Текст книги "Вечная ночь"

И пахнут они совсем иначе.

Сначала ему казалось, что она человек, как он. Она умела слушать других. Вокруг нее не было зеркальных стен. Иногда ему даже хотелось рассказать ей все о себе и казалось, что она поймет. Но он не сделал этого, он вовремя догадался: она не человек. Оборотень. И залег на дно на восемнадцать месяцев.

Больше такого не будет. Она ответит за все. За свою ложь и за его иллюзии, за свое дьявольское чутье и за его унизительный страх.

Кроссовки мягко пружинили по влажному асфальту. Крепкий широкоплечий мужчина в светлом спортивном костюме бежал по скверу. Он был красив и знал это. Седина, жесткие мужественные морщины делали его еще привлекательней. От него веяло силой, здоровьем, благополучием.

Две девушки, проходившие мимо, оглянулись. Он улыбнулся им. Они замешкались, заулыбались в ответ. Он помахал рукой и побежал дальше, чувствуя, как они на него смотрят. Две мертвые самки. Две тени в мире вечной ночи. Пусть себе идут, ангелы в них давно задохнулись.

Странник увеличил звук. Симфонический оркестр играл «Симфонию № 5» в его честь. Голоса скрипок пели бодро и весело, как поют освобожденные ангелы на небе. Скоро к ним присоединится еще один.

* * *

В половине девятого утра Зацепу разбудил тихий рык резервного мобильника. Накануне вечером, после выполнения своих супружеских обязанностей, Николай Николаевич дождался, когда заснет довольная жена, отключил звонок и поставил аппарат на режим вибрации.

Сейчас аппарат рычал у него под подушкой. Зацепа выскользнул из постели, на цыпочках ушел в гостиную.

– Надо срочно встретиться, – произнес приглушенный голос Гроша.

– Что-нибудь случилось? – спросил Зацепа, с трудом сдерживая нервный зевок.

– Случилось.

– Ну давай, говори. Он появился в квартире?

– Нет. Он не появлялся и вряд ли теперь появится.

– Как это? Я не понял.

– Слушай, Коля, я через двадцать минут буду ждать тебя в кафе напротив твоего дома. Знаешь, это, французское, возле супермаркета, забыл, как называется. Придешь, все расскажу.

– Куда ты так рано? – спросила сонная Зоя, когда он после душа прошел на цыпочках через спальню в гардеробную, за одеждой.

– Позвонили с работы. Спи.

– Да что такое, в самом деле! – Зоя резко села на кровати. – Без десяти восемь, у вас там пожар, что ли?

– У нас предвыборная кампания Лаврентьева. – Зацепа скинул халат и запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.

– Лаврентьева? Ты что, собираешься пиарить эту сволочь?

– Почему сволочь? Нормальный политик, как все. – Зацепа влез наконец в брюки, но молния заела.

Зоя сползла с кровати, принялась ему помогать.

– Конечно, все политики мерзавцы, но Лаврентьев – это что-то особенное. Смотри, Коля, будь осторожней.

– Да почему, объясни?

– Потому, что он педофил. – Зоя со стоном зевнула и слегка похлопала ладонью по его ширинке. – Я бы их всех кастрировала.

Зацепа натянул пуловер и спросил равнодушно:

– Заинька, откуда ты все знаешь? Кто тебе сказал, что Лаврентьев педофил?

– Валюшка сказала. Мы позавчера встретились с ней в салоне, а потом вместе пообедали.

Валюшка, близкая подруга Зои, известная дама-политик, возглавляла одну из думских фракций и как раз недавно пыталась провести поправки к законам, ужесточающие уголовную ответственность за распространение порнографии и совращение малолетних. В одном из толстых журналов, принадлежащих «Медиа-Прим», было напечатано интервью с ней, где она довольно туманно объясняла, почему Госдума категорическим большинством отвергла ее поправки, рассказывала, как ей угрожали, как пытались взорвать ее машину.

– Ты разве не читал ее интервью? – Зоя еще раз зевнула, чмокнула Зацепу в щеку и вернулась в кровать.

– Читал. Но при чем здесь Лаврентьев? Она не назвала ни одного конкретного имени, только общие слова.

– Конечно. Она же не самоубийца. Эй, ты куда? А поцеловать?

Пришлось вернуться, подойти к Зое. Когда он наклонился, она обхватила его за шею и притянула к себе.

