Текст книги "Мельница Ранкура"

Меж тем хозяин дома начал неторопливо нанизывать огромные куски мяса на вертел, и едва оно прихватилось огнем, он тотчас побросал куски в миску и присел к столу.

Запах жареного мяса заставил Робера сглотнуть слюну. Господь милосердный, он и забыл, когда ел последний раз! Но, впившись зубами в сочный кусок, почувствовал привкус крови. Однако ни укорить хозяина в неловкой готовке, ни отказаться он не решился.

Ранкур, быстро расправившись со своей долей, привалился к стене и раскурил трубку.

– Теперь расскажи, что приключилось, малец, и не забудь назвать себя, не то я сам выдумаю тебе прозвище, которое может тебе и не понравиться.

Гость смущённо откинул со лба влажные пряди волос и, выпрямившись, произнёс:

– Робер Антуан Монтель де Клансье к вашим услугам.

Старик приподнял бровь и рассмеялся.

– Ах, как пышно. Стало быть, простофиля, шатающийся по лесу, господский сынок. Тогда вынужден повторить вопрос, что задал ещё в лесу. Какого же дьявола тебе не сиделось дома?

И, расслабившись от тепла и нескольких стаканов сидра, Робер выложил короткую историю о постигшем семью де Клансье несчастье. И, к удивлению, заметил, что Ранкур слушает его достаточно равнодушно, словно речь идёт о чём-то обыденном.

– Выходит, твой папаша кому-то здорово насолил, ― протянул он.

– Вы не можете так говорить о моём славном отце! ― вспылил Робер. ― Все знают, что он исключительно порядочный и честный человек, впрочем, как и матушка и наш дед.

– Тогда бедная родня устала ждать наследства, ― хмыкнул Симон.

– У нас нет родни, ― уверенно произнёс подросток. ― Мы с братом единственные наследники семьи.

– Не будь дураком, малец. Вряд ли головорезы просто так явились в особняк. Грабители не полезут в дом, полный хозяев и прислуги. Они явно шли убивать. Их точно кто-то нанял. Теперь ты понял, что твоё наивное желание отправиться к интенданту глупо? Даже если гвардейцы разыщут разбойников, маловероятно, что они выдадут того, кто им платил. А стало быть, зачинщик останется на свободе. И что это означает, парень?

– Что? ― Удивлённо вскинул взгляд Робер.

– Что ты и твой братец останетесь ходячими мишенями.

Подросток прикусил губу и задумался. Вот проклятье, почти те же слова говорила и Жеральдин. Выходит, им с Люсьеном уготована жалкая участь гонимой страхом добычи?

– Не лучшее время для размышлений, ― рассмеялся Ранкур. ― Все мысли так отчётливо отражаются на твоём лице, что можно с точностью прочесть их. Ты еле держишься на ногах, парень. Отправляйся спать. Не то ткнёшься в стол носом, и мне придётся нести тебя на руках. Роль доброй нянюшки меня никогда не привлекала.

Робер послушно поднялся и, покачиваясь, добрёл до лежанки. Усталость и впрямь обрушилась на него, начисто лишив сил. «Это всё сидр», успел подумать Робер. Несколько секунд он с сомнением оглядывал убогое ложе, но, отбросив брезгливость, едва ли не рухнул на жёсткий тюфяк и провалился в тяжёлый сон.

Несмотря на крайнюю усталость, спал он плохо. Тощий тюфяк едва прикрывал доски, и Робер ворочался с боку на бок. Сын графа обладал достаточно чувствительной кожей, и соломинки, впивающиеся даже сквозь ткань камзола, вызывали у него нестерпимый зуд. Ко всему, навязчивый запах влажной шкуры назойливо проникал в ноздри его изящного носа. Проснувшись, подросток ощутил сильнейший озноб, хотя лицо его раскраснелось и глаза лихорадочно блестели. Он с трудом поднялся с лежанки и заметил сидящего у окна Ранкура, что неторопливо строгал кусок дерева.

– М-да… вид у тебя довольно унылый, сеньор граф, ― насмешливо протянул Симон.

– Должно быть, я немного простыл под дождём и снегом, ― осипшим голосом пробормотал Робер, присаживаясь на лавку и облизнув запёкшиеся губы.

