Текст книги "Тонкая серебристая нить"

Тонкая серебристая нить

Смерть – мой союзник, мой партнер по игре в шахматы, мой надежный ненавистный друг и самый любимый враг. Когда смерть рядом, жизнь видна по-другому: ясность и понимание становятся безграничными. Стоит ей отлучиться —, обманчивый иллюзорный мир вторгается в мои откровения, туманит сознание.

Мы познакомились с ней уже давно, в моих детских снах. Мы сражались, вели философские беседы, блуждая по мирам сновидений, пока однажды она не постучала в мою дверь наяву: началась Первая чеченская война.

Я смотрела на растерзанные трупы людей и животных на улицах своего города, и приходило четкое понимание: смерть идет чуть позади – за моим правым плечом. Она хотела забрать и меня, но что-то все время мешало ей. Настойчиво, будто в этом был хоть какой-то смысл, я писала дневник, в котором были уже тысячи страниц…

А она, наверное, ждала последней.

Она криво усмехается, когда кто-то говорит, что ненавидит войну. Ведь она-то знает: мир за всю историю человечества на нашей планете был только сто лет.

Смерть не любит слабых духом, жалеет немощных, испытывает сильных.

На войне происходит много странных и необъяснимых вещей, о которых слагают легенды.

Я научилась слышать, как летит пуля, рассчитывать по секундам, когда и где упадет снаряд, открывать рот, если глубинная бомба падает на соседскую пятиэтажку, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

Мертвых жителей в городе куда больше, чем живых, если война настоящая. Поэтому грани миров между живыми и мертвыми быстро стираются, и приходит понимание, что нет никаких мифических «мы» и «они». Есть «они», которые только что были «мы». И есть «мы», которые в любую секунду могут стать «ими».

Бродящий по руинам сумасшедший философ, герой моего романа, сгоревшего в печке из нескольких битых кирпичей, что стояла рядом с нашим подъездом, как и положено герою, остался внутри войны. Затерялся в том времени и пространстве, откуда исчезла я – чумазая четырнадцатилетняя девчонка с осколками в ногах, одетая в тяжелые от постоянного холода и сырости вещи, сноровистый зверек, умеющий спать прямо на снегу и вынюхивать еду в развалинах.

На войне нет закрытых дверей: они выбиты взрывными волнами; нет преград ни в чужие дома, ни в другие измерения. И когда кто-то из Верхнего мира с сумасшедшей последовательностью каждые несколько часов гасит свет в нашем, Нижнем, следует твердо помнить, что множество «шутников» в военной форме выходят на пустые улицы. Иногда они минируют помещения: вдруг кто-то взорвется?

Поэтому, заходя в руины, бывшие некогда жилыми домами, в поисках консервов или подгнившей сырой муки, следует двигаться очень медленно, смотреть перед собой и под ноги. Если заметишь тонкую серебристую нить – не стоит ее задевать: это твой билет в один конец.

Таких нитей оказалось великое множество; они, словно паутина, окутали многие квартиры, и несколько раз мне удавалось перешагнуть через них: не подвел Союзник, идущий невидимо рядом. А мой Город стал серебристым коконом, раскачивающимся на невидимой черной нити, натянутой между Там и Здесь.

Серый большой дом из бетонных плит был еще недавно пятиэтажкой с четырьмя подъездами, внизу, на остановке «Нефтянка». Соседи, что занимались мародерством, рассказывали, какие славные там пылесосы, ковры и посуда, но тот, кто играет в шахматы со смертью, знает хрупкость этих «славных» прочных вещей, как и тех безумцев, кто прикасается к ним. Впрочем, вещи меня никогда не интересовали. Другое дело – еда.

В городе, который находится в блокаде, в кольце, нет ни хлеба, ни риса, ни воды. Мы пили растопленный снег и все время искали хотя бы немного муки для некоего подобия лепешки.

