Текст книги "Зной"

Глава 2

Проснувшись на следующий день после полудня и вспомнив вчерашний вечер – с серфингом на длинных океанских волнах, с глоточками «Ангостуры»… и то, как они лежали вместе у кромки прибоя, а потом танцевали прямо на песке, босиком, касаясь друг друга разгоряченными бедрами, и песок осыпался с их высыхающих тел, – Арабелла не думала, что она не знает даже имени мужчины, с которым рассталась сегодня под утро. Не вставая с постели, она взбила подушки, поставила на живот ноутбук и принялась быстро стучать враз проснувшимися пальцами по послушным клавишам.

Временами она закрывала глаза и погружалась в воспоминания. Наверное, это выглядело странно, но Арабеллу, всегда работавшую в одиночестве, это нисколько не заботило. Надо сказать, она и вообще имела множество странных привычек, которые позволяли ей делать страницы своих романов огненно-страстными и точными в описаниях.

Соединяя в воображении запахи, звуки и цвет, она вспоминала то, что случилось с ней, и представляла то, чего не было. Временами она откидывалась на подушки, касалась губами своей кожи и ласкала себя, представляя, что ее руки – это красивые и сильные руки незнакомца, продержавшего ее в напряжении всю ночь. И ей хотелось рассказать о них словами такими же красивыми и сильными.

Время бежало незаметно. Роман медленно расцветал в воображении Арабеллы, как бутон капризного цветка, и она, как заботливый садовник, стараясь не повредить тайне, скрытой в бутоне, становилась порой немногословной, полагаясь на чуткость будущего читателя.

Влюбленный писатель, герой ее романа, пылко ухаживал за темноокой незнакомкой, забыв о том, что собирался посвятить лето уединенному творчеству… А сама Арабелла весь этот день почти не вставала с постели – даже затем, чтобы прикрыть жалюзи.

…Наконец она захлопнула крышку компьютера и огляделась. Судя по длинной тени, лиловой на розовом, которая тянулась от ее согнутых ног по смятому покрывалу и ломалась, дойдя до стены, уже вечерело. После того, как тихое компьютерное жужжание смолкло, тишина в номере стала почти нестерпимой. Арабелла забыла включить кондиционер, и за день воздух в комнате раскалился. Но она почувствовала это только сейчас.

Она порывисто встала и быстро пошла в ванную, где было огромное окно с витражом. Она скинула на пол сорочку, и ее тело покрылось разноцветными отсветами. Глядя на себя в зеркало, Арабелла стала медленно покачиваться, и по телу побежали разноцветные тени.

Зеленые, лиловые, золотистые губы, пурпурная грудь – и вот уже голубая, – эта игра понравилась ей. Живот цвета индиго, а ниже – оранжевый цветок календулы. С трудом оторвавшись от собственного отражения, она села на край овальной ванны, открыла холодную воду и, наблюдая, как плещутся в ней разноцветные блики, задумалась.

Ее воспоминания о прошлой ночи были такими же яркими, как отблески витража на воде, но и такими же неуловимыми. Она помнила все – каждое слово, взгляд, прикосновение. Этот немногословный человек так взволновал ее, что лежа с ним рядом на еще теплом песке, она просто изнывала от желания отдаться ему – он легко добился того, о чем другие не могли и мечтать. Но, словно не замечая ее возбуждения, он за всю ночь не позволил себе ничего, кроме нескольких поцелуев, от которых у нее до сих пор кружилась голова. А под утро, после всех жарких танцев и дурманящих голову напитков, он, поцеловав ее в лоб, словно ребенка, попрощался с нею – и Арабелла в одиночестве вернулась в номер, смотреть сны, полные телесной жажды и неукротимых фантазий. Но ее желание было настолько сильным, что вскоре она проснулась и стала ласкать собственное тело, пытая его в поисках наслаждения, и заснула лишь тогда, когда мучительная дрожь испепелила ее нутро.

Хотелось ли ей снова увидеть его? И да, и нет. Ее рассудок был против, но тело… Оно властно требовало новой встречи.

Полная ванна холодной воды, в которую Арабелла погрузилась с головой, вернула ее к жизни – когда она вынырнула, тело вновь было свежим. Она вылезла из ванны, встряхнула головой и пошла одеваться, оставляя на полу мокрые следы.

