Текст книги "Точка вымирания"

* * *

– Ну так что конкретно мы должны делать? – спросил Фрэнк Эмбри, один из криминальных репортеров. Ему было хорошо за шестьдесят, и он выглядел так, словно сошел со страниц романа Рэймонда Чандлера[4]4
  Рэймонд Торнтон Чандлер (англ. Raymond Thornton Chandler, 23 июля 1888 – 26 марта 1959) – американский писатель-реалист и критик, автор детективных романов, повестей и рассказов. На его сюжеты или по его сценарию снято несколько эталонных фильмов нуар («Глубокий сон», «Двойная страховка» – по роману Кейна). Главный герой многих романов Чандлера – калифорнийский частный детектив Филип Марлоу.


[Закрыть]. Фрэнк всегда зачесывал волосы назад, никто и никогда не видел его без серого плаща (сам Эмбри настаивал на названии «макинтош»). Зимой он ходил в этом плаще, а летом везде таскал с собой, перекинув через руку. В другой руке у него неизменно был свернутый в трубочку вчерашний выпуск «Трибьюн». Всякому, кто интересовался, почему он выбрал такой образ, Фрэнк неизменно отвечал: «Так гораздо таинственнее». Большинство репортеров считало, что он слегка с приветом, но Эмили находила его просто очаровательным.

Весть штат «Трибьюн» собрался в конференц-зале на первом этаже. Через двадцать минут после того, как Эмили вернулась в офис, руководство созвало общее собрание. Маленькую комнатку пропитал страх; тут было слишком тесно для такой толпы, и в воздухе витал запах пота. Когда Эмили вошла, начальство уже восседало за длинным столом на восемь персон, а остальные сотрудники либо торчали посреди комнаты, либо подпирали стены.

– А вот это, ребята, на ваше усмотрение, – заявил Конколи. – В любой другой день я сказал бы, что каждый должен оставаться на своем посту. Черт, да каждый тут помнит, что творилось одиннадцатого сентября, когда мы тут дневали и ночевали трое суток подряд. Но сейчас? Сейчас работа не волк, все в лес смотрит.

При других обстоятельствах Эмили, услышав последние слова Конколи, расхохоталась бы, и большинство сотрудников поступило бы так же. Нервничая, Конколи частенько коверкал пословицы, это было мило и забавно, но сегодня все пропустили его оговорку мимо ушей.

– Я разговаривал и с главным редактором, и с издателем, – продолжал Конколи. – Им, конечно, хотелось бы, чтобы газета сегодня вышла, но они тоже смотрят телевизор. Они просили меня сказать, что выбор за вами.

– Вот это точно! – прозвучало откуда-то из дальнего угла комнаты.

Конколи окинул взглядом мрачные лица сотрудников, которые, в свою очередь, смотрели на него.

– Я почти уверен, что знаю, каков будет результат, но давайте все-таки проголосуем. Пусть поднимут руки те, кто считает, что на сегодня довольно и пора отсюда убираться.

Все, кроме Фрэнка, подняли руки, а он так и стоял у стены, не шевелясь. Его неизменный плащ остался лежать на его рабочем столе.

– Фрэнк? – В голосе помощника редактора звучали нотки беспокойства за эксцентричного репортера.

– Я остаюсь, – упрямо заявил Фрэнк. – Я отдал этой газете почти тридцать лет, и будь я проклят, если сейчас ее покину.

– Господи, Фрэнк, ты что, не смотрел телевизор? Ты же видел, что творится в Европе! Как ты думаешь, на что станет похож этот город, если тут начнется такая же ерунда? – Эмили не видела говорящей, но, судя по явному бруклинскому акценту, это, скорее всего, была Дженис, представительница бесчисленного легиона газетных корректоров. – Лучше иди домой. Кто знает, сколько времени все это будет продолжаться?

Может, пройдет много дней, прежде чем все опять придет в норму.

– Мой дом тут, – ответил Фрэнк, – и идти отсюда мне некуда. Другого дома у меня нет. В конце концов, оставшись тут, я смогу сделать что-нибудь полезное. Не тревожьтесь обо мне, со мной все будет в порядке. А когда все закончится, я буду первым, кто вам об этом сообщит. – И он присовокупил к своему заявлению вялую улыбку, призванную убедить всех и каждого в непоколебимости своих намерений.

