Текст книги "Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951"

21. Гвардейский маршевой батальон РОА в Пскове

Принято считать, что до объявления Пражского манифеста 14 ноября 1944 г. никакой Власовской армии не было, а были только небольшие воинские формирования из бывших советских военнопленных, которые в целях немецкой пропаганды носили нашивки РОА, но генералу А. А. Власову не подчинялись. Так оно и было в действительности, но было и одно небольшое исключение, и об этом исключении в книге воспоминаний полковника Константина Григорьевича Кромиади (1894?–1990) «За землю, за волю…» (Сан-Франциско, 1980) было сказано:

«В мае 1943 года в местечке Стремутка под Псковом была сформирована первая добровольческая часть, находившаяся в прямом политическом контакте с Русским комитетом Власова» (с. 101).

Командиром батальона был Сергей Никитич Иванов, его помощником И. K. Сахаров, а начальником штаба – К. Г. Кромиади; все трое – эмигранты (с. 93), что тоже было исключением из общего правила. Батальонным священником, тоже исключительный случай, был архимандрит Гермоген (Кивачук), эмигрант, принадлежавший к Русской Православной Церкви за границей.

На с. 95 К. Г. Кромиади писал: «Прошло немного времени, как батальон превратился в образцовую воинскую единицу. Одновременно и команда пропагандистов заметно вклинилась в жизнь крестьян соседних деревень, ибо каждый день с утра до вечера крестьяне стали осаждать наш штаб своими просьбами, жалобами и заботами».

Сравнительно спокойная жизнь в Стремутке была нарушена 2 июня в час ночи страшным взрывом. Хотя Стремутка находилась в 15 километрах от Пскова, его почувствовали все жители Пскова. Мне спросонья показалось, что кто-то ломится в дверь. Хозяйка испугано кричала: «Кто там?». А я, как был в пижаме, тоже подошел к дверям и тоже крикнул: «Кто там?». Откликнулась соседка, сказавшая, что никого нет, а что это, по-видимому, взрыв. Я выглянул на улицу. Была белая ночь, и над Завеличьем висело грибоподобное облако. Мне страшно хотелось посмотреть, в чем дело, но не рискнул идти на улицу из-за полицейского часа.

На следующий день я узнал, что на станции Стремутка взорвался транспорт с амуницией, что взрывом были разрушены многие дома в деревне и что расквартированный там батальон РОА поспешил на помощь жителям.

В упомянутой книге К. Г. Кромиади (с. 98) писал, как он с группой РОА поспешил на помощь пострадавшим, и от немецких солдат узнал, что горит деревня «правее через шоссе». Об этом у К. Г. Кромиади сказано:

«Товарный поезд, груженный амуницией, шел на Ленинградский фронт. Партизаны на какой-то станции ухитрились всыпать песок во втулки колес двух последних вагонов, отчего вагоны загорелись. Когда поезд проходил мимо деревни, кто-то из жителей показал машинисту, что у него происходит, а тот, зная, что везет, остановил поезд, отцепил паровоз с двумя вагонами и умчался в Псков, оставив свои остальные вагоны догорать у самой деревни. А в вагонах были не только снаряды, мины и патроны, но и фосфор. <…> Пришлось сразу же распустить людей, чтобы они могли оказать помощь, где можно. <…> Работали мы на этом месте до утра и спасли всех, за исключением одной женщины, которая была задавлена рельсой насмерть. <…> Наш батальон в течение первых трех-четырех дней подкармливал погорельцев, и за это время они устроились в окрестных деревнях. Что же касается раненых, то наш врач, Евгений Разумовский, со своими помощниками целыми днями мыл, чистил и перевязывал пациентов, пока не вылечил их».

К Власову и власовцам население Пскова относилось, в общем, отрицательно, но случай в Стремутке смягчил в какой-то мере эту неприязнь. За несколько дней до 22 июня 1943 года полковник К. Г. Кромиади объявил по местному радио, что в годовщину начала войны будет парад РОА, и тогда же впервые прозвучал по радио марш РОА – «Мы идем широкими полями…».