– Какого чёрта ты завалился спать в мокрой одежде? Ах да, ты же господское дитя и не можешь заснуть без ночной сорочки и колпака.

– Сомневаюсь, Симон, что вы нарочно держите для гостей сии предметы, ― язвительно буркнул подросток.

– О, я смотрю, жар придал тебе дерзости, парень, ― рассмеялся старик. ― Впрочем, это неплохо. Однако, возвращаясь к твоему виду. Ты похож на хворого барана, Роби. И всё по собственной глупости. Ладно. ― Ранкур поднялся с места и, повозившись в крохотном ларе, вытащил заношенную блузу. ― На, сними свой распрекрасный наряд и переоденься. Штаны я тебе не предлагаю ― лежащему в постели они ни к чему.

Робер едва подавил брезгливую ухмылку, но перед глазами у него всё плыло и отчаянно хотелось согреться. Неловко путаясь в застёжках праздничного камзола и завязках панталон, он наконец разделся и теперь стоял нагишом, смущённо прикрывая низ живота скомканной блузой.

– Прежде чем получишь сухую одежду, я разотру тебя медвежьим салом, малец, ― деловито бросил Ранкур.

– Экая мерзость! ― вырвалось у Робера. ― Избавьте меня от такого завидного предложения.

– А не закрыть ли тебе свой милый рот, откуда всё равно, кроме глупого жеманства, ничего не исходит? ― Старик зачерпнул белёсо-жёлтую густую жидкость и начал энергично растирать спину гостя, словно не замечая его страдальческого лица.

Когда крайне неприятная процедура была окончена и Робер, облачившись в рубаху, что доходила ему до щиколоток, вновь улёгся на соломенный тюфяк, старик накинул сверху одеяло и свою поношенную накидку. После он обтёр ладони прямо о свои штаны и налил полный стакан сидра.

– Видел бы свою рожу, благородный сеньор, ― произнёс он. ― Тебя смутила собственная нагота или чудесная мазь?

– И то, и другое, ― сквозь силу шепнул Робер. В горле его саднило, и каждое слово давалось с трудом.

– Ах да, я позабыл, что малютка граф ― католик. Ваш Господь внушает, что нагое тело ― прибежище греха. Я не ошибся?

– Всё верно, Симон.

– Ну раз Бог наделил вас телами, значит он не против их наличия.

Подросток на минуту задумался и тотчас убеждённо возразил, что речь лишь о нагом теле. И, спохватившись, спросил:

– Отчего вы говорите «ваш Господь», разве вы не католик?

– Нет, малыш зануда, ― хмыкнул Симон.

– Силы небесные! Стало быть, вы гугенот или, того хуже, язычник!

– Опять не угадал. Ну ладно, не время для заумных речей. Выпей вина и постарайся уснуть, иначе хворь и вовсе сожрёт тебя.

Робер с готовностью осушил стакан горячего напитка и блаженно откинулся на засаленную подушку. Слабость и нега окатили его волной, он больше не дрожал от холода и, погрузившись в целебный сон, вовсе перестал замечать жёсткое ложе и колючий тюфяк.

Робер пребывал в странном оцепенении. Причудливые картины мелькали в голове, и юный граф вовсе перестал отличать сон от яви. Несколько раз ему виделось, что к лежанке подходит тот самый огромный волк, что гнался за ним в лесу. Но это совершенно не вызвало у него страха, а напротив, хотелось прикоснуться к серой, с рыжими подпалинами, шкуре. Затем янтарные глаза зверя приближались, и Робер видел Ранкура, обтирающего ему потное лицо или прикладывающего прохладную руку на его лоб. И наконец зимним солнечным утром юный де Клансье проснулся, ощутив, что здоров и ужасно голоден. Робер спрыгнул с лежанки и тотчас растянулся на полу, запутавшись в длинной блузе. Хохот старика вызвал у него досаду, но она мигом уступила место улыбке. Право же, он наверняка и впрямь был смешон.

– Силы небесные, сколько же я хворал? ― удивлённо воскликнул Робер, заметив изморозь на оконце.

– Всего несколько дней, сеньор неженка. ― Кивнул Симон, наполняя облезлое блюдо огромными кусками мяса. И хотя оно вновь оказалось полусырым, Робер с аппетитом принялся за еду.