Казалось, все было хорошо: она познакомилась с потрясающим мужчиной и, конечно, произвела на него впечатление. Но что же так тревожило ее, не отпуская?

Обычно ее любовные истории напоминали путевые записки: случайные встречи, мимолетные впечатления – и вот она движется дальше, в поисках новых впечатлений. То, что прошло, не оставалось в душе, а выплескивалось на страницы книг.

Яркая внешность и безусловная литературная одаренность Арабеллы не спорили в ней, а отлично дополняли друг друга. Мужчины, с которыми она сближалась, покоренные ее богатым воображением, с удовольствием играли отведенную им роль и воодушевленно импровизировали, принимая то, что она им предлагала. Она сама решала, где они будут встречаться, как проводить время и когда расстанутся, чтобы больше уже не увидеться. Вряд ли кто-то из них понимал, какую игру ведет эта хрупкая на вид женщина. А она оттачивала перо, и творчество занимало ее больше, чем собственная жизнь.

Но вчерашний незнакомец вел себя так, словно что-то знал о ней… Причем не просто знал, кто она, – такую возможность Арабелла вполне допускала, – но будто бы понимал в ней что-то, чего не понимала или не хотела понимать она сама.

Мужская проницательность всегда пугала Арабеллу, утяжеляла ее чувства, делала ее внутренне неуклюжей. Поэтому она выбирала мужчин ярких, но легкомысленных: ей нравилось придумывать самой – и добиваться воплощения желаемого в отношениях именно с этим человеком. На сексе это не сказывалось: в постели она любила быть мягкой, послушной, женственной. А сильные чувства, которых она никогда не искала в жизни, она добавляла потом, на страницах романов – их достоверность уже оценили и читатели, и критики.

Но этой ночью она внезапно почувствовала себя беззащитной под пристальным взглядом смуглого мужчины, и в ее сердце закралась незнакомая неуверенность в себе. Недоступность Арабеллы была впервые уязвлена. Этот человек взволновал ее гораздо сильнее, чем это бывало обычно. Арабелла никогда не лгала себе и поэтому понимала, что думает о сегодняшней ночи больше, нежели нужно для того, чтобы просто хорошо писать.

Между ними еще почти ничего не произошло, но она чувствовала себя совершенно опустошенной. Прежде она испытывала такое, лишь дописывая роман и расставаясь с героями, ставшими частью ее самой.

…Посмотрев в окно, она решила, что надо все-таки выйти на воздух.

Немного подумав, Арабелла оделась так, словно собралась рекламировать Loriblu: синие туфли, чуть светлее – туника, голубая косынка на волосы. И даже запах духов «Tocadilly» был синеватым.

Перламутровый макияж, зеркальные очки – на нее взглянула девушка строгих правил, но себе на уме. «Теперь его очередь ломать голову. Играющая на ветру туника, полупрозрачное голубое белье и легкое охлаждение с моей стороны – коктейль на сегодняшний вечер готов!» Глотнув напоследок немного виски, она вышла из номера.

Спустившись вниз на лифте, в котором у нее мгновенно заложило уши, Арабелла прошла по коридору и оказалась в боковом вестибюле, который был интимней и спокойней главного холла с верандой и широким выходом на набережную. А здесь, в прохладной полутьме, тускло светились тяжелые пепельницы на низких чиппендейловских столах;[13]13
  Чиппендейл – стиль мебели XVIII в., рококо с обилием тонкой резьбы.


[Закрыть] рядом стояли такие же основательные и одновременно воздушные стулья и settee,[14]14
  Сдвоенные легкие кресла.


[Закрыть] круглые спинки которых, вырезанные из черного дерева, делали интерьер удивительно элегантным.

У расставленных по углам секретеров была какая-то волнистая, беспокойная форма: их углы и ножки были скошены и изогнуты, ажурные украшения и резные дверцы, казалось, с трудом придерживались симметрии…

В этот час здесь никого не было: вечерняя прохлада выманила большинство обитателей отеля на набережную, остальные же развлекались в холле и на веранде, играя в бинго[15]15
  Азартная игра типа лото.


[Закрыть] и в beggar-my-neigh-bour.[16]16
  Буквально – «разори ближнего», карточная игра типа «пьяницы».