Знамени у батальона не было, но вместо него был полученный из Риги большой русский шелковый трехцветный флаг. Немцы, которые не возражали против национальных флагов у иностранных военных формирований, были почему-то против трехцветного русского флага. На нашивках РОА находился не бело-сине-красный флажок, а Андреевский крест. Местное немецкое начальство оказалось более терпимым и согласилось, чтобы батальон прошел по городу с бело-сине-красным флагом во главе.

Местное немецкое командование не мешало и псковичам носить на костюмах маленькие бело-сине-красные ромбовидные флажки из пластмассы, которые делались в Риге и продавались в Пскове на толкучке. Помню одного молодого человека, который носил флажок красной полосой кверху. Когда я обратил внимание, что он неправильно прикрепил флажок, то он мне ответил, что для него красный цвет главнее.

22 июня был вторник – рабочий день, но на улицах собралось немало псковичей. В этот день я собрал заранее ребят, посещавших занятия при Псковской православной миссии, расставил их вдоль всего пути парада и сказал, чтобы они встречали аплодисментами русский флаг, который знаменосец Г. П. Ламсдорф (из эмигрантов) с двумя ассистентами-автоматчиками несли во главе колонны. Надо сказать, что многие, пришедшие посмотреть на парад, тоже хлопали в ладоши. Были речи, были транспаранты, и все прошло благополучно. Зато поздно вечером был сильный налет советской авиации. Были жертвы и были разрушения.

Вторая беда приключилась в тот же день или на следующий. Советские агенты во главе с одним из автоматчиков, который на параде был ассистентом у знаменосца, устроили бунт в гвардейском маршевом батальоне РОА. Были убитые с обеих сторон, но восстание не удалось, так как большинство власовцев оказалось идейными врагами большевизма. Обо всем этом мне потом рассказал старший лейтенант Л. А. Самутин, член НТС, считавшийся в батальоне главным пропагандистом.

Немецкое командование давно требовало переброски власовцев с Восточного фронта на Западный. И этот бунт, конечно, был толчком к отправке Гвардейского маршевого батальона в Данию. Там Л. А. Самутин в 1944–1945 гг. выпускал листок «На далеком посту». Самутин разделил трагическую судьбу батальона: его датчане в 1945 г. вместе со всеми выдали большевикам.

22. НТС в Пскове
1941–1943 гг

Первым членом НТС, или, как мы сами себя называли, союзником, попавшим в Псков, был инженер Константин Анисимович Кирий (1895–1949). Б. Брюно в некрологе, посвященном ему в газете «За Россию», № 118 писал: «Осенью 1941 года, оставив семью в Югославии, К. А. уезжает в Германию, чтобы оттуда пробраться на родину». Тогда немцы еще не препятствовали проникновению эмигрантов на оккупированную ими русскую территорию. В Пскове Кирий познакомился с доктором Горицким, заведовавшим все годы оккупации русским госпиталем на Завеличье. Константин Анисимович передал ему сборник конспектов по национально-политической подготовке, так называемый «Зеленый роман», в котором содержалась критика коммунизма, недоступная советским гражданам, а также брошюру «За что бороться». Вторым знакомым Кирия оказался Лабутин, русский из Эстонии, служивший у немцев в СД (SD – Sicherheitsdienst – служба безопасности). Константин Анисимович его тоже снабдил «Зеленым романом» и брошюрой. «Памятью, – пишет в некрологе Б. Брюно, – о великой радости встречи с родиной у К. А. была свеча от пасхальной заутрени в Пскове. Он берег ее до самой смерти, как святыню».

Во время моего пребывания в Берлине в феврале–апреле 1942 г. я узнал от доктора Николая Митрофановича Сергеева (1909–1944), что он недавно встретился с членом организации витязей из Чехии, приехавшим из Пскова. Надо полагать, что от него центр НТС узнал, что у Горицкого и Лабутина образовались небольшие союзные группы.

В марте 1943 г. Александр Эмильевич Вюрглер (1901–1943) помог мне попасть из Варшавы в Ригу, а там, при помощи местного союзного руководителя Жени Кашкина, я был принят в Псковскую православную миссию преподавателем Закона Божия.