– Послушай, Роби? ― внезапно обратился к нему старик. ― Скажи по совести, за кого ты меня принимаешь?

Подросток удивлённо вскинул на старика взгляд и, вздохнув, решительно произнёс:

– Не в обиду вам, Симон, думаю, вы натворили дел и вынуждены скрываться в эдакой глуши. Или… или… сбежали с каторги, ― опустив голову и заливаясь краской смущения, добавил он.

Старик с минуту молчал, приподняв брови и приоткрыв рот, но после разразился таким громким смехом, что заколыхался сидр в бутылке.

– Ну и ну, ― утирая глаза, бросил Ранкур. ― Кажется, я был готов к любому ответу, кроме такого. Ты или ужасно наивен, или боишься сам себе признаться в подозрениях. Да-да, сдаётся мне, что ты действительно почти догадался, но ужас и отвращение заставляют тебя счесть подобные мысли плодом воображения.

Робер не нашёлся что ответить и теперь сидел молча, отчаянно соображая, что угодил в очередную переделку. А ведь старик прав: смутные видения, пожалуй, вызывали некие мысли относительно сущности Симона, но разум отметал их, не желая испытывать животный страх.

– Что ты знаешь про оборотней, парень? ― спокойно спросил старик.

– М-м-м, это посланники ада, что принимают людское обличие, дабы сбить с толку людей. И… и в полнолуние подстерегают несчастных. Укус оборотня мигом превращает бедолаг в таких же приспешников дьявола.

– Бубнишь, словно отвечаешь урок гувернёру, ― хмыкнул Симон. ― Увы, эти россказни гуляют по свету достаточно долго, обрастая немыслимыми подробностями. И отчего-то страстью к сочинительству про нечисть обладают люди, вовсе не смыслящие в этом.

– Ну да, по-вашему, все рассказы про оборотней ложь и выдумки? ― запальчиво возразил Робер. ― Почём вам знать, как обстоит по правде?!

– Просто по тому, что ты, задиристый дерзкий малец, вторую неделю делишь кров с оборотнем и вроде недурно себя чувствуешь.

По лицу Робера хлынул пот, сердце вздрогнуло и словно замерло в груди. Он вжался спиной в стену и расширившимися глазами уставился на старика.

– Пресвятая дева, святой Франциск… вы… вы… хотите погубить меня… Симон?

– Вот дурак! ― Скривился старик. ― Ты вообразил, что я оборотень-гурман, что неделю выхаживал хворого мальчонку себе на ужин? Послушай, парень, если не будешь таращить свои прекрасные глаза и трястись, как овечий хвост, я готов рассказать тебе кое о чём.

– Господин Симон… ― Робер судорожно сглотнул. ― С чего вы решились на откровенность именно со мной?

– У меня не осталось выбора, Роби. Просто не осталось выбора, ― задумчиво пробормотал старик. ― Моё время сочтено. Ну, ты готов слушать или бросишься в лес сломя голову в одной сорочке, сверкая голым задом?

Бледность исчезла с лица подростка, уступив место пылающему румянцу стыда. Его, Робера Антуана Монтель де Клансье, заподозрили в трусости! Да, но, услыхав подобные речи от собеседника, вряд ли даже взрослый и мужественный человек останется равнодушным. Робер сжал кулаки, дабы унять дрожь в пальцах, вскинул голову и, открыто глядя на старика, ответил, что вовсе не против его выслушать.

