Текст книги "Охотник"

Охотник
Поль Монтер

Редактор Людмила Яхина

© Поль Монтер, 2022

ISBN 978-5-0053-3298-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Настоятель обители францисканцев, что расположилась в предместье Нанта11
  Нант – город на реке Луаре в регионе Верхняя Бретань на западе Франции


[Закрыть], несколько раз прочёл послание и нахмурился.

– Плохие вести, отец Себастьян? – Монах сложил на животе пухлые руки и взглянул на священника. – Я не ошибаюсь, речь о посланниках вечного зла?

– Увы, друг мой. Слава Господу, что мы несколько лет не получали подобных отчётов.

– Прикажете собрать братьев?

– Нет, Фредерик. Пока я прошу сохранить письмо в тайне.

– Пресвятая Дева, святой отец, но мы должны принять меры.

– Несомненно, сын мой. И, как всегда, они будут окружены молчанием посвящённых. Ибо подобная миссия не терпит разглашения. Пошлите за Охотником, Фредерик.

– Я всё понял, Отец Себастьян. – Монах поклонился и поспешил покинуть келью.

Часть первая

Нежные сиреневые сумерки мягко опустились на поля герцога дю Рамбаля. Старик Эдуэн устало выпрямился и, утерев пот со лба, произнёс:

– На сегодня хватит, пора ужинать.

Трое его сыновей молчаливо кивнули и проворно залезли в скромную повозку.

– Эй, Леон, братишка, сегодня твоя очередь править лошадью! – крикнул старший сын.

– Ещё бы, – оскалился младший. – Видать, ты так устал, что твоей бедной жене придётся довольствоваться мирно храпящим муженьком. – Средний брат рассмеялся и хлопнул Леона по спине.

– Вот чёртов парень, вечно у тебя на уме одни сальности, но за словом ты в карман не полезешь.

Старший Арно нахмурился и пробурчал:

– Чего ждать от этого сопляка? У него одни девчонки в голове. И в кого ты уродился таким бесстыжим? Скоро мужчины из деревни подкараулят тебя и свернут шею. Даже не думай, что мы с Готраном кинемся на подмогу.

Но младший брат, миловидный и стройный юноша с густой копной светло-русых волос и ясными смешливыми глазами, только расхохотался, ловко взбираясь на козлы.

Сам старик Эдуэн промолчал, хотя улыбка тронула его губы, скрытые под обвисшими, выгоревшими на солнце усами. Да пусть молодёжь позубоскалит, главное, что его сыновья здоровые крепкие парни, что не боятся любой работы и почитают отца. Любой мог бы гордиться такими детьми. И что скрывать, привлекательная внешность младшего сына льстила старому крестьянину. Черты Леона не были изящными, и он не обладал утончённостью изнеженных господ. Однако прямой нос и волевой подбородок, ровная, чуть смуглая кожа и статная фигура придавали его облику необыкновенную притягательность.

Конечно, в хозяйстве важнее сильные умелые руки, но когда воскресным днём семья, принарядившись, шествовала в церковь, старику нравилось, что девицы, молодые женщины, а подчас и знатные дамы так и впивались в юношу взглядом. И, провожая глазами экипаж герцога, где унылой тенью восседал бледный и худощавый Рауль, старик сочувственно качал головой. К чему деньги и пышная одежда, они ничуть не украшают младшего дю Рамбаля. И ко всему, поговаривают, что сын герцога умом не вышел. А вот Леон и в холщовой рубахе словно юный король. Хотя Эдуэну не слишком по сердцу любвеобильность младшего сына, он надеялся, что всему виной юный возраст Леона. Годам к двадцати парень нагуляется и наконец выберет себе порядочную девушку в жёны. А впрочем, раз уж парень готов всю ночь напролёт ублажать очередную красотку, стало быть, он здоров, как молодой бычок, и его горячая кровь быстро бежит по жилам. Недаром же его рождение произошло посреди леса, когда у телеги слетело колесо. Да-да, мамаша Эдуэн разрешилась сыном прямо на полу повозки, под завывание ветра и стук дождевых капель. Господь послал странствующего монаха, что тут же окрестил младенца, а заодно помог самому Эдуэну починить поломку. Стало быть, ангелы будут охранять мальчонку до самой смерти.