Вюрглер дал мне адрес Ивана Андреевича Залесского, союзника из Польши, и снабдил меня «Схемой НТС», представлявшей собой как бы политическую программу Союза. Ее первое (ротаторное) издание было отпечатано в Вустрау, где были курсы переподготовки военнопленных к административной работе на Востоке, на которых преподавали деятели НТC.

Положение в городе Пскове, который находился в прифронтовой полосе, требовало от союзников особой осторожности. Ни о каких собраниях групп не могло быть и речи. Каждый союзник мог знать только нескольких человек, с которыми у него были дела, и никто никому не имел права задавать лишних вопросов.

О Лабутине я узнал от рижанина, адрес которого мне дал Кашкин. У Лабутина была группа, в которую входили только приезжие из Прибалтики. Он сообщил всем, что сравнительно недавно в Гатчине арестовали и расстреляли несколько союзников из военнопленных, и рекомендовал не давать повода заподозрить себя в принадлежности к Союзу. Не берусь судить о причинах бездействия Лабутина. Может быть, он действительно был напуган расстрелом союзников, а может быть, парализовал свою группу НТС по заданию СД.

Позднее я познакомился с Петром Петровичем Маресевым, землемером из Эстонии, который принадлежал к группе Лабутина и работал в отделе ликвидации колхозов и передачи земли в собственность крестьянам. Видя в нем единомышленника, я решил рассказать ему о деятельности НТС до войны. Тут-то и выяснилось, что он давно был членом Союза и при первой возможности сам нашел пути на родину. Кстати, слухи, что он был убит партизанами, не подтвердились.

И. А. Залесский имел свою группу, куда входил старый варшавский член Союза Виноградов и Выходцев, тоже, кажется, член Союза из Польши. Потом я случайно познакомился еще с двумя молодыми людьми из этой группы – Великановым и Леней (Леонидом Васильевичем) Черепенкиным (р. 1922) – сыном бывшего городского головы. Возможно, они формально не были членами НТС, потому что в прифронтовой полосе было не до формальностей. Работали они в бывшем спецхране, находившемся в церкви Успения на Успенской улице (в советское время ул. Калинина). Я там был, и помещение на меня произвело самое гнетущее впечатление. Книжные полки из неоструганных досок не могли стоять вплотную к округлым стенам, покрытым фресками, и были прибиты какими-то многоугольниками, грубо разрушая стенную роспись. От Великанова и Черепенкина я узнал, что немцы распорядились передать все книги из спецхрана, напечатанные по старой орфографии, в библиотеку псковского музея, открытую в годы оккупации для жителей города в старинном здании – Солодёжне.

Залесский сообщил мне, что группа Горицкого состоит из служащих больницы или горуправления. Про одного служащего этого управления я узнал, что он принадлежит к группе Горицкого. Мы случайно познакомились, но ни я ему, ни он мне о принадлежности к Союзу ничего не сказали: в этом человеке я сразу увидел обывателя.

С Горицким я познакомился после эвакуации Пскова, когда мы с Черепенкиным и Великановым приехали туда собирать в развалинах книги для беженской библиотеки в Риге. Я пришел в больницу навестить раненую девушку, которая состояла в Содружестве молодежи при Миссии. Горицкий меня не знал, но был со мною любезен. Он рассказал мне, что немцы решили не эвакуировать госпиталь, а он потребовал, чтобы он и минимальный медицинский персонал были оставлены с больными. Немцы согласились. Имел ли Горицкий связи с партизанами или же, как член НТС, решил остаться, не знаю. Так или иначе, но он был арестован чекистами и отправлен в концлагерь, где и погиб.

Всю союзную работу в Пскове возглавлял Андрей Александрович Тенсон (1911–1969) из Таллинна. Он был опытным подпольщиком. До захвата Эстонии большевиками он занимался отправкой союзной литературы в СССР, за что был в марте 1938 г. арестован и сослан на остров Саарема, но в начале 1939 г. получил разрешение вернуться в Таллинн, откуда смог вовремя покинуть Эстонию и не попасть в руки НКВД. В Пскове у него были связи, благодаря которым он смог устроить приехавшего в сентябре 1943 г. Павла Васильевича Жадана секретарем городского управления.