Хотя речь старика была довольно монотонной и лишённой ярких эмоций, подросток начисто позабыл, что сидит в промозглой комнате старой мельницы напротив нечисти, о которой прежде слышал только из болтовни Жеральдин. Забравшись на лавку с ногами и обхватив колени, он в упор смотрел на изрытое морщинами лицо Ранкура. Пожалуй, всё повествование и впрямь походило на сказку. Симон был плодом искренней любви дочери мельника и молодого оборотня. Понятно, что пара вынуждена была встречаться тайком. Но мать, обеспокоенная постоянными отказами дочери женихам, устроила за ней настоящую слежку. А когда правда выплыла наружу, испуганная до полусмерти женщина помчалась к местному кюре. Отец Аврель славился своей пылкостью и фанатичной верой. Идея истребить нечисть была его путеводной звездой. Бедняга так ревностно обличал любого, кто, по его мнению, якшался с дьяволом, что даже епископ, раздражённый чересчур ретивым служителем, отправил его в приход затерянной в лесах деревушки. Но Отец Аврель успел отправить на костёр достаточно несчастных крестьян, подозревая их в сделках с лукавым. И вот к этому человеку и пришла мельничиха. Надо ли удивляться, что священник тотчас обзавёлся помощниками, которым без труда удалось выследить и убить оборотня. А после Отец Аврель повелел повесить и самого мельника, и его семью, а мельницу сжечь. Вот так донос на собственную дочь решил судьбу самой мельничихи. Однако девушке чудом удалось сбежать и податься в лес. Бедняжка ожидала младенца и, Бог знает, каково ей пришлось.

– По счастью, кровь отца сделала ребёнка сильным, крепким и выносливым, ― продолжал Симон. ― Ему нипочём был холод, он не страдал хворями. И, едва научившись ходить, мог запросто поймать кролика или дикую утку. Кровь зверей вполне заменяла ему молоко. Но его мать была обычной женщиной, и жизнь отшельницы вскоре совсем подорвала её здоровье. Она угасала с каждым днём, и когда мне исполнилось семь лет, бедняжка скончалась. Несколько лет я провёл в лесу, но вскоре любопытство вынудило меня искать людского общества. О, я оказался достаточно послушным сыном, Роби. Из всех наставлений матери больше всего запомнил её слова об осторожности. Вообрази, парень, даже будучи сопляком, я ничем не выдал себя, ― с гордостью добавил старик.

– Господин Ранкур! ― воскликнул подросток, всплеснув руками. ― Как это возможно?! Ведь полнолуние могло застать мальчика где угодно ― как было не заметить страшного превращения?

– Ах, Роби, твоя голова забита байками про оборотней. Я же говорил, что их плетут чаще всего те, кто ни черта не смыслит. Скажи, тебя не удивляет, что на земле есть простолюдины и господа? Ну вот, представь в царстве тьмы похожая история. ― Старик неспешно набил трубку табаком и потянулся к очагу за угольком.

Робер потёр виски руками и, вскинув взгляд на Симона, пролепетал:

– Простите, Ранкур, но я не понимаю…

– Я оборотень-сеньор, парень, ― усмехнулся старик. ― Так тебе понятней?

Подросток вовсе потерял счёт времени. История Симона была поистине захватывающей и полной приключений. Робер совсем не заметил, когда совершенно расслабился и перестал испытывать страх. Он словно маленький ребёнок, зачарованный сказкой, подался вперёд и слушал старика с таким вниманием, с каким сроду не слушал даже родного отца. Надо ли упоминать, что Робер, и без того склонный к авантюрам и воображавший обычную жизнь скучной, оказался, пожалуй, самым благодарным слушателем. Он жадно внимал рассказу, боясь упустить хоть слово. А врождённая пылкость заставляли его искренне сопереживать или восхищаться героем истории.

– О, Симон, стало быть, вы всё же отомстили кюре! ― облизнув пересохшие губы, воскликнул он.

– Конечно. ― Кивнул старик. ― Ведь он стал причиной моего сиротства. Отца я лишился ещё до своего рождения, а несчастная мать и вовсе скончалась у меня на руках. Да и ко всему, скажу тебе откровенно, оборотни весьма мстительны. Впрочем, и люди не всегда отличаются милосердием.

Подробности расправы над Отцом Аврелем заставили Робера поёжиться. Вот ужас ― увидать подобное собственными глазами. И хотя внушённые с детства убеждения должны были бы вызвать к рассказчику ненависть и отвращение, подросток мигом нашёл оправдание его поступку. Право же, ведь Ранкур мстил за родителей. Разве сам Робер, обладай он подобными качествами, стал бы думать о добродетели, попадись ему убийцы, напавшие на семью де Клансье? И в какой-то момент у него промелькнула зависть к старику, обладающему силой зверя.