Серый дом показался мне подходящим местом для поиска. Его верхние этажи съехали вниз, подчиняясь закону гравитации, а нижние сохранили свои очертания, словно запомнили то, чем они были когда-то.

В первом подъезде, куда я вошла, прихрамывая от боли в ногах, лежал труп мужчины в домашней одежде. Его убили выстрелом в голову. Его рот был приоткрыт, а глаза смотрели удивленно – будто он что-то хотел сказать, но не успел. Чуть дальше лежала женщина, раскинув руки, и два ребенка лет пяти-семи.

Странно, но пахло только гарью и металлом, словно убитые были андроиды. Еды на кухне не оказалось.

Пожелав мертвым утешения и радости – все же они покинули этот иллюзорный мир, где постоянно шла война, опередив меня, – я, прислушиваясь к грохочущей надо мной музыке, поспешила заскочить в другой подъезд, шатаясь от голода, так как не ела по меньшей мере четыре дня.

Там я натолкнулась на мертвую женщину с седыми волосами. И вдруг словно невидимая рука толкнула меня с такой силой, что я сразу рухнула в коридоре, не дойдя до зала. Лежа на сгоревшем, черном полу, я увидела стальную нить.

Нить была такой тонкой, серебристой, что ее нельзя было заметить, не пролейся на нее солнечный свет. Мысль, что в древних восточных трактатах из дедушкиной библиотеки я что-то читала об этом, не покидала меня. «Это то, чем душа прикреплена к телу», – подумала я, увидев, что один конец нити привязан к боевой гранате.

Через несколько дней в районе серого дома, который я покинула, не найдя никакой еды, случилась суматоха: на БТРах подъехали военные и что-то деловито втаскивали внутрь в ящиках.

Наша соседка тетя Аза, крутившаяся неподалеку, спросила:

– Что вы делаете?

– Будем взрывать! – последовал лаконичный ответ.

– Что взрывать?

– Дом! Пошли отсюда! Прочь!

Соседи поспешили ретироваться, дабы предупредить остальных, что скоро во все стороны полетят куски бетонных блоков.

Взрыв произошел ровно в 13:00 по местному времени, смешав камни и тела.

Мы не решились оставаться в своей квартире, медленно, как геологический пласт, сползающей в подвал, вышли на улицу и открыли рот. Не от удивления, конечно, – просто хотели сохранить барабанные перепонки.

Ведь от такого мощного взрыва могли рухнуть соседние здания. Они вздрогнули, но устояли.

Вниз упала только пара балконов.

Алхазур

В Чечне принято давать людям два имени – одно в паспорте, другое в жизни.

Это повелось на Кавказе с древности: дабы обмануть злых духов, детям меняли имена, сбивая нечисть со следа. Иногда просто давали прозвище-имя. Вот и Алхазура на самом деле звали Арби. В те времена, когда у него было только одно имя, жизнь у него складывалась тяжело: он жил до шестнадцати лет в детском доме.

Мать отдала. Не справилась с воспитанием.

После того как мальчик родился, случались с ним необъяснимые вещи: он в приступе жестокости мог зубами разорвать домашнюю птицу, задушить щенка или отрубить коту хвост!

«Прославился» такими подвигами малыш еще до начальной школы, и мать приняла решение избавить семью от позора.

Тем более что в детдоме уже жил его старший брат Магомед.

С матерью остались только сестренки Арби, более покорные и спокойные.

Магомед так и не простил мать, убежав из детского дома к отцу, проклял ее и никогда не говорил с ней.

Арби был младше, добрее.

Отец и мать находились в разводе, и у отца жены менялись раз в сезон, поэтому до детей просто не было дела. Однако Магомеда он не прогнал, оставил у себя. Нашел ему невесту четырнадцати лет.

Арби, проживая в детском доме, развратничал и воровал, а когда в шестнадцать лет вернулся к матери, женился пять раз. Война его не интересовала. Он хотел жить! Пить жизнь полными кружками, легко черпая из бегущего мимо потока. Он смеялся над теми, кто шел в отряды местных полевых командиров, потому что не видел в войне никакого смысла.

