Текст книги "Зной"

Все это было настолько необычно, что совершенно захватило Арабеллу, привыкшую внутренне упиваться парадоксальными чувствами, которые она описывала в романах, но никогда не ощущавшую потребности в них наяву. А теперь ей впервые хотелось пережить самой что-нибудь такое, что изменило бы все ее представления о себе и, возможно, всю ее жизнь…

Она встала и, захватив с собой компьютер, пошла в спальню, где ей всегда работалось лучше всего.

Арабелле не терпелось поскорее описать то, что пригрезилось ей сегодня, роль героя-любовника, очарованного прекрасной садовницей, увлекала ее…

__________

«Он проснулся рано, но солнце уже пробивалось в комнату сквозь опущенные жалюзи. Босиком он подошел к окну и потянул жалюзи вверх.

Вся вчерашняя темнота оказалась зеленью – яркой, темнее, совсем темной. Перед окнами расстилались озера цветов. Когда он распахнул окно, на него хлынуло море запахов и звуков. Влекомый их волной, он быстро оделся и вышел в сад.

Маленькие площадки неправильной формы, окружавшие дом, сияли крупными, с сине-золотым глазком посередине, фиалками, словно вырезанными из черного бархата. Эти хрупкие драгоценности были приколоты к земле короткими стебельками.

Вокруг них качались нарциссы – белые душистые звезды. Почувствовав в дуновении ветра их пряный, чуть удушливый запах, он ощутил волнение и дрожь ожидания, как перед поцелуем.

Пойдя по аккуратно вымощенной дорожке в глубину сада, он оказался среди высоких, стройных, будто отлитых из серебра лилий с золотыми мохнатыми пестиками. Далее шли левкои, резеда, мята, гвоздики всех оттенков… Они благоухали, плыли на ветру, оказываясь то в тени, то на солнце.

Ласточки ссорились друг с другом. Вода чернела в круглом бассейне.

В конце аллеи молодых, аккуратно подстриженных туй он присел на деревянную скамейку. Над головой глухо шумели старые каштаны. Отсюда хорошо просматривался дом Алины – серый, двухэтажный, с колоннами и резной деревянной решеткой. Решетку увивал дикий виноград, а по стеклу круглой веранды струился поток цветущих бегоний.

С востока плыла туча, похожая на кленовый лист. На втором этаже сверкали стекла раскрытых окон. Японские вазы с огромными букетами лилий украшали каждый подоконник.

Глядя на них, он вспомнил ту женщину, что вчера вечером пустила в свой дом его, промокшего под дождем искателя приключений, самонадеянного писателя, который возомнил себя путешественником и отправился в путь в поисках свежих впечатлений. Она накормила его и позволила переночевать. История, достойная старинной баллады…

Шорох, раздавшийся из благоухающих под утренним солнцем цветочных джунглей – оттуда, где разрослись, замысловато переплетаясь, розовые кусты, заставил его подняться и пойти на звук.

Кусты окружили его со всех сторон – он уже не видел ничего, кроме роз, тянувшихся к нему хищными шипами, норовивших зацепиться за одежду, порвать ее, оцарапать кожу.

Никогда еще он не видел столько роз. Пчелы ползали по ним, как тяжелые капли золотого меда.

Белые розы казались ему сделанными из шелка, неживыми, сверкающе-прекрасными. Они пили летнее солнце, ветер и синеву неба и возбуждали в нем странные желания. Желтые розы, по краям розоватые, словно залитые отблеском зари, были теплыми, нежными, чувственными. Бенгальские розы и те, пурпурно-черные, махровые, казались сладкими, как густой мускат. Их аромат соединял в себе вино, сахар и ваниль.

Он еще немного прошел по тропинке и вдруг увидел прямо перед собой Алину, склонившуюся над одним из кустов. Она была в тонком халатике лилового шелка, затканного серебряными бабочками, и в белом переднике, чуть испачканном землей. Сквозь полупрозрачную ткань халатика он видел, как двигаются ее лопатки. Над лиловой волной воротника поднималась шея с аккуратной линией позвонков. «Какая белая, нежная кожа – как молочная пенка…» – успел он подумать, прежде чем Алина его заметила. Она положила на дорожку тяжелые ножницы, которыми срезала розы, и улыбнулась ему, как давнему знакомому. Вчера, стоя под проливным дождем, он долго стучался в ворота ее сада. Черная собака неизвестной ему породы разбудила дремавшую у камина хозяйку, и она не побоялась в темноте открыть ему ворота.

