Текст книги "Дитя нуайяд"

Дитя нуайяд
Поль Монтер

Редактор Людмила Яхина

Дизайнер обложки Людмила Яхина

© Поль Монтер, 2023

© Людмила Яхина, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-2240-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Зима в Онтарио выдалась, как всегда, снежной, но накануне субботы и вовсе поднялась сильнейшая метель, что вынудила старика Дюпре отчаянно колотить в дверь таверны вдовы Пинетт. Здоровяк Эжен втащил путника внутрь и основательно запер широкую дверь.

– Ну и дела, папаша, куда вас понесло в такую погоду?

Старик рысью бросился к камину и протянул к огню замерзшие руки. Блаженно сощурив плутоватые выцветшие глаза, он притоптывал ногами, не обращая внимания на любопытные взгляды компании молодёжи, что расположилась за столом, потягивая вино и вяло перебрасываясь в карты.

– Ах ты, старый разбойник! ― возмущённо воскликнула хозяйка. ― Ты даже снег не обмахнул со своей паршивой накидки! И теперь топчешь мои половики.

– Но из-за такой малости ты же не прогонишь несчастного подыхать на улице, Жюстин? Вся провинция знает о твоей доброте, малышка, ― широко улыбнувшись, щербатым ртом произнёс гость.

Грузная женщина с широким добродушным лицом тотчас порозовела и, кокетливо поправив чепец, пробормотала:

– Конечно не выгоню, старый плут. По обе стороны озера только ты называешь меня малышкой.

Компания молодых людей захохотала.

– Налейте старику горячего кофе и дайте поесть, я заплачу! ― крикнул белокурый юноша.

– Вы с ума сошли, Доминик?! ― прошипел его приятель, худощавый и высокомерный юнец. ― К чему нам компания этого старого облезлого койота, вы забыли, что с нами девушки из достойных семей города? Не думаю, что мадемуазель Люсиль и мадемуазель Аманда согласятся сидеть в одном помещении с таким чучелом.

– Откуда вам знать, Робер? ― пожала плечами хорошенькая брюнетка. ― По мне, так весьма похвально оказать приют страждущему, тем более в непогоду.

– И мне ничуть не мешает это соседство, ― кивнула миловидная блондинка. ― Вы жестоки, Робер, а Доминик поступил благородно.

Юноша нахмурился и плеснул себе вина.

– Надеюсь, вы не потащите старикана за наш стол, месье Благородство, ― проворчал он глядя на товарища.

– Отчего бы и нет? ― рассмеялся Доминик. ― Метель не утихнет до завтра, нам придётся торчать здесь до утра или, чего доброго, до следующего вечера. Эдак мы просто завоем со скуки. Уверен, у славного папаши Дюпре найдётся в запасе куча захватывающих историй.

– Это вы точно сказали, господин, ― захохотал работник. ― Старик набит ими как бочонок с сельдью. Скорее, придётся просить его помолчать.

Дюпре захихикал и, взяв принесённую служанкой миску с жарким, присел на ларь, стараясь держаться ближе к камину.

– Ах, малышка… ― блаженно протянул он. ― Никто во всей Новой Франции не умеет так готовить.

– Вот хитрый лис, ― отмахнулась хозяйка. ― Я и без того налью тебе горячего. Но уж и ты постарайся не разочаровать приличных господ. Надеюсь, не станешь рассказывать непристойности. И хвастать своими шашнями с девицами.

Компания вновь захохотала. Старик мигом покончил с ужином и, отхлебнув кофе, подмигнул:

– Уж мне есть чем удивить такую достойную публику. Мой папаша приплыл сюда на королевском фрегате, ещё когда ваши родители носили платья и сидели на руках у полногрудых кормилиц. Бог знает что довелось испытать. Пару раз я даже побывал в плену у краснокожих и, как видите, остался в живых. Хотя однажды мне прострелили ногу, вот взгляните. ― Он задрал штанину, указывая на синеватый шрам.

Молодые люди подались вперёд, рассматривая тощую икру с внушительной вмятиной.

– А однажды мне и вовсе хотели отрезать пальцы. То, что я не лишился рук и скальпа, настоящее чудо. Думаю, вам следует заказать ещё пару бутылочек рома, кофе и чудесной карамели для прекрасных девиц. Будьте покойны, рассказ долгий и до утра вы успеете проголодаться.

Компания вновь рассмеялась. Девушки положили локти на стол, молодые люди блестящими глазами смотрели, как служанка ставит на огонь кувшин с кофе, а здоровяк Эжен откупоривает бутылки. И, уставившись на старика Дюпре, приготовились слушать.

