Текст книги "Точка вымирания"

Глава шестая

Эмили отперла свою входную дверь, вошла, направилась в кухню, налить себе стакан воды, и замерла, увидев распростертое тело Натана.

Такое впечатление, будто, выйдя из квартиры, Эмили немедленно забыла о нем. Она знала, что дело тут в эмоциональной травме от происходящего: слишком многое на нее навалилось, больше, чем способен вынести человек. Как со всем этим справиться? Ведь нет никого, кто мог бы ей помочь. И что ей теперь делать? У нее в кухне лежит тело ее мертвого бойфренда. Это было бы ужасно и в любой другой день, но сегодня обернулось настоящим кошмаром.

Стены квартиры слегка приглушали вой пожарной сирены, но она все равно ревела так, что от нее невозможно было отвлечься, к тому же головная боль расцвела пышным цветом и превратилась в мигрень, от которой немело лицо. Теперь Эмили думала, что мысль включить пожарную сигнализацию оказалась не так хороша, как ей представлялось вначале, когда она была ослеплена идеей найти кого-нибудь живого. Конечно, сирена ревет достаточно громко, чтобы привлечь чье угодно внимание, но как, к чертям свинячьим, теперь ее выключить? От непрерывного воя Эмили потихоньку начала сходить с ума.

Перенапряженные чувства уже не справлялись с происходящим, и Эмили почувствовала, как сознание потихоньку соскальзывает в приятное безопасное убежище где-то глубоко внутри черепа. Было так заманчиво отключиться от реальности, разрешить себе забыть обо всей этой богомерзкой переделке, в которой она очутилась. Но Эмили знала, что если она позволит себе роскошь побега от реальности, то рискует уже не вернуться обратно. Она чувствовала, что стоит на самом краю пропасти безумия. Достаточно сделать лишь маленький шажок, и все будет кончено.

И, господи, это было очень-очень соблазнительно.

– Нет, – сказала Эмили сквозь крепко, до боли в челюстях, стиснутые зубы, – этого не будет.

Она изгнала из головы мысль о том, чтобы сдаться. Она выжила. Она всегда была из тех, кто выживает, и была уверена: этот факт не изменится лишь потому, что, кажется, миру пришел конец.

Эмили направилась в спальню, изо всех сил стараясь абстрагироваться от воя сирены и сообразить, как быть дальше. Открыв бельевой шкаф, извлекла оттуда пару простыней, верхнюю зашвырнула обратно, выбрав нижнюю, эластичную. По счастью, она оказалась двуспальной; простыни меньшего размера для замысла Эмили не годились.

Вернувшись к телу Натана, она прикинула, как реализовать задуманное. Натан сидел прямо, и это облегчало задачу, но он весил около ста восьмидесяти фунтов[8]8
  Фунт (англ, pound, сокращение lb 3) – одна из наиболее распространенных единиц массы в англоязычных странах (США, Великобритания и др.). Сейчас английский 1 фунт = 0,453 кг.


[Закрыть], и Эмили сомневалась, что сможет тащить такой вес – мертвый вес, завопил ее мозг, но она проигнорировала этот вопль, – если что-то пойдет не так.

Взявшись за верхнюю кромку развернутой простыни, Эмили развела руки пошире, накинула ткань на голову Натана и пропихнула простыню между его плечами и холодильником. Чтобы тело не упало на нее, Эмили пришлось правым коленом упереться в его грудную клетку. Натянув простыню вначале на левое, а потом и на правое плечо Натана, она поднатужилась, закутала его локти и натянула простыню на ноги. Убедившись, что все получилось как надо, Эмили соединила края простыни и толкнула Натана в плечо.

Тело медленно сползло по холодильнику вниз и лежало теперь на полу. Эмили пришлось поднапрячься, чтобы освободить придавленный краешек простыни. Схватив тело за лодыжки, она распрямила ему ноги, потом снова взялась за плечи, все еще удерживая края простыни, и толкнула.

Тело Натана оказалось вниз лицом на кухонном полу, целиком обернутое простыней, будто какая-то современная мумия.