– Заинька, прости, я ужасно спешу! – Он попытался вырваться, но хватка у его жены была крепкая.

Через двадцать минут он опять влез в штаны и натянул пуловер, бормоча извинения:

– Ты же знаешь, Заинька, утром, особенно в спешке, у меня ничего не получается.

– Да, Коля, поспешишь – людей насмешишь. – Она зевнула и отвернулась.

…Кроме Гроша, в кафе никого не было. Зацепа заказал себе кофе и горячие булочки с маслом. Грош медленно тянул свежий апельсиновый сок.

– Мы, кажется, нашли его, – сообщил он с широкой, ясной улыбкой.

– Где?

– В психушке. Надо, конечно, кое-что уточнить, но, скорее всего, это он. Ты оказался прав, когда сказал о сводках происшествий. Все сошлось. Мои люди, которых ты назвал кретинами, вычислили каждый его шаг. – Грош вдруг замолчал, отвернулся и стал смотреть в окно.

– Давай, Мотя, выкладывай, не томи, – прошептал Зацепа.

– Нет, Коля, сначала ты выкладывай, – Грош покачал головой и неприятно усмехнулся, – это сейчас значительно важней.

– Что? – У Зацепы глаза на лоб полезли от такого тона, а Грош продолжал, как ни в чем не бывало:

– Ты вроде бы взрослый человек, Коля, профессиональный дипломат, умный, хитрый. Чего же ты так вляпался, мой дорогой?

– Слушай, ты можешь без дурацких намеков? – рассердился Зацепа. – Я сам знаю, что вляпался, потому и обратился к тебе за помощью.

– Коля, некогда болтать, давай-ка ты честно, без фокусов, расскажешь мне, что произошло на самом деле.

– Я уже все рассказал. Мне нечего добавить.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Ну тогда повтори. А то я забыл.

– Мотя, что за тон? Я заплатил тебе аванс.

– Я могу вернуть деньги, прямо сейчас. Хочешь? Они у меня с собой.

– Не понимаю, тебе мало, что ли? Так бы сразу и сказал. Что ты все крутишь?

Официантка принесла кофе и булочки для Зацепы, еще один сок для Гроша. Когда она отошла, Грош заговорил, медленно и так тихо, что Зацепе пришлось перегнуться к нему через стол:

– Ты сказал, Коля, что случайно переспал с девушкой, которая оказалась малолеткой. На тебя нашло затмение. Ты никогда раньше не изменял своей жене и никакой патологической тяги к маленьким девочкам не испытываешь. Но тебе страшно не повезло. Она, эта малолетка, буквально силой затащила тебя, бедного, в койку в какой-то чужой квартире, а потом оказалось, что она снимается в детском порно, и ее хозяин стал тебя шантажировать. Так? Я ничего не упустил?

Зацепа молча кивнул и принялся размешивать сахар в чашке.

– А скажи, пожалуйста, Коля, чего ради ты второй год подряд снимаешь квартиру на Профсоюзной?

– Откуда ты знаешь?

– Ну привет! – Грош противно, визгливо рассмеялся. – Я же сам тебе это устроил. Да-а, Коля, совсем плохи твои дела!

Зацепа взмок. Он вспомнил, что именно Грош познакомил его с хозяйкой квартиры в доме напротив спортивного центра. Он не рискнул обращаться ни к кому другому и тем более искать квартиру через Интернет или газеты. Грош, как сейчас, так и тогда, казался ему самым надежным человеком, может, даже единственным из его знакомых, кто умеет держать язык за зубами.

Что же получается? Грош ведет двойную игру? Он сам поставил там скрытую камеру? Он давно знаком с этим Марком? Они в сговоре и вместе раскачивают его, Зацепу? Вон, как он смотрит в глаза, не моргая, будто прямо в душу хочет влезть. А там, в душе, между прочим, все еще живой, корчится и стонет Кастрони.

– Вспоминай, Коля, как ты мог наследить? Что ты ей дарил? Где ты с ней появлялся? Кому она могла рассказать о тебе? Ну давай, Зацепа! Она знала твое настоящее имя?

– Нет, – выдохнул Николай Николаевич, – почему ты сказал – «знала»?

– Потом объясню. Скажи, ты что, встречался с ней два года и только сейчас выяснил, что она проститутка и снимается в порно?

– Она не проститутка! – вскрикнул Кастрони. – Как ты смеешь?!