[Закрыть] Воспользовавшись одиночеством, Арабелла обнаружила в полутьме обитый шелковым гобеленом небольшой диванчик и прилегла на него.

На столе лежали несколько номеров «Чойса».[17]17
  Ежемесячный традиционный журнал, печатает статьи о здоровье, имуществе, юридических и финансовых вопросах.


[Закрыть] Арабелла взяла наугад один, полистала. Но это занятие ей вскоре наскучило и, медленно поднявшись, она подошла к одному из секретеров и приоткрыла стеклянную дверцу.

На полке стояло несколько томиков с рассказами Дафны дю Морье. Арабелла знала это собрание: точно такое же стояло у ее мамы в спальне, на этажерке у изголовья – мама любила читать перед сном. И Арабелла обожала, вернувшись в субботу из пансиона, читать эти рассказы, в которых переплеталось обычное и странное, размеренная семейная жизнь и печальные мелодрамы.

Сейчас она уверенно сняла с полки один из томов и, раскрыв его на нужной странице, присела было на стул, но потом передумала и вышла из гостиной – в ту дверь, которая вела в небольшой сад, заботливо укрытый стенами отеля от морских ветров.

Это было именно то, что нужно: старый садовник, увлеченный своим делом молчун, о котором здесь, в Фолмуте, ходили легенды, сделал свой сад похожим на знаменитый Белый сад в Сиссингхерсте. Тут тоже цвели только белые цветы: белые лилии, белые анемоны, белые примулы окружили Арабеллу и опьянили ее своим ароматом. Аккуратно переступив через декоративный ручей, струящийся из темного грота, она опустилась прямо на шелковистую траву, которой порос правильной формы холм, и снова раскрыла книгу.

Изящные образы, обворожительная интонация, которая так захватывала ее, девочку-подростка, когда она тайком от взрослых читала рассказы о любви и неутолимой страсти, замирая на страницах, посвящавших ее в тайны взрослых, вновь нахлынули на Арабеллу. Но теперь она еще и завидовала тому, как легко умела Дафна писать о сложных чувствах и ощущениях – будто подслушивая слова у самой природы.

«На руку маркизы уселась стрекоза, – читала Арабелла. – Тельце насекомого изогнулось, словно в ожидании, крылышки ярко блестели. Чего она ждет? Маркиза дунула, и стрекоза улетела, но тут же вернулась опять, настойчиво кружась над лицом…

– Почему вы меня не поцелуете? – спросила она, и вдруг сама испугалась своих слов, будто они разбудили в ней какое-то страшное предчувствие.

Он не ответил. Он не шевельнулся. Он продолжал на нее смотреть. Она закрыла глаза, и стрекоза улетела с ее руки.

Когда фотограф наконец склонился над ней, это было совсем не то, чего она ожидала. Она думала, что он схватит ее и начнет душить в своих объятиях, но ничего подобного не случилось. Было такое впечатление, что снова вернулась стрекоза и гладит, щекочет своими крылышками ее нежную кожу».

Это был один из любимых рассказов Арабеллы. «Интересно, что чувствовала Дафна, когда писала его? И приходилось ли ей самой испытывать то, о чем она писала? А может быть – так вообще не бывает? Порой мне кажется, что я живу по-настоящему только тогда, когда пишу мои книги…»

Задумавшись, Арабелла улеглась на траву, закинув руки за голову, и стала смотреть на цветы через синие стекла очков. Она держала их в руке и наводила на клумбы, фонтан, белые скамейки, уютно устроившиеся в тени беседок. «Синий сад, синий вечер, синяя грусть… Неужели мой незнакомец равнодушен ко мне?» Стрекоза, словно выпорхнувшая из рассказа Дафны дю Морье, пролетела мимо, и Арабелла, вспомнив о книге, перевернула страницу.

Зачитавшись, она забыла о времени, и когда чьи-то руки легли ей сзади на плечи, сначала она подумала, что это влюбленный в капризную маркизу герой пришел на свидание на заросшую папоротником поляну…

Но потом руки мужчины – а это были руки вчерашнего незнакомца, уже описанные ею в новом романе! – уверенно скользнули вниз и сильно сжали ее грудь. А еще через мгновение он навалился на Арабеллу всем телом и, прижатая животом к теплой земле, поросшей ласкающей травой, она не почувствовала ничего, кроме неприятного жжения и досады.

