Текст книги "Расплата"

Затем они с госпожой Мартен плотнее запахивали шали и торопливо возвращались домой, подгоняемые поземкой и колючим ветром. В нетопленной комнатке они забирались в одну кровать, чтобы было теплее и, наскоро пробормотав молитву, засыпали.

Элиза Мартен не одобряла песен, которые так очаровывали Берту.

– Это годится для пустоголовых девиц вроде моей бедняжки Жюстины. – Говорила она. – Вечно влюбленный юноша красив, словно ангел и благороден, словно король. Где это видано? Красивый парень – всегда гуляка и лентяй, взгляни на муженька несчастной Полетты, с утра до ночи он бьет баклуши, да бегает за всеми юбками подряд. А Полетта надрывается день – деньской, чтобы прокормить троих ребятишек! Мужчине вовсе не обязательно блистать красотой, ему следует быть добрым и порядочным человеком.

– Ну тетя, ведь мой брат был добрым и заботливым, а красив так, что люди оборачивались на улице, чтобы на него поглазеть!

Тут госпожа Мартен умолкала, не зная, как возразить. Конечно, если добрый человек хорош собой, так кто же поставит это ему в вину? Но уж если говорить о серьезном, например, о женитьбе, то заботливый мужчина лучше красивого. В конце концов, Берта согласно кивала и клялась, что когда придет ее время выбирать жениха, она нипочем не польстится на смазливого парня, как это сделала Жюстина.

Все с нетерпением ждали, когда же на вечерние посиделки явится старуха Виктуар. Она немного прихворнула в начале зимы. Уж и мастерица рассказывать такие истории, что страх пробирает до самого сердца! Даже мужчины перестают зубоскалить и откладывают работу, чтобы сесть поближе и не пропустить ни словечка. Конечно, потом приходится битый час ворочаться в холодной постели, то ли от мороза, то ли от услышанного.

Наконец, старуха явилась, покашливая и пристраиваясь возле самого очага. Каждый рассказ начинался словами:

– Вы ведь знаете, что за холмами, не дальше лье от нас, есть ведьмино болото?

– Да, да, бабушка, кто же не знает?

– Про это известно и старикам, и молодым.

– Мой папаша даже видал его издали, когда заплутал в лесу.

– Ну вот, – продолжала Виктуар, – Много лет назад, мне тогда едва минуло двенадцать, на краю деревни стояла мельница.

– Эй, это та заброшенная мельница Шарля Робино?

– Не мешай, Фантина, все помнят, кому она принадлежала!

– У мельника был единственный сынок, Арман. Уж родители нарадоваться на него не могли – парень был работящий, веселый, и собой недурен. Девушки так и шмыгали вокруг мельницы, в надежде, что Арман выберет кого – то из них и посватается. Мельник сам был человек зажиточный, и хотел, чтобы сын взял невесту с хорошим приданым. Вот парень и тянул с выбором. И чего ради он вдруг отправился на охоту в лес за холмами? Не иначе, нечисть внушила ему это желание. – Старуха отхлебнула добрый глоток сидра и, утерев морщинистые губы краешком шали, продолжила:

Вернулся он только на рассвете и в каком виде! Все соседи стояли у дороги, собираясь на поиски, да так и застыли с открытыми ртами. Рубаха на нем была порвана, словно когтистая лапа проехалась по груди, волосы взъерошены, а глаза горят, как у помешанного. Люди решили, что парень повстречался с медведем, и зверь напугал его до полусмерти, поохали и разошлись. Но парень с той ночи начал заговариваться. Он сказал родителям, что нашел невесту и скоро сыграет свадьбу.

Мать с отцом опешили – как можно отыскать невесту в лесу, уж не помешался ли сынок? Но тот твердил одно, мол, девушка такой красоты, что и смотреть больно. И битый час расписывал про ее сверкающие глаза. В ту пору нашим кюре был старый Коллен Риваль, ему сразу показалась подозрительной эта история, и он велел немедленно вести парня в часовню на исповедь. И странное дело, Арман, что до этого исправно посещал церковь и не пропустил ни одной мессы, словно взбесился. Никакие просьбы и уговоры не помогали, а парень он был здоровый, и старик мельник не смог бы притащить его насильно. Тогда несчастные родители упросили кюре самому явиться в их дом, а сына заперли на чердаке, чтобы не сбежал. И что бы вы думали?