Эмили уже точно знала, как поступит с Натаном. Вначале она подумала о лифте, но не смогла заставить себя оттащить тело туда, поэтому решила остановиться на квартире с мертвой семьей. Это было дальше, но казалось как-то правильнее.

В одном из кухонных ящиков лежал моток бечевки, и Эмили отрезала от него несколько кусков фута по четыре. Выровняв тело, она поверх простыни обвязала бечевкой шею Натана, щиколотки и туловище так, чтобы руки лежали по швам.

Покончив с этим, Эмили сделала петлю, связав два нижних конца простыни и обвязав их веревками так, чтобы за них можно было ухватиться. Журналистка несколько раз на пробу потянула на себя простыню и убедилась, что конструкция получилась крепкой и надежной. Удовлетворенная результатом, она вцепилась обеими руками в петлю и поволокла тело бойфренда к входной двери.

В кухне с гладким плиточным полом дело шло довольно легко, но, когда она вытащила труп на ковровое покрытие прихожей, стало гораздо тяжелее. К тому времени, как она оказалась в коридоре семнадцатого этажа, Эмили запыхалась, и с нее сошло семь потов. Выпустив петлю, она на минутку остановилась, чтобы перевести дух. Здесь сирена верещала куда громче и терзал мозг, будто грохот туземных барабанов. Эмили почувствовала, как забилась жилка на виске, и голова затрещала от боли.

Когда журналистка преодолела полпути до лифта, у нее возникло ощущение, что череп вот-вот взорвется. Все мышцы горели, ныл каждый сустав пальцев, которыми она намертво вцепилась в простыню, чтобы та не выскользнула из ее хватки. У Эмили даже возник соблазн оставить тут тело на ночь, но мысль о том, что с утра ей первым делом придется снова взяться за лямку, оказалась невыносимой. Она перехватила петлю, стиснула пальцы так, что костяшки затрещали, согнулась и поволокла свой ужасный груз к дверям квартиры номер тридцать два.

* * *

Эмили задницей налетела на открытую дверь квартиры, выволокла тело в коридор и продолжала тащить, пока ее руки не сказали «хватит». Только тогда она разжала пальцы и рухнула на ковер прямо рядом с ногами Натана, прислонившись спиной к стене и стараясь отдышаться. Спутанные белокурые волосы упали на лоб, и Эмили убрала их от зудящих глаз, в которых стояли слезы. Голову терзала боль, прародительница всех головных болей, зрение мутилось, удары сердца отдавались в ушах. Никогда в жизни Эмили так не уставала. Потребовалась вся ее сила воли, чтобы не закрыть глаза и не уснуть прямо тут. Вместо этого она заставила себя подняться на ноги, не обращая внимания на боль в спине и трясущиеся колени, и заковыляла к выходу.

Шагнув за порог квартиры, она на миг обернулась и посмотрела на спеленатое тело Натана.

– Пока, милый, – прошептала она и потянула дверь на себя, пока не услышала, как щелкнул замок.

Когда она сделала пару шагов в сторону своей квартиры, вой пожарной сигнализации неожиданно прекратился. Секунду или две было тихо, а потом Эмили услышала три коротких звуковых сигнала, возвещавших, что система выключилась.

– Благодарю тебя, Господи, – сказала Эмили и, шатаясь, побрела домой.

* * *

Она была абсолютно измотана.

Головная боль медленно отступила только после того, как Эмили приняла обезболивающее, запив его пивом из холодильника. Но ни пиво, ни обезболивающее ничем не могли помочь спине, которую при каждом движении пронзала острая боль. И во всем свете не было такого количества алкоголя или таблеток, которое утолило бы ее боль от смерти Натана.

Усевшись на своем любимом месте в эркере и потягивая оставшееся в банке пиво, Эмили смотрела, как солнце медленно садится за дома. Никогда прежде ей не доводилось сталкиваться с такой всепоглощающей тишиной – и за пределами квартиры, и в собственном сердце.

