Текст книги "Секира света"

Глава двенадцатая. Город королей

Луксур лежал примерно в ста милях южнее по реке. Когда-то здесь существовал оазис воинственных кочевников. После того как их вождь завоевал всю страну, он счел оазис идеальным местом для королевской резиденции. Со временем город перерос оазис, но оросительные каналы сделали возможным земледелие и за пределами города, а канал для кораблей связал его с рекой. Торговля процветала. Визиты чужестранцев держались под контролем, однако не были полностью запрещены, как в Кеми. Кроме посетителей из каждой части обширной страны, в Луксур приходили также шемиты, кушимы, кешани и еще более экзотические люди. То и дело корабли привозили товары из далекого Аргоса или Зингары. Ради выгоды, которая делала для команды переносимыми даже безотрадные постоялые дворы, они гребли против течения долгий путь.

Крылатая Ладья скользнула в канал ночью, чтобы не привлекать ничьего внимания. Как будто желая защитить четверых авантюристов, с пустынного песка подул сильный ветер, который хотя и приносил неприятные ощущения глазам и носу, но скрыл луну. Ближе к утру он постепенно затих. Тем временем они были уже очень близко к столице, в местности, куда, по воспоминаниям Фалко, членам посольства было разрешено сделать выезд. Местность полого спускалась к каналу, и образовались заросли густого тростника, где гнездилось множество птиц. Они причалили Ладью в тростниках, где она как с берега, так и с канала была хорошо спрятана.

– Идем дальше, – нетерпеливо сказал Конан. – И не забывай, мальчик, если ты в течение трех дней все еще ничего от нас не услышишь, то не надо пытаться здесь играть героя. Лучше позаботься о том, чтобы отправиться дальше в Тайю, найти отца Дарис, Авзара, и рассказать ему все, что ты знаешь. Позволь ему помочь тебе и помоги ему сам.

– Д-да, – сказал офирец слегка дрожащим голосом. – Но – вернитесь назад! Пусть Митра и Варуна хранят вас!

Во время плавания Фалко не только отдохнул и набрался сил, как и его товарищи, но к тому же создал в голове идеальный образ героя – могучего киммерийца. Взгляд Дарис тоже часто с тоской останавливался на их вожде, и, когда он с ней заговаривал, она становилась необычно смущенной, даже смятенной. Джихан чаще всего держался молчаливо и замкнуто, он выполнял свою часть работы и старался, чтобы никто не замечал его боли. Это было поистине необыкновенное путешествие мимо совершенно пустынных, голых мест, по пышным, плодородным участкам. Каждый корабль, который они встречали, шарахался от их чудовищной Ладьи, и ни один гребец не осмеливался прокричать им приветствие, как это обычно принято на проходящих мимо судах. Береговые селяне, замечавшие Крылатую Ладью, бросали на произвол судьбы свои стада, лопаты и кирки и бежали прочь, в безопасное место. Маленький отряд на борту провел, однако, время очень мирно, и трое из четверых обычно отменно развлекались с вином, пением, беседами и надеждой на лучшее будущее.

Теперь настало время действовать для всех, кроме Фалко, который должен был остаться на борту, чтобы следить за кораблем, но главным образом потому, что имелась вероятность, что его узнают по дороге к посольству. Если все пройдет хорошо, его сограждане, имеющие нужные бумаги, заберут Фалко после захода солнца и доставят в город через одни из ворот. На первую разведку Конан взял с собой Дарис и Джихана, потому что один он был бы слишком заметным, несмотря на маскировку. Но если его будут сопровождать шемит и тайянка, в национальной принадлежности которой трудно усомниться, люди на улицах примут их за прибывших с караваном. Не все тайянцы бунтовали. Некоторые потомки попавших в плен, вообще не знали свои родные горы. В одежде, такой же как у Конана и Джихана, Дарис можно было легко принять за безбородого юношу.