– Что, ну не тяните, тетушка!

– Да, что там дальше, а то у меня душа уже в пятки уходит!

– Дальше? Так когда отомкнули замок, Армана уже не было. Он вновь сбежал в лес, на встречу к невесте. Через три дня он пришел домой, бледный и осунувшийся, рубаха и штаны висели на нем, как на пугале, что стоят в поле. Губы бледные, а глаза горят упрямством и решимостью. Бедняга мельник с женой молились день и ночь, но нечисть, видно, совсем забрала парня в свои сети. Однажды он вновь ушел и, к своему ужасу, родители увидели на его постели крестик, что Арман не снимал со дня крещения. В тоске и отчаянии, провели несчастные целую неделю, а как – то под вечер к их дому подъехала телега с сеном, покрытая грубой холстиной. На козлах сидел крестьянин из соседней деревни, кажется, его звали Брюно или Обен… Погодите – ка, никак не припомню…

– Да Бог с ним, тетушка! Пусть его звали как угодно, рассказывайте дальше.

– Хм, так вот, этот Брюно или Обен был бледнее скисшего молока, и руки его дрожали, как у завзятого пьяницы. Заикаясь со страху, крестьянин поведал, что собирал хворост и слишком далеко зашел в лес. А там бедняга увидал такое, что впору стать седым на всю жизнь.

Старуха вновь замолчала, отхлебывая из стаканчика и катая во рту очищенный каштан, услужливо поданный молоденькой Нанеттой. Все замерли в напряжении, Берта, уставившись на старуху, вновь вонзила иглу в палец, да так сильно, что подпрыгнула на месте. Виктуар, наслаждаясь всеобщим вниманием, не торопилась.

– Тетушка, ради всего святого, докончите наконец историю!

– Да, госпожа Виктуар, нам скоро отправляться по домам, иначе мы останемся здесь на всю ночь!

– Уж и не знаю, стоит ли продолжать, – поджала губы старуха. – У меня кровь стынет в жилах, как вспомню. Правда, меня и младшего брата не пустили смотреть, но отец с матерью там были и видели своими глазами. Словом, бедолага крестьянин наткнулся на Армана и решил, что на него напали дикие звери. Но подойдя ближе, увидал… Ох, помилуй Пресвятая Дева! Лицо, руки и ноги парня были в целости, но вся рубаха залита кровью и порвана, кто – то вырвал из груди несчастного сердце!

Взвизгнула Нанетта, за ней еще несколько женщин. Госпожа Мартен, побледнев, осеняла себя крестом. Берта, что во время рассказа привстала с лавки, на последних словах плюхнулась прямо на пол. Корзинщик подавился сидром и надрывно кашлял, вытирая проступившие слезы, а добродушный ткач Этьен случайно откусил кончик своей трубки. А старая Виктуар спокойно взяла горсть каштанов из миски и скороговоркой закончила:

– Конечно, кюре не позволил хоронить парня на деревенском кладбище и служить по нему заупокойную мессу. Безутешные родители закопали его прямо во дворе. Но каменный крест на его могиле треснул пополам в ночь полнолуния. Мельник с женой стали чахнуть день ото дня. Сначала померла мельничиха, а за ней вскорости и супруг. Когда дальняя родня явилась за наследством, узнав в чем дело, мигом повернула обратно, не взяв себе ни единой вещи. Как – то в сильную грозу молния ударила в самую макушку постройки. Каменная добротная кладка развалилась в один миг.

Жители деревни боялись, что пропащая душа Армана начнет расхаживать по деревне и вредить соседям, и собрали денег, чтобы нужный обряд совершил сам викарий Фонтенельского аббатства. Должно быть, это и спасло нашу деревню от всяких бед.

Ох, ну и дела творятся на белом свете. Слушатели покачивали головами, кутались в пледы, накидки и шали. Пора по домам и спать, хотя вряд ли сразу уснешь после эдаких россказней. Правда, молодежь оправилась от страха раньше родителей, и какой – то шутник, напялив на голову корзину, кривляясь, крикнул, что он – дух мельникова сына. За что немедля получил от своего отца звонкую оплеуху – нашел повод острить.

