Текст книги "Первая формула"

– А у тебя и нет выбора, плетущий. Добро пожаловать в мой театр! Не вздумай причинить вред нашей семье и запятнать мою репутацию. Надеюсь, ты оправдаешь славу своего высокого искусства – и тогда у нас все будет хорошо. Джи-а?

Халим не собирался торговаться с незнакомцем, ибо сделка с Коли пошла псу под хвост, зато ясно дал понять: с сегодняшнего дня плетущий принят в театр и хозяин ожидает, что тот загладит вину.

Человек в хламиде протянул ему руку:

– Я – Маграб.

– Халим.

До рукопожатия мой друг и благодетель не снизошел.

– Посмотрим, может, все же удастся умилостивить Коли. Ради бога, не натвори тут дел, пока меня нет. Вернусь – покажу, где будешь спать, и ознакомлю с обязанностями.

Халим развернулся и вышел из зала.

Я выронил тряпку. Магия… Настоящая магия, та самая, о которой повествуют сказания, которой посвящено несколько поставленных в нашем театре пьес. Плетущие… Мудрые маги, способные изменять мир вокруг себя ради того, чтобы творить великие и ужасные дела.

С отвисшей челюстью я наблюдал за Маграбом. Рядом стоял легендарный мастер, а я не знал, что сказать.

Должно быть, Маграб видел, что происходит в моей бедной голове.

– Значит, ты служишь у Халима? – спросил он, и я кивнул, не в силах подобрать слов. – Как зовут тебя?

– Ари.

– Хм… Ари? – Маг зашевелил губами, словно заучивая эти три буквы, и снова заговорил: – Хорошее у тебя имя. А я – Маграб. – Он улыбнулся и протянул мне руку.

Я подскочил к нему и, сжав его кисть в ладонях, затряс ее куда сильнее, чем требовалось для рукопожатия. Маграб не стал высвобождаться из моего энергичного захвата и спросил, взглянув на сцену:

– Стало быть, ты помогаешь Халим-саму творить его магию? Об этом он говорил?

– Работаю в трюме, – кивнул я. – Надеюсь, когда-нибудь Халим позволит мне играть на сцене.

– Это вершина твоих желаний? Хочешь стать лицедеем? Ничего иного в книге твоей судьбы не написано?

Я примолк. Сложный вопрос. Мое возбуждение схлынуло и вновь вернулось при воспоминании о том, как Маграб, словно великий Брам, вызвал огонь, что пылал на его ладони.

– Не я, а ты сотворил магию…

– Ты прав.

– Как в древних сказаниях?

Маграб невозмутимо кивнул.

Я вздохнул. Пожалуй, задавать следующий вопрос у меня не было права, и все же детское бесстрашие и любопытство взяли верх. Кстати, порой это опасное сочетание. Конечно, я знал, чего хочу от жизни. Желал возжечь собственный огонь, понять его природу и творить с его помощью, как было миллиард лет назад. Я жаждал сам стать легендой.

Детские мечты не имеют границ. А взрослый человек, их сохранивший, способен совершить немало ужасных или, наоборот, великих поступков.

– Научишь меня?

Иногда беду можно накликать одним-единственным словом. Маграб его произнес:

– Да.

Все просто. Проще не бывает.

Сейчас я думаю: Маграб подозревал, кем я могу стать и как применю его учение. Но, в конце концов, я был всего лишь ребенком.

12
Уроки и истины

Маграб оказался лучшим учителем в мире. Вероятно, терпелив он был от рождения. Любопытство плетущий ценил и даже поощрял.

Энергии у старика было хоть отбавляй, а ясный ум позволял преодолевать трудности, что представлял для него такой ученик, как я.

Более всего мне запомнились глаза и голос Маграба. Глаза – кусочки выцветшего нефрита, серого с легким зеленоватым оттенком, напоминавшим об их первоначальном цвете. Голос – сильный и четкий, с твердыми интонациями наставника, подготовившего не одно поколение юных магов. С таким голосом можно командовать армией.

Тем не менее и в голосе, и в глазах Маграба всегда сквозила доброта.