Когда отгремела Первая чеченская, Алхазур устроился работать охранником в камеру хранения на центральном рынке. Только так можно было выжить, прокормить семью. Зарплата двести-триста рублей в день! Немного, но хватало, учитывая подработки грузчиком.

А в начале нулевых российские солдаты устроили «зачистку» на Центральном рынке – похватали мужчин-чеченцев и увели с собой.

Арби забрали прямо из камеры хранения, то есть с рабочего места. Били.

Несколько суток он провисел под потолком, прикованный наручниками к какой-то трубе у потолка. Именно поэтому у него сохранились страшные шрамы на запястьях! Потом сидел в яме вместе с другими пленными людьми с Центрального рынка. Многие из пленников были забиты российскими военными до смерти или сошли с ума. Арби выжил чудом!

За него попросили выкуп военные российской армии.

Люди на рынке собирали кто по десять, кто по пятьдесят рублей.

Складывались родственники.

Ночевала у воинской части иностранная журналистка, требуя вернуть его семье живым или мертвым. Именно благодаря этой женщине он в тяжелом состоянии, но живым (!) был возвращен семье за две тысячи долларов.

Другим так не посчастливилось…

А с ним произошло вот что: он стал любить животных и не мог причинять им боль. Изменил по чеченской традиции имя, и зло забыло о нем, больше не преследовало его тело и душу.

Иногда, в свободное от работы время, Алхазур теперь подкармливал бездомных котов и бродячих собак.

Мудрецы

Диковинный сон приснился мне с четверга на пятницу. Недаром говорят, что пятница – святой, волшебный день. А тут еще выпало тринадцатое число.

Совместилось доброе и злое, черное и белое.

Неожиданно все небо оказалось в ярких парашютах. Летели они к нам на землю с высоты, а на них были люди в светлых одеждах. Непонятный новый «камуфляж»!

– Американцы! Американцы! – загалдел народ. – Купили нас, как когда-то Аляску. Будет у нас теперь новый флаг: звезды, звезды, полосы, полосы. Волк – символ Чечни – станет зеброй. И все на зеленом фоне!

Всматриваюсь и я.

Вижу: люди к нам летят совсем не военные, красивые, ухоженные.

Много золотоволосых, но среди них и седые есть, и африканской расы. И что самое главное, все с бородой!

Ошибается народ: не американцы это!

Похоже, стариков-мудрецов к нам на парашютах забросили, чтобы обстановку в Чечне наладить.

Притормозили машины, замерли БТРы и танки. Жители, идущие по улицам, подняли головы вверх. Воздух прозрачен, солнечно, празднично, оттого дышится легко.

Толстенная продавщица горячей вареной кукурузы, стоя у гигантской кастрюли, начала на свой лад объяснять окружающим происходящее:

– Предвыборная кампания это! Соратники и подручные будущего президента летят! Деньжат нам подбросят!

Наконец некоторые из парашютистов достигли цели. Ловко и смело пробежали они несколько шагов вперед и стали отстегивать парашютный шелк.

У всех прилетевших был величественный строгий вид, только глаза сияли по-молодому.

– Деды прилетели! – радовались мальчишки и приплясывали.

Такого здесь никто и никогда не видел, хотя навидались жители всякого. Люди спешили навстречу необычным гостям, брали их под руки, вели в дома, угощали.

Зазвучали шутки, музыка и смех.

БТРы сделали красивый полукруг из шестидесяти бронемашин и подняли вверх дула пушек – для приветствия. Кто из местных жителей это увидел – сразу побежали прятаться в подвалы. Другие, закрыв уши руками, упали на землю.

Третьи, выбрав деревья с пышной кроной, стремились с их помощью стать невидимыми.

Но ничего сильно «веселого» не произошло. Видимо, кто-то из прилетевших мудрецов обладал гипнозом.

В воздухе распространился аромат роз, а потом эти чудесные цветы начали падать с неба на чеченскую землю.