Они побрились и помылись. В остальном им пришлось полагаться на то, что грязь, которая не была смыта, на кафтанах будет незаметна, потому что они не решались пользоваться водой Стикса, а то немногое количество питьевой воды, что было на борту, они должны были расходовать экономно. Но поскольку они почти все время проводили на свежем воздухе, их одежда по крайней мере не воняла.

Конан тряхнул руку Фалко.

– Спасибо, – проговорил он. – Пусть боги также охраняют тебя. Не переживай чересчур. Чему быть, того не миновать. Важно только, что мы без страха идем навстречу судьбе.

Он перелез через релинг и спрыгнул на землю. Его спутники последовали за ним. Когда тростниковое болото осталось позади и они ступили на твердую землю, они вышли через загон для лошадей к дороге, идущей параллельно каналу. На конце ее на южном горизонте возвышались башни. Встающее солнце окрасило серый рассвет. Стая уток с шумом поднялась из болота. Среди полей, пальм и оросительных каналов все время можно было видеть маленькие скопища глинобитных хижин. На юго-западе и юго-востоке пустыня вклинилась отдельными тонкими песчаными заносами в зелень. Воздух был еще приятно освежающим, но быстро становился все теплее.

Спустя какое-то время Конан сказал:

– Фалко точно описал, как добраться до посольства кратчайшим путем, но нам лучше не прямо и чересчур с решительным видом приближаться к нему, а сделать так, словно мы проводники караванов. Взяли небольшой отпуск, чтобы посмотреть город и поискать возможность спустить с кайфом немного денег, заработанных тяжелым трудом. Через такой город, как этот, наверняка каждый год проходят подобные люди, за которых мы хотим себя выдать.

– Не очень-то раскатывай губу на дружелюбный прием, – грубо сказал Джихан. – Эти змеепоклонники не такие, как горожане любого другого города. Кто знает, может быть, они вообще не люди!

– О нет, – заверила его Дарис. – Некоторые из них были жестоки к тебе и к подобным тебе, так же как и к моим землякам. Но я знавала нескольких довольно-таки славных стигийцев – и таких, должно быть, много – порядочных людей, которые почти ничем не отличаются от нас, которые тяжело работают, чтобы иметь возможность заплатить высокие налоги и в то же время обеспечить своей семье мало-мальски сносную жизнь. И что эти несчастные, достойные сострадания крепостные и рабочие, которых мы видели по дороге сюда, сделали кому плохого? Обыкновенные стигийцы по большей части страдают под властью надменных аристократов и фанатичных жрецов.

Конан проворчал что-то про себя. Ему дела не было до этих тонкостей и различий. Согласно его мировоззрению, каждый сам за себя против всех – за исключением тех немногих, к кому он в настоящее время испытывал товарищеские чувства. В лучшем случае по необходимости царило вооруженное перемирие, которое, однако, могло быть прервано по малейшему поводу. Это, конечно, не означало, что люди не могут вместе работать, действовать заодно, делить радость и горе и уважать друг друга. Порой он испытывал сожаление оттого, что необходимость вынуждала его убивать некоторых людей, но сна от этого он не потерял. Вечная борьба была просто частью жизни.

Показался Луксур. Городские стены были сложены из желтого песчаника. Они выглядели неприступными, однако не производили впечатления мрачных и зловещих, как в Кеми. На флагштоках, косо торчащих над зубцами, развевались знамена. Обе створки ворот были широко распахнуты, и, хотя на посту стояли солдаты, они не следили за оживленным движением: пешеходами, телегами, носилками, боевыми колесницами, лошадьми, быками, верблюдами, которые толкались в обоих направлениях. Можно было видеть крепостных и рабочих с полей, одетых лишь в набедренные повязки, погонщиков скота в рваных куртках, кочевников из пустыни в белых и черных бурнусах, купцов в роскошных многоцветных одеяниях, потаскушек в прозрачных платьях, солдат, старьевщиков, бродяг, домохозяек, детей, чужестранцев – разношерстная толпа. Они спешили, толкали друг друга и ссорились, беседовали, наслаждались, ругались, смеялись, задирались, торговались, строили козни, ревели, выли, свистели. Среди высоких глинобитных стен стоял адский шум. Улицы, по большей части мощенные булыжником, были грязны, как обычно в городах. Всевозможные запахи – дыма, жира, навоза, жареного, масла, пота, духов и наркотических испарений – висели в воздухе.