Она даже не знала, что бывает такая абсолютная тишина.

На улицах не было ни людей, ни машин, небо, которое обычно бороздили птицы и самолеты, было пустым и чистым. Это выглядело довольно-таки красиво. О жизни, что всего несколько часов назад кипела среди этих улиц и переулков, напоминала лишь легкая коричневая дымка смога над крышами.

Сумерки плавно перешли в ночь, и Эмили смотрела, как тихо загорелись уличные фонари, отбрасывая длинные тени, которые вытягивались и росли, пока их не поглотила тьма.

Постепенно тишина стала невыносимой. Эмили покинула свое убежище в эркере, перебралась на диван и включила телевизор, главным образом для того, чтобы слышать хоть какие-то звуки, кроме собственного дыхания. Ей казалось, будто голова набита ватными шариками. Это чувство на самом деле не было неприятным, нет, ее состояние напоминало новокаиновую блокаду, которая ослабила боль от происходящего.

С телеэкрана на нее уставилось изображение мертвого ведущего, глаза которого были пустыми и черными. Эмили не сомневалась, что у нее точно такие же глаза. Она несколько минут выдерживала этот взгляд, потом выключила телевизор и потащила свое несчастное усталое тело в спальню.

Проходя через кухню, Эмили бросила взгляд на красное пятно, оставленное телом Натана, и кровавые брызги на столе. Она слишком устала, чтобы что-то делать с этим прямо сейчас; уборка подождет до завтра. Эмили добрела до спальни и рухнула на кровать прямо поверх пледа.

Через минуту она уже спала. К счастью, ей ничего не снилось.

День второй

Глава седьмая

Эмили проснулась за час до рассвета и через все то же окно наблюдала рождение дня, только теперь вместо банки пива в руках у нее была чашка кофе. Тело все еще жаловалось на вчерашние чрезмерные нагрузки, но сегодня это была всего лишь тупая боль в натруженных мышцах; особенно ныли те из них, которые она обычно не задействовала, а вчера нагрузила по полной. А вот голова по-прежнему болела. Эмили не знала, что именно тому виной: вчерашний стресс, пожарная сирена, пиво или, что наиболее вероятно, сочетание всех этих факторов. Ощущение того, что череп набит ватой, тоже осталось, но ослабло.

Глаза сами открылись в тот момент, когда пришло время вставать на работу. Вначале Эмили почувствовала облегчение: конечно, все кошмары, которые сохранила ее память, были всего лишь ужасным сном, выползшим из тьмы ее подсознания. Но вот туман первых сумеречных секунд, отделяющих дрему от полного пробуждения, рассеялся, и перед ее внутренним взором ужасающе ясно встал вчерашний день.

Осознав реальность, Эмили пулей вылетела из постели и бросилась к эркерному окну. «Просто на всякий случай, – твердила она себе, – просто на случай, если все это мне приснилось». Проходя через кухню, она посмотрела туда, где в привидевшемся ей кошмаре лежало тело Натана и где должно было остаться кровавое пятно… но его не было. Пятна не было! От него не осталась и следа.

«Всего лишь сон», – думала Эмили, спеша к своему насесту. Откинув в сторону штору, она прижалась носом к холодному стеклу и уставилась на пустынные по-прежнему улицы и небо.

Застыв у окна, Эмили смотрела на город, который, несмотря на ранний час, должен был быть полон офисных работников, бегунов, собачников с псами и всей той суматохи, что делала Нью-Йорк единственным местом в мире, где ей когда-либо хотелось жить. Она обернулась через плечо в кухню и посмотрела туда, где вчера было кровавое пятно, – но оно совершенно точно исчезло. Не осталось и следа. Может, хотя бы смерть Натана ей все-таки приснилась?

Нет, это невозможно. Его полицейская тужурка лежала на краю дивана, там, где Эмили оставила ее вчера, и на кухонном столе валялось его кепи. Он был тут. И он тут умер. Вот только совершенно непонятно, каким образом с пола исчезло пятно крови.