– Ладно, народ, мы все решили: газета считается официально закрытой до тех пор, пока все это не уляжется. Тогда мы снова увидимся. И держите наготове свои мобильники: когда вы понадобитесь, вам позвонят. А пока… у всех есть куда пойти?

Сотрудники газеты стали расходиться; лишь немногие что-то обсуждали приглушенными безжизненными голосами. Эмили остановилась возле своего стола, делая вид, что проверяет почту, и выжидая, пока остальные заберут свои вещи и удалятся. Когда, наконец, в комнате не осталось никого, кроме Фрэнка и Свена, она направилась в их сторону. Фрэнк, беседуя со Свеном, стоял к ней спиной, и, чтобы привлечь к себе его внимание, она коснулась рукава твидового пиджака криминального репортера.

– Эмили, дорогая, – произнес тот, оборачиваясь, – мне показалось, я видел твое прелестное личико в конференц-зале. Ну и денек, а? Ну и денек…

– По-настоящему отстойный, Фрэнк. Слушай, почему бы тебе не пойти со мной ко мне? У меня есть свободная комната. Тебе незачем торчать тут в одиночестве.

Фрэнк улыбнулся, моргнув серыми глазами.

– Очень благодарен за приглашение, но я останусь на своем посту. Кроме того, я буду не один; мистер Конколи решил составить мне компанию, верно?

Конколи только кивнул, улыбаясь одними губами.

– Ну да, должен же кто-то проследить, чтобы этот старый прохвост не дал отсюда деру, прихватив компьютеры.

– Вы уверены? Если вы оба согласитесь пожить у меня, я буду более чем просто рада.

– Хотя твое предложение очень заманчиво, – сказал Фрэнк, – мы все же останемся. Ты вернешься сюда и сразу нас увидишь. Не беспокойся.

Конколи только улыбнулся и махнул рукой. Мужчины ободряюще смотрели на нее, и она знала – их не переубедить.

– Вы оба, поберегите себя, – через плечо бросила Эмили и направилась обратно к своему рабочему месту за вещами. – Если вдруг передумаете, вы знаете, где меня найти. Тогда просто позвоните и дайте мне знать, что вы в пути. Хорошо?

Она улыбнулась, услышав адресованный Свену шепот Фрэнка:

– Эх, будь я лет на тридцать моложе, я бы ухватился за это ее предложение. Но жизнь так чертовски несправедлива.

* * *

Толкнув вращающуюся дверь редакции, Эмили вышла на улицу. День казался похожим на все остальные дни, на улицах было полно людей и машин, спешащих куда-то по своим неведомым делам. Остановившись на минутку, чтобы понаблюдать, Эмили не смогла уловить не то что ни единого намека на панику – не было даже тревоги или скрытого предчувствия беды. Все выглядело совершенно нормальным, обыденным, как будто большинство населения города еще не знало о смертях в Европе. Чуть дальше по улице, у перекрестка, Эмили услышала визг тормозов, а потом – нецензурную брань. Пока мир вокруг них распадался на части, жители Нью-Йорка жили повседневной жизнью, то ли позабыв, то ли наплевав на происходящее за океаном, в Европе. Периодически среди прохожих попадались люди с озабоченными лицами и прижатыми к ушам мобильными телефонами; маневрируя в толпе, они что-то негромко говорили своим невидимым собеседникам на другом конце линии. Эмили подумала, что, возможно, она видит, как медленно расползаются среди горожан ужасные новости.

Настанет миг, когда распространившаяся информация переломит что-то в сознании людей, рубикон окажется перейден, и тогда все в городе перевернется вверх тормашками. Когда все узнают о смертях по ту сторону Атлантики, паники будет не избежать, и улицы Нью-Йорка станут опасным местом. Надо как можно скорее вернуться домой и приготовиться к тому, что грядет. В свое время Эмили посмотрела достаточно фильмов-катастроф, чтобы понимать – в ближайшем будущем ничего хорошего ждать не приходится.