Конан и его спутники проталкивались через толпу. Монумент – статуя старого стигийского короля на высоком пьедестале, который стоял на склоненных затылках шемита и кумита, – указал им дорогу к улице Ткачей. Ремесленники сидели скрестив ноги возле прилавков и протягивали проходящим ткани, расхваливая их качество. Здесь не было такой большой давки, и трое пошли вперед немного быстрее, хотя они делали вид, будто у них полно времени, и глазели на все подряд.

– Алло! – крикнул кто-то.

Конан бросил взгляд через плечо и увидел, что к ним подбегает человек в поношенном кафтане. Он тащил с собой всевозможный хлам: грубо вырезанных игрушечных верблюдов он держал в руках, и длинные цепочки из нанизанных косточек свисали с его локтей. Почти вплотную подбежав к трем путникам, он обратился к Конану на аргосийском:

– Добро пожаловать в Луксур. Вы из Аргоса?

– Нет, – кратко ответил Конан.

– А, из Зингары! – Он выдал несколько фраз на зингарском с ужасающим акцентом: – Прекрасная Зингара. Возьмите сувенир!

– Нет, – отказался Конан по-стигийски. – Я не собираюсь ничего покупать.

– О, вы говорите по-нашему! – вскричал уличный торговец, тоже по-стигийски. Вся его обветренная физиономия расплылась в улыбке. Правда, впечатление портили черные пеньки зубов и дырки между ними. – Стало быть, вы странники, путешествующие по всему свету. Вы-то должны непременно оценить хороший товар. Вот, посмотрите на этого верблюда! Искусная работа. – Он вложил игрушку в руку Конана. – Всего за пять лунаров.

Это была стигийская медная монета.

– Я не хочу. – Конан попытался вернуть резную фигурку, но торговец спрятал руку за спину.

– Четыре лунара, – уступил он.

– Нет, клянусь Кромом! – Конан сдержал желание выхватить из-под полы боевой топор.

– За четыре лунара я вам дам двух верблюдов, которые вы сможете подарить своим детишкам.

– Я сказал – нет!

– Трех верблюдов!

– Нет!

– Трех верблюдов и цепочку.

Конан пошел дальше. Но торговца не так-то просто было стряхнуть.

– Вы не имеете права отнимать у бедняка труды его рук! – завопил он высоким фальцетом, чтобы привлечь внимание прохожих. – Подумайте о моих маленьких детках.

– Забери, наконец, свою проклятую штуку! – рявкнул Конан и вновь предпринял тщетную попытку отдать игрушку.

Внезапно он заметил, что Джихан и Дарис больше не стоят рядом. Он обернулся. Владелец настоящего, хоть и немного шелудивого верблюда задержал девушку и принялся настаивать на том, чтобы она прокатилась.

– Я покажу вам все достопримечательности городу – сулил он. Он заставил животное опуститься на колени и поднял Дарис в седло. – Это совсем просто и доставляет массу удовольствия. Вам нужно будет только оплатить мне стоимость поездки.

Джихан пытался уйти от парня, который совал ему неаппетитные конфеты на подносе.

– А, – сказал наконец стигиец, как будто его внезапно осенило. – Я знаю, вы хотите нуми. – Из своего просторного рукава он извлек маленький пакетик. – Самый лучший из возможных нуми. Вдохните лишь дым от него, и самые роскошные в мире сны – ваши. Ощущения бесподобные. Всего за два серебряных стелора.

Джихан побледнел.

– Три лунара, – ныл Конанов торговец.

Варвар был уже близок к тому, чтобы разбить игрушку, швырнув ее на мостовую, когда ему стало ясно, к чему это может привести. Уже сейчас останавливались любопытные прохожие, и конный стражник придержал своего коня.