– Вопросы ты задаешь неправильные, Ари. – Маграб запустил руку в складки своей хламиды и извлек оттуда серебристую нить. Уж не его ли собственный волос? И что? Я молча прищурился, переводя взгляд с нити на лицо учителя. – Тебя интересует, как я вызываю огонь. А следует задать вопрос: как мне удается его удерживать? Первое – просто трюк. Второе – уже волшебство. – Он поджал губы и уставился мне в глаза. – Или, если угодно – плетение.

Ждет очевидного вопроса… Хорошо.

– В чем разница?

– Разница принципиальная, – воздел палец Маграб. – Нам известно, как работает плетение. – Он сверкнул белозубой улыбкой, и я ухмыльнулся в ответ. – Есть десять формул плетения, которые должен знать каждый. Много веков назад их было куда больше, однако многие из них утеряны. Те десять, что до нас дошли, – это основы основ для каждого плетущего. Неважно, сумеешь ли ты освоить все. На самом деле редко кто продвигается дальше первой, однако следует понимать принципы их применения.

Десять формул плетения… Десять способов изменить мир, подобно великому Браму!

– Расскажи о каждой!

Я подполз к Маграбу, не обращая внимания на жесткий пол трюма, стиравший колени в кровь.

Он погрозил пальцем:

– На дерево забираются не сверху, а снизу, Ари. Имей же терпение.

Я раздраженно вздохнул.

– Тебе придется проделать тяжелую работу. – Уголок рта учителя дрогнул, словно ему хотелось рассмеяться. – Давай-ка начнем с плетения, которое я выполнил, вызывая огонь. Вот это – кусочек проволоки. Знаешь, что такое сутин? – осведомился он, подбросив на ладони серебристую нить.

Я помотал головой.

– Сутин – металл, который когда-то обнаружили в северных горах Аппар Радеш, что неподалеку от Ашрама. Выяснилось, что свойства нового металла меняются, если очистить его от примесей и смешать в должных пропорциях с солью и водой. – Маграб сжал кусочек проволоки в кулаке. – Я пришел в театр посреди ливня, и воды было достаточно, чтобы сутин воспламенился. Соль я прихватил с собой.

– Так первая искра родилась из сутина? – наконец дошло до меня.

– Верно, – кивнул учитель. – Однако я сумел удержать огонь. Это уже плетение. Тебе следует уяснить: плетущий не может создавать сущности, подобные огню, ветру, воде или земле, но в его силах ими манипулировать.

– А вот Брам создавал!

Маграб бросил на меня невозмутимый взгляд:

– Технически, если верить сказаниям, он и сам родился из пламени, так что мог извлекать его из собственного тела. Тем не менее я согласен: Брам порождал многие сущности из абсолютной пустоты. Мы же с тобой не боги, разве только ты от меня что-то скрываешь.

Я закатил глаза.

Серебряная проволочка сверкнула в руке Маграба, и его лицо сосредоточилось:

– Ал…

В его ладони вспыхнул тоненький – в человеческий волос – огонек:

– Ан…

Язычок пламени удержался, слегка подпрыгивая на руке учителя:

– Вент…

Маграб слегка дунул, едва не погасив огонек:

– Эрн…

Оранжевый язычок заколебался, стал шире и наконец набрал силу. Огонь лизал воздух и рос, вскоре он превратился в пламенный шар.

Я смотрел как завороженный, забыв обо всем. Не мог оторваться от вызванного учителем огня и словно погружался в каждую его струйку.

Маграб выдохнул, огненный шар исчез, и я вынырнул из забытья:

– Как ты это делаешь?

Я прокрутил в голове те слова, что произносил учитель, и выпалил их одно за другим. Ничего не произошло.

– Ари…

Маграб положил руки мне на плечи. Одна его ладонь была горячей другой.

– Магия – это не только слова. Магия – это история, заставляющая тебя осознать, как работают присущие нашему миру силы, причем далеко не на том примитивном уровне, что доступен ученым и священникам. Думаешь, если просто выкрикнуть формулу – вселенная тут же подчинится?

– Как же быть? – вздохнул я.

Маграб пошарил в складках хламиды, извлек на свет два одинаковых камня и втиснул их мне в руки:

– Вот, держи.

– И что дальше?

– Просто смотри на них.

– До каких пор?

Лицо Маграба оставалось бесстрастным, однако в глазах сверкали веселые искорки:

– Пока не велю закончить упражнение.