Часть первая

– Теодор. – Герцогиня грубо тряхнула сына за плечи. – Да проснись же, Тео! – сдавленным шёпотом произнесла женщина.

Мальчик испуганно открыл глаза, и тотчас лицо его исказилось гримасой отчаяния. Стало быть, всё происходящее не кошмарный сон. И этот забитый людьми корабельный трюм, где невозможно было дышать от духоты и вони, никуда не исчез. Измученные люди застыли в нелепых позах, словно марионетки в сундуке кукольника. Все жались к стенам, избегая места в центре проклятой темницы, где лежали умершие. Удивительно, что приговорённые к смерти узники так боялись болезни, которая за неделю плена забрала больше людей, чем за год со всего города.

– Послушай меня, сынок, – охрипшим голосом пробормотала герцогиня. – Доска, на которой я сижу совершенно сгнила, она насквозь пропиталась водой. Вчера мне удалось приподнять её. Ты наверняка сумеешь пролезть в дыру.

Мальчик непонимающе уставился на мать. Господь милосердный! Неужели она спятила, так же как кузина Дениз!

– Дьявол! – прошипела герцогиня. – Ты слышишь, что я говорю, Теодор?

– Дочь моя, – шепнул старик священник, сидевший совсем близко. – Не следует поминать нечистого. Оставь мальчика в покое, пусть он поспит и наберётся сил перед грядущим испытанием. А мы с тобой помолимся Спасителю, чтобы дал нам стойкости принять свою участь.

– Отец Жильбер. – Глаза женщины сверкнули откровенным бешенством. – Видит Бог, я и моя семья всегда были честными прихожанами и старались поступать согласно святому учению. Но сейчас меня не заботит, хороши ли мои слова и поступки. Я не дам погубить своего сына! И мне всё равно, сколько грехов ляжет на мою душу. Можете молиться, святой отец, но лучше помогите мне спасти ребёнка. Уверена, что этот поступок вам непременно зачтётся на небесах.

Священник осенил себя крестом, его измученное лицо выражало неподдельную скорбь.

– Ах, дочь моя… Мне страшно и больно слушать твои слова. Думаю, святые и Отец небесный понимают, что ты произносишь их в помешательстве, бедняжка. Но… О, Пресвятая Дева, если можно спасти хотя бы одну невинную душу, я обязан помочь.

Стараясь двигаться как можно тише и поминутно замирая и оглядываясь, не проснулся ли кто-то из товарищей по несчастью, Мари-Аньес и старый священник пытались оторвать доску пола. Единственный уцелевший гвоздь намертво прижимал конец дерева, и подгнившая доска ежеминутно грозила с резким звуком треснуть посередине. Прижавшись к стене, Теодор с ужасом смотрел, как прежде изнеженная герцогиня, ломая ногти и не замечая крови, выступившей на изящных пальцах, с упорством умалишённой расправляется с преградой к спасению. От его помощи мать резко отказалась. Он должен беречь силы, ему и так придётся плыть в ледяной воде до самого берега. Тео прикрыл глаза и судорожно вздохнул, отчаянно борясь с приступом тошноты от жуткой вони рвоты и испражнений, пропитавших трюм. Должно быть, ад выглядит именно так. Где ещё живые лежат рядом с мёртвыми, где вечный сумрак, голод и страх в ожидании мучительной гибели. Удивительно, как всего за несколько дней его счастливая жизнь обернулась беспросветным кошмаром. Отец убит, младший братишка умер накануне от хвори, что буквально пожирала несчастных узников. Теодор силой заставлял себя не смотреть в сторону кое-как прикрытых тряпками тел. Где-то там, среди них, лежит малыш Франсис, завёрнутый в шаль матери. Наверное, его душа уже на небе и младший Борегар стал ангелом.

– Ну всё, пора, – вывел его из оцепенения шёпот Мари-Аньес. – Давай, Тео. Постарайся набрать воздуха и проплыть под водой как можно дольше, чтобы тебя не заметила охрана.

– Мама! – Мальчик хотел прижаться к матери, но она отшатнулась и покачала головой.

– Не прикасайся ко мне, Теодор. Возможно, я уже больна, а ты должен, нет, просто обязан выжить! Послушай, послушай меня, сынок… – Голос женщины на мгновение смягчился, но глаза её горели мрачным огнём, и взгляд, полный ненависти, заставил его вздрогнуть от страха. Ничего более в этой осунувшейся женщине с всклокоченными волосами и хищным оскалом вместо улыбки не осталось от блестящей герцогини Борегар. Несчастная походила на ведьму, чей зловещий облик вызывает ужас у всякого человека.