Потом пришельцы стали странно кланяться, прижав обе руки к сердцу. Кланялись они всем: старикам, детям, мужчинам и даже женщинам.

Некоторые из них становились на колени и целовали землю, как свою родную.

Одна из местных жительниц вспомнила свою поездку в город на Неве, в прекрасный нестареющий Ленин-Питер-Град.

– Это же греки! – закричала она. – Я видела их скульптуры в Эрмитаже!

И женщина самозабвенно воздела руки к небу, восхищаясь произошедшим чудом.

Толпы людей устремились в центр Грозного.

Все спешили на огромную площадь, выстроенную перед войной и объединяющую бывшую площадь Ленина с площадью перед Президентским дворцом и местом, где раньше был магазин «Океан», в один огромнейший массив пустоты.

– Ура! – раскатисто и дружно кричал народ вместе с греками и прочими мудрецами, прилетевшими из глубины веков.

А затем перемешались, в нужном Всевышнему количестве, русские и чеченцы, ингуши и евреи, кошки, мышки и собаки.

Люди в серой форме смешались с теми, кто надел желтую форму, а те, что были в синей, составили компанию товарищам в зеленом камуфляже. Были группы и только в черном.

Пестрый салат-винегрет заполнил собой все видимое пространство. Люди выбрали только что отремонтированный дом по дороге к железнодорожному вокзалу и разобрали его до половины, придав ему форму трибуны.

Один за другим поднимались на эту трибуну мудрецы.

Первым выступил Соломон Мудрый.

– Вы забыли, – обратился он к слушателям. – Кто роет яму – сам упадет в нее. Лучше мудрость, чем храбрость. А рты тех, кто говорит ложь, должны быть сжаты, ибо разбивающий камень об него ушибется. Сдерживайте гнев свой!

Огромная площадь рукоплескала. Люди от восторга выли. Аплодисменты долго не смолкали. Но вот к краю трибуны подошел другой бородач – Солон из Афин.

– Ваши законы подобны паутине! Слабый запутывается, а сильный рвет их! Прежде чем приказывать, научитесь повиноваться. Не будьте доверчивы, будьте осторожны с людьми. Всматривайтесь, не таят ли они злобу!

Он поклонился всем, прижал руку к груди и отошел.

Оживленные слушатели стали подбрасывать вверх, у кого что имелось: сумки, кепки, булки, картошку.

Почтенного старца, поддерживаемого с двух сторон, подвели для выступления.

– Это Эзоп! – узнал его грозненский преподаватель университета.

– Эзопу слово! Эзопу слово! – начали скандировать студенты.

– Тише вы! Дайте ему сказать! – кричала какая-то женщина.

– Нужно уважать старость! – заметил русский солдат, стоявший неподалеку.

«Очеченился!» – подумала про него торговка, которая решила сегодня бесплатно угостить всех семечками ради такого праздника, ради гостей и волшебной пятницы.

– Сахийн! – говорила торговка, насыпая маленький стаканчик кому куда. – Я подаю милость ради Аллаха!

Наконец все затихли, сплевывая шелуху, а Эзоп начал свою дружественную речь:

– Нелепо соперничать с теми, кто сильнее тебя. Владейте собой! Сплетников и болтунов – гоните прочь!

Старик устал. Его усадили на табурет и поднесли воды. Чеченские дети заботливо обтирали его лицо мокрым полотенцем и угощали фруктами.

Неожиданно на трибуне худенькой птичкой появился милиционер в новой отутюженной форме, что означало: лично у него есть и утюг, и электричество!

Сбивчиво молодой представитель власти объяснил присутствующим, что Конфуций хочет сказать всего одну фразу.

– Я узнал его! Я видел портрет в учебнике по единоборствам! – пояснял милиционер.

Конфуций выпил сока, кашлянул, прочищая горло, и над толпой появился его голос, и была сказана фраза, впоследствии много раз повторенная другими мудрецами и пророками:

– Не делай никогда человеку того, чего не желаешь себе!