Эмили внимательно осмотрела кухонный пол и стены, где, как она думала, могли остаться красные следы. Однако их не было. Как будто тут никогда не проливалось ни капли крови.

Эмили была совершенно уверена, что ничего не мыла, но, может быть, она встала ночью, до конца не проснувшись, и прибрала кухню, а теперь просто этого не помнит? Может, она пребывала в помраченном из-за стресса сознании? После событий вчерашнего дня возможно и не такое. Но насколько это вероятно? Она думала, что не слишком. Вряд ли она, не просыпаясь, навела порядок в кухне. И она слишком стара, чтобы верить, будто за нее это сделали прилетевшие в ночи эльфы.

Кофе – вот что ей нужно.

Эмили открыла крышку кофемашины, вытащила старый фильтр, бросила его в мусорное ведро и вставила новый. Потом засыпала молотый кофе, налила воды на четыре порции – чтобы прийти в себя, ей точно понадобится не меньше трех чашек – и нажала на выключатель. Через несколько минут по квартире пополз соблазнительный запах свежесваренного кофе. Кувшин кофеварки не заполнился еще и наполовину, а Эмили уже налила себе кружку восхитительно крепкого напитка и, потягивая его, направилась к своему насесту в эркере.

За окном над крышами города полыхал огненно-красный рассвет. С каждой минутой лучи солнца, проникая на улицы, гнали прочь ночные тени, но это мало утешало Эмили: город был по-прежнему пуст.

Под воздействием кофеина мозг журналистки наконец освободился от последних остатков туманного морока. Нужен план, решила Эмили, нужна какая-то стратегия, нужно выяснить, как связаться с кем-нибудь из власть имущих и сообщить им, что она жива. Где-то должны быть и другие выжившие; надо найти их или постараться сделать так, чтобы они нашли ее сами.

Вернувшись в кухню, Эмили поставила кружку с кофе на стол, достала из рюкзака блокнот и ручку, а потом провела около часа, составляя список дел. Телефонные номера, адреса электронной почты, обычные адреса, сайты – она записала все, что, по ее мнению, могло помочь найти других выживших. Каждые несколько часов, придерживаясь строгого графика, она будет набирать телефоны из списка, а в промежутках просматривать новостные порталы и социальные сети.

Если она будет четко придерживаться плана, то обязательно найдет кого-нибудь, кто ей поможет, это только вопрос времени.

Поскольку узнать, когда на горизонте появится кавалерия, было совершенно невозможно, она должна сделать кое-какие припасы, чтобы продержаться несколько дней. Поиграв с идеей обследовать квартиры на других этажах, она все же решила, что вероятность найти то же, что обнаружилось вчера на своем собственном этаже – трупы за закрытыми дверям, – очень велика. Вчерашнюю сирену могли не услышать лишь мертвые и, пожалуй, глухие.

Эмили пожалела, что накануне ей не хватило здравомыслия забрать продукты из квартиры, где лежала мертвая семья. Теперь это уже невозможно: затащив туда тело Натана, она захлопнула за собой дверь. Придется выйти из дому и разжиться провизией. Это потребует времени, которое лучше бы провести, работая со списком, но, если поспешить, можно уложиться в какие-нибудь полчаса и к тому же побывать на солнышке. Пожалуй, это лучше сделать попозже, а пока следует набрать несколько номеров.

Верхние строчки в списке Эмили занимали телефоны мест, откуда она с наибольшей вероятностью рассчитывала получить ответ. Взяв мобильник, журналистка набрала первый номер из своего списка и услышала три гудка. Потом включился автоответчик:

– Вы позвонили в Белый дом. Если вам известен добавочный номер…

Эмили отбилась и попробовала другой телефон. Но в Пентагоне тоже никто не ответил. Она набирала номера ФБР, ЦРУ, Смитсоновского института, а также каждого полицейского участка и каждой больницы в радиусе пятидесяти миль. Закончив обзвон штаб-квартир политических партий штата Нью-Йорк, она переключилась на калифорнийские номера.

Но все голоса, которые она слышала в ответ, принадлежали призракам.