Когда сон окутал крестьянский дом Эдуэнов, Леон проворно вылез в окно и, перемахнув изгородь, направился к перелеску.

Сощурив глаза, он окинул взглядом женскую фигурку, что нетерпеливо прохаживалась вдоль тропинки.

– Вот нахал! – рассерженно прошептала женщина. – Я уж было собиралась уйти. Я тебе не уличная потаскуха, с которой можно обращаться по-всякому.

– Эй, Мали, не строй из себя сеньору. Так я и поверю, что ты бы отказалась воспользоваться случаем. Твой муженёк вернётся уже завтра и, стало быть, придётся ждать ещё с неделю.

– Ну знаешь! – Миниатюрная хорошенькая Амалия замахнулась, чтобы отвесить ухажёру пощёчину, но парень перехватил её руку и прижал женщину к себе. Ощутив близость его разгорячённого тела, она вздрогнула и приникла к нему.

– Вот досада… Ничего не могу с собой поделать, – томно протянула она.

Меж тем юноше явно надоело ходить вокруг да около и он, взяв Амалию за руку, решительно повёл за собой.

– Куда мы идём, Леон? – с любопытством бросила она.

– Подальше от соседских глаз, красотка, – ухмыльнулся парень. – Мамаша Дузе наверняка навострила уши. Мне-то всё равно, я вовсе не боюсь твоего тюфяка Кловиса. Попросту не хочу лишних пересудов. Отец и братья и без того пеняют мне за ветреность.

Пара миновала перелесок и остановилась в каштановой роще.

– Всё, Леон, дальше я не пойду. Гляди, какая темень.

– Вот дурочка, чего ты боишься? Уж наверное я позабочусь, чтобы уберечь тебя от опасности. – С этими словами Леон огляделся и, скривив губы, направился дальше. – Пройдём ещё немного, Мали. Здесь чёртова уйма каштановых скорлупок, а кожа у тебя нежная.

Женщина порозовела от удовольствия и послушно продолжила путь, но, завидев размытые в лунном свете силуэты камней, боязливо отпрянула и вцепилась в рукав спутника.

– Святой Франциск! Это же проклятое место, Леон! Ты разве не слышал о старинном кладбище?

– Оставь, дорогая, – пробормотал парень, вновь привлекая женщину к себе. – Неужто веришь стариковским россказням? Этим камням больше сотни лет, думаю, кумушки нарочно сочиняют истории, чтобы отвадить от леса ребятишек. Обещаю, если из-под камня вылезет мертвец, чтобы ущипнуть твой роскошный зад, я мигом сверну ему шею.

Женщина рассмеялась и сомкнула руки на мощной шее парня. Леон впился в податливые губы. Амалия закинула голову, дыхание её участилось. Юноша нетерпеливо рванул тесёмку сорочки и лёгкими дразнящими поцелуями стал покрывать обнажённую грудь любовницы. Опустившись на траву, женщина ощутила спиной прохладную твёрдость старой замшелой плиты, но желание, охватившее её, было слишком велико, чтобы замечать подобные мелочи. Под пылким натиском юного любовника Амалия не единожды едва не лишалась чувств, бессильно откидываясь назад, касаясь разметавшимися волосами примятого мха. Леон, казалось, вовсе не ведал устали, и очередная волна наслаждения заставила женщину громко застонать. На секунду она ощутила острую боль в шее, но не придала ей никакого значения, вообразив, что поранилась о засохшую колючку. Крошечная капля крови сползла по шее прямо на землю и мигом впиталась в мох, покрывший плиту. Почти на рассвете утолившие страсть любовники отправились в деревню. Уже дома Амалия вспомнила о саднящей ранке. Женщина вытерла засохшую кровь уголком шали и, рухнув в постель, тотчас забылась сном.

На другой день Амалия прилежно занималась хозяйством, и вернувшийся муж, флегматичный возчик Кловис, нашёл все дела в полном порядке, а свою хорошенькую жену в полном здравии с довольной улыбкой на устах. Однако ночью женщина никак не могла заснуть. Её знобило, во рту пересохло. Амалия выпила целую кружку воды, но вновь не смогла заснуть и, кутаясь в шаль, слонялась по дому. Грузный толстяк Вердье безмятежно похрапывал. Слышно было лишь скрип ставня да стук дождевых капель по черепице. И тем страшнее для женщины показался тихий незнакомый голос.