– По-моему, вы изнасиловали меня, – сказала она минуту спустя, повернув голову и глядя на мужчину, имени которого не знала. Он застегнул молнию своих тонких обтягивающих брюк и сел на траву.

– Я сделал то, чего вы хотели всю прошлую ночь.

Арабелла поднялась и, присев на колени, наконец взглянула на него прямо. Отвращение, которое она испытала только что, вдруг странно увязалось с ее прежним восхищением этим человеком, которое неожиданно всколыхнулось в ней, подавив все неприятные ощущения.

– И вам понравилось? – Она надела очки и захлопнула книгу.

– А вам?

– Пойдемте отсюда.

Как это было не похоже на ту жизнь, которую Арабелла, тщательно выверяя каждое слово, жест, поступок, воссоздавала на своих страницах!..

Она шла по дорожке, посыпанной белым песком, и то и дело одергивала свою тунику. Незнакомец шел сзади и как ни в чем не бывало насвистывал что-то себе под нос. Они вошли в темный вестибюль. Арабелла, не оглядываясь и не задерживаясь, пошла к выходу в коридор отеля, но незнакомец удержал ее за руку.

– Теперь ты понимаешь, как я чувствовал себя вчера? – спросил он, поворачивая ее к себе. – Ты изнасиловала меня еще там, в баре! Ты водила меня за собой, как щенка, и мне все время хотелось уйти, а ты тянула меня за собой, не отпуская… Сегодня я просто объяснил тебе свои ощущения – иначе бы ты не поняла. А ведь мы оба дорожим ими, наблюдаем, прислушиваемся… Разница только в том, что ты, Арабелла Пенлайон, делаешь это с оглядкой на свои романы, а я… Впрочем, тебе это не интересно, ты ведь даже не знаешь моего имени! Для тебя я – безымянный персонаж, прототип одного из дружков твоей будущей героини. Скажи, тебя перетрахали все твои персонажи? И они всегда делали это так, как хотела ты?

Говоря это, незнакомец медленно надвигался, заставляя Арабеллу пятиться назад. Одной рукой он держал ее выше локтя, а другая тем временем незаметно проскользнула под тонкую тунику и уверенно двигалась по ее ошеломленному телу, заставляя его выгибаться. Ей казалось, что сейчас оно само рванется в объятия к незнакомцу, желание уже было сильнее рассудка…

Но медленно пятясь к дивану, на котором она еще недавно полулежала в одиночестве, Арабелла поняла, что пока одна его рука ласкает ее, вторая делает все для того, чтобы держать ее на расстоянии от его тела, не подпустить слишком близко… И осознание этого мгновенно распалило ее больше, чем любые, самые горячие ласки.

А когда она почти упала на диван, незнакомец, не сводя с нее своих темных глаз, выражения которых она не понимала, присел прямо на стол, сказал еще несколько слов и замолчал.

И только услышав полную тишину, Арабелла поняла, что уже давно не слышала его, поглощенная собственными ощущениями. Она безумно хотела его. Но он по-прежнему только смотрел на нее, и тогда ей показалось, что душа ее затрепетала и выбрызнулась наружу слезами.

До этого Арабелла никогда не плакала в присутствии мужчин. Упоенная своим новым состоянием, она даже не обратила внимания, что незнакомец, изменившись в лице, опустился на колени рядом с диваном и прикладывает свой пряно пахнущий платок к ее лицу. Она очнулась, лишь когда сквозь собственные рыдания услышала его голос – теперь он звучал нежно, проникновенно:

– Прости, малышка. Оказывается, ты – живая, а я думал – самоуверенная кукла… Перестань, успокойся, иди ко мне…

В его ласковых увещеваниях прозвучала жалость к ней, Арабелле Перлайон, и это моментально отрезвило ее – вот уж в его жалости она нисколько не нуждалась! «Когда он молчал, было гораздо лучше… Эти слова! Господи, почему они так действуют на меня?..» Ее слезы высохли сами собой, а незнакомец, имени которого теперь она уже и не хотела знать, все еще продолжал успокаивать ее, упиваясь своей мнимой властью и не заметив, что она рассеялась раньше, чем он успел отнять от лица Арабеллы надушенный платок.