Учитель направился к выходу, и я нахмурился:

– Погоди! Что толку сидеть с камнями, если ты не собираешься меня ничему учить?

– Нам с Халимом нужно кое-что исследовать, и…

– Могу помочь!

– Можешь, – покачал головой Маграб, – если будешь держать камни, пока не скажу, что ты готов к следующему этапу.

Не такого ответа я ждал. И это называется обучение магии? Я желал вызывать огонь, жаждал пуститься в путешествие, познакомиться с Шаен, встретиться с Ситрами. А что получил?

Похоже, истина, которую я искал, заключалась в камнях.

Я пялился на них, пока не потерял счет времени, пока мой разум не покрылся туманом. Раздражение сменилось ощущением пустоты.

Юности свойственно преувеличивать, и, пожалуй, я сказал бы, что провел в подобном состоянии пару дней. На самом деле прошло несколько долгих часов, и я наконец задался вопросом: не расплющилась ли моя задница в блин от непрерывного сидения?

– О чем думаешь? – Голос Маграба вырвал меня из сонного состояния.

Резко распахнув глаза, я едва не выронил камни.

– Вымя господне, ты меня напугал!

– Вселенная предлагает нам множество поводов для размышления, и полагаю, что все это время мой первый ученик думал не только о вымени Брама, – криво усмехнулся Маграб и уставился на меня так, словно застукал за предосудительным занятием.

Я спокойно выдержал его взгляд, хотя не знал, чего он от меня ждет. Наконец Маграб не выдержал и прыснул от смеха. Расслабившись, я тоже засмеялся и уже через миг нашел достойный ответ:

– Думал об этих дурацких камнях.

– Отлично. Стало быть, ты сосредоточился на том, чего я от тебя и добивался. Тому, кто желает стать мастером плетения, следует развить в себе способность очищать разум от разной шелухи и оставлять лишь необходимое.

– А плетущему, стало быть, необходимы камни?

– Не умничай! – шлепнул меня по руке Маграб. – Слишком сильно задираешь нос, к добру это не приведет.

Я хотел было запротестовать, однако, заметив, как посуровел учитель, захлопнул рот, проглотив язвительный ответ. Не стоит дразнить Маграба.

– Итак, Ари. Во-первых, плетение требует несокрушимой уверенности, во-вторых – уверенность необходимо поддерживать. Недостаточно создать, следует еще и сохранить то, что ты создал. Сильная воля и сильная вера – два основных принципа, которые позволят изменять мир. Так вот, начнем с малого: ты будешь думать о камнях до тех пор, пока все остальное для тебя не исчезнет.

– Но… ты ведь ничего не рассказал о самих плетениях! – Я заерзал на месте, по-прежнему беспокоясь, что там с моей задницей. Во всяком случае, она была на месте и точно болела.

Маграб прошелся по трюму, разглядывая мудреные механизмы. Наконец его взгляд упал на гладко выструганную палку, которую я вчера оставил торчать в бочке. Игрушек у меня было немного, и самодельный меч стал одной из них. Порой, если оставались силы, я сражался со своей тенью.

Сражался – громко сказано. Обычно я просто суматошно размахивал руками с риском выбить себе глаз – это было куда ближе к истине, вот только ребенок истину видит не так отчетливо, как взрослый.

С другой стороны, со временем я понял, что в детских мечтах истины порой гораздо больше, чем считают взрослые. С годами мы нередко ее забываем и снова ищем – но уже в потемках.

Маграб осмотрел меч и несколько раз им взмахнул, рассекая воздух с приглушенным свистом.

– Пожалуй, эта штука годится.

– Годится для чего?

– Для ученика, который забегает вперед и не видит, что находится у него под носом.

Я помолчал, раздумывая над словами учителя.

– А что у меня под носом?

– Например, я, причем с клинком, – отозвался Маграб, встав прямо передо мной.

Подбросив меч на ладони, он сделал выпад и попал мне в руку. Слишком слабо для того, чтобы причинить серьезную боль, однако достаточно сильно, чтобы я ощутил жалящий укол и понял мысль учителя. Потерев ушибленное место, я бросил на Маграба свирепый взгляд:

– Не люблю, когда мне делают больно! – Разумеется, Маграб не мог знать, через что мне пришлось пройти, но малейший тычок заставлял меня буквально вскипать от ненависти. Вот и сейчас руки невольно сжались в кулаки. – Не делай так больше, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

Учитель глянул на мою пораженную руку, затем перевел взгляд на лицо:

– Неприятно, правда?