А госпожа Мартен с приемной дочкой перед сном истово молили всех святых уберечь их дом от всякой нечисти. Бедняжка Берта не могла сомкнуть глаз до самого рассвета и прижималась к худощавому боку Элизы, дрожа от страха.

Зима окончилась и теперь всем следовало заняться работой, и посиделки с интересными историями придется отложить надолго. Берта все так же усердно помогала по хозяйству и ткала на станке простенькое полотно. Госпожа Мартен была очень экономной и рачительной хозяйкой. Она аккуратно откладывала монетки, вырученные за продажу холста, чтобы вовремя заплатить налог, и немного – на приданое приемной дочке. Она вовсе не баловала девочку, как воображали соседи, ее любовь была разумной. Но Берта вдоволь получала заботы и ласковое слово, хотя на ласку Элиза бывала скуповата. Зато, и впрямь решив замолить грех, что дурно воспитала родную дочь, госпожа Мартен сумела отлично приохотить приемыша к любой работе и накрепко вбить в ее голову собственные разумения о добре и зле.

Элиза слыла очень набожной женщиной и каждый год старалась попасть на праздничную пасхальную службу, что пышно проводили в аббатстве. Поездка была неблизкой, и жители, решившиеся на путешествие, платили трактирщику Орели по десять су с человека. Господин Орели предоставлял большой крытый экипаж, и усаживал на козлы своего работника, смешливого балагура Бренвиля. Это был самый лучший способ добраться до места без потерь. Целой группой крестьяне чувствовали себя уверенней, к тому же не надо думать, куда приткнуть свою повозку, да дрожать от страха, что какой – нибудь ловкач уведет лошадь. Ведь на праздник съезжалась уйма народу из ближайших деревень и городишек, где уж уследить за всеми. А экипаж господина трактирщика чудесно размещался у его кузена, что держал мастерскую возле городских ворот. Правда, кузену полагалась своя доля – по пяти су с носа, но это все же дешевле, чем лишиться телеги и лошади. От дома кузена приходилось довольно долго идти пешком, но разве плохо поразмять ноги после долгого сидения?

Госпожа Мартен в первый же год взяла с собой Берту, но девочка была слишком мала, чтобы как следует оценить путешествие. Дорожная тряска мигом повергала ее в сон, и все, что происходило, казалось ей увиденным во сне. Теперь, когда ей минуло двенадцать, она сама с нетерпением ждала праздника. Вместе с приемной матерью она старательно готовила нарядную одежду, вот только пришлось поспорить, что надеть – сабо или башмаки.

– Детка, подумай сама, мы заплатили немалые деньги за твои чудные кожаные башмачки, они в самый раз для такого случая.

– Ну тетя, в сабо не видно моей хромоты, а в башмаках я вновь стану похожа на утку, что переваливается с боку на бок!

– Ты думаешь, стучать деревянной обувью в доме Господа лучше?

Берта повздыхала и согласно кивнула. В конце концов, она не виновата в своем изъяне, должно быть, Господь и Святые не осудят хромоножку.

В путь выехали так рано, что солнце само толком не успело проснуться. Сидящие на узких лавках повозки крестьяне дремали, привалившись друг к другу. Но вот наконец вдали показались прекрасные шпили и башенки, послышался топот лошадиных копыт, скрип телег и повозок, гомон толпы в предвкушении праздника.

Возчики перекидывались друг с другом словечками приветствия, юноши шутили, стараясь привлечь внимание хорошеньких девушек. А их родители напускали на себя серьезный вид и неодобрительно качали головами, поджав губы. Такой важный праздник надо принимать с благочестивым настроением и лучше бы прочесть молитву, а не строить другу глазки.