Грош рассмеялся. Смех у него был высокий, почти женский. Воспользовавшись паузой, Зацепа дал Кастрони по башке кулаком и заставил заткнуться.

– Мои люди ждут звонка, – сказал Грош. – От того, что ты сейчас скажешь, зависит, как они станут действовать дальше. Я должен понять, можно тебя отмазать или нет. Учти, времени совсем мало. Решение надо принимать сейчас, сию минуту.

– Что значит – отмазать? Что ты хочешь от меня услышать?

– Правду, Коля. Только правду. Ты что, серьезно ни о чем не догадывался?

– Нет. Пока она сама не рассказала, я не мог себе представить!

– Ну ты даешь! Что, нельзя было заранее подстраховаться? Почему ты сразу мне не сказал, не объяснил, зачем тебе понадобилась эта хата на Профсоюзной и чем ты там намерен заниматься? Я бы проверил девчонку и предложил бы тебе другие варианты, более разумные, безопасные. Я же представить не мог, что ты – один из нас. Когда ты снял квартиру, я думал, у тебя нормальная взрослая любовница.

– Подожди, – Зацепа поморщился и замотал головой, – я не понял, что ты имеешь в виду? Из кого – из вас?

– Коля, возьми себя в руки, – Грош тяжело вздохнул, – все ты прекрасно понял. Если тебя тянет к малышам, к девочкам или мальчикам, это нормально. Ты не один такой. Просто не надо терять голову, распускать сопли, становиться сентиментальным и выдумывать высокие чувства там, где происходит обычная сделка. А ты подставился. И косвенно подставил всех нас. Ладно. Об этом после. Значит, ты ей своего настоящего имени не называл? Ну давай, подробней.

– Она думает, что я итальянец. Я никогда не говорил с ней по-русски.

– Так. Молодец. Отлично. Где вы бывали вместе?

– В ресторанах. В бутиках. В Серебряный Бор ездили, на пляж. Один раз были в ночном клубе.

– Хорошо. Ты знал, что она дочь Качалова?

– Да.

– И это тебя не насторожило, не остановило? Ну? Что молчишь? Или ты считал, что у тебя с этой малышкой настоящая взаимная любовь, чистые возвышенные отношения? Кстати, твой итальянский псевдоним случайно не Ромео? Это было бы здорово.

– Николо Кастрони, – взвизгнуло внутреннее нечто, на мгновение опомнившись.

– Как? – Грош захохотал. – Вот класс! Слушай, Коля, у тебя, оказывается, неплохое чувство юмора. «Кастрони» – это ведь лучший магазин деликатесов в Риме. И малышка тебе верила?

– Да… кажется, да. Я не понимаю, Мотя. Прости, я не понимаю, что происходит? К чему все эти вопросы?

– Потерпи еще немного. Скоро объясню. Вспоминай, что ты ей дарил?

– Ничего. То есть я покупал ей одежду, давал деньги.

У Зацепы кружилась голова. Он так и не притронулся ни к кофе, ни к булочкам. Сердце его прыгало и дергалось. Там, в сердце, в раскаленном мышечном мешке, бился в судорогах Кастрони.

– Значит, ты уверен, что никак не наследил за эти два года?

– Не знаю. Я, собственно, потому и обратился к тебе, Мотя, чтобы ты это проверил.

Грош помолчал, наконец произнес:

– Ну, ладно. Я постараюсь довести свою работу до конца. – Он взял мобильник, набрал номер, проворчал: – Черт, они там что, уснули? Да! Ну? Понятно. Молодец. Ты все сделала правильно. Паспорт держи пока у себя, выясни, что там, по адресу прописки… Правда, что ли? Двадцать два года? Интересно… Ладно, я сам подъеду, поговорю с ней. Когда? Через час-полтора. У меня еще дела.

– С кем – с ней? – спросил Зацепа, когда Грош убрал телефон.

– С девкой, которая в квартире. – Грош встал, вытащил бумажник, бросил на стол несколько купюр. – Все, Коля, прости, мне пора.

– Подожди, кому двадцать два года? Они сказали, ей на вид не больше четырнадцати.

– Так это на вид. – Грош криво ухмыльнулся.

– Погоди, Мотя, а с ним, с этим ублюдком, что вы собираетесь делать?

– А что бы ты хотел, Коля? Чего бы ты ему пожелал, нашему гордому одинокому другу? Долгих лет жизни? Ладно, все, давай, я позвоню.