– Доброе утро, – сказал он как можно вежливее. – Я, кажется, опять испугал вас?

– Нет, я видела, как вы вышли в сад, – ответила она и заправила за ухо прилипшую к щеке прядь светлых волос. – Вы, наверное, проголодались? Сейчас мы позавтракаем!

Она сняла передник и завернула в него большую охапку только что срезанных роз. Когда она наклонилась, он подумал, что никогда еще не встречал женщин с такой тонкой костью. Происходящее казалось ему похожим на старинную волшебную сказку.

– Давайте, я помогу, – предложил он.

Роз было очень много, но Алина, обойдя его на узкой тропинке, уже шла к дому, неся их на руке.

– Вы можете уколоться, а я знаю, как обходиться с ними, – сказала она через плечо, когда они вышли на аллею, ведущую к дому. – Вообще-то, я редко срезаю цветы. Зачем? Сад и так всегда рядом со мной. Честно говоря, я сделала это только ради вас – хотела вас удивить, но вы проснулись раньше времени. Вот досада! – Алина засмеялась.

– Вы и вправду не боитесь меня? – спросил он сквозь улыбку, не желавшую уходить с его губ.

– А почему я должна вас бояться? – Она пожала плечами, поднимаясь на еще влажное от утренней росы или от вчерашнего дождя крыльцо. – Пойдемте в дом. Я найду что-нибудь, чем можно позавтракать».

Арабелла, настрочившая все это на одном дыхании, сняла компьютер с колен и откинулась на подушки. Получилось не совсем то, что она хотела, но новый сюжет уже захватил ее… Она едва не забыла о вечерней встрече с Эммелиной!

Времени опять было в обрез, а ей хотелось одеться совсем иначе, чем днем.

«Прочь платье, чулки, тонкое белье! – думала она, переодеваясь. – Вот что я надену». Она сняла с вешалки тонкий и строгий брючный костюм и надела прямо на голое тело пиджак с глубоким вырезом, заколов вырез на талии позолоченной булавкой с крошечным изумрудом. Затем она скрутила свои густые жесткие волосы в блестящий жгут и подняла их наверх, уложив на затылке с помощью темно-синей сеточки.

Потом были надеты синие бархатные туфли с перламутровым позументом по краю и почти до бровей надвинута шляпка, которая была чуть темнее синего в тонкую белую полоску костюма. Глотнув напоследок крепкого кофе с бальзамом, Арабелла вышла на вечернюю улицу.

Поздние майские сумерки еще только угадывались в прохладном воздухе, но Арабелла уже предвкушала особое возбуждение, которое связано с блеском вечерних витрин, карнавальным мельтешением рекламных огней и уютным светом уличных фонарей, который делает лица прохожих загадочнее и чувственней… Покачиваясь на мягком сиденье такси, она глядела в окно, пропитываясь вечерним настроением большого города.

Арабелла не знала, что принесет ей сегодняшний вечер, но чувствовала себя так, будто кем-то обещанный ей праздник наконец наступил.

Выходя из машины на ярко освещенный тротуар, на который упали несколько крупных капель начинавшегося теплого дождя, и поднимаясь по нарядной лестнице в холл гостиницы, она с удовольствием купалась в обращенных на нее мужских взглядах. Уточнив у галантного портье, в номере ли Эммелина Клейст, она прошла по мягкому ковру и вошла в зеркальный лифт. Меньше чем через минуту она постучала в дверь номера.

Глава 6

В этот вечер они так никуда и не поехали. Эммелина встретила Арабеллу в халатике, и – о, чудо художественного предвидения! – он был почти таким же, какой представила себе Арабелла, описывая срезающую розы Алину. Или она просто вспомнила Эммелину, сидевшую у окна в доме Пенлайонов? После долгих совместных воспоминаний выяснилось, что это действительно тот любимый халатик Эммелины, доставшийся ей от английской бабушки. Да-да, той самой, что научила ее так красиво писать по-английски.

А потом Арабелла, по просьбе Эммелины, разложила на столике трельяжа, стоявшего в уютной спальне, коробочки со всевозможными кремами, румянами персиковых и золотистых оттенков, перламутровыми пудрами для кожи, волос и бровей. Она неторопливо извлекала все это из деревянного саквояжа, в котором Эммелина возила свою любимую косметику. Посадив подругу в кресло, Арабелла разглядела на ее длинных ресницах ультрамодный баклажанно-лиловый цвет и взялась за макияж.