– Амалия… Амалия…

Женщина вздрогнула всем телом. Она взяла свечу и, поливаясь потом со страху, приоткрыла дверь. Но на крыльце никого не было. А меж тем голос незнакомца настойчиво повторял её имя. Не помня себя, молодая крестьянка бросилась в постель и, зажав уши руками, прижалась к мужу.

Более трёх ночей несчастная женщина слышала навязчивый голос. Бессонница придала её коже бледность, днём Амалия бродила словно во сне, и всё валилось у неё из рук.

– Уж не захворала ли ты, Мали? – озадаченно спрашивал супруг. – Ты битый час стоишь над котелком, а меж тем суп давно готов.

Женщина вздрагивала и торопливо начинала собирать на стол.

– Эй, подружка, – подмигивали соседки. – Неужто ты на сносях? Ты здорово осунулась и похудела.

Амалия через силу улыбалась и пожимала плечами. Но за её спиной женщины шептались, что если красотка и впрямь носит дитя, то вряд ли толстяк Кловис станет счастливым папашей. Не стоит ли винить в произошедшем юного повесу Леона? Вот подарочек для старика Эдуэна, что так гордится своим сынком. Сам Леон только хмыкал, слыша слухи и домыслы. Даже если Амалия и впрямь понесла, должно быть, это действительно его дитя. Муж любовницы наверняка никуда не годен, раз жёнушка шастает по ночному лесу со смазливым парнем. И он не придал никакого значения тому, что женщина стала откровенно избегать встреч. Ему ли, предмету воздыхания деревенских девиц, жаловаться на невнимание? Недолго думая, он устраивался в амбаре с зерном в компании с дочкой мельника.

Амалия под предлогом нездоровья отказалась ехать с мужем на ярмарку и, оставшись одна, мучительно дожидалась ночи. Женщина сновала по комнате, то и дело подходя к окну, словно ожидая заветного знака, и наконец створка окна распахнулась, пламя свечи погасло, и лунный свет хлынул в комнату.

– Амалия… Иди ко мне… Иди сейчас… – послышался глухой голос.

Женщину окатила волна страха, но, повинуясь неведомой силе, она накинула шаль и вышла из дому. Луна успела скрыться за тучами, пока Амалия упрямо шла к каштановой роще. И стоило ей оказаться на месте свидания с Леоном, как сверкнула молния, и глухой раскат грома потряс лес. Ноги у бедняжки подкосились, и она рухнула на замшелую плиту, больно ударившись коленями. Стуча зубами от страха и холода, женщина попыталась подняться, но чей-то голос словно пригвоздил её к месту.

– Я рад, что ты пришла, любовь моя.

– Кто ты? – выдохнула женщина.

– Я твой возлюбленный, Амалия. Твой повелитель, твой король. Тот, кому ты подаришь свободу, и тот, кто наполнит твою жизнь блаженством.

– Оставь меня! – выкрикнула женщина. – Я тебя не знаю! Я боюсь тебя!

– О нет, любовь моя, – тихо рассмеялся голос. – Мы же знакомы уже более месяца. Помнишь ночь, что ты провела здесь с мальчишкой Леоном? Тогда ты была так щедра, что одарила меня своей кровью. Но этого хватило только для пробуждения, дорогая. Мне нужно больше, Амалия, куда больше, чем в прошлый раз.

– Нет! Нет! – закричала женщина, в отчаянной попытке вскочить на ноги и пуститься прочь.

Но внезапно её охватила слабость, и, сама не понимая как, она нащупала возле плиты отбитый кусок камня с заострённым краем и, тупо посмотрев на него, полоснула остриём по запястью. Задохнувшись от боли, она как зачарованная смотрела на струйки крови, что побежали по руке, тотчас исчезая во мху.

Вскоре она перестала чувствовать холод от промокшей одежды; тепло разлилось по её телу, и нега охватила всё её существо.

– Отлично, любовь моя, – вновь раздался голос незнакомца. – Ты всё сделала правильно, красавица. А теперь иди, я буду ждать тебя следующей ночью.

– И я… я смогу увидеть тебя? – пробормотала женщина.

– Конечно, любовь моя. Мы непременно встретимся.