Он направился к выходу, но вдруг остановился, оглянулся, несколько секунд странно смотрел на Зацепу. Потом открыл портфель, достал небольшой конверт из плотной бумаги, вернулся и положил на стол перед Николаем Николаевичем.

– Открой и посмотри потом. Но не сейчас, не здесь.

– Что это?

– Я сказал, потом, и желательно, чтобы рядом никого не было. Как только посмотришь, звони. Ты понял?

Грош быстро вышел. Конверт был заклеен. Зацепа хотел надорвать, но подошла официантка.

Глава двадцать пятая

Марк сидел в коридоре на банкетке. Мимо плыли тени, бормотали, хныкали. Воняло нестерпимо. Было тоскливо и душно. К больным приходили родственники. Женщины с пакетами с едой и чистым бельем. Только женщины, ни одного мужчины. Марк вдруг подумал, что в женских отделениях посетителей должно быть значительно меньше, и тоже в основном женщины. Матери, дочери, сестры.

Комнатой свиданий между завтраком и обедом служила столовая. В открытую дверь без конца заглядывали те, к кому никто не пришел. Дежурная сестра лениво гнала их от двери, но некоторым удавалось проскользнуть внутрь и выходили они обязательно с добычей, с конфеткой, с апельсиновой долькой.

Марк не особенно испугался, когда доктор сказала про «укол правды». Что-то он слышал о таких штуках, где-то читал. Амитал-кофеиновое растормаживание. Под воздействием препарата человек на некоторое время теряет контроль над собой, окружающие кажутся лучшими друзьями, благожелательными, милыми, хочется говорить, говорить. Ну что ж, больной по прозвищу Карусельщик готов болтать сколько угодно. Он потопит их в бредовом трепе.

Их проблема в том, что слишком маленькая доза растормаживает недостаточно, а слишком большая вызывает обморочный сон. Найти оптимальный вариант сложно, даже опытные специалисты ошибаются. Да и вообще, вряд ли дело дойдет до укола.

Здесь сумасшедший дом, не только в прямом, но и в переносном смысле. Врачей, медсестер, санитаров явно не хватает, зарплаты маленькие, работать никому неохота, всем все по фигу, и пока фрау доктор вспомнит о нем, о неизвестном больном, которого считает здоровым, он просто смотается отсюда, и все дела.

«Да, пожалуй, пора сматываться, – думал он, с тоской оглядывая облезлые стены гнусного цвета хаки, психов в пижамах, – я больше не могу. Пошутили, и хватит. Надо уходить. Но как? Сказать, что я все вспомнил, выздоровел? Отпустите меня домой, фрау доктор. Спасибо за гостеприимство. Да, пожалуй, других вариантов нет. Уйти по-тихому вряд ли получится. Одежда заперта в кладовке. Нет ни денег, ни телефона. Нет даже ключей ни от одной из квартир. В любом случае сначала надо связаться с Икой, узнать, что там, во внешнем мире, происходит. Вдруг они все-таки выследили одну из квартир? Будет глупо, если я высунусь отсюда, а они меня сразу сцапают, и все мои страдания окажутся напрасными».

В коридоре появилась пара посетителей. Крупная сочная блондинка в короткой кожаной юбке, в сапогах со стразами. Высоченные тонкие шпильки цокали по плитке. Позади семенил бесцветный мужичок в скучном костюме, в галстуке, с кейсом. В блондинке Марк узнал Наташку, жену старика Никонова, она была в точности как на цветной фотографии, даже еще привлекательней.

Из своего кабинета появилась фрау доктор, увидела Наташку и направилась к ней.

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна! – Наташка растянула губы в сладкой улыбке. – А мы к вам. Это вот нотариус, мы с вами договаривались, насчет завещания, помните?

– Здравствуйте, Наталья Ивановна. К сожалению, сегодня ничего не получится. Павлу Андреевичу стало хуже.

Улыбка на лице Наташки превратилась в гримасу. Нотариус почему-то вжал голову в плечи, словно опасался, что его сейчас ударят.

– Что случилось? – спросила Наташка.

– Ему стало хуже, – повторила доктор и взглянула на Марка.

Она только что его заметила. Он ей подмигнул.

– То есть вы хотите сказать, что Павел Андреевич на данный момент недееспособен? – встрял нотариус.