На этом выступления гостей временно прекратились. На трибуне началась раздача прохладительных напитков. Большие пластиковые бутылки с соками разных цветов понравились философам всех времен и народов. Они смеялись, по-детски восхищаясь их яркостью и вкусом. Это подоспела рыночная машина, и хозяин все раздавал бесплатно, не жадничал.

Грек Диоген жадно пил апельсиновый сок. Почтенный старец помолодел прямо на глазах. С любопытством первооткрывателя вглядывался он в лица жителей Чечни, такие разные и такие уставшие от войны.

– Я прибыл к вам со своим замечательным фонарем! Мы вместе обойдем уголки вашего города и, может быть, даже найдем Человека! Я хочу вам помочь!

После этих слов аплодисменты сменились массовыми рыданиями.

– Мы искали, искали, но не нашли! – жаловались люди.

Широко разведя руки, словно желая обнять всех присутствующих, босиком, в простой холщовой рубахе появился Иешуа.

– Иисус! – узнали его некоторые граждане, а другие тоже узнали и прошептали: – Иса!

Он тихо плакал вместе со всеми и уговаривал:

– Плачущие будут утешены! Просите, и будет дано вам! Ибо придет другой утешитель после меня, к другому народу. Он станет учить вас.

Люди упали на землю, ожидая увидеть пророка Мухаммеда. Из группы мудрецов шагнул вперед он. Его статная фигура с золотисто-бронзовым загаром завораживала своей красотой и мужественностью воина. Он сказал:

– Кто познает самого себя – познает своего Господа. Не забывайте Книгу Ясную!

Глаза Мухаммеда сияли.

Необъяснимая внутренняя сила снизошла ко всем жителям, словно уверенность, что наступят дни мира и благоденствия.

Это было обещанием счастья.

Я проснулась. На улице шумел дождь, его капли попадали в трещины на клеенке, прибитой к оконной раме, и, мутные от цементной пыли, шлепались на пол. Сегодня рабочие снова не пришли чинить разрушенную пятиэтажку, стоящую напротив моего дома.

Мелодия дождя была однообразной и безнадежной, как шепот соседей, а звук падающих с подоконника капель вплетался в вялое эхо стрельбы с близкого блокпоста.

Я посмотрела в небо. Не было там ни парашютов, ни мудрецов, ни пророков, спешащих к нам на помощь.

Но раз Бог послал такой сон, да еще с четверга на пятницу, значит, можно надеяться и ждать.

Бог благословляет спасающих

Румиса прибежала к нам под громкую стрельбу из пулеметов и автоматов. Заскочив в коридор, молодая женщина схватилась за сердце.

– Убили? – спросила моя мама.

– Нет! – выдохнула она и села на стул. – Плохо мне! Дайте валерьянки!

Мама налила ей стакан воды и накапала спасительных капель.

Румиса была нашей соседкой и жила через улицу. Дом, где проживала ее семья – муж Ибрагим и несколько малышей, – находился в частном секторе.

Когда начались бои, Ибрагим, как и многие мужчины, ушел на войну.

Город Грозный был во власти огня и металла. В Чеченской республике бушевала Летняя война 1996 года.

Румисе унывать было некогда: младшей дочке не исполнилось еще и года. Сыновья-дошкольники не боялись стрельбы, храбро выскакивали на улицу. Многодетная мать бегала под обстрелом то на колодец за водой, то в подвал, где прятались старики, и успевала шутить, что смерть ее не догонит. Как все мы, она верила, что война скоро закончится и наступит мир.

А самолеты всё бросали бомбы не останавливаясь и превращали в руины нашу жизнь. Боевики мечтали сбить хотя бы один, чтобы отомстить.

– Не получится! – говорил им старик, проживающий в соседнем переулке. – Стреляя из автоматов, не достать железную птицу. Летает высоко!