Роман Николаевич Редлих, преподававший в школе пропагандистов в Вустрау, посетил летом 1943 г. Псков для инспекции работы своих выпускников. С одним из них, членом Союза, он меня познакомил. От него я потом получал издававшиеся немецкой пропагандой газеты «Доброволец» и «Заря». Роман Николаевич попросил меня показать ему достопримечательности Пскова и по дороге расспрашивал меня о союзниках и о том, что они делают. Он был одним из руководителей подпольной союзной работы, и от него я получил кое-какую литературу, изданную в Вустрау.

В Св.-Дмитриевской церковной школе моим начальником был выдающийся миссионер о. Георгий Бенигсен (1915–1993), знакомый с НТС еще в довоенной Латвии. Он посоветовал мне скрывать то, что я приехал из Югославии, чтобы не вызывать подозрений немцев и их агентов. Узнав, что я член НТС, он указал мне на Константина Иосифовича Кравченка (1918–1973) и Раису Ионовну Матвееву как на членов Союза. В конце 1943 г. о. Георгий формально вступил в НТС.

Раиса Ионовна в интервью, напечатанном в «Посеве» (№ 11 за 2000 г.), сказала, что как члена НТС знала только меня, и добавила: «Знала я многих, но что они – члены организации я узнала только на суде». Объясняется это тем, что она попала в Псков без помощи Союза. Кстати, о. Георгий узнал о принадлежности Р. И. Матвеевой к НТС от ее подруги Зинаиды Федоровны Соловской.

Все мы, члены НТС, приехали в Псков служить России и русскому народу. Мы считали, что наша работа в Православной миссии и была той союзной работой, к которой мы готовились за границей. Конечно, мы всегда отстаивали наш взгляд на русскую историю и на поработивших Россию большевиков. Как я помню, все наши собеседники были настроены против Сталина, но многие защищали Ленина, связывая его с относительным благополучием в годы нэпа, и думали, что если бы он не умер, то Россия стала бы нормальным правовым государством.

Идеи Союза мы подавали как идеи Власовского движения. Мы осторожно информировали своих собеседников о том, что до войны был такой НТСНП и что он, конечно, не перестал существовать. Никого мы формально в Союз не принимали, потому что не видели в этом надобности. Вопрос формального приема в НТС был поставлен только после приезда П. В. Жадана, который принял в Союз несколько человек, в том числе и о. Г. Бенигсена, но среди принятых не было ни одного человека из групп Лабутина и Горицкого.

«Схему» и другие издания Вустрау я давал читать друзьям после обсуждения вопросов, связанных с Власовским движением. Других материалов у меня не было, но в Пскове кто-то распространял какие-то довоенные материалы, привезенные из Югославии. Об этом я узнал случайно при совершенно фантастических обстоятельствах. Среди моих друзей-знакомых был один ленинградский студент-еврей – Хейфец, выдававший себя за кавказца Ефима Ибрагимова. Он интересовался жизнью русских за границей и кроме меня был еще кое с кем знаком. Называл он нас «беляками». Иногда он с нами спорил, а иногда соглашался. Он был связан с партизанским подпольем, и я это знал. Однажды он спросил меня о том, какие союзы были у русских за границей.

Я догадался, о каком союзе он хотел получить информацию, но решил не посвящать его в союзные дела. Ответил, что союзов было много и самых разных. Самым крупным был, конечно, РОВC. Рассказал о белом терроре и похищении большевиками генералов Кутепова и Миллера. Ефим слушал внимательно, а потом спросил, что я знаю о других союзах. Я назвал Союз русских благотворительных обществ в Польше, но Ефима интересовали политические союзы.

Не узнав от меня ничего больше, Ефим вынул из кармана союзную брошюру «За что бороться», изданную на тонкой бумаге, кажется, в Белграде в 1939 г. и спросил меня, слышал ли я что-нибудь про НТСНП. Я сказал, что не слышал, посмотрел бегло на содержание, сказал, что брошюра толковая и попросил ее почитать.

Возвращая брошюру, я сказал Ефиму, что мне она понравилась, и что ее мысли созвучны идеям РОА. На это Ефим ответил мне, что НТСНП для советской власти опаснее РОА, так как та сотрудничает с немцами, а НТСНП выступает против немцев, и, как он выразился, «распространяет свою литературу у нас под носом».