– Да. Вам лучше прийти через неделю. Извините, мне пора.

– Минуточку, – прошипела Наташка и преградила ей путь, – вы же говорили, он дееспособен, и даже собирались выписывать его.

Больные потихоньку стали собираться вокруг. Всем было интересно.

– Меня, меня выпишите! Я хочу домой! – крикнул тощий, маленький, лет сорока мужчинка в казенной пижаме. Марк знал, что в казенное одевали только тех, кого никто никогда не навещал.

– Ты, квазиморда, куда тебя выписывать? – Дородный старик в хорошем спортивном костюме хлопнул маленького по плечу. – У тебя никакого дома нет, ты бомж, квазиморда, тебя на Курском вокзале нашли.

– Как это нет дома? Есть! Мама, скажи ему!

– Нет! Нет! Бомж! – Дородный захихикал и вместе с ним несколько других больных. Маленький вцепился в рукав доктора.

– Мамочка, они меня обижают, вколи им всем аминазину, сделай им электрический шок, мамочка!

Марк заметил, что дверь в кабинет доктора Филипповой приоткрыта и там вроде бы никого нет. Всех магнитом притянула суматоха в коридоре. Он осторожно скользнул внутрь, кинулся к телефону, набрал номер мобильного Ики.

– Ну давай же, давай, проснись, возьми трубку!

Длинные гудки. Шум снаружи как будто стихает. Шаги. Сейчас кто-нибудь войдет. Нет, прошли мимо. В трубке что-то пискнуло. Несколько секунд тишины.

– Алло! – шепотом крикнул Марк. – Алло, Ика!

– Нет, – голос Ики звучал как-то странно, – вы ошиблись.

– Это я. Слушай меня внимательно.

– Вы не туда попали. Здесь таких нет.

– С ума сошла? Это я!

– Вы что, глухой? Слов не понимаете? Я же говорю, вы ошиблись. Больше сюда не звоните, ясно вам? Не звоните больше!

Он услышал в трубке какой-то грохот, потом Ика крикнула:

– Пусти, дурак, больно, ты что? Это не туда попали!

Частые гудки. Она успела нажать кнопку. Марк бросил трубку и пулей вылетел из кабинета.

* * *

Человек-тень достал блокнот и переписал номер, который отпечатался в аппарате Ики. Она не хотела брать трубку, чувствовала, что это Марк. Но человек-тень заставил, как будто тоже чувствовал. Столько звонков пропустил, а тут вдруг взял аппарат, открыл и приставил к ее уху.

– Я тебе сказала, кретин, это не туда попали! Ты слышал, позвали какую-то Ику. А я Ирина. Понял?

Человек-тень достал свой мобильник. Ика впервые услышала его голос, странно высокий, почти визгливый.

– Проявился, – сказал он в трубку, – пиши номер.

– Кто проявился? Что ты несешь, дурак? Я же тебе объясняю, это не туда попали, – верещала Ика и дергала его за футболку, – ты, Вова, совсем ничего не понимаешь? Эй, алло, гараж! Ты, вообще, слышишь меня или нет?

Он слегка повел рукой, она отлетела в угол, к дивану и заплакала. Вова спокойно уселся в кресло, взял пульт и включил звук в телевизоре.

– Хрен вам, – пробормотала Ика сквозь слезы, – он звонил со случайного чужого телефона. Ой, как же мне паршиво, как паршиво!

Она встала, волоча ноги, поплелась на кухню, хотя бы кофе сварить, съесть что-нибудь.

– Во что же ты вляпался, зараза, – ворчала она, звеня посудой, хлопая дверцами, – в лом тебе было предупредить меня? И главное, звонить вздумал в самый неподходящий момент. Нет, чтобы вчера, или ночью, или хотя бы на час раньше. Главное, я ведь не знаю, кто они. Вроде бы не менты. Бандиты, что ли? Елки, жрать вообще нет ни фига, как всегда.

В холодильнике она не нашла ничего, кроме куска старого сыра и банки протухшего майонеза. В вазочке на столе остались три сушки и полторы шоколадные конфеты. Со дна банки удалось соскрести пару ложек растворимого кофе. Сахарница была пуста, зато в кармане своей куртки Ика обнаружила целую кучу пакетиков. Вчера вечером клиент повел ее в кафе, и она утащила пакетики со стола. В другом кармане нашлась смятая пачка с двумя последними сигаретами.