Дарис была уже каким-то образом усажена на верблюда. Он покачивался. Хозяин животного взял повода и пощелкал языком.

– За три лунара трех верблюдов и две цепочки, – слышал Конан.

Торговец конфетами и наркотиками сиял.

– Вам непременно понравится моя маленькая сестра. Молоденькая, хорошенькая и очень, очень ловкая. Возьмите нуми, вы будете хорошо себя чувствовать, вы будете любить – это ли не счастье? Идемте!

Он схватил шемита за плащ. Джихан тяжело дышал. Его кулаки сжались.

– Стой! – рявкнул Конан. – Нам нужно дальше. Нет времени. Да, я беру игрушку за три лунара. Дарис! Джихан, во имя всего святого, дай ему деньги и идем.

– Вы купили трех верблюдов и две цепочки, – сказал торговец Конану. – Еще одна цепочка всего лишь за один лунар принесет вам счастье.

Конан открыл кожаный мешочек и вытащил монеты. На летучем корабле они нашли достаточно стигийских денег. Дарис спешилась и заплатила столько, сколько владелец верблюда рассчитывал выручить за целый день езды. Руки Джихана тряслись, когда он откупался. Даже стигиец замолчал под мрачным взглядом своего клиента и поспешно поклонился, отступая.

Но теперь на них накинулись другие.

– Поглядите, что я вам предложу!

– Имейте сострадание к бедному калеке!

– Я слыхала о таком, – выдохнула Дарис, – но никогда не считала, что это возможно.

– Нечто подобное я уже встречал, – сказал Конан, – но еще ни разу в таком количестве.

– Мы неправильно себя ведем, – проворчал Джихан – Нам нужно было целеустремленно прошагать милю, сделать мрачное лицо и угрожающе сжать кулаки, не глядя ни налево, ни направо.

Конан положил руку на плечо шемита:

– Ты говоришь так решительно! Неужели воскресло твое сердце?

Торговцы и попрошайки отступились и растворились в толпе. Конану очень хотелось бы знать, что ему делать со всем тем хламом, который ему навязали. Если он подарит это голым ребятишкам, прыгающим вокруг и играющим в прятки, он просто вызовет новые нападения. На улице горшечников ему удалось втихаря сунуть весь хлам в большой кувшин.

Вскоре после этого они пришли в совершенно другую часть города. Здесь, в центре Луксура, королевская семья велела построить роскошные здания. Королевский дворец, храм Сэта, казармы и плац королевской лейб-гвардии, архивы и служебные помещения советников монарха окружали широкую площадь. На прилегающих улицах стоял ряд больших господских домов, там располагались посольства и консульства разных стран. К ним вела улица Королей, к которой теперь Конан и его спутники приближались с северного направления. Она была очень широкой, искусно вымощенной и с обеих сторон ее украшали статуи стигийских монархов былых времен. Надписи на постаментах рассказывали о том, кого именно представляли эти величественные статуи. Дома на этой улице были построены из гранита, а не из высушенных на солнце глиняных кирпичей, как большинство других домов города. Движение было здесь менее оживленное и более изысканное: господин и госпожа в носилках, несколько мальчиков знатного рода, которые направлялись в школу в сопровождении гувернера, писатель с пером в руке, то и дело попадались жрецы, государственные служащие, богатые купцы, офицеры, лакей в ливрее, закутанная в покрывало замужняя дама, разносчик, который принес заказанные товары. Почти все они удостаивали трех чужаков в простой одежде косого взгляда, но никто их не останавливал. Фалко советовал им:

Сердце Конана забилось сильнее. Они почти достигли цели.

Роскошная улица заканчивалась, пересекаемая второй улицей, которая была далеко не столь впечатляющей, но чистой, спокойной и тоже замощенной. Здесь располагались городские дома знати и богачей. В висячих садах на крышах пестрели цветы. Между ними имелись дорожки. Позади Конан видел высокие роскошные здания на площади перед королевским дворцом. На этой улице почти не было прохожих. Тишина висела над ней и была такой же угнетающей, как и дневная жара. Дома бросали на мостовую голубые тени.