Маневрируя в толпе пешеходов, Эмили добралась до своего припаркованного велосипеда. Она отомкнула замок, сняла цепь, тянувшуюся от колеса к колесу, убрала ее в рюкзак, убедилась, что на велосипедной дорожке нет ни одного такси, водитель которого вознамерился бы таким образом срезать путь, и поехала в сторону дома.

* * *

Через сорок минут Эмили оказалась в своем жилом комплексе. Она припарковала велосипед на охраняемой стоянке и вошла в дом.

В вестибюле было оживленнее, чем обычно в такое время. Верный признак того, что европейские новости наконец распространились достаточно широко, подумала Эмили. Группа из пяти человек нервно топталась на площадке в ожидании лифта. Люди выглядели напуганными, куда более напуганными, чем любой из тех, кого Эмили видела после того, как покинула новостной отдел «Трибьюн». Она задалась вопросом, что еще стало известно за то время, пока она добиралась домой.

Заметив у лифта парочку знакомых, Эмили уже собралась поздороваться, но разглядела на их одежде потеки красного дождя и почла за лучшее ограничиться кивком и улыбкой, оставаясь, как она надеялась, на безопасном расстоянии. Ей хотелось держаться как можно дальше от всего, что было связано с красным дождем. Она не знала, может ли это сказаться в дальнейшем, но пока, возможно, лучше не рисковать и не приближаться к тем, кого захватил кровавый ливень.

У Эмили не было возможности узнать, как именно возбудитель болезни – вирус, или грибок, или чем там еще мог оказаться красный дождь – поубивал всех этих людей в Европе и как передается смертельное заболевание. Судя по всему, он вполне мог распространяться воздушно-капельным путем, и тогда для того, чтобы перешагнуть границу менялу жизнью и смертью, достаточно просто дышать одним воздухом с инфицированным или взяться после него за дверную ручку. Пожалуй, хорошей идеей будет какое-то время избегать замкнутых пространств вроде кабины лифта и контактов с теми, кто, возможно, уже заражен.

– Господи! – воскликнула она вслух, удивляясь тому, как мало времени понадобилось, чтобы ее инстинкт самосохранения заработал на полную катушку и навесил ярлычок на каждого, кто потенциально мог оказаться угрозой ее жизни. Дерьмово, конечно, что ей приходится рассуждать подобным образом, но как еще можно рассуждать в таких обстоятельствах? Не прошло и двух часов, как она наблюдала в прямом эфире за ужасной смертью молодого человека. Если жителей Нью-Йорка очень скоро ждет именно такое будущее – черт, она готова на что угодно, лишь бы с ней такого не случилось.

Именно эта мысль билась в мозгу Эмили, когда она открыла дверь пожарного выхода и начала штурм лестницы, поднимаясь к своей квартире.

Глава третья

Эмили знала, что ей повезло с квартирой. Прекрасное место – Верхний Вест-Сайд Манхэттена, всего в двух шагах от Гудзона и нескольких великолепных ресторанов. До 66-й улицы и метро «Линкольн-центр» тоже рукой подать, если ей вдруг это понадобится. Такая нужда возникала редко, но порой репортажи уводили ее слишком далеко от удобных велосипедных дорожек.

Цены на подобные апартаменты обычно сильно превышают репортерские возможности, но свою квартиру Эмили заполучила по невероятно сходной цене, после того как написала хвалебную статью о собственнике этого жилого комплекса. Благодаря ее публикации в доме не осталось неарендованных квартир, за что хозяин преисполнился к Эмили огромной благодарностью и сделал ей совершенно неправдоподобную скидку. И это было лишь одно из преимуществ ее работы. Разве у Эмили могли быть поводы для жалоб?

Эмили жила на семнадцатом этаже двадцатипятиэтажного дома в студии с одной спальней и одной ванной и была знакома с парой-тройкой соседей по этажу. Среди них преобладали одинокие высокооплачиваемые специалисты, но была и супружеская чета, а в нескольких квартирах от Эмили жила одинокая мамочка с восьмимесячным сыном – очаровашкой по имени Бен. Большинство соседей казались вполне дружелюбными, но все общение сводилось к вежливым кивкам при встрече; каждый был сам по себе, и Эмили это вполне устраивало.