Женщина тяжело поднялась на ноги и пошла прочь. Она совершенно перестала ощущать боль и в вечно саднящей ранке на шее, и в порезанной руке. Вернувшись домой, Амалия кое-как замотала запястье тряпкой и спокойно заснула. На вопрос возвратившегося утром мужа женщина, пряча взгляд, соврала, что обожглась, неловко схватив котелок.

Часть вторая

Леон с самого утра собирался в поле, но во двор вбежал сын кузнеца Дюлена, рыжеволосый миловидный Марциал, и звонко крикнул:

– Эй, папаша Эдуэн! Сеньор герцог приказал отправить несколько крепких парней в аббатство Монтьенеф22
  Аббатство Монтьенеф располагается на одноименной площади в северной части исторического центра Пуатье, примерно в полутора километрах к северу от кафедрального собора святого Петра.


[Закрыть]. Там надобно починить крышу.

– Вот ещё дело, – проворчал старик. – Неужто монахи так ослабели, что не могут справиться сами?

– Видать, монастырская еда и воздержание отнимают силы, – захохотал Марциал. – Ну так что, кто из ваших сыновей поедет со мной?

– Пусть идут Готран и Леон.

– Отец, да мне няньки не нужны, – хмыкнул младший сын. – Обойдусь и без братца.

– Нет, поедете вдвоём. Арно поможет мне в поле, а Готран проследит, чтобы ты не отлынивал от работы, увязавшись за очередной юбкой.

Леон скривился, но спорить с отцом в их доме было не принято. И вскоре повозка с молодыми мужчинами направилась в Пуатье.

Уже к полудню ловкие парни выполнили большую часть работы; спустившись с лесов, они утирали потные лица и, разминая затёкшие спины, направились перекусить.

Леон немного отстал, уж больно красивым ему показался величественный собор, который он никогда ещё не видел так близко. Юноша уважительно окинул взглядом аккуратный ухоженный сад позади церкви. Пожалуй, монахи всё же не зря едят свой хлеб. Убранство почище поместья герцога. Леон закинул голову и отбросил назад густые пряди волос, что вечно спадали на лицо. Однако при всей красоте здесь довольно скучно. И как это братья и послушники не воют с тоски, прохаживаясь по чудесным дорожкам, выложенным плитами, без возможности пофлиртовать с хорошенькими девчонками? Заслышав чьи-то шаги, Леон обернулся и заметил сухонького старичка, что брёл, опираясь на суковатый посох. И как только душа держалась в столь тщедушном теле? Бедняга нёс за плечами увесистый тюк и, кажется, не в силах был даже поднять голову.

Здорового молодого парня вмиг охватила жалость.

– Папаша, глядя на вас, и камень расплачется. С чего это вы взялись тащить тюк вдвое тяжелее вас? Давайте-ка я сам донесу.

Старик поднял маленькие выцветшие глаза, и морщинистое лицо его озарилось улыбкой.

– У тебя доброе сердце, парень. Хотя кое-какие грешки за тобой водятся, – произнёс он.

– Ну и дела! – захохотал Леон, ловко взвалив на спину поклажу. – Я всего раз был в этих местах, и тогда мне едва минуло пять лет. Откуда вам знать о моих грехах, папаша?

– Меня зовут отец Кеньо, сын мой. А что касаемо грехов, для старого человека, что служит Господу много лет, бывает достаточно одного взгляда.

Так, перекидываясь редкими фразами, они добрались до неприметной дверцы позади главного входа в собор.

– Благодарю тебя, Леон, – опёршись двумя руками на посох, произнёс старик. – Рад бы заплатить за услугу, да у меня нет и медной монетки.

– Оставьте, святой отец, – открыто улыбнулся парень. – Я и не помышлял об оплате. Уж, наверное, мне куда легче было одолеть пару шагов, чем вам. Прощайте, господин Кеньо.

– Постой, Леон. – Старик сунул руку за пазуху истрёпанной рясы и извлёк что-то, блеснувшее на солнце. – Вот, надень на шею, сын мой, и никогда не снимай.

– Что это? – Парень удивлённо уставился на медальон, висевший на простом шнурке.

– Считай это моим благословением, – серьёзно ответил старик. – И поверь на слово, оно непременно тебе понадобится.

– Благодарю за благословение, святой отец. Но мне хватило бы и ваших слов, – подмигнул Леон. Он надел медальон и спрятал его под ворот рубахи. А подняв голову, увидел, что старик исчез, словно растворившись в воздухе.