– Мама, прошу вас! – Теодор стиснул руки. – Я не могу вас бросить! Это низко и не достойно мужчин нашего рода.

– Замолчи! – хрипло бросила женщина. – Ты слышал, что я сказала? Ты будешь жить и даже этим отомстишь каждому, кто вверг твою семью в пучину гибели. Пусть в глазах святого отца моё материнское благословение звучит кощунственно. Запомни, Тео, какие бы неправедные поступки ты ни совершил, если они помогут тебе остаться в живых, то я приму на себя любые твои грехи. Ибо за те муки, что мне довелось испытать, Господь меня простит. А теперь иди, и помни мои слова.

Теодор вновь вскинул на мать затравленный взгляд и, встретившись с её глазами, в которых продолжало плескаться пламя одержимости, прикусил губу и, осенив себя крестом, начал спускаться в узкий лаз. Только когда мальчик исчез под полом и спустя минуту послышался тихий всплеск воды, Мари-Аньес торопливо уложила доску на место и, опустившись возле стены рядом со священником, глухо зарыдала, уткнувшись лицом в обрывки верхней юбки.

Отец Жильбер погладил женщину по плечу и шепнул:

– Дочь моя, отчего же ты солгала о болезни? Разве не жестоко лишить ребёнка последних объятий матери?

– Как вы не понимаете, отец Жильбер… – Женщина вскинула на старика болезненный и потухший взгляд. – Если бы я обняла Тео, то не смогла бы расстаться с ним. А уйти вдвоём не было никакой возможности, я не смогла бы оставить здесь тело малыша и с ним доплыть до берега, я стала бы виновницей гибели старшего сына. Пусть он думает, что хворь настигнет меня раньше, чем казнь. И моя грубость всего лишь результат жара.

– Прости меня, дочка… – Священник обнял герцогиню за плечи и прижал к себе. – Ты поступила верно. Я буду молиться до самой смерти, чтобы Господь принял твою душу, а мальчику сохранил жизнь. Хотя, откровенно сказать, я и представить не решусь, что станет делать ребёнок двенадцати лет без всякой помощи.

– О, святой отец, вы хороший человек и преданный слуга Господа, должно быть, вы осудите меня за такие мысли. Но мне всё равно, каким способом мой Тео станет выживать. Я же сказала, что все его грехи я приму на свою душу. Простите, отче, но я уже согрешила в прошлом, и ещё один грех уже ничего не изменит. И если попаду в ад, то охотно приму любые муки, зная, что спасла сына от позорной и несправедливой участи. Теперь мне нечего терять, отец Жильбер, и могу откровенно признаться, что Теодор значит для меня куда больше, чем несчастный умерший малютка и мой покойный муж. Но даже теперь я не стану просить об исповеди и прощении.

– Ах, бедняжка… ― Священник скорбно поджал губы. Очевидно, что горе вызвало у женщины приступ помешательства. О каких прежних грехах может поминать столь достойная дама? Семья Шарля Борегара всегда отличалась добродетелью. И разве в здравом рассудке мать может говорить, что любит одного ребёнка больше, чем другого? Ах, святые покровители, немудрено, что Мари-Аньес сошла с ума. Не всякий мужчина смог пережить бы подобное. Пусть несчастная пребывает в иллюзии, что спасла сына. Смерть в ледяной воде настигнет его раньше, чем он доберётся до берега.

Женщина и старик замолчали, думая каждый о своём. И ночную тишину нарушали лишь редкие стоны узников да несвязное бормотание нескольких бедолаг, что метались в бреду или давно утратили рассудок.