В подвале комплекса располагался тренажерный зал, а на крыше – доступный всем жильцам крытый бассейн. Не то чтобы у Эмили было время пользоваться всей этой роскошью, но радовала сама мысль, что у нее есть такая возможность. Однажды, быть может на пенсии, она непременно ею воспользуется, пока же она была слишком занята и слишком предана своей работе, чтобы отвлекаться на заботу о здоровье. К тому же Эмили передвигалась на велосипеде, а значит, получала за день больше физической нагрузки, чем большинство горожан за месяц.

Вытащив из холодильника бутылку диетической содовой, Эмили прошла в комнату, одну стену которой занимал эркер с видом на крыши, Гудзон и его окрестности. Эмили тайно обожала проектировщиков, которые сообразили оборудовать в эркере скамеечку, сидя на которой она частенько смотрела на мир за стеклом. Эмили называла этот пятачок своим насестом. Обычная застланная толстым слоем чего-то мягкого деревянная скамья, обитая пастельно-голубой микрофибровой тканью, стала одним из любимых плацдармов, где можно было просто посидеть и расслабиться после стрессов, которыми изобиловала ее работа.

Сбросив обувь, Эмили взобралась на скамейку, подтянула колени к подбородку и, глядя на город, сделала большой глоток содовой. Хотя большую часть обзора перекрывали небоскребы, выстроившиеся между ее домом и Гудзоном, вдалеке виднелась часть усаженной деревьями набережной.

До сегодняшнего дня Эмили всегда думала об этом огромном мегаполисе, Нью-Йорке, как о микрокосме США, этого мультикультурного механизма, столь разные части которого слаженно работают для общего блага. Город был шумным, стремительным и напористым, и, казалось, нет такой силы, которая могла бы остановить его непрерывное движение вперед. Но сегодня все изменилось. Столько страха на человеческих лицах не было с темных времен ⁹/₁₁.

Эмили посмотрела вниз, на улицу: старые офисные здания, там и тут перемежающиеся вкраплениями небольших магазинчиков. Проголодавшись у себя на работе, какой-нибудь клерк мог пешком добраться до кофейни или, к примеру, цветочной лавки, а на углу напротив дома Эмили располагался небольшой круглосуточный магазинчик, торгующий консервами, прессой и сластями.

Бездумно глядя на здания, Эмили заметила на улице какую-то суматоху. Перед входом в упомянутый магазинчик собралось человек двадцать. С такого расстояния ей не было слышно, о чем они разговаривают, но язык тела безошибочно указывал на то, что эти люди очень злы. Их кулаки были сжаты, они тыкали друг в друга пальцами и толкались локтями. Основная агрессия, казалось, была направлена на человека, занявшего позицию в дверях магазина; подняв руки на уровень лица ладонями вперед, он будто увещевал толпу не двигаться с места. Толпа, которую одно неверное слово могло превратить в банду, определенно не желала его слушаться.

Эмили видела, как чей-то кулак ударил одиночку в лицо, и тот исчез, погребенный под мелькающими руками и телами. Толпа шла вперед, прокладывая себе путь в магазин через узкий дверной проем. Миг – и люди стали выбегать обратно на улицу с охапками прихваченных в магазине товаров. Эмили смотрела, как один парень споткнулся и упал, банки и бутылки с водой, которые он нес, рассыпались по дороге, а сам он грохнулся на проезжую часть и едва не оказался под колесами с трудом объехавшего его внедорожника, водитель которого, заметила Эмили, даже не попытался притормозить. Пока парень поднимался на ноги и отряхивался, остальные уже растащили все, что он украл в магазине. Парень на мгновение ошеломленно замер посреди дороги, а потом бросился бежать и быстро скрылся из глаз.

Работая в газете, Эмили не раз бывала свидетельницей разнообразных возмутительных инцидентов, но в том, что она сейчас увидела в собственном окне, было нечто особенно неприятное. Она почувствовала… бессилие. Словно кто-то, кого она нежно любила, стал жертвой безумия, и теперь никто и ничто не способно ему помочь.

От невеселых мыслей ее отвлек стук в дверь. Эмили не ждала гостей, значит, это могли быть только Конколи и Фрэнк. Должно быть, они передумали и решили принять ее приглашение. Но если это так, почему они не позвонили предупредить, что уже в пути?