Вернувшись к своим и торопясь закончить работу до темноты, юноша успел позабыть о забавной встрече. И только по пути домой, когда усталые парни клевали носом под мерное покачивание повозки, Готран толкнул младшего брата локтем и шепнул:

– Вот ты чёртов гуляка! Успел-таки найти подружку, пока мы обедали.

– Ну и дурак. Откуда девчонки в таком занудном месте? Всего лишь заболтался со святым отцом.

– Да-да, – хихикнул брат. – Поди, ещё успел исповедаться в грехах и получить прощение?

Леон не стал спорить и, опустив поля шляпы на лицо, прикрыл глаза. Он припомнил разговор со стариком и только сейчас понял, что тот не единожды назвал его по имени, а меж тем сам юноша вовсе не успел назвать себя. А может, старик слышал, как парни подзывали друг друга, и ничего таинственного в этом нет.

В доме Эдуэнов царила тишина. Лишь мать, накинув шаль прямо поверх сорочки, поставила на стол кувшин молока и два ломтя хлеба. Убедившись, что младший сын валится с ног от усталости и наверняка ляжет спать, женщина отправилась к себе. Леон забрался на сеновал, не желая маяться в духоте с храпящим под боком Готраном. Он улёгся поудобней, но внезапно нащупал под рубахой подарок священника, и, привстав, чтобы поймать скупой отблеск луны возле крошечного оконца, попытался рассмотреть медальон. Он был довольно тяжёлым. Парень потёр его рукавом и наконец разглядел, что в раме из листьев изображены два скрещённых копья и крест. Должно быть, вещица недешёвая. Что ж, если она и впрямь принесёт удачу, уже хорошо. Говорят, любое подношение из рук священника сулит благо.

Красавица Амалия становилась всё бледнее. И её лихорадочно блестевшие глаза наводили на мысль о тяжкой хвори. Право же, молоденькая женщина вполне походила на умалишённую. Она вовсе запустила хозяйство и целыми днями сидела в доме, ни под каким видом не желая выходить на улицу. Знахарка Марион, поджав губы, заявила, что скорей всего бедняжка мается от чахотки, а стало быть, Кловису грозит остаться вдовцом в скором времени. Кумушки судачили, что Мали та ещё потаскушка и вечно наставляла мужу рога, вот и плата за грехи. Счастье, что они не нажили ребятишек – горе оставить малышей сиротами. И никто не ведал, что по ночам с упорством одержимой Амалия уходит в лес.

Только там к женщине вновь возвращались силы. И таинственный голос, что говорил с ней, более не вызывал у неё страха, а напротив, жгучее любопытство. В одну из ночей женщина приникла к плите и зашептала:

– Пусти меня, мой король. Я хочу быть с тобой, только с тобой!

– Я знал это, дорогая, – ответил незнакомец. – Ты заслужила мою любовь. Иди ко мне, Амалия.

Край плиты со скрежетом отодвинулся, обнажив лестницу, уходившую вниз. Конец её тонул во мраке. Из лаза повеяло ледяным холодом, запахом тлена и гнили. Но женщина без всякого отвращения начала спускаться. Стёршиеся осклизлые ступени привели её в склеп. Внезапно вспыхнули факелы на стене, осветив нависший потолок из земляного наката и несколько гробов, стоящих на козлах. Один из них, самый большой и покрытый истлевшей парчой, тотчас привлёк её внимание. Она медленно провела пальцами по вензелям, украшавшим крышку, и тут гроб рухнул на пол, подняв целое облако пыли. Трухлявые доски гроба развалились, и перед Амалией предстала жуткая картина. На полу копошился полуистлевший труп, источая омерзительный запах гниющей плоти.

– Поцелуй меня, Амалия, – повелительно просипел покойник.

– Да, мой король, – безропотно проронила женщина и, склонившись, прикоснулась губами к изъеденному червями тошнотворному лицу.

Голова её закружилась, порыв ветра сбил её с ног. Вокруг раздались всхлипы, стоны, тяжёлый шёпот и стенания. И тут прохладные пальцы приподняли её лицо за подбородок. Амалия с расширившимися глазами уставилась на молодого мужчину с пронзительным взглядом непроницаемо чёрных глаз. Тёмные волосы поблёскивали в свете факелов, но и при столь скудном освещении было видно, что незнакомец весьма хорош собой. Женщина с восторгом взяла его руку и почтительно поцеловала изящные, унизанные перстнями пальцы.