Уже на рассвете сон-таки сморил беднягу, и юный граф задремал прямо за столом, опустив голову на сложенные на столешнице руки. Он заснул так крепко, что едва ощутил, как Симон перенёс его на лежанку и прикрыл одеялом. Во сне ему виделось, как он, ловкий и сильный, расправляется с разбойниками и, забрав Люсьена из обители, возвращается в отчий дом.

Теперь Робер даже не помышлял об уходе. Для себя он находил кучу причин остаться. Господь милосердный, всё вокруг замело снегом, он утонет в сугробе по самую макушку, не добравшись до дороги. При этом глубокий и рыхлый снег вовсе не мешал ему таскаться за стариком. Охота в обществе Ранкура была совсем не похожа на ту, к которой он привык, живя в особняке. Симон слышал топот дикого кабана задолго до появления. И выскакивал зверю навстречу, вооружённый одним лишь кинжалом. Как этот старик умудрялся без всякого видимого труда схватить кабана и, подняв его одной рукой, другой ― распороть ему брюхо? Потроха вываливались на снег. Робер замирал, глядя на окрашенный кровью снег и тонкие струйки пара от внутренностей зверя.

Словом, жизнь лесного отшельника вполне устраивала подростка. Ко всему, Ранкур вовсе не придерживался строгого уклада и не требовал этого от своего юного гостя. Робер привык есть и спать, когда придёт охота. Густые волосы, избавленные от услуг горничной, свободно спадали на плечи. Попытки хоть как-то успевать за Ранкуром делали его руки и ноги сильнее, а тело ― выносливее. И вскоре прежде изнеженный заботливыми родителями и прислугой юный сеньор превратился в крепкого и здорового подростка. Пробегав по зимнему лесу несколько часов, с трудом поспевая за стариком, Робер спокойно снимал задубевшую на морозе куртку и, вытряхнув снег из выделанных Ранкуром сабо, старательно нанизывал куски мяса на вертел.

И только когда, случайно бросив взгляд в небо, он заметил ровный круглый шар луны, ему стало не по себе. Он подбросил хвороста в очаг и принялся ставить миски и стаканы для ужина, то и дело бросая тревожные взгляды в сторону старика.

– Чёрт возьми, Роби! Если бы твои глаза могли источать пламя, я давно бы сгорел заживо, ― пробурчал Симон. ― А-а-а, ты, должно быть, ждёшь, что я начну кататься по полу, обрастая шерстью и выть диким голосом?

Робер не нашёл что ответить и потупился.

– Вот дурак! Бедняга твой гувернёр. Ты, видно, не привык запоминать услышанное и ему приходилось повторять трижды. Тебе же сказано, что я оборотень, сеньор. По счастью, мы, высшие оборотни, избавлены от этакой напасти. Представь, парень, я принимаю обличие волка, когда мне придёт охота, а не оттого, что настало полнолуние. В придачу, я не становлюсь мерзким чудовищем, которых рисуют святоши для устрашения простаков. Оборотень вроде меня похож на обычного волка, хотя и гораздо крупнее. Оттого я могу жить среди людей и не выдать себя.

– Ого! ― воскликнул Робер, не в силах скрыть восхищения и любопытства. ― А вас… вас… простите, Симон, должно быть, это ужасно глупо… Оборотня сеньора можно убить серебряной пулей?

– О, малец вновь вспомнил рассказы кормилицы. ― Скривился старик. ― Увы, любопытный граф де Клансье, меня, как и любого высшего оборотня, вообще мудрено убить. Хотя святоши наверняка знают способы. Недаром у кюре Авреля весь чердак был завален трактатами о нечисти. Скажу откровенно, любая пуля нанесёт рану. По счастью, они заживают менее чем через полчаса. Помнится, в юности я здорово поранил руку, и мне пришлось носить окровавленную повязку несколько дней, дабы не вызвать подозрений. Тогда я жил в рыбацком посёлке и ухлёстывал за девицами. Ах, как они меня жалели, Роби, ― рассмеялся старик. ― Это довольно трогательно.

Рассказы о любовных похождениях Симона вмиг завладели Робером. Ещё бы, ведь добродетельная семья де Клансье до поры до времени тщательно оберегала сыновей от подобных откровений. И теперь в глазах подростка Ранкур обзавёлся очередным достоинством: умением вызывать у женщин пылкие чувства. Хотя Роберу было трудно представить Симона молодым. Должно быть, он был привлекателен внешне.