Конан свернул направо. За два дома он уже видел золотого льва, ослепительного в полуденном солнце. Это и было офирское посольство. Он ускорил шаги.

Стигиец, который неторопливо прогуливался, внезапно резко остановился и воззрился на них. Вдруг он схватился за свисток, висящий на шее, и дунул. Раздалась пронзительная трель.

С обеих сторон льва распахнулись двери. Оттуда хлынули вооруженные люди.

– Стоять! – загремел голос. – Конан и его спутники, стойте – или заплатите жизнью!

– Митра, спаси нас! – выдохнула Дарис. – Нас предали! Колдовство Рахибы и Тот-Аписа!

Джихан вытащил из-под кафтана короткий меч.

– Иштар, – взмолился он на своем родном языке. – Дай мне умереть с отвагой и забери меня к себе. Освободи меня от боли, чтобы я мог верно служить тебе.

Конан поднял боевой топор – оружие, которое он выбрал для себя на корабле. Топор был из Тайи, у него была прямая рукоятка, и его остро заточенный клинок имел длинное острие. Несмотря на свою тяжесть, топор был очень удобен. Конана душила мысль о том, что их игра проиграна, что он никогда не сможет заключить Бэлит в свои объятия и что храбрая Дарис должна будет умереть рядом с ним, в крайнем случае, если ей будет угрожать плен, то от его руки. Но он был уже снова воин и не имел больше никаких мыслей, кроме мысли о битве. Быстрым взглядом оценил он их положение. Стигийцы заперли их между двух длинных фасадов. Примерно тридцать противников стояло перед ним, у многих были арбалеты, другие имели щиты и мечи. Предводитель их был статный седоволосый человек в простой тунике, вооруженный мечом.

– Мы нападем на их офицера, – предложил Конан, – и попытаемся пробиться. Как только мы соприкоснемся с врагом, встанем спина к спине и так будем биться.

В руке Дарис блеснул длинный кинжал. В левой руке она держала пояс из Кеми.

– Если бы мой отец знал, рядом с кем я сражаюсь, – тихо произнесла она, – он был бы так же горд, как и я.

Глава тринадцатая. Смерть и честь

Конан и его друзья напали. Они бежали порознь, все время меняя направление. Арбалетные болты жужжали, но не могли попасть в такую ловкую и непредсказуемую цель. Прежде чем стрелки успели перезарядить арбалеты, Конан был уже тут как тут.

Конан, который имел большой опыт в обращении с боевой секирой, положил левую руку поближе к концу топорища, а правой держался за середину. Стигиец, стоявший против него, нанес колющий удар в его сторону из-под края щита. Лезвие топора отбило острие меча книзу, и тут же Конан нанес косой удар с правого плеча. Стигиец, обороняясь, поднял щит. Вся могучая сила киммерийца была вложена в удар. Металл загремел, щит прогнулся и повис на сломанной руке. Стигиец зашатался.

Конан взмахнул топором, и острое лезвие впилось в незащищенную ногу другого противника. Рана не была смертельной, но боль сделала этого человека, во всяком случае сейчас, не способным сражаться. И вот уже Конан принялся за стигийца, стоящего слева. Он снова парировал выпад мечом, затем повернул топор и ударил под щит. Сила толчка вынудила стигийца наклониться в сторону, и секира раздробила его открывшееся колено. Стигиец закричал и опустился на мостовую. Конан взметнул секиру и обрушил ее на шлем человека, которого только что ранил в бедро. Тот тоже упал на землю.

И вот уже Дарис и Джихан рядом с киммерийцем. Пояс щелкнул по руке солдата. Удар был таким сильным, что солдат выронил оружие. Джихан бросился под защиту секиры Конана, пока киммериец не убил солдата и не схватил его щит. После чего Джихан сам прикрыл киммерийца от нападения.