Закурив после кофе, Ика почти успокоилась. В ее небольшой, но бурной жизни случалось и не такое. Она знала, что ей нельзя сильно нервничать, от этого она начнет опять заикаться. Хуже ничего быть не может.

Когда она была маленькой, не могла быстро произнести даже свое короткое имя – Ира. Полчаса тянула жалобное вялое «и-и». Многие думали, что она то ли плачет, то ли смеется. Одолеть острое «р-ра» было все равно, что разжевать горсть гвоздей. Ее дразнили заикой, от этого и получилось – Ика.

Она до сих пор не понимала, почему заикалась в детстве. Чего ей не хватало там, в кукольном раю? Может быть, она, маленькая, заранее чувствовала, что должно случиться? Да, наверное, чувствовала. Недаром она, когда папа был с ней рядом, постоянно на нем висла, лезла на ручки, целовала, не хотела отпускать.

Мама сидела с ней дома, папа много работал. У него был свой бизнес, он начал с двух коммерческих ларьков в восемьдесят девятом. К девяносто третьему стал владельцем трех шикарных супермаркетов и лучшего ресторана в городе Быково. Ика помнила взрослые разговоры о покупке дома, поближе к Москве, помнила, как они все втроем ездили смотреть дома.

Это были настоящие сказочные дворцы, с башенками, лестницами, колоннами. Она представляла, как сбегает по мраморной лестнице в белом платье со шлейфом и на голове у нее маленькая корона. Вокруг дома сад, круглый год цветут яблони, поют птицы, сверкает вода в бассейне, хлопает по мячу теннисная ракетка, в конюшне живет лошадиная семья, и жеребенок берет сахар у нее с ладони теплыми губами.

Ика занималась художественной гимнастикой и мечтала стать актрисой. Мама покупала ей бархатные и шелковые платьица с кружевами, бантиками, оборками. Все, что окружало Ику до десяти лет, было красиво, как в бразильском сериале или на глянцевых журнальных картинках. Даже мрачные амбалы, папины охранники, были какие-то не совсем настоящие. Ике они напоминали пластмассовых кукол – солдат и суперменов, которые продавались в папиных супермаркетах, в отделе игрушек.

– Ты их купил? – спрашивала Ика папу.

– Нет. Я их нанял.

– Зачем?

– Чтобы они нас охраняли.

– От кого?

– От врагов.

– У нас есть враги?

– Есть.

– Мы их боимся?

– Не очень.

– Мы их победим?

– Обязательно.

Из обрывков взрослых разговоров Ика знала, что у папы проблемы. Кто-то хочет отнять его бизнес. Иногда ночью она просыпалась от телефонных звонков, слышала, как папа кричит в трубку:

– Вас не слышно, перезвоните!

Сгорел ресторан. Потом какие-то бандиты подъехали на мотоциклах к самому большому супермаркету и устроили там жуткий погром. Через несколько дней загорелась машина. Она стояла во дворе, возле дома. Охранник, который дежурил ночью в будке у ворот, клялся, что ничего и никого не видел.

Он, как и папины личные охранники, тоже был игрушечным.

Ночами продолжали звонить, но теперь папа не кричал «вас не слышно!». Он разговаривал с кем-то, иногда тихо и вежливо, иногда громко, матом.

– Ика, мы с тобой скоро поедем отдыхать в Испанию, – сказала мама.

– Одни, без папы?

– Он к нам потом приедет.

– Хорошо. Но мой день рождения мы отпразднуем дома, все вместе.

– Конечно. И сразу полетим.

Билеты были уже куплены. Мама заранее собрала чемоданы. Они должны были улетать второго июня. А первого был день рождения Ики. Ей исполнялось десять лет.

Этот день Ика помнила поминутно. Утром они с мамой и папой собирались поехать в Москву, по магазинам, покупать маленькой принцессе подарки, потом должны были пообедать в ресторане, вернуться часам к пяти. В шесть приходили гости, друзья Ики из ее класса и из секции гимнастики.

Старый, еще довоенный дом, в котором они жили, был самым лучшим в городе Быкове. В нем никогда не выключалась горячая вода. Пять этажей, и на каждом только одна квартира. Большой двор, огороженный кружевной чугунной решеткой, охрана в будке.