– Отчего же вы так и не женились, Симон?

– Ох, Роби… ― Старик неторопливо набил табаком трубку и задумчиво покачал головой. ― Сложно ответить. Возможно, искал такую же преданную женщину, как моя мать. Да… вряд ли ты сможешь понять, слишком мал для этого. Беззаветная любовь моей несчастной матери сыграла со мной злую шутку. Я вообразил, что, открывшись возлюбленной, обрету верную подругу, готовую делить со мной участь изгоя. Увы, узнав правду, девицы в ужасе покидали меня. Хотя надо заметить, ни одна из них меня не выдала.

– Так, стало быть, они действительно искренне любили вас!

– Скорее, опасались за себя, ― хмыкнул Ранкур. ― Ты же знаешь, что грозит тем, кого заподозрят в сделках с нечистью. И ко всему, никто из женщин не решился произвести на свет моё дитя. Бедняжки шли на любые ухищрения, дабы избавиться от младенцев. Выходит, я не смог встретить похожую на мою мать. Скажу откровенно, парень. Я успел привязаться к тебе. Думаю, будь у меня сын, он был бы похож на тебя, не лицом, так норовом.

Эти слова, произнесённые тихим голосом, и искренняя тоска в глубоких глазах старика вызвала у Робера сердечную боль. Он чувствовал, что невольное признание далось старику с трудом и вызвано сильными чувствами. Подросток опустил голову и смущённо пробормотал:

– Можете смеяться надо мной, Симон. Должно быть, то, что скажу, глупо. Но вы спасли мне жизнь и заботитесь, словно родственник. Я могу… могу счесть вас приёмным отцом.

Ранкур не ответил, но глаза его вспыхнули такой благодарной радостью, что любые слова стали бы лишними.

Впрочем, ночь откровений не сделала старика добрым дядюшкой, что умиляется даже оплошкам любимого племянника. Симон не скупился на язвительные намёки и обидные сравнения, когда Робер не проявлял достаточной, по его разумению, ловкости и внимания. Но, возможно, именно такой учитель подходил взбалмошному упрямцу. И к началу лета подросток стал отлично ориентироваться в лесу. Разделывал звериные туши не хуже самого Ранкура и мог с точностью сказать, в каком направлении двинулись лоси. Когда лучше застать врасплох диких уток и как не угодить в волчью яму. А заодно научился ловко владеть кинжалом.

Казалось, такая жизнь пришлась юному графу по душе. Однако его тяготило, что иногда, проснувшись среди ночи, он понимал, что Симона нет в комнате, а выбравшись наружу, убеждался, что и поблизости его тоже нет. И, к своему искреннему удивлению, вернувшись в дом, заставал старика преспокойно спящим на соломенном тюфяке возле лежанки. А когда он наконец решился напрямую расспросить Ранкура, старик, словно прочитав его мысли, внезапно произнёс:

– Бедняжка Роби, эдак ты и вовсе перестанешь спать, карауля меня. Ладно, пойдём, я кое-что тебе покажу. ― С этими словами Симон надавил на выступ возле очага, который подросток привык считать попросту неаккуратной работой, и вдруг очаг со скрипом сдвинулся с места и, выдвинувшись вперёд, открыл взору небольшой квадратный лаз, обшитый деревом. Глаза Робера тотчас вспыхнули. Должно быть, очередная тайна старика, в которую он наконец-то будет посвящён. Симон зажёг факел и начал спускаться. Подросток торопливо поспешил за ним. Ступени ведущей вниз лестницы были выложены камнями и от сырости поросли мхом. Несколько раз Робер поскальзывался и, не схвати старик его за шиворот, парнишка переломал бы себе все кости, кувыркаясь вниз головой. Наконец они оказались в длинном тоннеле. Земляного наката потолка было достаточно, чтобы рослый Ранкур мог спокойно идти в полный рост. Путники прошли около четверти часа, пока сбоку не оказалась ниша. К боязливому разочарованию Робера, в ней стояли грубо сколоченные козлы, на которых покоился простой, ничем не покрытый гроб.