– Ты счастлива, любовь моя? – проворковал незнакомец.

– Да, мой господин, – преданно глядя на него, ответила Амалия.

– Хорошо, моя радость. А теперь уходи.

– Но… но я хочу остаться с тобой, – запротестовала женщина.

– Ещё не время. Я дам тебе знак, иди.

Последующие несколько дней стали для бедняги Вердье сущим кошмаром. Видно, его жена окончательно спятила. Она сидела, забившись в самый дальний угол комнаты, и, стоило мужу приблизиться, как несчастная бормотала вовсе несусветное:

– Поди прочь, Кловис. Я более не жена тебе. Скоро я стану королевой. Да-да, мой король придёт за мной…

– Не прислать ли кого-нибудь следить за ней? – хмуро говорили соседи. – Эдак она вполне может поджечь дом или натворить ещё какой беды, пока муж занят по хозяйству.

Пришлось Кловису раскошелиться и нанять старуху Рене присматривать за больной. Но однажды Амалия внезапно повеселела и, словно войдя в разум, впервые за долгое время попросила еды. Старуха Рене, кряхтя, направилась собирать на стол, а больная с проворством, которого и ожидать нельзя было при эдакой немощи, метнулась на чердак и спустя мгновение была уже на крыше дома.

Несколько досужих соседок видели, как женщина встала во весь рост, раскинув руки. Видно, она распугала летучих мышей, что гнездились на чердаке, и с отвратительным писком серые твари закружились прямо у неё над головой.

– Я иду к тебе, повелитель! – звонко воскликнула Амалия и рухнула вниз. Соседки завизжали так громко, что мигом сбежалась едва ли не половина деревни. Кто-то из ребятишек помчался за Кловисом, который, по счастью, не успел далеко уехать, и вскоре боязливая толпа окружила покойницу.

– Вот грех, теперь кюре откажется отпевать бедняжку, – шептались в толпе. – Упокой Господь её душу. Однако несчастный Вердье отмучился. Разве дело держать в доме умалишённую? Странно, хоть Мали была здорова погулять, но такой конец бедняжка не заслужила.

Конечно, соседи оказались правы. Кюре не позволил похоронить Амалию на кладбище и отслужить по ней мессу. Пришлось Кловису довольствоваться скромным обрядом за оградой кладбища. Леон вызвался помочь нести гроб и выкопать могилу. Хотя он никогда не любил эту женщину, а лишь желал её, как и всякую смазливую и лишённую строгих нравов девицу, парень счёл своим долгом проявить участие. Опуская гроб в землю, он испытал лёгкую тоску. Бог мой, как же изменилась хорошенькая Амалия! Её и не признать в этой высохшей женщине с жидкими спутанными волосами.

На исходе осеннего дня парочка подвыпивших парней возвращалась с ярмарки. Они засиделись в трактире, и повозка с соседями давно уехала. Теперь им пришлось идти пешком. Ну да ничего, как раз успеют проветрить головы, пока доберутся домой. Селистен то и дело останавливался и глупо хихикал, а Журден хвастливо похлопывал себя по карману, уверяя, что выиграл в кости десять экю серебром. Внезапно прямо перед ними возникла фигура женщины. Селистен прищурился и раскинул руки.

– Ого, только погляди, какая красотка, приятель.

Девушка и впрямь была хороша собой. Шёлковое платье с кружевной отделкой ладно облегало фигуру, распущенные светлые волосы золотились в лучах заходящего солнца. Нежный румянец покрывал щёки. Облик немного портили слишком бледные губы, но подвыпившим парням не было дела до такой мелочи.

– Эй, красотка, гуляешь в одиночестве и наверняка помираешь со скуки. Мы охотно составим тебе компанию! – весело крикнул Журден.

– Заманчивое предложение, дружок, – оскалилась девушка. – Вас двое, не позвать ли мне подругу?

– Если она так же смазлива, то конечно зови! – захохотали парни.