Страх заставлял Теодора напрягать последние силы. Расстояние до берега было не таким уж большим, но для испуганного мальчугана оно казалось бесконечным. Одежда тотчас намокла и тянула пловца вниз. Ледяная вода сковывала движения, и болезненные судороги сводили ноги. Он ежесекундно ожидал окрика от солдат, охранявших утлый корабль с пленниками. Почти у самого берега Тео едва не утонул, беспомощно барахтаясь в обломках и прочем мусоре, что качался на воде. Ступив на твёрдую землю, он поскользнулся и, упав плашмя, несколько томительных минут не мог заставить себя подняться на ноги. Отдышавшись, он встал на колени и бросил взгляд в сторону темницы, где осталась мать. Мысль, что скорей всего он больше никогда её не увидит, лишила его последних сил и желания бороться. Маленький герцог Борегар разрыдался так горько и отчаянно, что совершенно утратил страх. Малодушная мысль умереть прямо здесь и сейчас и разом избавиться от мучений едва не заставила его совершить опрометчивый шаг и вновь броситься в ледяную воду. При свете луны Луара казалась совсем чёрной и зловещей. Однако, припомнив проповеди на воскресных мессах, он замер и, утерев слезы грязной рукой, торопливо перекрестился. Святой Марциал! Если он утопится, стало быть, совершит страшный грех самоубийства. Тогда ему не миновать ада. А ведь родители, малыш Франсис, кузина и другие родственники непременно попадут в рай. Выходит, после смерти он не сможет обрести свою семью. Вскочив на ноги, он сжал кулаки и стиснул зубы. Мать сказала, что он обязан выжить любой ценой, хотя бы для того, чтобы покарать убийц. Герцогу из рода Борегаров не пристало беспомощно скулить как жалкому щенку, получившему пинка. Тео решительно двинулся прочь от реки, но вскоре промозглый ветер и мокрая одежда вновь повергли его в отчаяние, и от минутной бравады не осталось и следа. Мальчика трясло от холода, зубы стучали, и несчастный напрасно старался идти быстрее. Отвратительная похлёбка, которой раз в день кормили узников, никак не могла утолить голод. И за несколько дней в тюрьме, а затем в вонючем отсеке корабля, он успел исхудать и осунуться. Хотя мать заставляла его выскребать миску до конца. В надежде сохранить ему жизнь, женщина совершенно утратила все манеры знатной дамы и превратилась в злобную волчицу, что стремится сохранить своего волчонка любой ценой. А теперь он остался без её защиты и должен сам позаботиться о себе. Теодор огляделся. Луна слабо освещала окрестности, но, по счастью, он приметил силуэты крестьянских домов. У него хватило ума и осторожности не броситься просить ночлега. Он попросту прокрался на задний двор первого попавшегося дома и юркнул в амбар со скотиной. В яслях дремала тощая кобыла, должно быть, единственное имущество, уцелевшее после нашествия солдат Конвента11
  Высший законодательный орган Первой французской республики, действовавший с 21 сентября 1792 по 26 октября 1795 в разгар Великой французской революции.


[Закрыть]. Тео с трудом забрался под навес с остатками соломы и зарылся в неё с головой. Прошло более часу, пока он наконец перестал дрожать от холода и задремал. Но мысль, что надо убраться как можно дальше из города, заставляла его вздрагивать во сне и прислушиваться к каждому шороху. На рассвете он с сожалением выбрался из амбара и напился дождевой воды, что собралась на дне позабытого во дворе котелка. Он совершенно не знал, куда держать путь, и решил положиться на удачу. Маленький Борегар, крадучись и озираясь, вышел к дороге. Пройдя ещё с полчаса, он увидел таверну и стоящий перед ней экипаж. На козлах восседал грузный кучер и, по всему, ожидал хозяина, чтобы отправиться в дорогу. Мальчик едва ли не ползком приблизился к экипажу и затаил дыхание. Вскоре вышел офицер и повелительно крикнул:

– Эй, Лелюш, хватит пить! Я не стану торчать в этой дыре лишних полчаса. Так и знай.

Из таверны вышел его товарищ и неторопливо направился к экипажу.

– Ну и зануда вы, Монтегюр. Право же, вы так торопитесь, словно нам предстоит идти пешком.

Пока господа усаживались в карету, Тео забрался в сундук, притороченный сзади. По счастью, он оказался пуст. Опустив крышку, он свернулся калачиком, прижав колени к груди. И только когда экипаж двинулся, мальчик выдохнул и постарался расположиться поудобнее. Карета подпрыгивала на плохо вымощенной дороге, и Тео больно ударялся локтями и головой о деревянные стенки. Но вскоре усталость взяла своё и беглец провалился в тяжёлый сон, вовсе не придумав, что станет делать дальше. Он даже не знал, куда держат путь офицеры. Впрочем, ему совершенно всё равно, лишь бы подальше от Нанта.

***

Тем временем члены городского революционного совета, позёвывая и потирая заспанные лица, собрались в одной из комнат разорённого особняка барона де Моруа, казнённого с полмесяца назад. Наконец дверь резко распахнулась, и быстро вошёл мужчина с брезгливым выражением лица и внушительным носом. Это был комиссар Конвента, прозванный за жестокость Веронским убийцей, Жан-Батист Каррье.22
  Участник Великой Французской революции, один из самых жестоких комиссаров Конвента.