– Вот, Роби. Видишь, я оказался мастером на все руки. Я сам сделал последнее пристанище. ― И заметив, что подросток ничего не понял, вздохнув, пояснил: ― Этот гроб для меня, простофиля ты эдакий. Даже таким, как я, хочется приличного ухода, ― с горькой усмешкой добавил он.

Робер растерялся. Он никак не мог сообразить, надо ли что-то сказать и не будет ли любая фраза глупой и неуместной. И ко всему, ему не слишком приятно было стоять в полумраке подземелья и любоваться на гроб. Подросток переминался с ноги на ногу, так и не придумав повод для смены разговора. Но вдруг сам Ранкур, вздохнув, взял из его рук факел и направился в обратный путь.

– Симон! ― не в силах срыть разочарования, воскликнул Робер. ― Мы же не дошли до конца тоннеля. Неужели вы потратили время только для того, чтобы показать мне своё последние пристанище? Симон, да вы слушаете меня?

– Что ты привязался, Роби? ― раздражённо буркнул старик. ― Чего тебе ещё надо знать?

– Ну, к примеру, я хотел бы знать, куда ведёт подземный ход. И можно ли выбраться наружу с другого конца.

– Можно, ― сухо бросил Ранкур. ― Хотя ты будешь семенить своими маленькими шажками до рассвета.

– Ну и ладно, ― обиженно пробормотал подросток. ― Главное ― понимать, куда приведёт тоннель.

– Прямиком в Руан, настырный неслух, ― не оборачиваясь, произнёс старик.

– В Руан?! Вот это здорово! ― Робер остановился и прихлопнул в ладоши. ― Эдак можно ходить туда-сюда и не попасться никому на глаза! Вы просто молодчина, Симон!

Видимо, искренний восторг смягчил мрачное настроение старика, и он уже охотнее добавил:

– Да, Роби, я могу гордиться своим усердием. Пусть путь долог, но совершенно безопасен. Всякое может приключится с тем, кто служит ночному мраку. Хорошо иметь про запас тайный ход.

Больше ни Ранкур, ни его постоялец не упоминали подземное путешествие вслух, но Робер нет-нет да и задумывался о явном преимуществе увиденного. Экая жалость, что в особняке де Клансье не было подобного. Они с Люсьеном и Жеральдин могли бы укрыться от разбойников и преспокойно отправиться в город за помощью. Но вскоре размышления о пользе тайного хода сменило искреннее отчаяние и страх за старика. Симон словно разом стал немощным и, казалось, таял день ото дня. Ни о какой охоте и речи не шло. Несчастный еле перебирал ногами. Теперь Роберу самому пришлось ставить силки на кроликов. Старик строго-настрого запретил гоняться за крупным зверем.

– Ты ещё не настолько опытен и силён, Роби, ― качая головой, говорил он. ― На кой чёрт мне кусок кабанятины, если зверюга покалечит тебя или вовсе станет причиной твоей смерти?

– Симон, может, вы захворали и вам следует отлежаться пару деньков? ― с надеждой вопрошал Робер.

– Нет, Роби, ― через силу улыбался старик. ― Не стоит тебе прятаться от правды. Я попросту скоро помру. Видишь, парень, в участи оборотня сеньора есть и незавидные стороны. Хотя мы живём гораздо дольше простых смертных, однако не обладаем вечной жизнью. Вот и мой срок подошёл к концу. Экая жалость, что я так и не оставил потомства…

Робер вздрогнул и, прикусив губу, погрузился в раздумья. А дождавшись полуночи, он помог старику перебраться на лежанку и без всякого предисловия спросил:

– Скажите, Симон… если бы я… словом, не родной сын, к примеру…

Потухшие глаза Ранкура на мгновение вспыхнули.

– Роби, я не ошибся? Ты хочешь знать, могу ли я передать свою силу тебе? Дьявол… вообразить не можешь, каким бы счастьем это для меня стало!

– М-м-м, Симон, стало быть, я стану оборотнем? ― Робер почувствовал, как сердце похолодело и пелена страха окутала его.

– Не совсем, мой мальчик. Ведь людской крови в тебе будет ещё больше, чем во мне.

– И я смогу зайти в обитель или часовню, и меня не поразит гром? ― расширив глаза, прошептал Робер.