И тогда она, легко коснувшись рукой его модно недобритой щеки, улыбнулась, поднялась с дивана и медленно пошла к выходу. У самой двери она обернулась и, в последний раз взглянув на все еще стоявшего на коленях мужчину, спокойно вышла в коридор отеля.

У себя в номере она задумалась: что же, собственно, с ней произошло за эти последние два дня? С ней явно что-то было не так. «Подумаешь, неудачный курортный роман, – успокаивала она себя. – Да и какой это роман – ничего и не было, если не считать этой мерзости на газоне! Правда, я так хотела его – вчера вечером, и ночью, и сегодня утром… Но, может быть, его хотела не я, а мое воображение романистки?..»

Пожалуй, Арабелла впервые задавалась таким вопросом. Она закурила и села прямо на ковер у кровати. «Но ведь пока этот идиот не взялся жалеть меня, я действительно была в его власти.

Раньше со мной такого не бывало». Она поискала, куда бы стряхнуть пепел, и, увидев на прикроватном столике фантик, обернула его вокруг пальца, чтобы сделать кулечек, но вдруг поняла, что это та самая записка и описание, с которых все началось. «Сейчас меня посетит какой-нибудь замечательный образ… Допустим, так: она сжигала свою жизнь, а пепел заворачивала в красивые фантики воображения… Нет, лучше – в красивые фантики творчества. Или – литературы? И это действительно так… Больше ничего не надо – только литература, слава, успех!.. Да, но при этом каждый смазливый подонок будет тыкать тебя носом в твои тексты! И наблюдать за тобой, как плешивый орнитолог за зазевавшейся птахой!»

Арабелла вскочила и бросилась на кровать, но чуть было не обожглась зажатой в кулаке тонкой сигаретой. Забежав в ванную, она бросила ее в унитаз и, брезгливо стянув с себя одежду, встала под душ. Ей захотелось немедленно смыть с себя запах незнакомца, который сейчас казался ей грязью жизни – той самой жизни, что до сих пор была такой радостной и блестящей.

Глава 3

Кризис, так внезапно ворвавшийся в жизнь Арабеллы, изменил ее за одну ночь. Заснув только под утро, она вскоре проснулась, быстро собралась и, переплатив за срочный заказ авиабилетов, после полудня уже прилетела в Лондон.

Получив багаж, она отправила его по своему адресу, попросив водителя оставить вещи консьержу, а сама купила в ближайшем маркете первый приглянувшийся велосипед с высоким рулем и неспешно покатила в сторону Smoke.[18]18
  От англ. «дым» – шутливое наименование Лондона.


[Закрыть]

На ней был ее любимый Sloppy Joe[19]19
  Просторный, бесформенный свитер; буквально – «неряха Джо».


[Закрыть] цвета весенней пашни, который она надела еще в аэропорту: после знойного Фолмута вечерний Лондон казался сыроватым. Размеренно крутя педали, Арабелла привычно формулировала: «Кроссовки, никербокеры,[20]20
  Широкие брюки, собранные под коленом.


[Закрыть] повязка на волосах – можно подумать, что она никуда и не уезжала. Просто это освежающая велосипедная прогулка после утомительного дня за компьютером». Слова послушно складывались во фразы, но все-таки это не успокаивало – щемящее чувство неудовлетворенности засело где-то совсем глубоко и не желало покидать ее даже здесь, в Лондоне, который раньше устранял любой внутренний кавардак в ее душе – но не сейчас.

Арабелла еще не осознала того, что вернулась домой – ее поездки обычно были продолжительными, и еще совсем недавно ей казалось, что никто и ничто не способно отобрать у нее эйфорию творчества, в которой она купалась каждый раз, когда работала над книгами.

В самолете, оторвавшись на минуту от созерцания облаков, Арабелла записала: «В сад, в котором он так любил гулять, пришла зима – и только тогда он понял, что сад был воображаемым». Это по-прежнему относилось к ее новому герою, писателю, и она еще не знала, что будет делать с ним дальше – оставит на знойном побережье или возьмет с собой в Лондон. Но то, что и с ним вскоре случится что-нибудь странное, она знала наверняка.