Несмотря на то что ряды стигийцев были пробиты, они были хорошо обученные и храбрые воины. С флангов они бежали в центр, к месту рукопашной. Три товарища были окружены, прежде чем у них появился шанс пробиться дальше. Второй ряд солдат подбежал ближе и немедленно бросился в битву.

Спина к спине стояли трое. Секира Конана гремела, меч Джихана рубил и колол, пояс Дарис взвивался, а кинжал вонзался в тела с быстротой молнии. Кричали люди, звенело железо. Жители выглядывали из окон расширенными от ужаса глазами, перед дверьми собирались зеваки. Над головами своих врагов впереди Конан видел прямо под золотым щитом с изображением льва седобородого человека в просторной тунике и шароварах. Лорд Зарус, без сомнения, и до него всего лишь несколько локтей, но для них он сейчас находится все равно что на Луне.

Киммериец был уверен, что конец его не так уж далек. Но свои две дюжины лет он прожил с удовольствием и пережил больше, чем другие за целое столетие. И теперь он хотел лишь забрать с собой столько стигийцев, чтобы оставшиеся в живых не могли больше спать спокойно. И он намеревался позаботиться о том, чтобы он и его спутники не попались в сети чародейства, а умерли здесь чистой смертью.

Седобородый подошел ближе, желая подбодрить свой отряд. Конан ясно видел его теперь. Он рубил вокруг себя еще яростнее в надежде пробиться к нему и разбить его череп. Но стигийцы давили слишком сильно даже для его медвежьей силы.

Внезапно Джихан закричал:

– Рамвас!

Это прозвучало, как вой жаждущего крови волка.

Шемита обуяло безумие. Только что он сражался рядом со своими друзьями и все время следил за тем, чтобы помогать им, а теперь отбросил всякую осмотрительность. Его щит превратился в орудие нападения, которым он бил, разбивал, а его меч колол быстрее молнии. Казалось, он вообще не замечает ран, которые сам при этом получил, они на удивление мало кровоточили, хотя некоторые из них были довольно глубоки. Лицо превратилось в маску Горгоны, перед которой стигийцы испуганно шарахались. Дико нанося вокруг себя удары и сметая все на своем пути, он прорывался сквозь толпу. За его спиной оставались убитые и раненые.

– Рамвас, ты помнишь меня? – взревел он, и с этими словами он добрался до седобородого. Щитом он выбил меч из его руки, и оружие описало широкую дугу по воздуху, а сам вонзил клинок в живот дворянина. С криком поднял Джихан тело, насаженное на клинок, над головой и швырнул его в стену дома. Череп треснул.

С ледяной дрожью Конан вспомнил, кто был этот Рамвас. И в тот же миг он увидел выход из ловушки. Большая часть солдат сбилась во время битвы в кучу. Вместе с Дарис он устремился вперед. Двое, что попытались встать у них на дороге, после двух ударов уже лежали на земле.

Они добрались до Джихана. Его глаза снова стали живыми, но теперь его раны по-настоящему болели и сильно кровоточили. У него было скверное ранение в живот.

– Бегите! – прохрипел он и указал на самый близкий проход между домами. – Я могу их еще задержать – пока еще могу.

– Нет, брат Бэлит, мы сражаемся вместе, – ответил Конан.

Шемит посмотрел на него твердо:

– Мне осталось недолго жить. Дайте мне умереть за нее. Если тебе… удастся… вернуться к ней… скажи: я любил ее.

Конан сжал руку с мечом, покрытым кровью.

– Я скажу ей больше, – обещал он. – Я скажу, что ты погиб свободным человеком.

– Да, освободиться из этого… тела… и моя душа… ушла к Иштар. Будь счастлив, брат.

Пока они обменивались этими словами, солдаты, из которых больше половины были мертвы или выведены из строя, замерли или растерянно шатались. Но теперь один, вероятно унтер-офицер, стал собирать вокруг себя отряд. Он кричал, звал их, тряс или бил по лицу и наконец привел в себя.

Конан повел Дарис в переулок, слезы текли по ее щекам, смывая грязь и пот. За их спиной Джихан встал, расставив ноги.