В районе двух часов дня выпитый кофе напомнил о себе, и ей пришлось прерваться на посещение туалета. К тому же подступал голод, Эмили решила чего-нибудь перекусить и разогрела в микроволновке банку консервированного супа из креветок. Добавив к ленчу несколько соленых крекеров, она быстро расправилась с ним и снова занялась обзвоном. К тому времени уже пришла очередь ключевых телефонов Канзаса.

В половине четвертого и у Эмили, и у ее телефона практически села батарейка. Сбросив последний набранный номер, Эмили захлопнула крышку телефона. Она была так разочарована, что чуть было не швырнула мобильник об стену, но вместо этого пошла на кухню и воткнула в аппарат зарядное устройство, которое всегда держала включенным в розетку. Чтобы полностью зарядиться, мобильнику потребуется несколько часов, поэтому теперь самое время сходить за продуктами. А вернувшись, она сможет начать прочесывать социальные сети в поисках каких-нибудь признаков жизни.

«Не вешай нос, девочка», – шепнул в голове папин голос. Эмили взяла с кухонного стола ключи и направилась к входной двери.

Глава восьмая

Выйдя на бетонную площадку перед домом, Эмили уставилась в чистое небо.

Хотя тень здания и защищала ее от солнца, она все равно щурилась, выйдя из помещения на яркий свет. После дня, проведенного в четырех стенах, ее глаза подверглись нешуточному испытанию солнечными лучами. Эмили пришлось быстро поднять руку и козырьком приставить ко лбу, чтобы уберечь глаза от света.

Она разрешила себе потратить первые несколько минут на то, чтобы адаптироваться к улице. Вначале Эмили почти готова была поверить, что в действительности ничего не изменилось, и, может быть – только может быть, – вчерашнее оказалось всего лишь дурным сном. Но проходили секунды, глаза привыкали к дневному свету, и Эмили начала ощущать, что ее любимый город действительно в корне изменился.

Если не считать негромкого шелеста флага на шесте, повсюду царила мертвая тишина: ни шума машин, ни музыки, ни птичьего щебетания, ни лая собак, ни детского плача, ни брани ссорящихся пар, ни беспрерывной людской болтовни по мобильникам… вообще ничего. Фоновые шумы полного людей города исчезли, остался лишь ритмичный стук ее сердца и какое-то густое, весомое безмолвие в воздухе вокруг.

Ребенком Эмили вместе с одноклассниками ездила в птичий заповедник Блэк Хока. Школьный автобус был под завязку забит детьми, и всю дорогу туда и обратно там не смолкала детская болтовня, салон просто гудел. Когда поездка закончилась, водитель развез ребят по домам. Эмили жила дальше всех, и ее высадили последней. Когда автобус подъехал к дому ее родителей, в нем не было никого, кроме самой Эмили и водителя, который и в лучшие дни не был болтлив, а уж после четырех часов в обществе перевозбужденных детей вообще словно воды в рот набрал. Шум, производимый сорока молодыми глотками, смолк, и у Эмили возникло тревожащее ощущение нехватки чего-то, как будто жизнь внезапно изменилась.

Сейчас, когда она стояла на солнышке, а вокруг царил нью-йоркский день, который при других обстоятельствах смело можно было бы назвать прекрасным, то же ощущение, что и в школьном автобусе, только усиленное в миллион раз, снова накрыло ее. Город обеззвучел, в нем господствовала всепоглощающая, абсолютная, ужасающая тишина.

И пахло тут теперь тоже иначе – чистотой. Да-да, именно чистотой, подумалось Эмили. Запах, квинтэссенция Нью-Йорка, состоявший из запахов бургеров, автомобильных выхлопов, хот-догов, химчисток, выпечки и пота восьми миллионов людей, тоже исчез.

Почти так же – вроде бы свежевыстиранным бельем – пахло иногда после сильного дождя, пусть и всего несколько минут. Но даже тогда эта свежесть как бы ложилась поверх обычного нью-йоркского запаха, который никуда не исчезал… во всяком случае, до сих пор. Сегодня городской воздух казался каким-то первозданным, сладким, очистившимся от примесей, загрязнений и всего того, что делало его таким особенным, индивидуальным, неповторимым. Все это ушло.