Девушка присвистнула, и из-за деревьев показалась ещё одна юная особа, одетая так же нарядно, как и подруга. Низко вырезанный лиф платья обнажал аппетитные формы, тонкая талия схвачена бархатным поясом. По всему, её подруга была так же привлекательна, и парни довольно переглянулись. Ради таких красоток можно и задержаться. И компания направилась в перелесок, девицы заверили, что знают отличное местечко, чтобы приятно провести часок-другой. Оказавшись в каштановой роще, Селистен, недолго думая, обхватил темноволосую девицу за талию и привлёк к себе.

– Ну-ка поцелуй меня, красотка, – подмигнул он.

Девушка закинула голову и вульгарно рассмеялась. Уставившись на неё, бедняга Селистен, мигом протрезвев и отшатнувшись, заорал на весь лес:

– Чёрт! Журден! Да это же Амалия Вердье, что померла более месяца назад!

Его друг вздрогнул и попятился, теперь и он ясно видел, что перед ним не кто иной, как погребённая за оградой кладбища покойница. Парни бросились прочь, но девицы возникли прямо перед ними.

– Э, нет, ребята, вы же сами были не прочь повеселиться, – прошипела блондинка. Неведомая сила пригвоздила парней к земле и лишила всякого сопротивления.

Горящие, словно угли, глаза Амалии и блеснувшие в последних отблесках заходящего солнца два острых клыка стали последним, что увидал Селистен.

Спустя полчаса на месте кровавой расправы появился холёный молодой сеньор в чёрной бархатной накидке, подбитой алым шёлком.

Окинув взглядом растерзанные тела, он благосклонно взглянул на девиц с пунцовыми губами и забрызганных кровью платьях.

– О, Дамиан… – Девушки присели в почтительном поклоне.

– Очаровательный вечер, мои птички, право же, что может быть лучше умирающих лучей солнца? Впрочем, как и любая смерть. Надеюсь, вы недурно провели время?

Дамиан спрыгнул с лошади и легонько пнул мыском сапога недвижимые тела. Склонившись над убитыми, он резко вонзил пальцы в грудь Селистена и вырвал сердце. Окровавленный комок ещё пульсировал в его руке, затянутой в лайковую перчатку.

– Взгляните, дорогие. Как жалкий человечек цепляется за жизнь. Его сердце ещё бьётся. – Дамиан поднёс его к губам и вонзил клыки в кровавое месиво. Девушки, как зачарованные, наблюдали за мерзкой трапезой и, приоткрыв рты, подходили к своему повелителю всё ближе. Дамиан обхватил их за талии и, прижав к себе, впился страстным поцелуем в губы Амалии, а затем и её подружки. И, подтолкнув женщин друг к другу, с наслаждением смотрел, как девицы целуются, окончательно перемазавшись в свежей крови. Поутру крестьянин, что тайком ставил силки на кроликов, наткнулся на истерзанные тела и едва не поседел со страху. Бедняга домчался до деревни быстрее любого всадника на резвой кобыле. Вскоре у рощи собралась целая толпа любопытных. Женщины вскрикивали и осеняли себя крестом, побледневшие мужчины хмурили брови и сжимали губы. Ну и дела, такого и в кошмарном сне не увидишь! Вот горе, страшно смотреть на родителей несчастных парней. Мать Селистена и вовсе сомлела, и её пришлось нести домой на руках. Мрачный мельник только зубами скрипел. Сроду его повозка не возила столь скорбный груз. Видно, на убитых напала волчья стая, надо бы устроить облаву, пока не пострадал кто-нибудь ещё. Старуха Дузе, сверкая глубоко посаженными глазками и тряся головой, зловеще произнесла, что дело нечисто. Когда это в их деревне случались три смерти подряд, да ещё таких молодых людей? Но женщины лишь пожимали плечами. Бедняжка Амалия не в счёт, все знали, что она спятила. А парней растерзали голодные звери. Такое могло приключиться с любым неосторожным человеком. Дурацкая затея идти через лес в сумерках! Говорят, Журден и Селистен здорово набрались в трактире.

В этот вечер за ужином в семье Эдуэнов было непривычно тихо. Братья молча хлебали суп, опустив головы. В конце концов, погибшие были их дружками и к тому же слишком молоды, чтобы помирать.

– Леон, – нарушила молчание мамаша Эдуэн. – Думаю, тебе не следует шастать по ночам. Сам видел, к чему могут привести ночные прогулки. Уж лучше бы ты женился, раз не можешь заснуть без женщины под боком.