Чтобы придать коже подруги мерцание, она нанесла на ее скулы матовые румяна, а поверх них – перламутровые. Чтобы освежить лицо, выглядевшее немного усталым, она тщательно растерла нежно-розовые румяна, оттенив светло-серые, серебряного оттенка глаза Эммелины. А потом прошлась по ее щекам кистью с рассыпчатой «солнечной» пудрой – этот секрет естественности любого необычного макияжа открыла ей Клэр, которая всегда сама занималась лицами своих моделей.

– Еще немного терпения, – самозабвенно прошептала Арабелла, завершая свой замысел с помощью губной помады.

Эммелина встала с кресла и приблизила лицо к зеркалу.

– Теперь нужно подобрать костюм, достойный твоего макияжа, – задумчиво проговорила она.

И в этот момент дождь, прежде редкими каплями шуршавший по стеклу, усилился, а через несколько минут превратился в настоящий ливень. Обреченно переглянувшись, подруги поняли, что задуманную прогулку придется отменить. Они решили поужинать в гостинице.

Пока Эммелина звонила в ресторан и долго что-то заказывала, Арабелла, присев на подоконник, рассеянно наблюдала за бегущими по стеклу каплями дождя.

Рядом с ней на подоконнике стоял флакон Gucci Envy. «Как странно, – подумала Арабелла, – мои любимые духи… Неужели мы с ней так похожи?» Что-то должно было случиться – Арабелла, которая даже дождь уже взяла себе в сообщники, чувствовала это всей кожей, продрогшей под прохладным, скользким пиджаком… И когда Эммелина, оторвавшись, наконец, от телефона, вернулась в спальню и подошла к ней, у нее перехватило дыхание.

Две пары глаз – серые у Эммелины, карие, с теплой золотистой короной вокруг зрачка у Арабеллы – внимательно всматривались друг в друга… Не выдержав, Арабелла опустила свои и одновременно почувствовала, как прохладные пальцы Эммелины легко коснулись ее руки. Вжавшись спиной в оконный проем, Арабелла ждала… И тогда Эммелина, подойдя к ней вплотную, развела ее ноги и медленно опустилась на колени.

Покоряясь рукам Эммелины, Арабелла прислушивалась к себе. Наслаждение теплыми волнами расходилось по телу, и все ощущения были новыми, ничего подобного она никогда не испытывала прежде… А ведь Эммелина даже еще не коснулась ее кожи. «Что же будет, когда ее руки скользнут мне под одежду?» – думала Арабелла, переминая пальцы Эммелины своими. Обе ждали прихода официанта – и это трезвое ожидание на фоне охватившего их безрассудства еще больше сближало подруг.

И когда в дверях зазвенел колокольчик, им не пришлось стыдливо хвататься за смятую одежду как это бывало с Арабеллой, когда мужчины, не в силах сдерживать желание, овладевали ее телом в не подходящих для этого местах. Подруги просто разлучили свои мягко сомкнутые губы и опустили руки: лишь изумруд золотистой булавки остался сиять на темной округлой столешнице, и незаметный постороннему глазу перламутр румян Эммелины заблестел на брюках Арабеллы.

Они не торопясь вышли из спальни, Арабелла устроилась в кресле, а Эммелина помогла официанту перенести на стол пряные лакомства.

Когда они снова остались одни, Эммелина взяла в руки пульт, и уютная, совсем не похожая на гостиничную комната наполнилась удивительной музыкой – звучащие словно издалека голоса лились, замысловато переплетаясь, в полутьме, освещенной несколькими свечами, которые зажег по просьбе Эммелины официант.

Они глядели друг другу в глаза, и Арабелла, больше всего боявшаяся неловкости, не испытывала смущения. Ей было так хорошо и спокойно здесь, рядом с Эммелиной… Она встала и подошла к дивану, на котором сидела подруга.