– Получится! – спорили молодые парни. – Если встать рядом, прочитать молитву, а потом выстрелить, когда самолет пойдет на снижение, чтобы сбросить бомбы на город, мы пробьем пулями его обшивку, и он рухнет на землю!

– Я служил в советской армии… – объяснял старый чеченец, и его белая борода недовольно вздрагивала от каждого слова. – А вы – нет! Вы даже в школе не учились из-за войны. То, что вы говорите, – чудеса. Не бывает такого!

– Бывает! Аллах нам помогает! – не уступали парни в военной форме, поглядывая на старика недружелюбно.

Война нарушает не только ритм жизни – она стирает законы, порядок: раньше чеченцы со стариками не спорили, а теперь могли даже убить в пылу спора.

Но на этот раз обошлось. Старик, завершая беседу, махнул рукой, а парни с автоматами ушли.

Тетрадь смерти была открыта, и самолеты, пойдя на новый круг, вписали в нее еще несколько строчек: уничтожили пару домов недалеко от нас. Нам перепала взрывная волна, вырвавшая двери на верхних этажах.

Я, мама и соседи успели спрятаться в коридорной нише. Штукатурка осыпала нас, как жесткая февральская метель, и, несмотря на августовскую жару, холод смерти присутствовал всюду. В этот момент я подумала, что мой двенадцатый день рождения мы вряд ли отметим.

– Хоть бы этот самолет разбился! – сказала бабушка Нина, наша старая соседка, перебивая слова молитвы «Отче наш».

– Господь, смилуйся! – плакала ее подруга Настасья.

– Валерьянки? – заботливо спрашивала моя мама, подавая прятавшимся у нас русским соседкам стакан с каплями. Я, обняв плюшевого мишку, лежала в углу и ждала окончания стрельбы. Ведь потом можно было выбежать на улицу, где светило солнце и было много цветов.

К вечеру действительно наступило затишье. И в многолюдный двор из нескольких четырех– этажных домов и одного пятиэтажного пришла новость: недалеко от аэропорта сбили самолет!

Может быть, самолет сам рухнул, потеряв управление, а может быть, его действительно сбили, как и хвастались молодые парни в форме боевиков.

Наверняка мирные жители не знали.

– Теперь нас не будут бомбить! – кричал мальчик Вася, показывая небу кулачок.

– Домой иди, а то нашлепаю! – ругал его дедушка, выглядывая из соседнего подъезда: он опасался внезапного обстрела.

Многонациональный двор гремел новостями. Женщины делились пышками, испеченными на костре, угощали вареньем детей.

Словно капли росы на тонкой паутинке, собирала я слова взрослых.

Вначале говорили тихо. Затем громче. Каждый собравшийся возле костра, где готовили пищу, старался пересказать эту историю по-своему.

– Когда попали в самолет и он загорелся, летчик катапультировался. Есть такая кнопка!

– Летчика расстреляли в воздухе!

– Неправда! Его допросили, а потом убили!

– Я сам видел труп в сгоревшем остове самолета! – горячился какой-то мужчина с зеленой лентой на голове. Зеленая лента была исписана арабскими буквами.

– Это был второй пилот! – перебивали очевидца.

Оказалось, что в самолетах, которые бомбили наш город, было чуть ли не волшебное кресло, способное спасти человека от смерти, если железную птицу подобьют.

Споры в нашем дворе в конце концов утихли, и люди стали расходиться по квартирам, готовясь к новому дню войны: живые вспоминали убитых, похороненных в садах и огородах. Убитые ждали, когда их можно будет перенести на нормальные кладбища. И не роптали в своих временных могилах.

– Я боюсь, что люди узнают! – плакала Румиса, обняв мою мать. – Нас всех расстреляют! И меня, и мужа, и детей! Никто не простит!

– Бог с тобой! Все будет хорошо! – утешала мама соседку, разворачивая таблетку валидола.