Я кивнул, сжав челюсти так, что едва не сломал зуб.

– Вот и хорошо. Мастер плетения не может отвлекаться на посторонние раздражители. Ум должен оставаться чистым, а сам ты – бесстрастным. – Он вновь направил на меня острие меча. – Даже сейчас тебе следует мысленным взором видеть лишь камни. – Каждое слово Маграб подчеркивал взмахом клинка.

Я одарил его испепеляющим взглядом, способным обратить деревянное лезвие в пепел.

– Представь, что ты один, мальчик, – промолвил учитель, нанеся новый удар. – Здесь только ты и камни. Жаждешь стать плетущим? Так доверься мне. – Я слегка остыл и выдохнул, сосредоточившись на булыжниках. – Освободи в своем уме пространство и для одного, и для другого. Раздели свой мозг на две половинки. Пусть каждая из них будет пуста, словно беззвездная ночь. Каждая половинка посвящена одному из двух камней. Понял? Больше для тебя ничего не существует – для посторонних вещей в твоем разуме просто нет места.

Полностью очистить разум – задача не из простых. Некоторое время я сидел неподвижно, прокручивая в голове бесконечный поток вопросов и мучительных мыслей. Потом пришла пустота – я словно нырнул в море тьмы. Ткань сознания разделилась на два темных зеркала, в каждом из которых плавало отражение камня.

Я удерживал это состояние сколько мог, пока в мозгу не возникло два очага тупой боли. Руки, сжимающие булыжники, отяжелели и словно отделились от тела. Боль заполнила голову целиком, и мне захотелось попросить пощады.

– Что чувствуешь? – Вопрос Маграба нарушил созданный в уме образ. Темнота рассеялась, камни исчезли.

Моя грудь бурно вздымалась, и я попытался выровнять дыхание.

– Устал, как будто мозг работал круглые сутки. Почему так?

– Большинство людей никогда не используют свой разум подобным образом, – улыбнулся Маграб. – Живут так, как того требует от них жизнь. Лишь немногие готовы делать то, чего им хочется, а ведь это первый шаг на пути становления плетущего. Добьешься ясности ума – сможешь сохранять в сознании заранее заданный совершенный образ, потом и несколько образов. Это начало начал для того, кто стремится воздействовать плетением на мир. – Поднявшись, он взял жестяную кружку и направился к бочке. Набрав воды, вернулся и поставил кружку между нами: – Что видишь?

– Воду, – с ходу брякнул я, однако Маграб, очевидно, ждал от меня иного ответа.

– Допустим, но что о ней можно сказать? – терпеливо улыбнулся он, указав пальцем на колышущуюся жидкость.

Поразмыслив, я все же не смог ничего добавить.

– Вода в кружке – чистая, – вздохнул Маграб.

Я криво усмехнулся:

– Ты ее просто не пробовал, Маграб. Я этой водой моюсь.

Он фыркнул, подобрал с пола мусор и опустил его в кружку.

– Очень может быть, однако смотри. – Маграб помешал воду пальцем. – Что скажешь теперь?

– Теперь она грязная, – буркнул я, разглядывая мутную жижу.

– Хорошо. Давай подождем и понаблюдаем, – кивнул учитель.

Мы ждали. Смотрели. Не знаю, сколько прошло времени до тех пор, пока на лице Маграба не появилось удовлетворенное выражение. Знаю одно – в окне моего трюма забрезжил вечерний свет, бросая на пол мягкие золотисто-оранжевые отблески.

– Что видишь сейчас, Ари?

Мусор осадком опустился на дно кружки, и поверхность снова стала прозрачной.

– Вода опять чистая. Ну, если так можно сказать.

Маграб кивнул.

– Запомни наш опыт. Любой ум очищается, если ты даешь ему для этого определенное время. Хочешь быть плетущим – учись погружаться в безмолвие и очищать сознание, не обращая внимание на то, что происходит вокруг. Итак, этим и займемся, – указал он на булыжники. – Сиди и думай о камнях.

