Текст книги "Эпоха криптовалют. Как биткоин и блокчейн меняют мировой экономический порядок"

Основанный на идеях либеральных мыслителей, в том числе великого английского философа Джона Локка, золотой стандарт получил распространение в конце XVII века[23]23
  Martin, Money, 122–36.


[Закрыть]. Люди чувствовали, что необходимо привязать стоимость денег к ценности, имеющей материальное воплощение, чтобы предотвратить попытки правительств и их новых партнеров в лице банковского сектора спекулировать на обесценении национальных денег. Эта модель доказала свою эффективность в обуздании инфляции, что помогло сохранить сбережения зажиточных слоев населения. Однако монетарные ограничения и возросшая стоимость золота вынуждают людей хранить деньги дома, что ограничивает возможности банковского кредитования, увеличивает количество банкротств и генерирует безработицу. В такие времена наибольшие жертвы всегда приносят самые бедные слои общества. По мере того как финансовая система переживала кризис за кризисом, сформировалась альтернативная концепция факторов, влияющих на предложение денег и его динамику. Ее сторонники концентрировались не на том, как ограничить стремление правительства печатать деньги, а на том, как следует регулировать банки, выполняющие уникальные функции создателей частных, генерируемых развитием кредитных отношений денег. Лидером этой концепции стал в XIX веке редактор журнала Economist Уолтер Бэджет, а ее идеи легли в основу организации современной банковской системы с центральным банком во главе[24]24
  Martin, Money, 196–204.


[Закрыть]. Поддерживаемые правителями, которые ни в коем случае не могли обанкротиться, такие центральные банки, как Банк Англии, выполняли функции «кредитора последней надежды», призванного преодолеть кризис недоверия к банковской системе. Они соглашались свободно кредитовать платежеспособные банки, если у тех случались проблемы с ликвидностью в периоды финансовых кризисов. Хотя Бэджет считал, что по таким кредитам должна устанавливаться повышенная процентная ставка и они должны обеспечиваться надежным залогом, эта функция превратила центральные банки в своего рода якоря экономики, зацепившись за которые, можно было остановить волну финансовой паники. Золотой стандарт все еще существовал, однако новые функции центральных банков не на шутку всполошили его приверженцев, питавших отвращение к ничем не ограниченной мощи банковских структур и беспрепятственно растущей задолженности.

Эти аргументы громко звучали в США, значительно затормозив создание центрального банка в этой стране. В течение 150 лет там сменилось немало режимов денежного обращения – иногда они включали эмиссию денег центральным банком, а иногда параллельно в обращении находилось несколько видов валюты, конкурирующих между собой и выпущенных коммерческими банками в рамках различных соглашений с федеральными властями и руководством отдельных штатов. В итоге доллар завоевал господствующее положение, но для этого потребовалось пережить несколько периодов бешеной финансовой паники в конце XIX и начале XX века. Только после этого американцы пришли к выводу, что им необходим центральный банк, и в 1913 году была основана Федеральная резервная система. Сотню лет спустя ФРС продолжает оставаться объектом критики и насмешек в некоторых властных кабинетах. Оппоненты обвиняют ее в надувании «пузырей активов», инфляции. Зато ее приверженцы подчеркивают, например, что без массированных интервенций ФРС в экономику во время кризиса 2008–2009 годов ситуация в стране оказалась бы гораздо хуже.

Очевидно, действия ФРС по поддержанию стабильности финансовой системы США нельзя назвать безупречными. Пример № 1 – Великая депрессия. Пример № 2 – инвестиционный банк Lehman Brothers. Однако XX век показал примеры того, насколько опасно побуждать центральный банк к неосторожным действиям. В период Великой депрессии золотой стандарт связал руки ФРС в самый неудачный момент, ограничив ее способность эмитировать деньги и компенсировать тем самым неспособность находившегося в ступоре банковского сектора выдавать кредиты. Это привело к углублению кризиса. В итоге от привязки валюты к стоимости золота отказались, освободив банки от этой смирительной рубашки и оказав содействие финансово обескровленной глобальной экономике в восстановлении ликвидности.

После Второй мировой войны правительства опять искали монетарный якорь для укрепления стабильности компаний, в частности центральный стержень стабильности для потрясенной международной экономики. Британия – под предводительством экономиста Джона Мейнарда Кейнса – стремилась разработать решение на международном уровне, реализацией которого мог бы заняться вновь созданный Международный валютный фонд (МВФ). Но в конечном счете США как единственная ведущая мировая держава, не опустошенная войной и имеющая доминирующую в глобальном масштабе валюту, взяла руководство операцией на себя[25]25
  См. Ben Steil, Th e Battle of Bretton Woods: John Maynard Keynes, Harry Dexter White, and the Making of a New World Order (Prince ton University Press, 2013).


