым он блокирует творческий источник этого человека. «Когда я «вылечил» этого человека от мигрени, – с сокрушением пишет доктор Сакс, – я также «вылечил» его от математики… Вместе с его патологией исчезла и его креативность». Сакс объясняет, что после приступов мигрени пациенты могут слегка вспотеть или излить из себя литры мочи в состоянии, которое он описывает как «физиологический катарсис». Если человек начинал принимать лекарства, таких реакций не происходило. Сходным образом момент разрешения и исцеления травмы часто сопровождается несколькими каплями теплого пота. Переходя от тревожного озноба к нарастающему возбуждению и волнам влажного, покалывающего тепла, тело, с его врожденной способностью к исцелению, растапливает айсберг, созданный глубоко замороженной травмой. Тревога и отчаяние могут стать нашим творческим источником, если мы позволим себе испытать телесные ощущения (такие, например, как дрожь), которые проистекают из травматических симптомов.

В травматических симптомах содержатся те самые энергии, потенциалы и ресурсы, которые необходимы для их конструктивной трансформации. Творческий процесс исцеления может быть заблокирован несколькими способами – использованием лекарств для подавления симптомов, излишним акцентом на приспособлении или контроле, отрицанием или обесцениванием чувств и ощущений.