– Ах, дурачок, ― слабо рассмеялся старик. ― Когда ты успел стать святошей? Для тебя так важно слушать мессу и ходить на исповедь?

– Но…

– Да, Роби, ты сможешь преспокойно торчать в храме с утра до ночи и даже нырнуть в чан со святой водой по самую макушку. Другое дело, что тебе это не поможет, как и усердные молитвы. Господь попросту не будет видеть и слышать тебя, ибо ты больше не будешь принадлежать к миру людей и, стало быть, иметь его покровительство.

Робер не стал вникать в столь длинное объяснение. Ему было достаточно, что он запросто сможет навестить братишку и не сгореть заживо при виде распятия.

– Эй, парень, ты так задумался, что и вовсе похож на полоумного. ― Ранкур потрепал подростка по щеке. ― Вот что, Роби, давай оставим этот разговор. У тебя есть несколько дней хорошенько всё обдумать. Ибо только осознанное и добровольное решение имеет для меня цену.

– Для вас? ― Удивлённо приподнял бровь Робер.

– Представь себе. В случае твоего согласия у меня есть неплохие шансы на тихий и безболезненный уход. А ко всему, хотя бы на мгновение повидать мать. Она ведь, бедняжка, вряд ли угодила в рай, связавшись с моим отцом.

Робер вновь провёл бессонную ночь. Ворочаясь с боку на бок, он, словно ушлый торговец, пытался взвесить все выгоды, что сулит ему эдакое превращение. Но меж тем со страхом понимал, что согласие окончательно приведёт его на сторону тьмы. Увы, подобные рассуждения были слишком сложны для столь юной и неокрепшей души. Надо ли удивляться, что пылкость Робера и страсть к приключениям явно перевесили все внушённые с детства добродетели. Советоваться ему было не с кем, а посему окончательно решение он принял сам. Дабы в глазах старика оно не выглядело скоропалительным, Робер выждал пару дней, изо всех сил изображая, что погружён в размышления. Но эти наивные ухищрения тотчас вселили в Ранкура твёрдую уверенность, что всё будет именно так, как он и мечтал.

– Роби, время вынуждает меня поторопиться, ― спокойно произнёс он. ― Мой конец близок. Если ты согласен, то мне хотелось бы успеть дать тебе кое-какие наставления. Но если ты решился оставить всё как есть, то я не стану тратить силы на ненужные речи.

Этой фразы хватило, чтобы подросток выдал себя с головой, торопливо присев возле старика и уставившись на него, словно ретивый ученик на учителя.

– Симон… я готов слушать, только вначале скажите… Я слышал, что укус оборотня…

– Ай, простофиля ты эдакий, ― хмыкнул Ранкур. ― Я даже сомневаюсь, стоит ли с тобой говорить. Ты, как всегда, пропускаешь мимо ушей больше половины. Вообрази, но мне нет нужды впиваться в твою прекрасную шею, которая, к слову, довольно грязная. Мы просто обменяемся кровью, Роби. Порез на руке ― не слишком приятное дело. Впрочем, рана заживёт быстрее, чем ты можешь вообразить.

Кажется, это объяснение вполне успокоило Робера, придав ему ещё больше уверенности, что выбор его правильный. А чтобы отголоски совести сильно его не мучили, при каждом сомнении он мысленно с жаром уверял себя, что всё это ради благородной цели ― разыскать и покарать убийц семьи. Право же, у него будет гораздо больше возможностей для справедливого возмездия, чем сейчас.

Несколько ночей кряду подросток отчаянно боролся со сном. Его терзала мысль, что старик скончается, так не передав ему свой дар. Спохватившись, Робер корил себя за эгоизм и циничность, но ничего не мог с собой поделать и вновь прислушивался к каждому вздоху Симона. Возможность обладать звериной силой и ловкостью захватила взбалмошного де Клансье. А если уж в его голове и возникали вялые и бледные мысли о грехах и нарушении всех заповедей, он отмахивался от них, как от назойливых мух. Ну право же, разве эдакий поступок не есть проявление смелости и благородства? И, окончательно вообразив себя героем баллад и сказок, борцом за справедливость и жертвующим собой рыцарем, он вовсе готов был тотчас приступить к таинственному действу и сетовал на Ранкура, что ждал определённого времени.