[Закрыть]. Американский доллар стал центральным стержнем, вокруг которого функционировала глобальная экономика. Такое положение сохраняется по сей день.

Пакт, подписанный на Бреттон-Вудской конференции в 1944 году, отменил привязку доллара к золоту, одновременно привязав к доллару валюты остальных стран мира. Правительства других государств, хранившие свои резервы в долларах, получили право перевести их в золото по фиксированной ставке. Это служило финансовым стабилизатором на протяжении двух с половиной десятков лет, но в конце 1960-х годов внутренние ограничения Бреттон-Вудской системы (в данном случае введенные ФРС) пошатнули ее устойчивость. США, понесшие огромные затраты на Вьетнамскую войну и неспособные конкурировать с более дешевыми продуктами из-за рубежа, не смогли получить достаточно иностранной валюты и пополнить свои золотовалютные резервы. Их нехватка стала ощущаться все более явно, и при этом некоторые страны, например Франция, требовали перевода своих резервов из доллара в золото. Чувствуя, что попал в ловушку, президент Ричард Никсон пошел на крайние меры: 15 августа 1971 года он отменил конвертируемость доллара в золото. Это решение готовилось всего лишь несколькими специалистами из Министерства финансов, ФРС и Белого дома.

«Шоковая терапия» от Никсона окончательно лишила смысла Бреттон-Вудское соглашение. К 1973 году почти все страны отменили привязку своих валют к доллару, и на соглашении был поставлен крест. Теперь правительства самостоятельно решали, какой объем денежного предложения нужен их странам. Казалось, наконец-то пришло время харталистов. В этом новом веке бумажных валют доверие к деньгам стало вещью относительной и очень непостоянной: вы доверяете доллару больше, чем фунту стерлингов, или наоборот?

Отчаянный шаг Никсона достиг поставленной цели в одном отношении: он позволил снизить курс доллара и тем самым стимулировать американский экспорт. Благодаря этому Уолл-стрит получила новые колоссальные возможности развития торговли с расчетами в иностранной валюте. Поскольку доллар больше не был привязан к золоту, банки могли предоставлять кредиты в глобальном масштабе, и это открыло дорогу процессам глобализации мировой экономики. Кроме того, это привело к появлению мультинациональных мегабанков, считавшихся слишком большими для того, чтобы обанкротиться – со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Впрочем, долгожданное оживление в американской экономике после 1971 года быстро сошло на нет под давлением новых, хотя и вполне предсказуемых обстоятельств. На фоне нефтяной блокады, введенной странами – экспортерами нефти в 1973 году, слабеющий неконтролируемый доллар немедленно генерировал инфляцию. По мере того как стоимость наиболее важной валюты в мире падала, росла стоимость товаров и услуг, которые можно было на нее купить. (Мы считаем, что всегда полезно помнить о том, что концепция цены имеет два аспекта: выражение стоимости товаров в долларах и выражение стоимости доллара в том количестве товаров, которые можно на него купить. Когда стоимость товаров в долларовом выражении растет, стоимость доллара, выраженная в количестве приобретаемых на него товаров, по умолчанию должна падать. В этом состоит суть инфляции.) Однако на этот раз инфляция пришла не одна, а вместе с высоким уровнем безработицы, сбивавшей с толку экономистов, а также с новым явлением, которому дали название, казавшееся несколько неуместным в их лексиконе, – стагфляция.

В 1970-х годах цены продолжали бурно расти, что и проложило дорогу новому финансовому мессии – двухметроворостому Полу Волкеру. Решительный председатель ФРС торжественно поклялся сломать инфляции хребет, даже если ради этого потребуется опять ввергнуть экономику в рецессию. Именно это он и сделал, проведя серию болезненных повышений ставки процента. Воспоминания о том времени, когда инфляция существенно обесценила доллары в карманах людей и обрекла их на жизнь в условиях сокращающейся экономики, настолько свежи в умах того поколения, что его представители до сих пор отдают предпочтение редким и обладающим независимой внутренней стоимостью «валютам» вроде золота и, как мы позже увидим, биткоина.