И теперь, забыв, наконец, о времени, они шептали какие-то слова и, нежно обмениваясь прикосновениями, неторопливо раздевали друг друга. Их движения были похожи на танец – и это нравилось Арабелле. Распустив тонкий шнурок между лопаток Эммелины, она сама коснулась ее груди. Они обменивались ласками, будто словами плавно текущего диалога – и наконец их пальцы, трепетавшие от нетерпения, почти одновременно скользнули вниз… А через несколько секунд Арабелла мягко, но настойчиво оттолкнула сидевшую на краю дивана Эммелину назад, на бархатные подушки. Она ласкала ее нежно-розовое тело губами и языком, и наслаждение, испытываемое подругой, отзывалось в ее собственном теле. А потом Эммелина сама ласкала ее, проскользнув под ее телом, как юркая ящерица.

И только когда руки подруги остановились, Арабелла, в изнеможении опустившаяся на пушистый ковер, заметила цветы, которые, повернув головки в их сторону, окружали их со всех сторон. Ей показалось, что цветы наблюдают за ними.

– Как твои цветы относятся к посторонним? – спросила она.

Эммелина улыбнулась, но не ответила. Она встала и, накинув на плечи расшитое покрывало, которое потянулось за ней царственным шлейфом, подошла к тяжелой нефритовой вазе, стоявшей у окна. Высокие ирисы коснулись ее груди, а когда она отошла, они еще долго покачивались…

– Они никогда не изменяют мне, а я – им. Они думают, что ты – тоже цветок.

Арабелла, не понимая, шутит Эммелина или она вполне серьезна, смотрела, как та подходит к стоящему на подоконнике длинному лотку, в котором цвели бледно-розовые, палевые и бордовые азалии.

– Вообще-то они должны цвести только зимой, – сказала Эммелина, заметив, что Арабелла наблюдает за ней, – но у меня получается, точнее, у нас получается… – Она тихо рассмеялась и с нежностью склонилась над лотком. – Я с ними никогда не расстаюсь, и они цветут для меня круглый год!

Арабелла почувствовала вдруг, что то блаженство, в котором она купалась еще минуту назад, куда-то исчезло. А его место занимает необъяснимый страх – от того, как Эммелина переговаривалась с цветами, веяло какой-то потусторонней жутью. Это было, как минимум, похоже на сумасшествие.

«Может быть, она околдовала меня? Вдруг я действительно превращусь в цветок?»

Последняя мысль была нелепа, но и забавна. Арабелла чуть не рассмеялась. Ее лицо, за какую-нибудь минуту сменившее несколько противоречивых выражений, привлекло к себе внимание Эммелины, которая, оторвавшись, наконец, от своих азалий, вернулась к подруге и, сев рядом на ковер, склонила голову на ее плечо.

Но Арабелла неожиданно подтянула колени к подбородку и, шутливо отбрыкиваясь от новых ласк, вскочила и убежала в ванную. Выйдя оттуда через несколько минут в бирюзовом махровом халате, она села у столика с еще нетронутым ужином.

Дело в том, что наблюдая за Эммелиной, она вновь вспомнила о героине романа, которую она оставила на крыльце веранды наедине с незнакомым мужчиной. Страх быть превращенной в цветок внезапно разбередил ее фантазию. Ей уже хотелось отстраниться от всего, что произошло, а сама Эммелина интересовала ее уже только как прототип героини.

Боясь упустить вдохновение, Арабелла ела омара и раздумывала, как бы ей поскорее добраться до оставленного в собственной спальне компьютера.

Но Эммелина, не понимая, что Арабелла уже пресытилась их странной близостью, снова потянулась к ней.

Та чуть не поперхнулась. – Скажи, Мелина… Пожалуйста, будь откровенна со мной – это очень, очень важно… Неожиданно серьезный тон подруги заставил Эммелину отпрянуть. Она встала и, глубже заворачиваясь в покрывало, перешла на диван.

– Скажи, ты когда-нибудь совокуплялась с цветком?

– Да, мэм, – ответила Эммелина, делая вид, что отшучивается.

– С каким?

– С одуванчиком! – рассмеялась Эммелина. – Милая девочка, да ты хуже всех когда-либо посещавших мой сад мужчин. Мне легче было выносить их равнодушие, чем твое любопытство.