Мы застыли в неподвижности и сидели так всю ночь, пока мои мозги не начали кипеть. Кажется, я спал и мне снились проклятые каменюки.

Маграб тогда и не подозревал, каким хорошим наставником оказался. Пожалуй, слишком хорошим.

С двух камней все и началось.

13
Пауза. Вопросы

Элойн дернула меня за рукав, и я сделал паузу. Мы обменялись долгими взглядами. Похоже, у певицы есть вопросы.

Дождь почти стих, и с неба срывались лишь редкие капли. Наверное, скоро закончится. Элойн все еще прижималась ко мне. Ее глаза излучали мягкое тепло, способное высушить промозглую сырость.

– И как же ты это сделал?

– Сделал что?

– Ты ведь вызвал огонь в той таверне. А говоришь, что плетущий не может его породить.

Я промолчал, и Элойн слегка покусала губы, видимо, обдумывая следующий вопрос:

– Расстроился, что заметила несоответствие?

Я поднял бровь:

– Ткнул концом посоха в очаг и сплел вокруг него воздушный поток, несущий и подпитывающий пламя. Дальше оставалось лишь его направлять.

– Не тогда, – покачала головой она. – В другой таверне, когда за мной пришли пастыри.

Итак, она и вправду кое-что поняла. Объяснить я мог, вот только желания рассказывать эту часть истории не было. Не хотел вновь будить старую боль.

– Ты права. Я действительно вызвал огонь, не имея источника.

Элойн повременила, дожидаясь более подробного ответа. Затем поняла, что ничего не светит, положила руку мне на плечо, и меня вдруг пронизала боль – словно бритвой полоснули, а не ногтем.

Ахнув, я отпрянул и потер то место, куда она воткнула свои коготки.

– Зачем ты это сделала?

– Кто обещал быть джентльменом? И кто уклонился от ответа?

Вспыхнувшая на ее лице улыбка запросто могла снять боль. И почти сняла.

Я снова помассировал плечо, и Элойн издала тихий смешок:

– Ну-ну. Ничего я такого не сделала. В твоей жизни бывали раны и пострашнее, правда?

– Обычная ошибка, – прищурился я. – Принято думать, что сильная боль делает тебя нечувствительным к укусу комара. Неправда: больно и так, и этак. Чем больше ты вытерпел в жизни, тем более ты уязвим. Боль – она и есть боль, как ни крути.

Элойн не сводила с меня глаз, а я тем временем незаметно нашел ее бедро и хорошенько ущипнул в ответ.

Она в свою очередь ойкнула, дернулась в сторону и, взмахнув рукой, угодила точно в то место, по которому несколько секунд назад прошлась ногтями.

– Ну, тебе ведь приходилось испытывать и более сильную боль, верно? – бесстрастно осведомился я. – Понимаешь, что я имел в виду? Итак, допустим, мне удалось научиться вызывать огонь из ничего. Знай, что за это пришлось заплатить высокую цену. У любой силы есть цена. Сила приходит с болью – большой или малой. Все зависит от того, кто ты есть. Я своей болью пока делиться не готов, хотя и не расстроился, что ты обратила внимание на мою особенность. Даже рад. Гораздо хуже, когда человек просит тебя рассказать историю и не может терпеливо дождаться ее завершения. – Я возмущенно взмахнул рукой. – А между тем слушателю следует сосредоточиться – как приходилось мне при работе с камушками.

Сложив руки на груди, Элойн одарила меня раздраженным взглядом, однако я, поднявшись на ноги, и глазом не моргнул. Певица осталась сидеть, лишь склонила голову к плечу:

– То есть твой рассказ подошел к концу?

– Разумеется, нет. По-моему, нам следует выбрать более уютное место, где можно погреться и нет дождя.

Элойн закатила глаза:

– Сколько раз я это слышала! – Она протянула мне руку, и я помог ей встать. – Позволь догадаться… Не так уж много здесь уголков, где мы могли бы укрыться, учитывая поздний час и те неприятности, в которые нам удалось влипнуть. Оба мы промокли, оба – чужаки в незнакомой стране. С деньгами у нас не особо. Итак, ты только что подумал о своей комнате. Угадала?

Я не сдержал улыбку, а зря: уж очень озорной и по-волчьи голодной она вышла.