После решительных мер Волкера ситуация резко улучшилась, по крайней мере, на какое-то время. В индустриальных странах наступил период Великого спокойствия с низким, прогнозируемым уровнем инфляции и стабильными темпами роста, время от времени прерывавшегося короткими рецессиями. Европа начала действительно амбициозный эксперимент по созданию валютного союза. В течение первых десяти лет он, казалось бы, имел ошеломительный успех, поскольку евро чудесным образом распространил высокий кредитный рейтинг Германии на такие когда-то застойные страны, как Ирландия и Испания. В них наблюдался огромный приток капитала и беспрецедентный бум недвижимости. Такие развивающиеся рынки, как в Бразилии, России и Индонезии, тоже зафиксировали приток инвестиций, хотя и неравномерный из-за периодических кризисов. Возник «дивный новый мир»{8}8
  Отсылка к названию антиутопического романа Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Прим. ред.


[Закрыть] глобальных финансов на основе бумажных денег. Но, как нам теперь известно, где-то в глубине уже формировались силы, приведшие его к разрушению.

На Уолл-стрит под влиянием новых технологий и мантр о дерегулировании экономики, подогреваемых очевидной победой свободного рынка над коммунизмом, полным ходом шла разработка новых финансовых инструментов. Но одновременно с ними зарождались и некие тайные враждебные силы, которые должны были сыграть свою роль в будущем. На макроуровне все выглядело прекрасно: низкий уровень инфляции, солидные темпы роста. Но экономисты прилагали усилия не в том направлении. Постепенно назревавшие риски никак не учитывались при расчете макроэкономических показателей. Черт побери, эти риски не учитывались даже в банковской системе при рутинных операциях приема депозитов, выдачи коммерческих и ипотечных кредитов. Они таились в сумрачной и малоизвестной реальности, именуемой теневой банковской системой.

Как нам теперь известно, причудливо объединенные в пулы ипотечные кредиты и кредитные производные инструменты с номинальной стоимостью в сотни миллиардов долларов поставили хеджевые и пенсионные фонды, банки и другие финансовые организации в зависимость друг от друга в сложной, взаимосвязанной сети теневой банковской системы, которую вряд ли кому-то удастся в полной мере изучить. В соответствии с уроками коммерческих банкиров эпохи Ренессанса Уолл-стрит опять нашла эффективный способ заполучить деньги суверена и многократно их умножить, создав разновидность приватных денег, основанных на задолженности. Все это происходило в сфере, которая подвергается менее жесткому регулированию, чем традиционная банковская система. Когда наконец до людей дошло, насколько опасной может стать теневая банковская система, было уже слишком поздно. С крушением инвестиционного банка Lehman Brothers эта хрупкая система начала разваливаться.

Эпоха Великого спокойствия несла на себе печать проклятия. Она не только способствовала распространению в обществе ложного чувства безопасности, но и заставила забыть об обязанности использовать политические рычаги для борьбы с неблагоприятной ситуацией в экономике. Все и каждый – от избирателей до воротил Уолл-стрит, от конгрессменов до президента – стремились верить в то, что ФРС способна разобраться с финансовой системой. Многоуважаемый Пол Волкер уступил место не менее уважаемому Алану Гринспену, правда, со временем растерявшему всеобщее уважение. В 1999 году никто не обратил внимания на отмену акта Гласса – Стиголла, еще со времени Великой депрессии запрещавшего слияние коммерческих и инвестиционных банков. В результате возникавшие банки-гиганты обрели огромное могущество. Когда система взорвалась прямо у них под носом, они задействовали свой последний резерв – массивную финансовую помощь за счет налогоплательщиков.

Спустя шесть лет после описанных событий мы все еще не можем утверждать, что справились с последствиями этого взрыва. Лоббисты Уолл-стрит продолжают финансировать преобладающую часть расходов на политические кампании Конгресса и оказывать неправомерное влияние на ход реформ. Отчасти это происходит потому, что мы все еще позволяем центральным банкам выполнять за нас грязную работу, отравляя общество наркотиком легких денег ради сохранения стабильности. Проводимая ФРС политика нулевой процентной ставки и выкуп облигаций на сумму более трех миллиардов долларов в совокупности с аналогичными действиями партнеров ФРС из Европы и Японии предотвратили катастрофу. Однако слишком мало делалось для урегулирования долгосрочных диспропорций в налоговых поступлениях или для реструктуризации финансовой системы, в которой доминировали все те же СБЧО (слишком большие, чтобы обанкротиться) банки. Даже после последовательной серии национальных кризисов, разразившихся после 2010 года и охвативших Грецию, Испанию, Ирландию, Португалию, а затем Италию, структурные диспропорции, и в том числе недопустимый разрыв между политическими и финансовыми функциями, продолжали существовать в европейской валютно-финансовой системе.