Ощущение масштаба произошедшей трагедии вдруг ядерной бомбой взорвалось в мозгу Эмили.

Квартира служила буфером между Эмили и той мерзостью запустения, что окутала притихший город, подобно савану; находясь у себя дома, журналистка не ощущала в полной мере давящей тяжести обступившей ее со всех сторон пустоты. На многие-многие мили вокруг не было ни одной живой души, кроме нее, Эмили Бакстер.

Эмили чувствовала, как ее заполняет пустота. Она была единственной живой движущейся клеточкой в этом городе, в этом остановившемся сердце громадного мертвого тела. Всеобъемлющая торжественность происходящего объяла ее. Эмили знала, что, вполне возможно, стала единственной свидетельницей невиданного дотоле события: исчезновения целой цивилизации или даже гибели всего рода человеческого.

– Твою мать! – сказала она вслух, удивившись, как громко прозвучал ее голос посреди бетонной площадки.

Эмили подумала, что это короткое ругательство никак не описывает наступивший конец цивилизации, но емко выражает охватившие ее чувства.

– Твою мать! – повторила она, глядя на пустую улицу. – Ну твою же мать!

Если не считать нескольких в беспорядке припаркованных и предположительно брошенных автомобилей, проезжая часть была пуста. Интересно, что случилось с теми, кто успел покинуть город до того, как чума, или что это там было, нанесла удар? Погибли они или нет?

Она полагала, что в этом есть смысл. После того как в Нью-Йорке выпал красный дождь, даже у самых неосведомленных горожан было достаточно времени, чтобы узнать, что произошло со всем остальным миром, и принять решение, уехать им или остаться. И кто их за это осудит? Разве она сама не принимала подобного решения? А ведь у нее даже не было заслуживающей упоминания семьи.

После красного дождя новости моментально распространились по всему городу, и люди оказались перед выбором: остаться или уехать? Похоже, большинство из них приняло решение поехать домой, к своим семьям. Туда, где они чувствовали себя защищенными. В безопасности.

Конечно, где-то в городе по своим норам могли сидеть оставшиеся в живых люди. Может быть, некоторые из них даже затихарились сейчас где-то на рабочих местах. Может быть, их сотни или даже тысячи, и они надеются на спасение, а пока выжидают, как пойдут дела. Соблазнительная, обнадеживающая мысль, но ведь выжившие, пожалуй, постарались бы сделать все, чтобы их можно было легко найти, ведь верно?

Неверно, подумала Эмили. Какой бы странной даже ей самой ни казалось подобная мысль, но у нее не было ощущения, что в этом городе есть еще кто-то живой, потому что в нем не было… чего? Души? Жизни? Даже в самом воздухе, который стал теперь таким свежим и чистым, чувствовался недостаток энергии, словно сама жизненная сила города неожиданно покинула его. Эмили не знала, каким образом работает ее восприятие, но с каждой минутой в ней росла уверенность, что она – единственное живое существо на многие мили вокруг. Жизнь (в том виде, в каком ее знала Эмили) на старой доброй планете Земля внезапно остановилась.

Прямо напротив жилого комплекса располагалась череда магазинов и бизнес-центров. Эмили внимательно разглядывала их в поисках признаков жизни, и ее взгляд зацепился за неясную фигуру, скорчившуюся перед дверью цветочной лавки. С того места, где она стояла, трудно было понять, что это такое, поэтому Эмили подошла чуть поближе. Задержавшись у бровки тротуара, она по привычке бросила взгляд вначале направо, а потом налево.

Остановившись посреди проезжей части, она присмотрелось к фигуре у магазина. Это было, без сомнения, человеческое тело: Эмили увидела торчавшие из-под шерстяного одеяла поношенные черные ботинки.

– Эй, – позвала она неожиданно писклявым голосом, – вы меня слышите? С вами все в порядке?