Было ясно, что Ефим не знал, как брошюра попала в партизанское подполье. Я был искренно удивлен, что в Пскове какие-то не известные мне союзники распространяют союзную, а не власовскую литературу.

Мое знакомство с Ефимом закончилось в начале сентября 1943 г. Обстановка в Пскове была ужасной. Немцы сжигали вокруг города деревни, и ночью зарево освещало полнеба. Италия капитулировала 3 сентября, у немцев был переполох, а партизаны грозили взять с налета город. Чтобы спасти жизнь, в случае захвата Пскова партизанами, кто-то из партизанского подполья дал Ефиму подписать заявление о сотрудничестве с партизанами. Он это сделал и предложил и мне подписаться. Я отказался, а через несколько дней Ефима арестовали. То ли немцы перехватили курьера, то ли это было провокацией, сказать трудно, но всех подписавшихся арестовали и расстреляли, а среди них были и колебавшиеся люди, с партизанами не сотрудничавшие, но боявшиеся возвращения советской власти.

Примечания

1. Колотилова C. И. и др. Псков. Очерки истории. Л.: Лениздат 1971. C. 280 (упомянут Б. Врангель, но без указания на его принадлежность к НТС) и 286 (типичная советская клевета).

2. Полчанинов Р. Псковская миссия (дополнения) // Новое русское слово. Нью-Йорк, 27.07.75.

3. Жадан П. Н. Русская судьба. Нью-Йорк: Посев-США, 1989. C. 159–168; М.: Терра, 1991. С.159–168.

4. Кацнельсон Е. Псковская миссия // Новости Пскова. 29.08.1996.

5. Матвеева-Рацевич Р. И. НТС в Прибалтике: от Нарвы до Норильска // Посев. М., 1999. № 11. C. 35–38.

23. НТС в Гатчине и на Псковщине

Когда я, вскоре после прибытия в марте 1943 г. в Псков, узнал, что Лабутин, руководитель одной из союзных групп в Пскове, рекомендовал членам своей группы не давать повода немцам заподозрить себя в принадлежности к Союзу, я не был уверен, действительно ли немцы расстреляли кого-то из союзников, как он говорил, или он, как служащий СД, по приказу немцев под этим предлогом парализовал деятельность своей группы. Только в конце 2004 г., ознакомившись с книгой Ильи Глазунова «Россия распятая», я узнал, что на подступах к Ленинграду на самом деле действовала в 1942 г. группа Союза, подвергшаяся к концу года полному разгрому.

Со слов члена НТС Николая Николаевича Рутченко, бывшего военнопленного, служившего переводчиком, Илья Сергеевич Глазунов писал: «Весной 1942 года Борис Федорович (Глазунов, дядя И. C. Глазунова) состоял в качестве переводчика и делопроизводителя в одном из подразделений гатчинской комендатуры под непосредственным начальством латыша-офицера из Риги Павла Петровича Делле. <…> Делле, весьма прорусски настроенный антикоммунист, православный, был женат на русской эмигрантке. Тогда же в команду Павла Делле прибыл из Риги Сергей Смирнов, сын известного водочного фабриканта, бывший осенью 1941 года русским бургомистром города Калинина (ныне снова Тверь. – Р. П.). Он рассказал, что, будучи проездом в Смоленске, близко сошелся с представителями НТС Околовичем и Ганзюком. Смирнов привез также литературу, распространявшуюся НТС, в том числе брошюру Ивана Ильина “О сопротивлении злу силою”. Примерно в июле 1942 года с участием Бориса Федоровича и Смирнова состоялось тайное совещание нескольких человек, собравшихся из Луги, Сиверской и Гатчины, на котором было принято решение создать подпольную организацию с целью освобождения России от большевистских и немецких оккупантов. Помимо вербовки новых членов эта организация занималась распечаткой на ротаторе программных материалов НТС, а также сокращенных текстов других изданий, в том числе брошюры Ильина. Эта подпольная деятельность лежала целиком на плечах Бориса Федоровича. А в самой организации он, будучи самым старшим, являлся как бы судьей чести… Поздней осенью 1942, при тайном содействии Павла Петровича Делле, представитель организации Борис Федорович вошел в контакт с группой русских эмигрантов в Риге, связанных с НТС, после чего было принято решение о формальном слиянии с этой организацией. Тогда же была установлена постоянная связь и с представителями НТС в Пскове и Гдове»6666
  Глазунов И. Россия распятая. М.: ООО «Агентство “КРПА” Олимп», 2004. C. 415–416.