Они вышли из дома в девять. Папа был в бледно-голубом костюме, мама в белых брюках и шелковой кремовой блузке без рукавов. Ика в розовом легком платье. Джип ждал их за воротами, в переулке. Шофер ездил в автомойку и не стал заезжать назад, во двор. Охранники вышли с ними из подъезда, но у одного зазвонил телефон, и они оба остановились.

– Не будем их ждать. Пойдем к машине, – сказал папа.

Утро было солнечным, ярким. Все вокруг дружелюбно улыбалось Ике и ее родителям: двор, качели и лесенки детской площадки, выкрашенные свежей краской, тополя с побеленными стволами, серебристый асфальт, усыпанный первым тополиным пухом.

Охранники стояли у подъезда. Шофера в машине не было. Охранник у ворот приветливо помахал рукой. Легкий теплый ветер поднял волну пуха, Ика чихнула. Папа и мама хором сказали: будь здорова.

Она еще раз чихнула, так громко, что не сразу услышала рев мотоцикла. Он вылетел из-за угла и тут же притормозил, поехал медленней. Ика успела разглядеть и запомнить фигуру мотоциклиста в черном шлеме. Он, как и охранники, показался ей игрушечным.

Четыре хлопка потонули в реве мотора. Мотоциклист выстрелил сначала в папу, потом в маму и замешкался на секунду, направил дуло на Ику. Она не могла пошевелиться. Она боялась повернуть голову, посмотреть на родителей. Ее взгляд примерз к забралу мотоциклетного шлема. Там, за блестящим пластиком, прятались глаза человека, который убил ее родителей. Сейчас он смотрел на Ику и решал, убивать ее или нет.

Мотор оглушительно взвыл, через секунду мотоциклиста не было. Ика опустилась на колени, попыталась поднять мамину голову, стала тянуть за руку папу, потом упала лицом на мамин живот и потеряла сознание.

Дальше был туман, наполненный чужими голосами, воем сирены, запахом больницы, лицами в марлевых масках. Туман все не хотел рассеиваться. Сквозь него настойчиво проступало только одно лицо, шевелились тонкие сухие губы, высокий надрывный голос повторял:

– Ой ты бедная девочка, несчастная сиротка, да что же мне теперь с тобой делать, говорила же, предупреждала, надо было меня слушать.

Из Мурманска прилетела папина старшая сестра, тетя Света. Вот тогда Ика и поняла, что родителей больше нет.

Кроме тетки из родственников была еще бабушка, папина мама.

– Г-г-де ба-ба-бушка? – спросила Ика, мучительно продираясь сквозь свое заикание.

– В больнице, вот где! Инфаркт у нее, как узнала, так и свалилась. Теперь уж вряд ли встанет.

– Я х-х-хочу к м-м-маме! К п-п-папе! – сказала Ика.

– Куда? На тот свет, что ли?

– Д-да! Н-на т-тот с-свет! – радостно закричала Ика, как будто тетка только что назвала ей адрес, дала надежду, что родители исчезли не совсем, и существует конкретное место – «тот свет». Надо скорее туда отправиться, чтобы опять быть с мамой и с папой.

Человек-тень вел себя тихо, смотрел сначала один футбольный матч, потом другой и звуки издавал, только когда забивали гол. Задавать ему вопросы не имело смысла. Пока он не позвонил своим друганам, не произнес одно слово и телефонный номер, Ика сомневалась, есть ли у него вообще язык. Мало ли, вдруг отрезали при какой-нибудь разборке? Чего не бывает в среде бандитов-отморозков?

Ика достала из шкафа джинсы, свитер, отправилась в ванную переодеваться. Отчетливо вспомнила последние слова Марка. Она тогда собиралась к очередному клиенту, довольно мерзкому старикашке, злилась, нервничала и пропустила мимо ушей все, что он ей говорил, не задала ни одного вопроса.

Я исчезну на несколько дней. Ничего не бойся. Скоро у нас будет очень много бабла.

– Вот они и принесли тебе бабло, Марик, – пробормотала Ика и кинула халат в стиральную машину, – этот Вова сидит, ждет тебя, чтобы лично вручить, в торжественной обстановке. Морковка, ты знаешь, я тебя ненавижу! Авантюрист несчастный! Что ты задумал? Где тебя носит? Зачем ты позвонил в самое неподходящее время? И почему сразу не понял, что надо бросить трубку? Ты же болтал, что у тебя чутье, интуиция, тебя выследить нельзя! Суперагент хренов! Джеймс Бонд!