Однако стоило подойти ближе к величественным зданиям, всех без исключения охватывал благоговейный трепет. Люди затихали, взгляд их становился серьезным. Поток прихожан напоминал разноцветную реку, что нескончаемым потоком лилась по улице мимо гостиницы для монахов и парадного входа для знатных сеньоров. Берта привставала на цыпочки, чтобы вдоволь наглядеться на часовню Святого Причастия, изящные апсиды1414
  абсида [от греч. hapsis (hapsidos) свод], полукруглая (иногда многоугольная) в плане выступающая часть здания


[Закрыть], строгий фасад Павильона Милости. Она так старательно таращилась по сторонам, что совсем не заметила, как толпа оттеснила ее от госпожи Мартен. Спохватившись, девочка начала озираться, но людской поток продолжал движение, и отыскать тетю не было никакой возможности. Берта решила, что найдет ее позже — или во время службы, или по дороге к мастерской, где оставили экипаж. Оказавшись в проулке, девочка решила свернуть чуть левее, вообразив, что нашла более короткий путь к главным хорам. Но, покружив вокруг хозяйственных строений, окончательно заблудилась. Выйдя на узкую улочку, Берта тотчас попала под град насмешек детворы, что забавлялись тем, что брызгали друг в друга водой из поилки для лошадей.

– Ха! Вы только взгляните! Ну и умора, как эта девчонка ковыляет по дороге! – Крикнул один из проказников, прыснув со смеху.

– Ой, точно утка моей мамаши, что заплыла жиром и качается, словно лодка на воде.

– Эй, хромоножка, если хочешь, чтобы к тебе посватались, то принимай жениха, сидя на лавке, иначе он сбежит!

– А – ха – ха! Да она собьет бедолагу с ног во время шествия к алтарю.

Берта нахмурилась и, подбоченившись, собралась пустить в ход бранные слова, что, при всех попытках госпожи Мартен вытравить их из детской памяти, накрепко засели у приемной дочери в голове. К тому же девочка была скора на расправу, как Жак Красавчик, и обидчикам грозили увесистые пинки и оплеухи. Но, спохватившись, что в такой день стоило бы попридержать язык, Берта только пожала плечами и поспешила покинуть место не начавшегося сражения. Протиснувшись сквозь прутья чугунной ограды, она оказалась в саду, теперь и вовсе не понимая, где находится. Ей пришлось битых полчаса обходить клумбы и вазоны с душистыми цветами. Вскоре за спиной она услышала скрип гравия аккуратной дорожки и чьи – то шаги. Берта обернулась и едва не столкнулась со старым священником в скромном облачении.

– Что случилось, дитя мое? Кого ты потеряла в саду капитула1515
  В Средние века – общее собрание членов монашеского или духовно-рыцарского ордена.


[Закрыть]? – Ласково спросил старик.

– Я?.. Я попросту заблудилась, святой отец, – смущенно произнесла девочка, открыто глядя в лицо священника.

Внезапно его выцвевшие от старости глаза вспыхнули.

– Ах, Святой Бенедикт! Никогда я не видел подобного сходства! Те же глаза, и брови, даже упрямый подбородок… Как тебя зовут, малышка?

– Берта Эмон, Святой отец.

– Тебе, должно быть, лет десять?

– Уже двенадцать, господин.

– Хм, ровно двенадцать… Не знай я наверняка, пожалуй, принял бы тебя за кровную родню, ведь ты похожа на моего покойного кузена, как две капли воды! Его дочка Стефани, моя племянница – красивая и славная девочка, но ничуть не похожа на своего отца.

– Стало быть, она похожа на мать, Святой отец. – Рассудила Берта.

– Должно быть, ты права, – рассмеялся священник. – Расскажи, дитя, большая у тебя семья, есть ли братья и сестры?

– Что вы, господин! От рождения я не знала ни отца, ни матери. У меня был старший брат, говорят, что он погиб, но я не очень – то в это верю. А сейчас я живу в приемышах у госпожи Мартен. Она славная женщина, думаю, родная мать не заботилась бы обо мне больше нее.

– Отрадно слышать, что в твоем сердце царит благодарность. Конечно, стоит уважительно относиться к человеку, что не прошел мимо чужой беды. Господь и Святые радуются, когда видят добрые дела, и сильно огорчаются, видя зло.

– Я знаю, господин, наш кюре всегда повторяет это во время воскресной проповеди.

– Отлично, Берта, если будешь держать свою душу в чистоте и открывать ее навстречу Господу, можешь рассчитывать на его помощь и поддержку.

Девочка на мгновение задумалась и тут же выпалила:

– Святой отец, а если я буду просить Бога, чтобы мой брат нашелся, поможет он отыскать его?