[Закрыть]

– Итак, господа, – без всякого предисловия начал он. – Все давно поняли, что если вешать или отрубать головы чёртовым мятежникам, не хватит ни верёвок, ни топоров. А гильотины в этой забытой Богом дыре не нашлось. Меж тем паршивые вандейцы33
  Противники революционного движения на западе Франции


[Закрыть] несут опасность, даже сидя в тюрьмах. Вот буквально накануне мерзкая хворь свалила нескольких членов роты Марата44
  Жан-Поль Марат – Политический деятель эпохи Великой французской революции, врач, радикальный журналист, один из лидеров якобинцев.


[Закрыть].

– Уж нам это известно лучше вашего, – пробурчал худощавый Полье. – Скоро весь город погрязнет в болезнях. Моя кузина второй день мечется в лихорадке.

– Мне плевать на город и его паршивых жителей! – рявкнул Каррье. – Следовало попросту и вовсе спалить это гнездо мятежников!

Члены совета притихли, боязливо потупясь и стараясь не встречаться взглядом с комиссаром.

– Так вот, – внезапно успокоившись, продолжил он. – Я принял решение миновать любые проволочки с трибуналом и судом. Решим проблему раз и навсегда.

– И что вы предлагаете? – приподнял брови Сен-Дюмон.

– Вертикальную депортацию, – хмыкнул Жан-Батист. – И, довольно оглядев растерянные лица слушателей, он уселся в кресло и подмигнул. – Эта отличная идея пришла мне буквально сегодня ночью. Мы очистим тюрьмы одним махом. Покончим с мятежниками, а заодно избавим горожан от болезней и голода. В отличие от вас я не стал тянуть время, и мои ребята уже сгоняют арестантов к реке. А с мятежниками, что за неимением места в тюрьме помещены на старый корабль, и вовсе никаких хлопот. Этьен Молино попросту выведет его на середину Луары и потопит. Враги революции камнем пойдут на дно. Вот это я и решил назвать вертикальной депортацией. Недурно придумано, вы не находите?

Спустя всего пару часов осенние окрестности Нанта заполнились невыносимыми, полными ужаса и страдания криками осуждённых. Казалось, что само небо содрогнулось от бессмысленного жестокого убийства тысяч ни в чем не повинных людей. Свинцово-серое, нависшее над землёй, оно словно пыталось скрыть массовую казнь от небесного отца и святых покровителей. Опьянённые видом беззащитных жертв, приспешники Каррье раздевали обречённых донага. Мужчин и женщин, связав по двое, сбрасывали в реку, глумливо называя унизительную казнь «Вандейской свадьбой». Никакие мольбы и стенания не трогали жестоких палачей. Воды Луары принимали в свои смертельные объятия и матерей с детьми, и дряхлых стариков. Аристократов, служителей церкви, простых горожан, словом, всех, кого подозревали в связи с мятежниками. Наконец дошла очередь до старого судна, откуда накануне сбежал маленький герцог Борегар. Недолго думая, Молино с тремя солдатами вывели утлый корабль на середину реки. А затем они попросту выбили крышки люков. Дождавшись криков испуганных пленников, запертых в трюме, убийцы переглянулись. Стало быть, вода начала заполнять нижний ярус. И палачи поспешили в лодку, подальше от места казни.

Напрасно оставшиеся в живых узники взывали о помощи, пытаясь выбраться из смертельной ловушки. Вода всё пребывала, подняв мёртвые тела. Священник беспомощно огляделся в поисках Мари-Аньес. Старик давно смирился со своей участью, но желание хоть как-то поддержать несчастную герцогиню заставляло его держаться на плаву среди барахтающихся в воде людей, из последних сил выкрикивая её имя. И наконец он увидел то, что заставило его лишь скорбно сжать губы и неловко осенить себя крестом. Мари-Аньес Борегар с одержимостью умалишённой сумела отыскать тело младшего сына и, прижав его к себе, мигом утратила волю к борьбе. Она выполнила свой долг, сумела спасти хотя бы одного из детей. На мгновение женщина встретилась взглядом с отцом Жильбером. В её измученных воспалённых глазах уже не было жизни. Они были совершенно пусты. Мари-Аньес крепко прижала к себе тело Франсиса и сама погрузилась в воду. Лицо старика свело судорогой и, прикрыв глаза, он начал молиться застывшими губами, пока и над его седой головой не сомкнулись воды Луары.