Глава 7

Проснувшись назавтра после полудня, Арабелла отключила телефон, чтобы никто не мешал работать, и, сварив кофе, с надеждой заглянула в холодильник. Но там, кроме сухой соевой пасты и пары пакетиков печенья, которое она не доела в самолете, ничего не было. Садиться на несколько дней в месяц на соевую диету ее приучила мама, поклонница естественного питания, которая, не очень-то надеясь, что Арабелла сама позаботится о себе, посылала ей время от времени увесистые посылки, набитые пакетиками, банками и коробочками с соевыми деликатесами. Арабелла отправляла их на кухонные полки и в холодильник, вспоминая о них лишь тогда, когда, поглощенная работой, не могла думать ни о чем другом. В такие дни она иногда вообще не вставала с постели, а уж о том, чтобы привести себя в порядок и пойти куда-нибудь перекусить, не было и речи.

Уставив стол соевыми запасами, она принялась за дело. Через четверть часа она уже катила в спальню столик с ароматным соевым творогом тофу, а еще там были пирамидки тарталеток из сухого печенья, приправленного всевозможными соевыми пастами, и пара соевых котлет, просто ненавидимых ею в детстве. Уже в спальне ей пришло в голову приправить их чем-нибудь острым. Она вернулась в кухню и, встав на цыпочки, отыскала на верхней полке баночку чатни. Когда шайбочки котлет запахли манго и перцем, Арабелла окончательно проснулась и спохватилась – кофе, забытый на кухне, видимо, совсем уже остыл.

«Ну и пусть! Поработаю хорошо – приготовлю себе кофейный коктейль…» – Держа в одной руке хрустящую тарталетку, другой она уже включала компьютер, захваченная предвкушением счастливого наслаждения, которое дарила ей ее работа.

«Алина несколько раз встряхнула в дуршлаге и принялась укладывать в вазу янтарный виноград, кое-где украшая его тяжелые россыпи желтыми абрикосами и лиловыми сливами.

– Когда знакомишься с новым человеком, – сказала она, – и он еще не знает твоего имени, кажется, что стоит назваться иначе – и можно все изменить… В себе и в своей судьбе… Вы никогда не пробовали?

– Нет, не приходилось, – отозвался он.

– Так попробуйте сейчас – не говорите мне своего настоящего имени, назовитесь как-нибудь иначе…

– Зовите меня Нарциссом, – предложил он. – Я и есть Нарцисс: только тем и занимаюсь, что любуюсь своим отражением, изучаю себя и вынуждаю других заниматься тем же…

Алина закончила составлять натюрморт и понесла его к столу. Слушая незнакомца, она остановилась напротив него, держа вазу с фруктами в руках, и солнце разбросало по ее белому платью теплые тени.

Залюбовавшись ею, он не сразу ответил. И когда она наклонилась вперед, ставя вазу на стол, он осторожно взял ее за руку чуть выше запястья и, глядя ей прямо в глаза, вновь заговорил:

– Я пишу книги… Не знаю, почему их читают… Мне кажется, что я сам не осилил бы и страницы такого чтения. Если я когда-нибудь угожу в ад – лучшего наказания не сыскать: пусть черти без остановки читают мне мои книги! Я вам завидую, Алина, вы не читали их никогда.

– Да, вы угадали, я вообще мало читаю – только книги о цветах. Знаете, всякие садовые премудрости…

Не отнимая руки, она присела с ним рядом, и он с трудом удержался, чтобы не пересадить ее к себе на колени. А в следующее мгновение он увидел ее большие глаза у своего лица и услышал шепот:

– А так я поступаю с нарциссами… Я глажу губами их золотистые хоботки… и касаюсь кончиком языка их сладкой сердцевинки.

Алина поймала его губы своими, а потом языком приоткрыла их, заставив его задохнуться. Через некоторое время, поймав его выдох, она коснулась его языка своим.

– И цветок сам начинает тянуться ко мне, и тогда я снимаю одежду и разрешаю ему смотреть на меня…

Он увидел ее маленькую круглую грудь, а потом Алина скинула туфли и сама легко забралась ему на колени.

Но только он успел потянуться руками к ее соблазнам, как она вскочила. Еще через несколько секунд она уже сидела по другую сторону стола.

А он смотрел на нее, угадывая под одеждой то, что только что промелькнуло перед его глазами…

Вдруг он поднялся и вышел. А когда вернулся назад, с мокрыми от росы отворотами светлых брюк, с букетом ярких махровых нарциссов в руках, столовая была пуста.

На столе все было готово для завтрака».

Глава 8

Арабелла позвонила Эммелине на следующее утро. Всю ночь ей снилось такое, что теперь она, забыв обо всем на свете, хотела единственного – поскорее вновь встретиться с подругой.