– Я не могу решать за Господа, малышка, – мягко улыбнулся старик, – Но просьбы добрых людей непременно будут услышаны.

При этих словах Берта шагнула вперед, чтобы поцеловать священнику руку, и старик заметил неловкую походку.

– Уж не повредила ли ты ногу, дитя?

– Нет, господин, я хромая от рождения, соседка Дюваль говорит, что мне послано наказание за грехи родителей.

– Она ошибается, – нахмурился священник. – Такой ребенок является на свет, чтобы пробудить милосердие в сердцах людей и научить их состраданию. А за свои грехи каждый отвечает сам. Тебе не следует винить в своей хромоте несчастных родителей. Вот что, Берта, возьми эти четки, они подарены мне много лет назад самим Папой. Пусть они принесут тебе счастье.

Девочка едва не задохнулась от радости: со времени пропажи старшего брата никто не дарил ей подарков, и к тому же, большая удача – получить вещь из рук священника в такой праздник. Выделанные из сандалового дерева, они источали легкий пряный аромат. Берта, зажав в руке подарок, смотрела на старика таким сияющим взглядом, что он вновь невольно улыбнулся, и его худощавое лицо, покрытое сеткой мелких морщин, словно помолодело. На тропинке появился монах, он с удивлением посмотрел на незнакомку и почтительно поклонился священнику.

– Ваше Преосвященство, облачение готово.

– Отлично, Ансельм, будь добр, проводи нашу маленькую гостью к хорам, бедняжка заблудилась. И постарайся разыскать ее приемную мать, пожалуй, женщина сбилась с ног, разыскивая дочку.

– Будет исполнено, Ваше Преосвященство, – вновь поклонился монах и протянул Берте руку.

– Прощай, дитя, если Господь дарует мне еще несколько лет, я бы хотел побывать на твоей свадьбе. – И мягкая добрая улыбка вновь озарила лицо старика.

– Я непременно позову вас на венчание, святой отец! Конечно, в нашей часовне не так красиво, как здесь, но вы будете самым почетным гостем. – Уверенно произнесла Берта.

Монах прикрыл лицо рукавом и давился от еле сдерживаемого смеха. А старик, кое – как сохранив серьезный вид, осенил девочку крестом и поспешил прочь.

Брат Ансельм ловко и быстро нашел для маленькой гостьи отличное местечко, проведя ее через анфиладу. Зоркие глаза Берты мигом отыскали в толпе прихожан ярко – синий чепец госпожи Мартен. Монах кивнул и помог девочке спуститься по узкой боковой лестнице.

– Ах, детка! – Воскликнула госпожа Мартен. – Я уж думала, что не смогу тебя отыскать до самого окончания службы! Где ты была?

– Тетя, я вам потом расскажу, а сейчас взгляните…

Но тут шепот восхищения прокатился по толпе, и Берта с Элизой тотчас замолчали и во все глаза уставились на торжественный выход епископа. Чем ближе подходил священник в ослепительно белой тунике, тем больше благоговейный трепет охватывал прихожан. Казула1616
  элемент литургического облачения католического или лютеранского клирика. Главное литургическое облачение епископа и священника


[Закрыть] епископа сверкала золотым шитьем, фиолетовый фанон1717
  деталь литургического облачения папы римского. Круглая шёлковая накидка на плечи, украшенная узкими золотыми и красными лентами, носимая во время торжественной мессы.


[Закрыть] из тончайшего шелка ладно облегал узкие плечи святого отца. Бедняжка Берта едва не лишилась чувств, узнав в Его Преосвященстве старика, с которым недавно запросто разговаривала в саду. Ах, Святая Урсула, она приняла его за скромного монаха. Девочка старательно перекрестилась и прижала к губам подаренные четки.

На обратном пути болтовня в повозке не унималась. Каждый хотел рассказать, что он видел, хотя все держались кучкой и видели одно и то же.

– Эй, Берта, а ты что молчишь всю дорогу, словно стояла всю службу с закрытыми глазами? – Грубо пошутил один из парней.

– Куда ей все рассмотреть с таким росточком, пожалуй, надо было забраться к кому – нибудь на плечи. – Хихикнула молоденькая Анет.