– Идите, собаки! – взвыл он. – Мы сделаем из вас пищу для крыс. Или вы считаете, что у нас троих слишком большой перевес для вашей шайки? Ну так мы будем драться с вами по одному.

Он пытался создать впечатление, будто его спутники остаются с ним, чтобы стигийцы не успели отрезать им другие пути к отступлению. Кроме того, он напомнил им о том, что у них ведь было задание схватить их по возможности живыми, чтобы солдаты не додумались быстро положить им конец, взявшись за арбалеты.

Конан и Дарис еще слышали, пока бежали вверх по переулку, как Джихан кричит на своем родном языке:

– Иштар, защитница всех любящих, которая спускалась в ад за своим возлюбленным, возьми меня к себе…

Переулок вывел их на улицу, которая была такой же широкой, что и улица Королей. Роскошные дома, повернутые фасадами к большой площади, стояли перед ними. Лишь немногие люди были здесь, и эти немногие носили рабские ошейники и потому не решались медлить, когда их послали с поручением. Без сомнения, шум битвы привлек к себе свободных горожан – но не на эту улицу, ее можно было просматривать насквозь. Создавалось впечатление, что любопытные проскользнули отсюда в правительственные здания, чтобы лучше видеть бой.

– Мы не должны здесь останавливаться, – хрипло сказал Конан. – Они быстро поднимут тревогу и начнут нас искать задолго до того, как мы сможем оказаться у городских ворот. Лучше всего спрятаться до утра, когда в город приходят караваны и из складов забирают грузы для кораблей, стоящих в гавани. Среди этой суматохи будет проще уйти из города незамеченными.

Дарис с сомнением оглядывала его и самое себя.

– Таким? Мы все в крови, – пробормотала она.

– Проклятье! – выругался Конан. – Мы должны, конечно, сперва позаботиться о наших ранах и постирать наши вещи, – нет, лучше будет, если мы достанем новую одежду. Но где? И как? И где мы найдем укрытие в городе, где, без сомнения, все обязаны нас искать и где, без сомнения, назначили высокую награду за одно только указание на нас.

Дарис сжала руку Конана:

– Подумаем над тем, что рассказывал Фалко. Нет, погоди, дай мне попробовать вспомнить. Хотя я здесь прежде никогда не была, но ведь это все-таки столица Стигии. – Она щелкнула пальцами. – Да, слева от нас на большой площади стоит знаменитый храм Сэта. За ним находится за стеной лабиринт с искусственным прудом, там есть крипты, где проходят тайные ритуалы. Кто станет искать нас в этом месте?

Конан непроизвольно содрогнулся, но затем резко вскинул голову, отбрасывая гриву черных волос, и вполголоса рассмеялся:

– Великолепно! Если Сэт ничего нам не сделал за то, что мы утащили его Ладью, то ему также не помешает, коли мы разобьем лагерь в его святыне. Идем, показывай дорогу!

Они снова спрятали оружие под одеждой и шагали с таким видом, словно у них было полное право находиться здесь. К счастью, никто из рабов не подходил к ним достаточно близко, чтобы кровь на их одежде бросилась в глаза. С улицы, которую они оставили, все еще были слышны звон оружия и крики – Джихан сражался до конца.

Они завернули за угол роскошного здания архива и подошли к стене высотой приблизительно девять футов. Цветные кирпичи складывали изображение огромного питона, а вершину стены украшали и защищали железные прутья в виде кобр. Справа поднималось массивное строение, на верхней ступени которого можно было видеть позолоченную фигуру огромной змеи, свернувшейся кольцом. Дарис сочла за лишнее объяснять, что это и был храм Сэта. За углом Конан увидел на другой стороне площади колонны – вход во дворец.

Никого, кроме них, здесь не было, но эта тишина, конечно, скоро взорвется.

– Наверх, девочка! – проворчал Конан. Он сложил руки, и Дарис встала на эту ступеньку. Сам он высоко подпрыгнул и ухватился за железных кобр. Потом он подтянулся и перевалил через стену. Кобры служили только для устрашения, было не так уж трудно проскользнуть между ними и спрыгнуть на землю по другую сторону стены.