[Закрыть].

По моим сведениям сам Павел Петрович Делле был членом Союза, связь в Пскове была установлена с Андреем Александровичем Тенсоном (1911–1989), а в Гдове с Евгением Евгеньевичем Поздеевым (1916–1994).

С Поздеевым я познакомился в Варшаве в 1942 г. До войны он работал в Главной квартире польских харцеров (скаутов) и в годы войны поддерживал связь с подпольными харцерами, с которыми познакомил и Б. Б. Мартино, и меня. В Гдове он работал в отделе пропаганды. Встретившись со мной в 1944 г. в Берге и рассказывая о своей работе в Гдове, Женя Поздеев показал мне небольшую детскую книжечку «Еж и заяц» братьев Гримм. Книжка как книжка, автор немец, а издатель немецкая пропаганда, но замечательной была у нее последняя сторона обложки. На ней от руки был нарисован русский трехцветный флаг и на машинке под копирку написано: «Русский национальный флаг с 1667 г.

 
Впереди еще дорога дальняя!
Ни врагов, ни горя – не боюсь.
Цель моя – моя национальная, –
Заново построенная Русь!»
 

Видя мой неподдельный восторг, Женя Поздеев мне эту книжечку подарил. Как служащий отдела пропаганды, Женя давал эти книжки отличникам учебы при выдаче свидетельств об окончании школы. Попадись такая книжечка кому не надо, был бы скандал, но Бог хранил, и все обошлось благополучно6767
  Сказочная библиотечка / Под ред. В. В. Гладилина // Бр. Гримм. Еж и заяц. Издатель и год издания не указаны.


[Закрыть].

Женя Поздеев говорил мне, что в Гдове был очень хороший немецкий комендант. Пленных там кормили по-человечески, и побеги из плена были редкостью.

Много помогали местным русским жителям два члена НТС в Острове, служившие в ВиКадо (Wirtschaftskomando). Это был барон Б. Врангель, родственник последнего Главнокомандующего Русской армии в Крыму, и Лев Львович Зальцберг, протестант, полунемец, полулатыш, но большой русский патриот.

Слышал, что в Опочке было тоже два члена НТС, варшавянин Владимир Евгеньевич Скоробогач (1894–1970) и Горбунов (кажется из Югославии). Оба служили в Зондерштабе «Р» под командой полковника Регенау (настоящая фамилия Смысловский).

Работа членов НТС в Гатчине закончилась трагедией. Об этом И. C. Глазунову рассказал тот же Н. Н. Рутченко: «В конце 1942 года Борис Федорович и многие другие, входившие в его организацию, были арестованы гестаповцами по доносу одного из ее членов – бывшего студента Ленинградского института имени Лесгафта Вадима Добочевского, заподозрившего их в связи с советской разведкой. В ходе следствия и очных ставок, в том числе с Борисом Федоровичем, Добочевский покончил самоубийством, выбросившись из окна четвертого этажа. Бориса Федоровича спасло лишь вмешательство Павла Делле и офицера при штабе 18-й армии барона фон Клейста – родственника фельдмаршала. Вместе с ним из-под гестаповского ареста были освобождены и его друзья, сумевшие, как и он, скрыть во время допросов истинное назначение их организации»6868
  Глазунов И. Указ. соч, с. 416–417.


[Закрыть]. Хоть И. C. Глазунов и написал, что только один из арестованных членов Союза был отправлен в концлагерь, в Пскове говорилось по меньшей мере о двух расстрелянных, и это мне подтвердил Н. Н. Рутченко письмом от 3 октября 2005 г. Что касается судьбы Б. Ф. Глазунова, то на с. 388 помещена его фотография с пояснением «С 1945 по 1953 год был репрессирован за антисоветскую деятельность. Семья угнана немцами в Германию», а на с. 389 добавлено, что Б. Ф. Глазунов был выдан союзниками на расправу Сталину.