– Отлично, на следующий праздник я непременно воспользуюсь твоей помощью – ты тощая и длинная, как лестница у кровельщика. – Огрызнулась Берта.

Парни захохотали, и Анет покраснела от гнева.

– Вот паршивая хромоножка. – Злобно прошипела она.

– Ну и что? Моя хромая нога не помешала мне получить розарий1818
  традиционные католические чётки,


[Закрыть] в подарок от господина епископа. – Невозмутимо ответила Берта.

В повозке повисла такая тишина, что стало слышно шорох ткани, покрывавший крышу. Сидящие замерли и во все глаза уставились на девочку, даже госпожа Мартен глядела на приемную дочку, открыв рот. Берта выудила из – за пазухи четки и торжествующе протянула их соседям.

Пресвятая Дева! Неужели и вправду это розарий епископа?

А почему бы и нет? Дорогую работу видно сразу, это тебе не простые бусины.

Да с чего это Его Преосвященству делать такой подарок жалкой крестьянке?

– Эй, девочка, а не стянула ли ты их, часом, у знатных господ?

– Моя Берта не воровка! – Резко воскликнула Элиза Мартен. – Грех оговаривать ребенка, который за столько лет не стащил и яблока с дерева! Ты, Анет, попросту завидуешь. Пока ты строила глазки всем парням возле собора, включая монахов и послушников, другим посчастливилось встретить Его Преосвященство!

– И то верно, – кивнула пожилая крестьянка. – Господин епископ наверняка увидал, что бедняжка хромая. Святые отцы учат нас проявлять милосердие к калекам, отчего бы и господину епископу не проявить сострадание к бедняжке?

Седоки уважительно рассматривали розарий, вот тонкая работа! А запах! Пожалуй, такой аромат бывает в райском саду.

Худенькое лицо госпожи Мартен раскраснелось от гордости за приемную дочку. А надутая Анет едва слышно прошипела, что лучше уж иметь две здоровые ноги, чем розарий в подарок. Ну, как бы там ни было, разговоров о чудесном происшествии хватило на целый месяц. Ведь в деревне редко случается что – нибудь интересное.

Повседневные заботы вновь поглощали все время. Берта становилась все больше похожей на свою приемную мать. Соседи злословили – видно, помешательство передается тем, кто живет бок о бок с помешанным. Девчонка госпожи Мартен готова была по нескольку раз на дню скоблить полы и начищать песком медную утварь. На ее юбках и корсажах не было ни единого пятнышка, а на чулках прорехи. В голове Берты накрепко засели истины, что не ленилась вбивать Элиза. Уж если вовремя не заштопать крошечную дырочку, то придется класть заплату на огромную дыру.

Госпожа Мартен откладывала по пять су с каждой продажи полотна. Деньги небольшие, но со временем сгодятся девочке на приданое. Есть еще кусок славного сукна и мешок отборных перьев на перину. А что? Берте минуло пятнадцать, еще два – три года – и можно думать о свадьбе. Уж главное, чтобы она не ошиблась, как родная дочка Элизы Мартен, Жюстина. Берта, слушая эти разговоры, клялась приемной матери, что пойдет замуж только с ее одобрения и нипочем не выберет ветреного красавца.

Но местные парни не спешили оказывать хромоножке внимание. Конечно, личико у девчонки премиленькое, и работница она ловкая и умелая, но зачем брать в жены калеку, когда кругом полным – полно здоровых девушек? Вот если бы за ней было приданое, как за дочкой трактирщика или лавочника. К тому же Берта скромна и молчалива до поры до времени. Стоит только обронить грубую шутку или задеть девчонку, как на голову обидчика обрушатся все кары небесные. В деревне до сих пор потешаются над незадачливым Эмилем, что на деревенской пирушке игриво ущипнул Берту за руку, повыше локтя. Девчонка и не подумала взвизгнуть, как положено приличной девушке, а с размаху стукнула шутника кулаком прямо по носу.

После, парень попробовал рассказать, что Берта влюбилась в него по уши и вечно не дает проходу, но приятели лишь потешались, глядя на его разбитый нос.