– Иду, – сказала она, направляясь к входной двери.

Владелец здания был поборником безопасности и снабдил дверь глазком с линзой «рыбий глаз», в который виден был весь коридор. Заглянув в глазок, Эмили не увидела своих коллег по газете; вместо них за дверью стоял офицер полиции.

Сняв дверную цепочку, Эмили открыла дверь. В копе было не меньше шести с хвостиком футов[5]5
  Фут (англ, foot – ступня) – единица измерения длины в английской системе мер. 1 фут = 0,3048 м.


[Закрыть] росту, кепи почти полностью скрывало его очень коротко остриженные светло-каштановые волосы. «Медоуз» – гласила именная нашивка на левом нагрудном кармане его форменной тужурки.

– Натан? Хвала Господу, это ты, – сказала Эмили, целуя полицейского в щеку. – Слышал, что творится? Ты что-нибудь знаешь?

Полицейский не ответил; вместо этого он протиснулся мимо Эмили в квартиру и повернулся к ней лицом.

– Закрой дверь, – резко сказал он.

Эмили никогда раньше не слышала, чтобы в его голосе, обычно таком спокойном, звучали столь близкие к панике нотки.

– Боже, Натан, ты со мной даже не поздороваешься? – обозленно спросила она. Впрочем, под этой злостью скрывалось беспокойство: Эмили на самом деле очень волновалась о нем.

– Прости, Эм, – сказал он и наклонился поцеловать ее в губы. Когда поцелуй, наконец, прервался, Эмили отступила на шаг и заглянула любимому в лицо.

– Я думала, ты сегодня на дежурстве.

– Я бы должен, – ответил он, проходя на кухню, – но, Эм, там творится полное безумие. Я не смог и на десять миль[6]6
  Ми́ля (от лат. Mille passuum – тысяча двойных шагов римских солдат в полном облачении на марше) – путевая мера для измерения расстояния, введённая в Древнем Риме. Миля применялась в ряде стран в древности, а также во многих современных странах до введения метрической системы мер. В странах с неметрической системой мер миля применяется до настоящего времени. Британская и американская (статутная): 1 миля = 1609 м. Обычно, когда говорят просто «миля», подразумевают именно ее.


[Закрыть] отъехать от участка. Все бегут из Манхэттена и из города. Дороги забиты, люди сходят с ума. – Он подошел к раковине, взял из стенного шкафчика стакан, до краев наполнил его и продолжал: – Я пытался дозвониться до капитана, – Натан глотнул воды, – но все линии заняты. Я подумал, что надо бы посмотреть, как ты, и отсидеться у тебя пару часов, пока на дорогах не станет посвободнее. А потом я поеду.

Несколько минут ушло на обмен информацией. Натан видел тот же выпуск новостей, что и Эмили, и больше ничего не знал.

– Как ты думаешь, насколько все будет плохо? – наконец спросила Эмили, стараясь, чтоб ее голос не дрожал от угнездившегося где-то в желудке ужаса.

– Если честно, Эм, я не знаю. Но, блин, ты же видела красный дождь? Я собрался выйти из дому, и тут он начался, хотя не было ни туч, ни облаков. Ты же репортер, как ты это объяснишь?

Конечно, у нее не было никаких объяснений. Эмили видела ровно то же самое, что и ее бойфренд, и тоже понятия не имела, как дождь мог литься с безоблачных небес.

– Не могу, – наконец сказала она и подошла к Натану. – Я знаю только одно: я рада, что ты тут, со мной. – Она ухватилась за лацканы его тужурки, притянула любимого к себе и снова поцеловала.

Уже разжав пальцы, Эмили вдруг почувствовала под ними какую-то влагу. Она перевела взгляд на руки и ахнула, чувствуя, как мир сужается, и в нем остается лишь одна-единственная вещь – кончики ее собственных пальцев, выпачканные красным.