За стенкой послышалось тихое журчание. Тень зашел в туалет, отлить.

– Эй, Вова! – крикнула Ика и постучала щеткой по кафелю. – Какой там счет? Наши опять продули?

В ответ он спустил воду.

– Откликнись, милый, поговори со мной, мне грустно и страшно! Я знаю, ты умеешь говорить!

Тишина. Он, наверное, вышел из туалета, но двигался совершенно бесшумно. Даже дверью не скрипнул.

– Молчишь? Ну и черт с тобой! Да, кстати, мне скоро надо уходить. Я не собираюсь целый день торчать дома.

Она нашла его на прежнем месте, в кресле у телевизора, и встала между ним и экраном.

– Ты понял меня, Вова? Я должна уйти.

Он посмотрел на нее своими пустыми ямами и произнес одно слово:

– Нет.

– Тот есть как – нет? – Она взяла сумочку, звякнула ключами. – Пока, милый!

– Стой! – Он даже не шевельнулся, продолжал сидеть в кресле, развалившись, но в руке его каким-то странным образом появился пистолет, и дуло было направлено на Ику.

Она не испугалась, только удивилась. Такое уже было в ее жизни, очень давно, двенадцать лет назад. Она чувствовала, что если этот тупой Вова ее и убьет, то не здесь и не сейчас. И вообще, надо беречь нервы. Глубокий вдох, воздух задержать на десять секунд, затем медленный выдох.

– Что, все так серьезно?

– М-гм.

– Ну хорошо. Давай поговорим, если ты в принципе способен произнести больше одного слова. – Ика выключила телевизор и уселась перед Вовой на пол по-турецки. – Тебе ведь тоже в лом здесь торчать, верно? Я понимаю, вам нужен Марк. Но никто не знает, куда он делся и когда появится. А вдруг через неделю? Связи с ним никакой нет. Мобильник он оставил дома. Ты расскажи по-хорошему, чего тебе и твоей носатой дуре в принципе надо. Может, мы все решим спокойно?

Он слушал, очень внимательно. Когда она закончила, произнес:

– Нет.

– Что – нет? У тебя проблемы с речью? Я в детстве заикалась, очень сильно. И знаешь, что мне сказал умный доктор, который меня лечил? Чтобы говорить, надо говорить. Ну, давай, попробуй. И убери ты пушку свою.

Он спрятал пистолет в карман широких штанов. Ика смотрела на него. Он молчал.

– Допустим, у меня жрать нечего. Сигареты кончились. Надо выйти в магазин.

– Нет.

– Ой, блин, ну ты упертый мужик, Вова! Если я здесь сдохну от голода, тебе это по фигу. Но ты сам, вон какой здоровый, ты что-то должен есть.

Он молча взял пульт, включил телевизор.

– Ты меня достал, понял, Вова, ну достал, блин! – закричала Ика и вскочила на ноги. – Нет, я все-таки позвоню в милицию!

– Звони. – Край тонкого рта дрогнул, Ика поняла, что человек-тень улыбается.

* * *

Вазелин, конечно, проспал, только в одиннадцать продрал глаза. Наташа хотела пойти с ним. Он рявкнул:

– Нет, ты начнешь влезать, мешать.

Она все-таки вышла в коридор, проводить его, рыхлая баба, в дешевом цветастом халате. Отечное лицо лоснилось, волосы свалялись, и пахло от нее утром нехорошо, кислятиной какой-то. Когда она хотела его поцеловать на прощание, он увернулся.

– Все, я опаздываю.

– Только не кури на голодный желудок! И попроси у него удостоверение! – крикнула она в хлопнувшую дверь.

– Вот дура, – сказал Вазелин своему отражению в зеркале в лифте, – удостоверение! А он потом напишет, что я параноик, который никому не доверяет. Достала она меня, сил нет. Наташка по утрам какашка, нимфетка по утрам конфетка, – пропел он басом, слегка прочистив горло.

Пока шел от дома до кафе, повторял про себя эту строчку, вертел ее так-сяк, прикидывая, может ли получиться песенка.

– Здравствуйте, вас уже ждут, – сказал метрдотель.

Вазелина в кафе знали. Он бывал здесь часто, встречался с журналистами, иногда просто приходил поесть. Хорошо, что метрдотель проводил его к столику, иначе он ни за что не узнал бы корреспондента. У него была отвратительная память на лица.