Жаркое, изнурительное лето сменилось, наконец, мягкой и ласковой осенью. Берта и госпожа Мартен спешили собрать урожай с маленького огорода. Палящий зной успел порядком испортить посевы. Люди надрывались в безуспешных попытках уберечь овощи и плодовые деревья, немало времени прошло за отчаянными молитвами о дожде. Элиза Мартен, казалось, и сама высохла за летние месяцы, словно пожухлая трава.

Согнувшись над грядками с капустными кочанами, она вдруг выпрямилась и, приложив руку к сердцу, едва не лишилась чувств. На лбу ее выступила испарина, лицо побледнело.

– Что с вами, тетя? – Испуганно воскликнула Берта, бережно подхватив женщину под руку.

– Берта, дочка, ничего страшного, голова закружилась, должно быть, устала немного.

– Ох, тетя, лучше бы вам прилечь, я посижу рядом или лучше сбегаю за старухой Виктуар.

– Нет, нет, детка, что ты! У тебя довольно работы и вовсе незачем сидеть возле меня. Да и Виктуар так стара, что пока добредет до нас, я сумею встать.

Госпожа Мартен нипочем не слушала просьб приемной дочери, и Берте пришлось всего лишь проводить ее в дом, да помочь улечься поудобнее. Девочка вернулась на огород, но на сердце ее было неспокойно, и она то и дело оставляла работу и бегала проведать Элизу. С делами Берта управилась к заходу солнца. Осталось напоить лошадь и утку с выводком утят, да собрать ужин. В сумерках комнаты девочка, ступая по полу в одних чулках, чтобы не беспокоить больную, тихонько начала накрывать стол. Она затопила очаг и повернулась к госпоже Мартен – не разбудить ли бедняжку, чтобы поужинать? Но, бросив взгляд на кровать тети, Берта застыла от страха и удивления. Возле госпожи Мартен стояла монахиня – кармелитка в скромной рясе из простого полотна. Женская фигура казалась зыбкой, словно покрытая вуалью статуя. Монахиня взглянула на Берту; в сумерках лицо ее казалось бледным, словно лунный свет. Девочка во все глаза таращилась на незнакомку, не в силах пошевелиться. А монахиня лишь покачала головой и приложила палец к губам. Затем, вновь повернувшись к больной, что – то шепнула ей на ухо и протянула свою прозрачную кисть. Госпожа Мартен встала и с готовностью вложила свою ладонь в протянутую руку. Теперь обе фигуры показались Берте бесплотными, как пылинки, что кружатся в полосе света. Элиза Мартен улыбнулась девочке, и бледные губы едва слышно прошептали:

– Прощай, дочка, я буду молиться за тебя и за Жюстину…

Девочка не успела и слова вымолвить в ответ, как обе фигуры растаяли в сумерках комнаты. Берта, у которой ноги подгибались со страху, нерешительно подошла к постели тети и вскрикнула, зажав рот рукой. Госпожа Мартен все так же лежала на своем ложе. Руки ее были скрещены на груди, и на губах застыла еле уловимая улыбка.

Девочка бросилась вон из дому, позабыв и сабо надеть. Она колотила кулаками в двери соседских домов и кричала, как полоумная. Не на шутку перепуганные соседи выскакивали из комнат, на ходу пытаясь попасть руками в рукава рубахи или куртки. Женщины накидывали шали прямо на сорочки, а малыши, разбуженные суетой, громко ревели в своих люльках. Бедняжка Берта так заливалась слезами, что выспросить ее о том, что случилось, никому не удалось. Она лишь показывала рукой на дверь, да причитала. Самым храбрым оказался Бернар – плотник. Он вооружился топором и первым вошел в дом. Ах, Господь милосердный! Экое горе, как же в одночасье успела помереть госпожа Мартен! Немудрено, что девчонка ополоумела со страху. Ведь Элиза еще с утра была здоровехонька! Все видели, как она копалась в огороде, да и до того ни разу не жаловалась на здоровье. Видно, час ее пробил, а с этим уж ничего не поделаешь. Теперь надо бы помочь маленькой хромоножке как следует обрядить покойницу и достойно проводить приемную мать. Четверо соседок вызвались все устроить честь по чести. Утром мальчишка корзинщика сбегает в часовню и известит кюре. Соседи разошлись по домам, вздыхая, крестясь и шепотом обсуждая увиденное. Вот как, никто не знает, когда придет его время, к примеру, старухе Виктуар, пожалуй, скоро сто лет стукнет, а она живехонька. Правда, уже с полгода не выходит из дому, посиживая у очага и забавляя деревенских ребятишек россказнями о ведьмином болоте. Да! Надо бы известить и родную дочь бедняги Мартен. Какая бы негодная ни была Жюстина, но явиться на похороны – ее дочерний долг.