И та, отложив дела, приехала к ней по пути на выставку.

Это было похоже на безумие. Куда девалась вчерашняя размеренность их движений и неторопливое приближение удовольствия! Их тела бились друг о друга, пытаясь высечь искры наслаждения, потом катались по широкой кровати, на которой им вскоре стало тесно – и тогда они спустились на ковер и, упираясь о пол руками, выгибались навстречу друг другу, как изголодавшиеся без любви кошки.

Все закончилось в ванной, куда они вбежали одновременно. Арабелла, смеясь, пустила воду и улеглась в ванну, а Эммелина принялась посыпать ее крупной разноцветной солью, от которой вода стала опаловой. Потом Эммелина присоединилась к Арабелле, и они резвились под водой, словно танцующие рыбы.

Но и потом им не хотелось расставаться… Было решено, что Арабелла, тщательно загримировавшись, отправится с Эммелиной на торжественный фуршет, устраиваемый организаторами выставки в честь ее победителей.

– Я рада, что ты пойдешь со мной, но не понимаю, к чему такая таинственность…

Эммелина подавала Арабелле шиньоны и парики, с любопытством наблюдая за ее преображениями.

Арабелла остановилась на светлом парике, имитирующем стрижку «под итонца»,[41]41
  Женская стрижка «под мальчика».


[Закрыть] и с трудом спрятала под ним свои густые волосы.

Она не знала, что сказать Эммелине, но та и не торопила ее… Наконец Арабелла придумала:

– Знаешь, там, наверное, будет один мой приятель, и я не хотела бы, чтобы он… Было время, когда мы избегали встречаться. И сейчас я не хочу, чтобы он видел нас вместе.

Если бы Арабелла знала, к чему приведет эта ложь, она, наверное, просто рассказала бы Эммелине о том, что пишет романы и за последние несколько месяцев устала от внимания журналистов и публики; что сейчас она, по мнению многих, вообще отдыхает в Фолмуте, и только поэтому ей не звонят многочисленные поклонники, которые всеми правдами и неправдами узнают номер ее телефона.

Популярность обрушилась на нее так стремительно… И Арабелла, обрадованная незнанием Эммелины, боялась, что кто-нибудь из знакомых, которые могли оказаться на фуршете, узнает и рассекретит ее. Положим, Клэр она могла и предупредить. Но надеяться, что там не окажется других знакомых, было нельзя. Поэтому Арабелла решилась на маскарад.

Фуршет был назначен на вторую половину дня. Эммелина, хорошо знавшая лондонские нравы, была в традиционном платье для коктейлей – коротком, нарядном, с прозрачными вставками, добавлявшими к нежно-желтому тону ткани теплую белизну тела, мерцавшую, как драгоценный камень в умело подобранной оправе.

Арабелла же решила, что ее новое платье – подарок Клэр – будет сегодня как никогда кстати, тем более, что никто из знакомых ее в нем не видел.

Наскоро перекусив свежими слойками, подруги, безобидно щебеча, вышли из дома и направились в сторону парка.

Приглушенный приличием гам фуршета, деланные восторги, дежурные чествования были так далеки от гармонии садов, оставшейся за стенами банкетного зала!

По рекомендации Эммелины Арабелла попробовала «волшебный пудинг», памятный еще с Труро. «Моя мама никогда так безбожно не сдабривала его сахаром», – подумала она. Потом она пригубила немного дайкири, в который вместо лимонного оказался добавлен нелюбимый ею лаймовый сок. Пришлось закусить все это сэндвичем с отличным «дорсет блю»: острый вкус сыра и правильный венозный рисунок прожилок на его поверхности немного примирили ее с происходящим. Дожидаясь, пока Эммелина вежливо ответит на поощрительные отзывы коллег, Арабелла, уединившись в дальнем углу полутемного зала, раздумывала, как бы им получше сбежать отсюда. И тут она увидела стоявшую к ней спиной Клэр.

Сначала она просто хотела отойти подальше, чтобы остаться незамеченной. Но внезапно передумав, вышла из своего уголка и, подойдя к Клэр, коснулась губами ее декольтированного плеча.

Почему она сделала это? Наверное, ощущение маскарада, которое не покидало ее после того, как несколько хорошо знакомых людей не узнали ее здесь, толкнуло ее на этот безрассудный поступок.