– О, – не веря своим глазам, сказала она, а потом, когда до нее окончательно дошло, рявкнула: – Вот дерьмо, – развернулась, бросилась к шкафчику под раковиной и выхватила из него бутылку отбеливателя «Клорокс». – Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – шептала она непослушными от страха губами, затыкая слив пробкой, открывая литровую бутылку отбеливателя и опрокидывая ее в раковину. Потом, отшвырнув бутылку, девушка погрузила руки в отбеливатель. Она считала секунды: «Миссисипи раз, Миссисипи два, Миссисипи три…»

Только продержав руки в отбеливателе тридцать секунд, она вытащила их из раковины, но тут же схватила губку и принялась яростно оттирать остатки красных пятен.

Этого просто не может быть, думала она. Неужели после всех ее предосторожностей, после того как она целый день всячески избегала любых контактов с этим гребанным красным дождем, она влипла из-за такой примитивной штуки, как желание поцеловать бойфренда?

И где тогда, спрашивается, эта сраная справедливость?

Эмили начала тихонечко всхлипывать. Все события сегодняшнего дня наконец-то прорвали выстроенные ее сознанием баррикады и невыносимой эмоциональной тяжестью обрушились на грудную клетку Эмили.

– Боже, Эм, ты в порядке? – Возле нее, нежно положив руку ей на плечо, возник Натан.

Она развернулась и сбросила его руку.

– Почему ты не сказал мне про это дерьмо? – завопила она, брызгая слюной. Натан дернулся и отступил на шаг. Конечно, они порой ссорились, но он никогда не видел Эмили такой возмущенной и злой, как сейчас. – Проклятие, ты должен был сказать мне! Почему ты мне ничего не сказал?!

– Я… Мне жаль, Эм, прости, – запинаясь, сказал он. – Я даже не подумал…

Эмили смотрела на огорченное лицо Натана. Он явно волновался за нее. Так похоже на Натана – именно таким образом отреагировать на ее испуг! И это было одной из причин, по которым она его любила.

Они познакомились чуть больше двух лет назад на ДТП, где столкнулось несколько машин. Происшествие унесло пять жизней: молодую семью из трех человек и еще двух водителей. И, конечно, парень, из-за которого все произошло, отделался всего парой царапин.

– Это так романтично! – обычно говорила она тем, кто спрашивал, как могут два вроде бы настолько несхожих человека быть вместе. На самом деле правда заключалась в том, что Натан был единственным знакомым Эмили копом, которого все еще трогали разрушительные природные катаклизмы, гибель невинных людей и человеческие страдания, хоть он и сталкивался с этим каждый день. Не в пример другим своим коллегам офицер полиции Натан Медоуз знал, что значит чувствовать, сохранил живое человеческое сердце и не скрывал этого. В том зачастую темном мире, где жили они оба, Эмили находила эту черту Натана весьма привлекательной.

К тому же у него не возникало претензий, когда Эмили начинала ругаться, как пресловутый сапожник («Эмили, язык!» – укоризненно восклицала в таких случаях ее мама). В таком городе, как Нью-Йорк, познакомиться непросто, но еще сложнее найти кого-то, кто согласится терпеть твой обширный ненормативный лексикон.

Эмили почувствовала, как уходит злость. Подойдя поближе к Натану, она обняла его за талию и положила голову ему на грудь, понимая, что, возможно, снова вляпается в красные следы, но больше не заботясь об этом. Теперь она знала, что попытки убедить себя в безопасности были насквозь фальшивы, – ни о какой безопасности не могло быть и речи с того самого момента, когда она вышла из кафе на улицу, где только что пролился красный дождь.

«И как только это могло произойти?» – удивилась она.

Весь мир в буквальном смысле рушился на глазах, а она пыталась вести себя так, словно все в порядке, словно все происходящее каким-то образом может ее не затронуть. Когда она настолько лишилась присутствия духа? В какой именно момент подсознание заставило ее начать игнорировать очевидную, ужасающую возможность того, что мир стоит на грани катастрофы, подобных которой еще не знала история человечества? Как такое вообще могло случиться? «Может быть, это что-то вроде испанки, и теперь на планете погибнут миллионы людей, – думала Эмили. – А может, жертв будет еще больше».