В то же время в глобальной экономике, где доллар остается мировой, а не только национальной валютой США, по-прежнему наблюдаются ограничения денежной политики, обусловленные национальными политическими процессами. Поэтому значительные суммы из денег, генерированных ФРС путем неустанного выкупа долговых обязательств и предназначенных для стимулирования американской экономики, перетекали за океан, надувая нежелательные «пузыри» на рынках недвижимости развивающихся стран и обостряя напряженность до степени, которую описывали как «валютную войну». Может показаться, что с тех пор ситуация стабилизировалась, но не стоит впадать в заблуждение: наша глобальная валютно-финансовая система по-прежнему имеет серьезные проблемы.

Изучение истории денег позволяет выделить основную проблему: как разработать систему, с одной стороны, способную эффективно обслуживать обмен товарами и услугами, обеспечивая выгоду всем участникам, а с другой – не допускающую нарушения общественного доверия со стороны управляющих ею учреждений. Сможет ли биткоин или другие криптовалюты предложить решение этой задачи, станет ясно впоследствии. На первом этапе им предстоит завоевать доверие в качестве устойчивой валюты, способной обслуживать все расширяющийся обмен и генерировать выгоду.

Известный критерий гласит: чтобы денежные знаки стали деньгами, они должны функционировать как средство расчета, расчетная денежная единица, средство сбережения. На доллары можно купить товары в любом уголке мира. Они используются в качестве измерителя стоимости практически чего угодно. А основное, если не главное, их свойство – это вера людей в то, что, держа свои сбережения в долларах, они обеспечивают их сохранность в течение долгого времени. Если множество людей сегодня используют биткоин в качестве средства расчетов при покупке или продаже товаров, то расчетной денежной единицей его считают немногие. Торговцы, принимающие биткоин, вынуждены составлять прейскурант на свои товары в национальной валюте той страны, где они находятся. Что же до функции средства сбережения, то спекулянты, покупающие биткоин в расчете на рост курса в будущем, конечно, верят в его перспективы в этом качестве. Но большинство считает, что препятствием станет его волатильность. За первые 11 месяцев 2013 года курс биткоина по отношению к доллару вырос на 8500 %, но в последующие шесть месяцев упал на две трети от этой величины. Кто решится хранить все свои сбережения в нем?

Еще важнее вопрос: способны ли криптовалюты стать деньгами? Для этого следует отбросить требование того, чтобы за деньгами стояли некие «реальные» ценности. В действительности имеет значение только то, обладают ли они полезностью. В итоге вопрос ставится так: могут ли криптовалюты усовершенствовать нашу способность участвовать в обмене, торговле и взаимодействии с людьми? В этом плане биткоину есть что предложить – уникальную способность проводить низкозатратные, практически мгновенные денежные трансферы в любую точку мира. Мы считаем, что рано или поздно именно это качество сделает данную технологию, а может, и сам биткоин широко востребованными. Возможно, тогда биткоины станут деньгами.

Наверное, вы скажете, что денежные знаки становятся деньгами тогда, когда все согласны принять их в этом качестве. Чтобы выполнить это весьма сложное тавтологическое условие, биткоин должен заставить поверить в себя. Его первые последователи пытались позаимствовать стратегии привлечения себе подобных из истории денег. Содержание таких стратегий широко варьируется – от выбора символа, похожего на символы других валют (чаще всего биткоин обозначается буквой В, перечеркнутой линиями, похожими на перечеркивающие знак доллара), и до создания мифа о физической, «реальной» внутренней стоимости биткоина путем использования термина «добыча» (или майнинг) применительно к процессу его создания (об этом писал антрополог Билл Маурер).

Перед первыми последователями встала гораздо более серьезная проблема, чем выбор знака, – создать как можно более широкое сообщество пользователей вокруг биткоина. Сообщество первых пользователей биткоина состояло всего лишь из двух человек. Со временем оно значительно увеличилось как по численности, так и по разнообразию мотивов присоединения новых членов. Если считать справедливым утверждение харталистов о том, что деньги – это социальный феномен, то расширение численности приверженцев биткоина представляет собой не что иное, как попытку денежных знаков стать деньгами.