– Понимаете, тетя Лена, – объясняла Румиса, – Ибрагим – командир отряда. Мы с русскими захватчиками воюем! А зимой девяносто пятого такая история приключилась. Наши сбили самолет. Летчик выжил. Сильно был ранен. Его хотели пристрелить, а мой брат не дал. Сказал, сам его добьет, когда допросит. Бросил в свою машину при всех. Никто ничего не понял. Даже Ибрагим! Как отъехали километров пять, брат сказал: «Помнишь Ивана, с которым я служил? Он еще меня от смерти спас. Это – он!» Мой муж глянул на этого Ивана, а он без сознания. Привезли его к нам домой. Вы представляете?! За врагом ухаживать меня заставили! Кормить его! Лечить!

С января 1995 года Румиса ухаживала за тяжело раненным русским летчиком. Ослушаться брата она не смела.

«Этот русский человек спас мне жизнь в армии, а теперь мой долг – вернуть его домой. Живым!» – сказал ей брат.

Шло время. Летчик выздоравливал. Но ходить не мог.

Светлые волосы и синие глаза выдавали в нем жителя средней полосы. Опасаясь, чтобы соседи не заподозрили, что чеченская семья укрывает у себя российского военного, волосы ему перекрасили басмой, а самому велели помалкивать.

– Ты немой! – учили его в семье Ибрагима. – Говорить не умеешь! Инвалид. Мычи, кивай головой «да» и «нет». И все! Не дай Аллах, догадаются, что ты по-чеченски не понимаешь! Зовут тебя Рамзан! Как будет момент, попробуем передать тебя твоим родным! В Россию! Мать увидишь! Обещаем! Только молчи, чтобы никто не донес!

Не зря арабская пословица гласит: «У стен есть уши». Разговоры о необычном больном распространились по нашему району. В момент летних августовских боев 1996 года в частный дом, где жила Румиса и дети, ворвались боевики с оружием. Это был один из пришлых полков, созданный сельскими жителями, спустившимися воевать в город.

– Где он?! – крикнул главарь Румисе.

Дети в страхе спрятались за ее юбку, а в комнате для гостей лежал Иван.

Брат Румисы и ее муж отсутствовали.

– Кого вы ищете? – спросила женщина, всем своим видом показывая недоумение.

– Русского солдата! Где вы его прячете?!

– Русского?! – покраснела от возмущения Румиса. – Знаете, кто мой муж?!

– Знаем! Но все равно проверим, что за человек живет в вашем доме!

С этими словами вошедшие распахнули дверь и вошли в комнату.

Перепуганный Иван замычал, как и учил его Ибрагим.

– Не смейте его пугать! – закричала Румиса. – У него от взрывов помутился рассудок! Он инвалид! Он не понимает, что происходит! Это… это… Больной брат моего мужа!

Пришедшие слегка смутились, но предводитель отряда боевиков не поверил словам женщины. Взяв в руки Коран, который лежал на столе, он произнес:

– Готова ли ты поклясться, что говоришь правду?

– Я клянусь своими детьми! – закричала Румиса. – А теперь уходите! Как только придет муж, я все ему расскажу!

Младшая дочка, испугавшись громких возгласов, начала плакать. Иван был ни жив ни мертв с перепугу. Не ожидая от Румисы такой поддержки, он удивленно рассматривал чеченку, никогда не говорившую с ним, только приносившую еду, как велели ей муж и брат.

Боевики вышли.

Соседи, которые крутились неподалеку, разбежались. Пора было идти на колодец.

Оставив детей в подвале, Румиса принесла воды, после чего заскочила к нам и рассказала обо всем.

Когда осенью 1996 года бои утихли, дети пошли в школу и показалось на миг – жизнь в Чеченской республике налаживается. Семья Ибрагима объявила во дворе, что повезет больного родственника на лечение в Ростовскую область. Мужчину по имени Рамзан, который не мог самостоятельно передвигаться, аккуратно посадили в машину и провезли через все военные посты, разбросанные по городу Грозному.

Обратно он не вернулся.