Готран хмыкнул, но старик Эдуэн сурово посмотрел на него и кивнул.

– Мать права, ребята. Хоть я и сочувствую родне усопших, но осторожность – признак ума, а не трусости. Бравада до добра никого ещё не доводила.

Арно закурил трубку и взглянул на жену, что как всегда молча начала помогать свекрови убирать со стола. Экое счастье, что он женат и ему нет надобности охаживать очередную подружку.

В дом вошёл Марциал и, сняв шляпу, произнёс:

– Завтра я еду в аббатство, нам причитается по пять экю каждому за починку крыши. Кто составит мне компанию?

– Мои парни останутся дома, – проворчал Эдуэн. – Езжай один, неужто сам не довезёшь кошель с медяками?

Леон вздохнул и пожал плечами. Что поделать, отец явно не в настроении. Марциал потоптался у двери и надел шляпу.

– Эй, друг, передай от меня поклон отцу Кеньо, – бросил Леон.

– Непременно, – пробормотал парень, выходя прочь.

Поездка в аббатство прошла вполне благополучно, хотя, начистоту, Марциал здорово гнал кобылу, когда проезжал рощу. Сам не зная почему, он ужасно заробел, как только миновал город. Он старательно отсчитал монеты братьям Эдуэн и затянул кошель.

– Передал поклон священнику? – улыбнулся Леон.

– Да уж, и придумал ты поручение, дружок! – усмехнулся Марциал. – Битый час кружил по галереям и, должно быть, не обладай монахи ангельским терпением, выставили бы меня взашей. Ты что-то напутал, красавчик, а я по твоей милости выказал себя дураком.

– Как это? – приподнял бровь Леон.

– В аббатстве нет и никогда не было отца Кеньо, приятель. А единственный древний старик послушник и вовсе не тщедушный, а вполне упитанный. Его зовут брат Кассель.

– Но… чёрт, не мог я перепутать, – заспорил Леон. – Уж чего-чего, а память у меня хорошая. Я в точности запомнил его.

– Хватит тебе поминать лукавого к ночи, – сердито прикрикнула мать. – Стоит ли спорить по пустякам?

– Матушка! Уж вы-то должны поверить, – горячился парень. – Отец Кеньо дал мне благословение!

– Ох, ну и упрям ты, словно мул! – в сердцах сказала женщина.

Леон сунул руку за пазуху в попытке вытащить медальон, но отчего-то не стал этого делать и только пожал плечами. Да ну их, может, и впрямь старичок попросту доставил поклажу в аббатство и, конечно, его никто не запомнил. А спорить дальше – наверняка выставить себя недоумком.

Вскоре крестьяне едва вспоминали усопших. До того ли, когда приход осени ознаменовался сильными дождями, и приходилось спешно убирать урожай? А спустя ещё пару деньков и вовсе по ночам подмораживало. Леон с отцом и братьями совсем изнурял себя работой и, к тайной радости родителей, вечерами он валился с ног, не помышляя о тайных свиданиях. Пожалуй, ненастная погода заставила живность жаться ближе к человеческому жилью. Летучие мыши облюбовали деревню и, сказать откровенно, совсем не вызывали радости. Эти мерзкие твари, что промышляют ночами, а днём недвижимо висят вниз головой, редко у кого вызывают умиление. И хотя подобное соседство длилось веками, отчего именно злосчастной осенью они уж слишком расплодились? Старуха Дузе ежечасно находила зловещие приметы. А что прикажете думать, если серые пучеглазые пакостники совершенно растеряли всякий страх? Да-да, они так обнаглели, что не желают довольствоваться чердаками и скоро запросто станут гнездиться в комнатах. А всем известно, что эти твари – предвестники беды.

Кто-то отмахивался от её слов, кто-то осенял себя крестом и боязливо запирал дверь и ставни. Но старуха словно накликала несчастья. Один за другим, в деревне без всякой видимой причины скончалось трое малышей. Вечером младенцы засыпали здоровыми, а утром убитые горем матери находили в люльках застывшие тела. Испуганные жители послали в город за лекарем, но важный господин Буве так и не нашёл причины. Он потирал переносицу, закатывал глаза и наконец изрёк, что мёртвые младенцы бледны до синевы и малокровны. Должно быть, их мало кормили и дурно заботились. Но чего взять с деревенщины?