Она уже поняла, что отъезд из любимого Фолмута многое меняет не только в ее жизни, но и в новом романе, начало которого было написано после первой встречи с незнакомцем.

Она чувствовала, что этот роман будет отличаться от всех предыдущих: хотя бы тем, что главным героем любовного романа для женщин – а до сих пор Арабелла писала именно для них – стал мужчина. И уже это было непривычно и интересно.

«Но как я смогу писать о человеке, с которым уже никогда не встречусь? А впрочем, все равно я пишу о себе… И что с того, что теперь я предстану в облике мужчины?»

Поглощенная мыслями о будущем романе, она не заметила, как оказалась в самом центре Лондона – на «квадратной миле».[21]21
  Так англичане называют древнейший район Лондона – Сити.


[Закрыть] Глядя на бронзового грифона, который, как ей показалось в эту минуту, единственный заметил ее недолгое отсутствие, Арабелла приостановилась у начала Флит-стрит, представляя себя правящей королевой, которая вступает в чужие владенья.

Здесь, в Сити, все, что только может быть в современном городе с богатой историей, спрессовано на небольшом участке земли. Чопорные фасады старинных зданий выглядят нелепо, старчески притулившись у многоэтажных ультрасовременных домов, которые, экономя деньги своих владельцев, всегда растут только ввысь – зная о том, что земля под ними баснословно дорога, они словно бы готовы стоять на одной ноге, балансируя почти под облаками.

Арабелла, оттесненная к самой обочине сплошным потоком машин, уже пожалела, что так самонадеянно выбрала способ передвижения. Вырулив в один из кривых пешеходных переулков, она прислонила велосипед к фонарному столбу и решила немного передохнуть.

Ехать домой все-таки не хотелось. Уединение не входило в ее планы – она знала, что дома все терзания предыдущей ночи снова обрушатся на нее, отвлекая от творчества. И она, решив хотя бы немного отдалить этот момент, двинулась в Челси окольным путем.

Перебравшись в Лондон из Корнуолла после окончания колледжа совсем юной девушкой, Арабелла полюбила этот холодный с виду и светски равнодушный к своим обитателям город – больше всего за то, что он, всегда дававший пищу для размышлений, никогда не лез в душу. Мимолетные уличные картинки развлекали ее, и, живя в Лондоне, она исколесила многие районы на велосипеде вдоль и поперек и теперь знала город не хуже какого-нибудь лондонского кебмена.

Она любила здесь все до мелочей, и мелочи, пожалуй, больше всего. Она успела уже накопить в памяти не один десяток любимых «вещиц», которые всегда радовали и согревали сердце.

Сейчас Арабелла решила проехать мимо Королевской биржи. Там, на самом кончике башни, вскарабкавшись на ее шпиль, словно на сухую соломинку, сидел золоченый кузнечик. Когда она маленькой девочкой впервые приехала в Лондон, кузнечик понравился ей больше всего остального: увидев его, маленькая Арабелла застыла посреди площади, сложила ладони лодочкой и долго стояла, уговаривая это чудесное насекомое спрыгнуть к ней вниз и отправиться вместе с нею в Труро.

И сейчас она весело подмигнула ему, а потом почтительно кивнула «старой даме с Треднидл-стрит»,[22]22
  Шутливое название Английского банка.


[Закрыть] грузно возвышавшейся по соседству. Но поймав на себе удивленный взгляд спешившего куда-то молодого человека, по виду – клерка, поняла, что сделала это, уже находясь у подножия конной статуи герцога Веллингтона.

«Еще, чего доброго, всадник ответит! Может быть, пригласить герцога поужинать со мной?»

И тут она почувствовала, что к радости возвращения в Лондон уже давно примешивается чувство голода.

«Надо поискать какое-нибудь местечко, которое сочеталось бы с моим нарядом», – подумала она и выехала с площади наугад: по одной из семи улиц, лучами расходившихся в разные стороны. Где-то там был знакомый ей паб с аппетитным ассортиментом bar snacks.[23]23
  Закуски из буфета.


[Закрыть]

«Вот какая-то яркая вывеска – нет, не то… Судя по запаху, «Чикен инн»,[24]24
  Ресторан, где основное блюдо – жаренные на вертеле цыплята.