Ни слова, ни движения под одеялом. Эмили подошла ближе и остановилась футах в десяти от входа в магазин. Да, это определенно было тело; она видела его очертания под рваным грязным одеялом, из-под которого торчали только старые ботинки. Возникало впечатление, что человек просто свернулся калачиком у двери, натянув на голову одеяло – так иногда прячутся в постели дети.

– С вами все в порядке? – мягко, как могла, повторила Эмили и снова не получила ответа.

Глубоко вздохнув, она преодолела оставшееся до лежащего расстояние, нагнулась и медленно приподняла угол одеяла.

Человек, конечно же, был мертв. Казалось, ему под пятьдесят; густая с проседью борода скрывала его нижнюю челюсть и отчасти щеки, кожа стала коричневой и дубленой – видно было, что она много лет подвергалась воздействию солнца и стихии. На носу и щеках человека отчетливо проступали многочисленные синие капилляры, делая его лицо похожим на атлас автомобильных дорог. Превратившиеся в черные сгустки крови глаза бродяги были устремлены на такие же мертвые, увядающие цветы в витрине магазина. Обеими руками мертвец прижимал к груди полупустую бутылку дешевой водки; так ребенок обнимает любимую игрушку.

Однако в этой картине было что-то противоестественное.

Эмили потребовалась минута, чтобы понять, что именно ее смутило: на мертвом бродяге не было ни капли крови. Вместо нее голову покойного окружал нимб мелкой красной пыли.

Такая же пыль покрывала одеяло, под которым лежал мертвец. Когда Эмили потянула одеяло, мельчайшие частички этой пыли взвились в воздух, а потом, замедлившись, начали падать обратно на тело, оседая на коже. Чем дольше Эмили наблюдала, тем больше пыли оседало на коже бродяги, словно ее каким-то загадочным образом примагничивало к телу. И на самом деле это была не только та пыль, которую Эмили потревожила, сдвинув одеяло. Под определенным углом в послеполуденном свете становилось заметно, как к импровизированному смертному одру несчастного отовсюду летят красные частички. Память подсказала Эмили, что точно так же вел себя вчера красный дождь: он не испарялся, а будто распадался на взлетавшие в воздух и уплывавшие куда-то мельчайшие пылинки.

Эмили импульсивно, не отдавая себе отчета, почему она это делает, с силой дунула на красное облачко, плывущее ко входу в цветочный магазин. Оно отлетело было обратно на улицу, но не рассеялось, а снова медленно поплыло к мертвецу. Вернее, поправила себя Эмили, не просто поплыло, нет, казалось, что какая-то неведомая внешняя сила заставляет частички двигаться точно по направлению к мертвой коже. Живая кожа Эмили красные пылинки не привлекала, они тянулись только к трупу под одеялом.

– Не может быть, – не веря глазам, сказала Эмили. – Блин, этого просто не может быть!

Она, будто зачарованная, наблюдала, как в считаные минуты красная пыль так плотно облепила открытые участки лица покойного, что под ее слоем стало невозможно различить его черты. Казалось, на лицо мертвого бродяги надели красную маску.

Касаясь мертвеца, пылинки словно расталкивали друг друга, чтобы занять место получше, пока вся открытая кожа не покрылась равномерным красным слоем пыли.

Совсем как железные опилки на листе бумаги, если под ним водить магнитом.

Журналистка с трудом подавила желание коснуться этого красного слоя. Однако, хотя Эмили и начала привыкать к мысли, что осталась в живых благодаря необъяснимой удаче или причудливой ошибке ДНК, она все же не собиралась наглеть и испытывать судьбу. Наверно, достаточно плохо уже то, что с каждым вдохом эта гадость проникает ей в легкие.

Конечно, явлению, которое она наблюдала, можно было придумать целый ряд правдоподобных объяснений. Возможно, красную пыль притягивало к коже мертвеца статическое электричество. Одеяло бродяги было синтетическим и, будучи сдвинутым, вполне могло намагнитить его лицо, вот пыль на него и полетела. Хорошо, но, если дело именно в этом, почему тогда пылинки не притягиваются и к одеялу тоже?..