Конан был готов на месте убить каждого, кто его здесь увидит, но никого не было. В этом не было ничего удивительного, потому что они находились в лабиринте. Он был очень ухоженным, но один его вид и запах почему-то непроизвольно вызвал у Конана отвращение. В жаре, от которой перехватывало дыхание, пальмы поднимались, как скелеты, над живой изгородью в человеческий рост, колючки и густая листва которой оставляли мало простора для передвижения. Дорожки густо покрыты мхом, который, как и густая темная листва, скрывал все звуки. Вьющиеся растения извивались, как змеи, от ствола к стволу, повисали на ветвях деревьев. Обычно светящиеся алые цветки казались тусклыми и почти не составляли цветового контраста грядкам с пурпурным и черным лотосом, из которого добывали опасные яды. Ни одной птицы не свистело и не щебетало, вместо этого вокруг жужжали насекомые, огромные жуки пищали во мху, пауки висели в паутинах, а муравьи искали добычу. Они прошли немного, и Дарис содрогнулась и прижалась к Конану.

– Мне очень жаль, – прошептала она. – Не надо было сюда приходить. Я не должна была советовать этого. Мне страшно, потому что мы уже заблудились.

Желая ее утешить, киммериец слегка прижал девушку к себе.

– Ты, верно, никогда не бывала в джунглях? – спросил он.-А я уже побывал. Здесь ничуть не хуже, и по крайней мере не верещат попугаи. Мох такой густой, что наверняка есть и вода. Как только найдем источник, сделаем остановку. Я до того хочу пить, что выпил бы сейчас целое озеро Вилайет.

Он скинул сандалии, чтобы вернее почувствовать, когда изменится влажность почвы. Он принюхивался, прислушивался, призывая на помощь все свои инстинкты дикаря и лесного охотника. Он ориентировался по солнцу, благословенному знаку Митры, и уже вскоре отыскал колодец.

Вода стекала из нескольких больших бассейнов в большой пруд, где качались водяные лилии и плавали карпы. Конан предположил, что отсюда по всему саду расходятся пористые трубы, чтобы поддерживать влажность почвы. Когда Дарис захотела пить, он остановил ее.

– Эта вода может быть из Стикса, – предупредил он и сперва осторожно попробовал сам. Вода была прохладной, чистой и, несомненно, имела своим источником артезианский колодец. Киммериец широко улыбнулся:

– И как это архитектор до такого додумался? А может, он просто подключился к первому попавшемуся источнику?

Они пили, сперва жадно, потом с непередаваемым наслаждением, потом разделись, искупались, выстирали одежду и разложили ее сушиться. Конан, взиравший на Дарис с искренним восхищением, заметил, как она покраснела, хотя в крепости она и думать не думала о своей наготе.

Пока их весьма кстати прихваченные кафтаны сохли, они сидели на корточках возле пруда, ловили руками карпов и ели их сырыми. Кто знает, когда им снова доведется поесть? Когда они почувствовали благодатную сытость, солнце уже высушило тонкое льняное полотно одежды.

– Вот и хорошо, что ни один садовник не забрел сюда по ошибке, – проворчал Конан. – То есть хорошо для садовника. Но нам, наверно, лучше поискать местечко, где нас не так-то легко будет увидеть.

Перевязав раны – по счастью, легкие – полосками ткани, оторванными от одежды, они вновь пустились в путь. Храм, возвышавшийся над самыми высокими деревьями, указывал им дорогу. То и дело они шли по кругу между огромными грибами и искусно подстриженной живой изгородью, но, несмотря на это, они все время приближались к храму Сэта и вскоре уже добрались до выхода из лабиринта. За узкой полоской, выложенной плитами, вздымалась нижняя ступень цитадели. Фасад, выходящий на площадь, был роскошным, однако задняя сторона была из простых темных глыб гранита, лишь местами украшенных резьбой иероглифов.