Ее разум буквально взрывался воплями при мысли о страданиях, которыми грозит пандемия. Она сильнее прижалась лицом к груди Натана, вдыхая пробивающийся из-под униформы мускусный запах его пота и борясь с подступающими рыданиями. По телу прокатывались темные волны страха. Ослабшая от паники, которая крепко держала ее в своих тисках, Эмили почувствовала, как ноги превращаются в студень. Она больше не могла сдерживаться. В глазах закипели и покатились по щекам горячие слезы. Натан держал Эмили в объятиях, прижавшись щекой к ее макушке, до тех пор пока рыдания не начали стихать.

* * *

Эмили не могла припомнить в своей жизни момента, когда она была бы напугана так же, как сейчас. Страх разъедал слизистую желудка, ледяной хваткой впивался в каждую косточку, каждый нерв, каждую мышцу, побуждая немедленно остановиться, лечь, свернуться калачиком и лежать, пока все не станет как было. Как должно быть.

Она не из тех, кто легко поддается страху, она не сдастся и сейчас, твердила себе Эмили, хотя на самом деле уже сдалась. Ее тело уже оказалось в тисках древнего, примитивного инстинкта выживания, которому, как оказалось, очень трудно сопротивляться.

Натану все-таки удалось связаться с участком, и последние десять минут он слонялся туда-сюда по квартире, приглушенным голосом разговаривая с кем-то на другом конце линии. Закончив наконец разговор, он захлопнул телефон, сунул его в карман и присоединился к Эмили в гостиной.

– Они пытаются остановить всеобщее бегство, – сказал Натан, усаживаясь рядом с ней на диван. – Толком ничего не говорят, я узнал только, что выезды из города будут перекрыты.

– Это только тут или по всей стране? – спросила Эмили, сморкаясь в бумажный носовой платок из запасов Натана, которые тот хранил в кармане тужурки.

Натан на миг задумался над ее вопросом. Эмили знала его достаточно хорошо, чтобы понять: он решает, разгласить часть служебной информации или нет.

– Господи, Натан, я же не побегу в газету, чтобы публиковать каждое твое слово. Ты не можешь скрывать это от меня. Только не сейчас, не сегодня. – К ее огорчению, голос звучал плаксиво.

– Дело не в том, что я не хочу тебе рассказывать, – сказал он. – Просто незачем пугать тебя еще сильнее. К тому же я узнал ненамного больше, чем уже известно из того репортажа Си-Эн-Эн. Капитан сказал, что ожидается множество жертв. В министерстве здравоохранения не имеют ни малейшего понятия, что делать, там не могут даже разобраться, что это за красная дрянь, и что она может с нами сделать, так что о вакцине можно и не мечтать. Непонятно, как происходит заражение, и почему вообще оно происходит, Эм.

– А что мы должны делать, пока эти ребята там балду пинают? Просто ждать и надеяться на лучшее? Блин! – Эмили вскочила и принялась искать пульт от телевизора. Тот оказался в кухне, и Эмили нажала кнопку.

Накануне вечером она настроила телевизор на канал, где показывают фильмы. Там шло какое-то научно-фантастическое кино пятидесятых годов, и Эмили сразу же переключилась на городской новостной канал. Она совершенно не удивилась, что там шла речь о красном дожде: «…кажется, подтвердилось, что, как мы и сообщали ранее, ситуация в Европе неутешительная. В заявлении, с которым только что выступил президент, он сказал (я цитирую): „Хотя пока нет оснований полагать, что в США произойдет нечто подобное, я рекомендую проявлять повышенную осторожность и избегать всякого, кто контактировал с субстанцией красного дождя, до тех пор пока санэпиднадзор не закончит исследование образцов и не сообщит, с чем именно мы столкнулись^“. Президент также сказал, что, по его мнению, наилучшим для граждан будет вернуться по домам и не выходить оттуда в ближайшие двенадцать часов. Нам стало известно, что по всей стране к решению проблемы привлечены силы Национальной гвардии, в задачу которых входит борьба с возможными беспорядками и поддержание стабильности в крупных населенных пунктах. Возвращаясь к основной теме нашего выпуска: какая бы то ни было информация из Европы и Российской Федерации перестала поступать приблизительно через восемь часов после первых сообщений о так называемом кровавом дожде. Тем не менее новостные агентства Соединенных Штатов располагают многочисленными видеозаписями и сообщениями о массовых смертях в разных европейских странах, включая Великобританию и Францию. Явления, аналогичные красному дождю, отмечены также в США, Канаде и Южной Америке. Если вы все еще с нами, напоминаем, что президент Соединенных Штатов заявил…»

Натан выключил телевизор.