Вздрогнув от неожиданности, Клэр повернулась и какое-то мгновение полным недоумения взглядом смотрела на незнакомую девушку, напоминавшую фотографию с обложки модного журнала. Но эта девушка была в костюме, который она вчера подарила Арабелле Пенлайон!

Наблюдая, как недоумение медленно покидает лицо Клэр, сменяясь готовым взорвать его глуповато-возмущенное выражение хохотом, Арабелла вовремя подмигнула приятельнице, превратив этот хохот в понимающую улыбку. Но еще через секунду Арабелла почувствовала, что происходит нечто странное: между нею и Клэр протиснулась неизвестно откуда взявшаяся женщина – незнакомая и явно агрессивная. И прежде чем Арабелла успела разглядеть обладательницу большого бюста, которым та и оттолкнула ее, на ее щеку шлепнулась такая увесистая оплеуха, что она даже покачнулась. Вглядываясь в побледневшее лицо агрессорши, похожее на пышную сдобу, она почувствовала, как что-то щекочет ей плечи, и с ужасом поняла: парик упал с головы, а на плечи упали ее собственные волосы!

Их уже обступили, по залу побежал недоуменный ропот – все слышали задыхающееся «ах!» Арабеллы, но никто не понял, что произошло.

И тогда она, не видя перед собой ничего, стремительно выбежала из зала. За нею уже мчались Клэр и ничего не понимающая Эммелина.

В туалетной комнате было нестерпимо светло. Арабелла стояла у большого зеркала и дрожала. Все произошло так неожиданно! Хотя в том, что рядом с Клэр оказалась какая-то истеричка, видимо, ее очередная пассия, которая бросилась на мнимую соперницу, не было ничего необычного. Имя Клэр всегда было окутано флером пикантных слухов и скандалов. Чаще всего их провоцировали ее любовницы: не поделив Клэр, они уже не раз устраивали публичные трепки друг другу. Когда Клэр вбежала в туалетную комнату, выяснилось, что так и есть: перезрелая ирландка, набросившаяся на Арабеллу, нужна была Клэр для очередного перформанса…

Но Арабеллу беспокоила не собственно оплеуха, а то, что она досталась не кому-нибудь, а ей, Арабелле Пенлайон, и это не прошло незамеченным. И действительно, следом за Эммелиной, которая некоторое время металась по коридору, не зная, где искать Арабеллу, в помещение вбежало несколько репортеров с камерами, которые, торопливо сфокусировав в кадре трех женщин, заверещали:

– Скажите, кто из них ваша любовница?

– Вы живете втроем?

Арабелла, в ужасе схватившись за голову, отвернулась. Эммелина ошеломленно молчала. Только Клэр, не раз уже оказывавшаяся в подобных переделках, решительно отмахивалась от папарацци и, насколько возможно, отвлекала их внимание от Арабеллы.

…Когда они, избавившись, наконец, от вспышек, щелкания и жужжания, сидели в затемненном салоне «деймлера» Клэр, а машина уже выезжала за территорию парка, Арабелла, вцепившись в пачку сигарет, которую подсунула ей Клэр, все еще не могла прийти в себя. Она понимала, что завтра ее ошарашенное лицо будет глядеть со страниц всех бульварных газет…

Пока она нервно курила, Клэр с Эммелиной успели познакомиться и теперь иронизировали по поводу случившегося.

Арабелла слушала их болтовню и думала: как хорошо, что Эммелина ни о чем не догадывается! Докурив, она откинулась на сиденье и, разглядывая нежный профиль Эммелины, незаметно переключилась на мысли об Алине и ее госте. Эти мысли успокаивали, помогали отвлечься…

«Бродя по дому, он удивлялся царившим здесь простоте и уюту. Добротная мебель из неокрашенной, покрытой пахучим воском древесины, сотканные вручную пестрые занавески на окнах, вязанные из льняных ниток ажурные скатерти и салфетки на столах, множество живых цветов и букетов из высушенных растений. От тонких и навязчивых, нежных и приторных цветочных ароматов, которые преследовали его, у него кружилась голова, но он, словно загипнотизированный, не останавливался и все бродил по многочисленным комнатам. Но Алины не было нигде.

Проголодавшись, он вышел в сад и пошел по нему в поисках каких-нибудь фруктов – и вскоре нашел сливы и фиолетовый сочный инжир.

А потом вернулся в комнату, в которой ночевал накануне».