Но ни Жюстина, ни тем более, ее муж не приехали. Хотя слуга трактирщика нарочно ездил в город и потратил весь день на поиски этой парочки. Оказалось, что наделав долгов, за которые можно угодить в тюрьму, Жюстина с муженьком переезжали из квартала в квартал, да еще представлялись чужими именами. Счастье, что слуга Самюэль был упертым, словно мул. Он не поленился отыскать старьевщика, что частенько брал в заклад вещи у этих пройдох. Ушлый старик прекрасно знал, где обитают его постоянные гости. Самюэль застал Жюстину одну, видно, ее муженек где – то загулял; по одному взгляду на жалкую каморку было ясно, что господин Огюстен вряд ли набивает мозоли на работе. От грязи и вони, царивших в доме, здоровяк Самюэль едва не свалился замертво. Услышав о смерти матери, Жюстина даже не прослезилась. Мамаша сама хороша, вместо того, чтобы помочь родной дочери, навязала на свою шею приемыша. Да, да, до нее давно доходили слухи, что мать прямо на улице подобрала жалкую грязнуху и к тому же калеку. Девчонка наверняка уродилась в семейке жуликов и пройдох, раз шаталась по улицам. А может, ее родня, убийцы и бандиты сгнили на каторге. Разве в своем уме человек возьмет в дом такой сброд? Может, мамаша и померла – то не своей смертью. Должно быть, девчонка ее и пристукнула! Самюэль лишь в сердцах плюнул на грязный порог и так хлопнул дверью, что трухлявая доска слетела с петель. Такая негодяйка – дочь вполне заслуживает, чтобы бедняжка Мартен променяла ее на сиротку Берту.

Похороны прошли скромно, но прилично; маленькая хромоножка, не торгуясь, заплатила сколько потребовалось. Никому и невдомек было, что девочка истратила деньги, которые полагались ей на приданое. И кюре было отсчитано достаточно, чтобы заказать заупокойную мессу. Берта осунулась, похудела, и молча, словно желая совсем заморить себя, с упорством сумасшедшей начищала и намывала в доме и во дворе. Соседи посмеивались, что она наверняка перед сном моет гусям лапы, а пол в доме скоро протрется до дыр от песка и щетки. Видно, бедняжка совсем спятила от горя, чего стоит ее бормотание, что за госпожой Мартен приходила монахиня. Конечно, со страху что только не померещится. Только старуха Виктуар, поджав губы, прошамкала, что девчонка вовсе не полоумная, просто ей дано видеть то, что не видно другим. Да пусть болтает, Виктуар и сама давно заговаривается.

Через две недели после похорон неожиданно заявилась Жюстина со своим пропащим муженьком. Соседи так и застыли с открытыми ртами. Вид у парочки был такой жалкий, что поначалу все приняли их за побирушек. Но жалкий вид вовсе не помешал родной дочери госпожи Мартен с порога начать вопить, словно хозяйке, заставшей в доме грабителей. Пока жена кидалась с попреками и бранью на оторопевшую Берту, муж по – хозяйски шастал по дому, открывал лари, совал нос в каждый ящичек комода и даже пересчитал куски полотна. Он заглянул и в сарай, где стояла лошадь, и в загон для уток, которые со страху разбежались по всему двору. Отведя душу бранью, Жюстина поджала губы и вошла в дом, захлопнув перед Бертой дверь. Однако вскоре она вновь показалась на пороге в накинутой на плечи праздничной материной шали и крахмальном чепце. Отчего это приемыш уставился на нее, словно индюшка на червяка? Кому же быть хозяйкой в доме, как не родной дочери? Неужели паршивая девчонка вообразила, что наследство достанется ей? Мать, пожалуй, достаточно потратила за эти годы на приемыша, обкрадывая собственное дитя! Словом, Берта может убираться восвояси и разговорам конец.