Не уверенная на сто процентов, что глаза ее не обманывают, Эмили осторожно раскрыла тело полностью, прислушиваясь, не раздастся ли предательское потрескивание статического электричества. Загрубевшие кисти рук покойного теперь тоже обнажились, и журналистка увидела, как к ним немедленно устремились красные пылинки, все еще кружившиеся перед входом в магазин. На этот раз ошибки точно быть не могло: пыль кратчайшим путем двинулась к незащищенной коже. Эмили наблюдала, как красные крупинки, всего мгновение назад двигавшиеся в сторону проезжей части, развернулись по параболе и, снизившись, покрыли левую руку бродяги, хоть и находились до этого футах в четырех от него. Слишком далеко, чтобы на них мог подействовать статический заряд, Эмили была в этом уверена. Опустившись на мертвую кожу, частички некоторое время передвигались по ней, как рябь по озерной глади, пока не образовали идеально равномерный слой.

Все новые пылинки стягивались к руке бродяги, и Эмили решила продолжить эксперимент. Не сводя глаз с идущих на посадку частичек, она осторожно, стараясь не колебать воздух, натянула одеяло до самого подбородка мертвеца.

Как только его руки оказались укрыты одеялом, опускавшиеся пылинки замедлили свое движение, а потом лениво развернулись в неподвижном воздухе и двинулись прочь.

«Что это я только что видела?» Эта мысль занозой вонзилась в мозг Эмили, причиняя боль. Вначале красный дождь, теперь эта ненормальная пыль. Кажется, причиной возникновения странного нового мира, в котором она очутилась, было нечто куда более сложное и масштабное, чем банальный вирус.

И хотя Эмили была единственным живым человеком в радиусе Бог знает скольких миль, у нее появилось смутное тревожное ощущение, что она больше не одна.

* * *

Как Эмили ни старалась, она не могла избавиться от мысли, что о ней стало известно кому-то или чему-то непостижимому и чуждому. Может, виной всему паранойя, но ей казалось, что на ней вдруг сфокусировались изучающие взгляды миллионов невидимых глаз, которые следят за каждым ее движением. Она знала, что подобное невозможно, но не могла избавиться от беспокойства, спровоцированного этим ощущением. Эмили не могла дать адекватного объяснения происходящему. А от мысли, что мертвого бродягу придется оставить перед входом в магазин, ей делалось дурно, но что она могла поделать? Оттащить его куда-нибудь и похоронить? Пожалуй, он весил меньше, чем Эмили, особенно теперь, когда душа его навечно отправилась в заоблачный бар. Но где его похоронить? Подходящего места нет на много миль вокруг. Это дело спасательных служб. Вот если они придут… когда они придут, поправила себя Эмили.

Значит, нужно оставить бродягу тут, и пусть красные пылинки вьются над ним, словно мухи. Интересно, а куда делись мухи? С тех пор как прошел красный дождь, она не видела ни одного насекомого. В мозгу мелькнула новая мысль, но Эмили отогнала ее прочь. Все, что можно сделать, внесено в ее план. Она уже и так потеряла предостаточно времени, пытаясь разобраться с идиотским воздушным шоу, которое устроили ей красные пылинки. Ей было о чем побеспокоиться, и пришло время взять себя в руки и вернуться к первоначальному плану действий.

По соседству с цветочным магазином располагался тот самый мини-маркет, за беспорядками в котором она наблюдала всего лишь вчера. Сейчас улица была пустынна, и о недавних безобразиях напоминали только валяющиеся перед входом в магазин банки зеленой фасоли. Дверь была не заперта, Эмили толкнула ее и вошла.

Дин-дон!!!

Когда прозвонил электронный дверной звонок, Эмили издала удивленный возглас. Она так испугалась, что чуть было не напрудила в штаны. От внезапного всплеска адреналина сердце зачастило, как сумасшедшее, грозя проломить грудную клетку.