– Насчет неприятностей ты права. Час действительно поздний. Мы и вправду до нитки промокшие странники в чужой стране. И все же я подрядился дать здесь несколько представлений, за что мне выделили комнату в этой таверне. – Я повернулся и указал на выход с крыши: – Устроит ли тебя подобный вариант? – Подмигнув ей, я расплылся в улыбке.

Элойн нахмурилась, хотя ее глаза весело блеснули. Хмыкнув, она подобрала юбку и прошла в дверь.

– Надеюсь, что устроит.

Я изобразил полный достоинства кивок и последовал за певицей. В коридоре обогнал ее и направился к своей комнате:

– Уж не знаю, стоит ли оно того…

– Это смотря что ты сейчас скажешь.

Я не видел выражения ее лица и оборачиваться не стал, однако что-то подсказывало: Элойн наслаждается происходящим.

– Я ничего не имел в виду, кроме предложения посидеть в тепле, подальше от ливня, где ты послушаешь продолжение истории. Просто не знаю, выдержишь ли ты до конца.

– Хм… Я все-таки женщина и способна выдержать куда больше, чем тебе кажется. Впрочем, некоторые дамы оскорбились бы, подумав, что этим твои предложения и ограничатся.

– И ты – одна из таких дам?

– Еще не решила. Дай мне время. Прояви терпение, как со своими камешками, – и все выяснится.

Мы дошли до моей двери, и я, распахнув ее настежь, отступил в сторону:

– Моя история стоит того, чтобы дождаться ее окончания. Однако слово за тобой.

Элойн положила ладошку мне на щеку и приблизилась почти вплотную, так, что я ощутил ее теплое дыхание.

– Что ж, наверное, зайду к тебе в гости – дослушать-то хочется. – Она мягко оттолкнула меня и перешагнула порог. – Считай, что я любопытна. А любопытство мое удовлетворить нелегко.

– Уж не знаю, что о тебе и думать.

Вроде бы я бормотал себе под нос, и все же Элойн обернулась, уперла руки в бедра и наградила меня взглядом, обещающим новый щипок. Раз обещала – сделает, причем наверняка в самый неожиданный момент.

Впрочем, похоже, наказание я заслужил. Пытаясь успокоить свою даму, я указал на ширму в углу комнаты:

– Если желаешь, могу просушить твою одежду.

Элойн вопросительно приподняла бровь и заметно смягчилась:

– Вот как?

Положив руку на грудь, она сжала в кулачке ткань своего платья, словно опасаясь, что я немедленно его сниму.

– Значит, стоило нам войти в твою комнату, и ты уже замыслил меня раздеть? – Гостья испустила преувеличенно гневный вздох. Хорошая игра…

Разумеется, я понимал: меня дразнят. И все же мои щеки окрасились румянцем.

– Я лишь думал просушить…

Ее улыбка была столь порочной, что я сбился с мысли и решил – не стану пытаться сплести теплый ток воздуха.

– Не каждый мужчина сделает подобное предложение. Извини, я-то решила, что ты хочешь согреть меня, а не мою одежду, – улыбнулась Элойн, прижав ладошку к щеке.

Ни дать ни взять – застенчивая девица.

– Нет-нет, – заикаясь, пробормотал я, ощущая себя полным идиотом. А так хотелось сказать что-нибудь умное…

– Нет? – взлетели вверх брови Элойн. – Знаешь, настоящую женщину подобный ответ серьезно обидел бы. – Она отвернулась. – Значит, затащил меня в свою комнату, а теперь в кусты?

Ее плечи вздрогнули, и несведущий наблюдатель мог бы решить: вот-вот заплачет. Однако, услышав тихий смешок, я вздохнул спокойно и бросил на Элойн сердитый взгляд:

– Забавляешься? Рад за тебя.

Она повернулась и, сдерживая смех, приложила ладошку ко рту:

– Ох, еще как!

Я подавил желание показать ей язык.

– Что ж, если ты намерена остаться в мокрой и холодной одежде…

– Хм… Значит, выбор невелик? Либо сидеть в сыром платье и мерзнуть, либо позволить тебе меня согреть?

Я пришел к выводу, что обыграть Элойн в словесной пикировке не удастся, и, решив схитрить, поманил ее к себе:

– Подойди, кое-что покажу.

Она сделала шаг вперед, и наши носы едва не соприкоснулись.