[Закрыть] а это слишком банально для сегодняшнего вечера – все сидят за одинаковыми столами и едят одно и то же!» Арабелла, представив себя жующей жирного цыпленка, возмущенно закрутила педали и, заглядевшись на вывески, чуть не переехала флегматичную старую болонку на длинном поводке. Воспользовавшись тем, что ее пожилая хозяйка задремала под выцветшим зонтиком, болонка выкатилась на своих коротеньких лапках прямо на мостовую.

Выругавшись, Арабелла резко свернула и чуть не врезалась в чугунный столб, едва успев соскочить с велосипеда.

Она сокрушенно наблюдала, как крутится помятое колесо ее нового приобретения, уткнувшегося в брусчатку своим смешным рулем.

«Ну вот. Покатались», – и она выругалась еще раз.

Несмотря на хозяйственность своих корнуэльских бабушек, а может быть именно вопреки их воспитанию, Арабелла не могла представить себе, что поломанные вещи можно чинить. Поэтому, мысленно простившись с велосипедом, она скорбно этапировала его к ближайшей полицейской будке, из которой, скрестив на груди руки с высоко закатанными рукавами белой форменной рубашки, за нею наблюдал полицейский. С опозданием догадавшись помочь, полицейский пошел ей навстречу и легко донес калеку до своего поста.

Теперь ничего не оставалось, как вернуться к «цыплятнику» или брести дальше пешком – в поисках достойного места.

Гулять пешком она не любила, а по пути пока ничего не попалось, кроме фешенебельного ресторана, в котором она в своей спортивной одежде выглядела бы пугалом, и небольшого chippy[25]25
  Кафе, где подают рыбу с картофелем.


[Закрыть] – что было еще хуже, чем есть цыпленка.

Она уже собиралась остановить кеб, когда, почти на выходе из Сити, узнала тот паб, который искала.

Да, это было именно то, что нужно! В полутьме, аппетитно пахнущей laver bread[26]26
  Валлийский деликатес – жареные красные водоросли.


[Закрыть] и яблочным струделем,[27]27
  Традиционное английское блюдо – яблоки, запеченные с пряностями в слоеном тесте.


[Закрыть] сидели несколько раздобревших на пиве мужчин, одна немолодая парочка, многочисленное семейство с детьми и шумная женская компания. Девушки, одетые как средневековые крестьянки, разносили закуски и пиво. Медленно двигались тени по стенам, медленно пенилось пиво в кружках, над тарелками с супом медленно поднимался пар.

Арабелла присмотрела себе местечко у закрытого ставнями окна и присела на табурет в форме пузатой бочки. Ей принесли меню в переплете из свиной кожи и она, предвкушая скорое удовольствие, принялась изучать его страницы.

Коричневый виндзорский суп из телятины и овощей, читтерлинги с дымком,[28]28
  Жареная свиная требуха.


[Закрыть] конечно же, водоросли, так соблазнившие ее еще у порога, и любимое black and tan.[29]29
  Смесь светлого пива с портером.


[Закрыть]

Принесли суп, и, утолив первый голод, Арабелла вернулась к своим мыслям: «Ну вот, герой в одиночестве ужинает в милом его сердцу местечке. Теперь ему остается только кого-нибудь встретить – и сюжет ринулся бы вперед… Но это, увы, не годится. После разрыва с подругой, которая стала шантажировать его своей навязчивой проницательностью, герой не знает, что ему делать дальше. Так же, как, впрочем, и я… А я, наверное, поболтала бы сейчас с какой-нибудь приятельницей…» и она, с удовольствием глотнув из тяжелой кружки, взялась за покрытые жгучей перечной корочкой читтерлинги.

Мужская компания с любопытством наблюдала за ее одинокой пирушкой, но Арабелле не хотелось новых знакомств. Поужинав, она посидела еще четверть часа, заказав немного биттера,[30]30
  Горькое пиво.


[Закрыть] понаблюдала за двумя парнями, которые слишком уж близко склонили головы над столом, смеясь над чем-то, и вышла на улицу, потягиваясь от легкого хмеля.