– Не пойду на дежурство, – сказал он. – Идут они куда подальше. Думаю, лучше всего будет остаться тут.

– Натан, тебя же уволят, – сказала Эмили, удивленная тем, что он готов рискнуть лишиться работы.

Натан поразмыслил над ее словами и в конце концов ответил:

– А мне плевать. К тому же я не знаю, существует ли вообще еще моя работа, чтобы на нее вернуться.

* * *

– Что у тебя с продуктами, Эм?

Вопрос на миг поверг Эмили в ступор, потому что она никогда не делала запасов съестного. Ее работа была не из серии «с девяти до пяти пять дней в неделю», поэтому обедать обычно приходилось за компьютером в редакции или, как сегодня, в каком-нибудь кафе, поблизости от которого ее застало время ленча. Возвращаясь домой, она, как правило, перехватывала что-нибудь легенькое вроде салата или сэндвича. Чего у нее точно не было, так это под завязку набитой продуктами кладовой.

Ревизия полок показала, что у нее есть шесть пачек быстрорастворимого супа, две упаковки овощного сока «V8» по шесть пакетов в каждой, две банки консервированных фруктов, баночка горошка и банка овощного ассорти. В хлебнице на столе нашлось полбуханки многозернового хлеба, холодильник порадовал остатками обезжиренного молока, почти полной бутылкой апельсинового сока, половиной упаковки ветчины, свежими овощами, которых хватило бы на пару легких салатиков, позавчерашней вегетарианской лазаньей и четырьмя банками «Бад Лайт». Все это нельзя было назвать полноценными припасами, но еды хватило бы, чтобы продержаться пару дней хаоса.

Ведь за два дня все наверняка придет в норму, верно?..

Но Натан, видимо, сделал какие-то другие выводы. Оценив количество продуктов, он собрался в магазин, чтобы принести еще, и Эмили пришлось его останавливать.

– Тебе нельзя идти, – сказала она, – это слишком рискованно. Нам нужно свести к минимуму контакты с внешним миром, а поход в магазин только повысит наши шансы заболеть. Этой еды вполне хватит на два дня, если экономить. – Эмили мгновение помолчала и добавила: – Нужно просто как-то отвлечься от того, что еды мало.

Но, казалось, Натан все равно настроен на поход в магазин. Увидев появившееся на лице бойфренда разочарование, Эмили потянулась и взяла его руку в свои. Натан был из тех, кто в любых обстоятельствах привык действовать, брать ситуацию под контроль, искать решения… и теперь он столкнулся с неразрешимой проблемой.

– Все хорошо, – сказала Эмили, сжимая его ладонь.

Упрямое выражение ушло с лица Натана, сменившись улыбкой. Он наклонился, поцеловал Эмили в губы, а потом отстранился, положил руки ей на плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

– Я люблю тебя, Эмили Бакстер.

Помедлив всего секунду, она сказала в ответ:

– Я тоже тебя люблю, – Эмили изо всех сил прижалась к нему и снова поцеловала.

* * *

Телевидение транслировало все меньше свежих новостей, в основном по всем каналам крутили видеозаписи последствий красного дождя в Европе, снятые на веб-камеры или мобильные телефоны, да строили всякие гипотезы. И конечно же, не обошлось без погони за сенсациями. В зависимости от того, у кого брали интервью, происходящее объявлялось то началом второго пришествия Христа, то попыткой Китая захватить мировое господство, то просто грандиозной аферой, целью которой было заставить американцев платить повышенный налог на здравоохранение. На самом деле никто не знал, что же именно происходит. Рассуждений и прогнозов тоже было в избытке, по большей части пессимистичных и пугающих до озноба. Проведя в обществе говорящих голов около часа, Эмили принялась щелкать пультом в поисках чего-нибудь отвлекающего от реальности и остановилась на трансляции старого черно-белого фильма.