– Так достаточно?

Опасаясь стукнуть ее головой в лоб, кивать я не стал. Взял за руку и заставил приложить ладонь к моей груди. В голове немедленно замелькали древние формулы.

– Вент – это раз…

– Что-что?

Я не обратил внимания на ее вопрос, начав сворачивать материю разума. Моя одежда выстирана и разложена для просушки на летнем солнце… Образ удвоился, затем отразился уже на четырех гранях восприятия. Еще миг, и сознание уподобилось пчелиным сотам, в каждой из которых висела сухая и теплая одежда.

– Эрн – это два…

Я твердо удерживал в сознании созданные образы, обретя несокрушимую уверенность в том, что под ливень и вовсе не попадал. Свежая рубаха, на улице погожий день, тепло…

Рука Элойн на моей груди вздрогнула. Похоже, женщина испытала невольное желание отпрянуть, однако справилась с собой и провела ладонью по совершенно сухому рукаву.

– Ни капли воды… Но как?

– Об этом ты узнаешь из продолжения истории, – улыбнулся я и многозначительно на нее посмотрел. – Если, конечно, у тебя есть время и терпение. Хорошая история подобна плотской любви. Она увлекает, обещает, дразнит, и если слушатель терпелив, а повествование выстроено как должно – то рано или поздно наступит катарсис.

Элойн закатила глаза:

– Похоже, у нас разный жизненный опыт. Мужской и женский катарсис – далеко не всегда одно и то же.

Я оттянул вдруг сдавивший шею воротник.

– Эншае позволила мне получить серьезный опыт… очень серьезный.

– У нее вполне определенная репутация. – Голос Элойн вдруг стал сухим и хрупким, словно керамическая ваза.

Я поздно осознал, какую сделал глупость, однако попытался исправить положение:

– Люди по большей части знакомы лишь со сплетнями об Эншае. Правду же могу рассказать только я. Кстати, разница действительно есть. Хороший сказитель всегда знает, когда следует испытать на публике магические умения, – история от этого только выиграет. Итак, позволишь ли ты просушить свое платье? – Я медленно вытянул руку и зажал между пальцами складку ее юбки.

– Договорились, – кивнула Элойн. – Все же тебе следует объяснить, почему свою одежду ты высушил прямо на себе, а я обязательно должна была скинуть платье.

По ее лицу промелькнула порочная улыбка, и мое тело окатила теплая волна. Вот только магия тут была ни при чем.

Сделав вид, что откашливаюсь, я взял паузу, ибо своему языку уже не доверял.

– Ощутить плетение непосредственно на себе и сохранить самообладание дано не каждому. Кроме того, мне не хотелось бы вторгаться в твою личную ауру.

Слегка отстранившись, Элойн прошептала, словно размышляя вслух:

– Не каждый мужчина задумается о том, что его поступки могут нарушить чужую ауру…

Мне вдруг захотелось положить руки ей на плечи, успокоить, однако, судя по ее напряженной позе, желаемого я не достиг бы. Элойн дрожала, словно лист под осенним ветром. Тронь его – сорвется с ветки и улетит.

Стараясь не делать лишних движений, я вновь заговорил:

– У человека имеются разные ауры. Далеко не все об этом знают, однако священные оболочки могут быть не только внутри нас, но и снаружи. – Я развел руки в стороны и очертил большой круг. – Каждый человек занимает невидимое глазу пространство, созданное одной из наших составляющих, и оно больше, чем физическое тело. Кто-то отождествляет его с душой, хотя они неправы. Плетение, к которому я прибегну, затронет этот невидимый кокон. Не знаю, какие ощущения ты испытаешь, потому и прошу удалиться за ширму и снять платье. Вот и все.

Оставалось надеяться, что мое объяснение успокоит Элойн.

Ответила она быстро, сделав пару шагов навстречу и прижавшись к моей груди. Мокрым платьем – к сухой рубахе. Впрочем, я нимало не возражал.

– Хотелось бы испытать это ощущение…

На подобный ответ я рассчитывал и, прикрыв глаза, погрузился в глубь граней восприятия.

Каждый из нас подсознательно осязает свой внешний кокон. Частенько от этого ощущения отмахиваются, считая его детскими выдумками или суевериями. Тем не менее оно существует – если угодно, можно назвать его шестым чувством. Точно такая же сверхъестественная способность проявляется у любого животного, почуявшего на себе посторонний взгляд.