Дома, где она вскоре оказалась, запрыгнув прямо с порога паба в машину цвета деревенского желтка, ее ожидало письмо. Увидев подпись на конверте, Арабелла удивленно остановилась у комнатки консьержа.

«Эммелина?.. Какими судьбами! Ведь мы, кажется, не виделись с тех пор, как она заезжала в Труро… Интересно, она по-прежнему звезда Tupperware и соблазнительно рекламирует эту „невероятно практичную и безупречную с точки зрения дизайна" посуду?»

Мать Арабеллы, обожавшая разного рода презентации, всегда с удовольствием принимала их у себя дома. А очаровательная Эммелина, явившись к ним однажды в окружении экологически безопасных термо-сервирователей, миксер-квиков и формочек для печенья, произвела на нее такое впечатление, что она уговорила ее остаться в доме на несколько дней, чтобы под ее руководством освоить премудрости новых рецептов. «Мне тогда перепало немало вкусненького, – вспоминала Арабелла. – Ягодные коктейли, мгновенно взбивающиеся в шейкере, печенья из воздушного теста, особым образом замешанного с помощью чудо-приспособлений… Было никак не остановиться, я все заказывала и заказывала их – пока папа, случайно увидев выписанный для Эммелины чек, не прекратил наш с мамой пир.

А потом мы ездили с ней к морю – и тут ее фирменные бутербродницы были действительно кстати! А какая она была тогда стройная, легкая, почти прозрачная! Я, кажется, ей завидовала… Настолько, что после ее отъезда села на диету, истощая свое тринадцатилетнее тело чуть ли не до обмороков… Сколько же ей было тогда? Около двадцати. Меньше, чем мне сейчас! А теперь ей уже тридцать…»

Тем временем консьерж вызвал уборщика, и они вместе помогли ей поднять вещи.

Будто предчувствуя, что они ей еще пригодятся, Арабелла не стала разбирать чемоданы, лишь перетащила их в гардеробную. Потом она привела себя в порядок и попробовала уснуть. Но вспомнила о том, что еще не распечатала письмо. «Интересно, откуда у нее мой адрес? – думала она, доставая из конверта аккуратно сложенный плотный лист бумаги. – О, да это не иначе „Базилдон Бонд"[31]31
  Фирменное название высококачественной почтовой бумаги.


[Закрыть]… Значит, дела у Эммелины идут неплохо».

«Привет, моя девочка», – прочитала она, с удовольствием разбирая несколько старомодный, но очень красивый почерк Эммелины, доставшийся ей в наследство от английской бабушки – в придачу к английскому имени и хорошему знанию языка. Родившись и живя в Берлине, она, благодаря воспитывавшей ее бабушке, чувствовала себя наполовину англичанкой.

«А все-таки я напугала ее тогда у ручья! Она ведь здорово держалась верхом, а тут вздрогнула – да как натянет поводья! Ро-Ро, наш старый коняга, ее и понес! – Арабелла зажмурилась от удовольствия, вспоминая детство. – И все из-за этой истории, которую я рассказала ей перед сном накануне… Кажется, она испугалась всерьез – было темно, и отражение коня под собой она приняла за келпи[32]32
  Шотландский фольклорный герой, злой водяной в образе лошади; подстерегает путешественников у речных бродов и топит их.


[Закрыть]».

Эммелина писала о том, что приехала в Лондон на Челсийскую цветочную выставку, участвует в конкурсе и привезла с собой из Берлина целый сад.

Из письма Арабелла поняла, что Эммелина, сделав нешуточную карьеру в «Tupperware», имеет теперь достаточно досуга, чтобы посвятить себя хобби – цветам, и живет в пригороде Берлина, экспериментируя с садовым ландшафтом.

В Челси она впервые, да и вообще не была в Англии лет десять – «с тех самых пор». И поэтому, когда решила поехать, связалась с родителями Арабеллы, надеясь на встречу, и узнала от них – о, чудо! – что их дочь живет теперь на знаменитой Чейни-Уок.

«А ведь меня могло и не оказаться дома, – подумала Арабелла. – И тогда бы мы не встретились еще десять лет».

На обороте листа был телефон гостиницы, в которой остановилась Эммелина. Арабелла набрала его, но, не дождавшись ответа, решила отложить звонок до утра и, уютно свернувшись на постели, быстро заснула.