И мы сознаем, когда нечто вторгается в нашу ауру. Неважно, зряч человек или слеп. Он знает.

Я впитал в себя ауру Элойн, тихо гудевшую, подобно вибрирующей струне мандолины. Кроме звука, мое внимание привлекло кое-что еще. Одна из ее душевных составляющих напоминала закаленный железный стержень, не желающий сгибаться, что бы с ним ни делали. Я ощутил настороженность и в то же время силу. Элойн никого не боялась.

Я не глядя вытянул к ней руки, и она, сжав мои кисти в ладонях, медленно провела их вдоль своего тела, позволив мне создать необходимую мысленную картинку.

– Вент…

Платье без единой морщинки, сухое и теплое…

– Эрн…

Элойн содрогнулась, однако стояла твердо.

– Как странно!

Я промолчал, удерживая плетение до тех пор, пока оно не завершило работу. Мои руки скользнули по теплой женской коже; холод из нее ушел, словно Элойн посидела у костра. Захотелось задержать ее в объятиях, однако в мозгу тут же всплыло давнее воспоминание о человеке, словно согретом солнечным лучом, с которым мы обнимались точно так же. Я инстинктивно отпрянул.

Ворот плаща как будто налился свинцом и снова сдавил мне шею. Я встряхнул головой, избавляясь от видения.

– Прости, если что-то не так.

Элойн молча осмотрела свое платье, перебирая пальчиками его складки, словно искала подвох.

– Я не почувствовала, как из него уходит влага… Раз – и сухое. Никакого перехода вроде «холодно, тепло, горячо». Как во сне. Даже следов не осталось, будто и не была под ливнем. – Она задумчиво примолкла, плавно взмахнув рукой. – Вокруг меня что-то двигалось и менялось, будто в воздухе зарождались токи.

Умна… Мне в свое время не удалось понять смысл формулы с первого раза.

– Это и было воздействие на внешний кокон. В конце концов мы дойдем до рассказа о созданном мной плетении. – Я опустился на кровать. – Но не сразу. Мои первые опыты были совсем иными, они и вошли в первую часть истории. Впрочем, все зависит от того, кто ее рассказывает.

Присев рядом со мной, Элойн уставилась на меня удивленно распахнутыми глазами.

– Итак, ты получила ответы на все вопросы и дала мне право кое о чем спросить тебя. – Метнув на нее выразительный взгляд, я намекнул, что право свое обязательно использую. – И все же, коли приходится сегодня играть роль джентльмена, мои вопросы подождут.

Откашлявшись, я слегка наклонил посох, чтобы его рукоять оказалась от меня на расстоянии вытянутой руки.

В груди зародился глубокий вздох, и я представил себе, как он набирает силу, способную сдвинуть с места облако или захлестнуть волной морское судно.

– Ан…

Я выдохнул, нарисовав в уме картинку: струя воздуха, обвившись вокруг посоха, смыкается в тугое кольцо. Внутри меня возник клубок пламени, и я размотал огненную спираль, свернув ткань разума, как делал в той таверне. Потянул пылающую нить за хвостик и заговорил:

– Вент… Эрн…

Выпущенная из легких струя воздуха вспыхнула и расцвела извивающимся оранжевым языком пламени.

– Хочешь знать об огне? Желаешь услышать, как я его вызываю, не имея источника, как сплетаю его с воздухом, как им управляю? Нет, меня никто не научил порождать пламя, подобно Браму. Я сам осмелился создать в себе его вечный источник, который с тех пор храню. Эта часть моей истории далека от того места, где мы остановились, однако расскажу тебе о первых шагах на пути к настоящей магии. Пройдя по нему, я научился вызывать огонь и стал Ари Неопалимым, героем, что возжег вечное пламя. Я изучил и постиг его лучше, чем человек понимает собственное тело. Сроднился с ним. В первую очередь следовало выяснить, где и как искать в себе пламя. Я не знал, с чего начать, однако Маграб направил меня в нужную сторону. И надо сказать, что я превзошел древних мастеров плетения. Но, прежде чем погрузиться в рассказ о поисках огня, тебе следует узнать историю свечи и пламени.