Текст книги "Казахи и Россия"

С первых дней пребывания в должности новый начальник придерживался жесткой линии поведения в отношении казахов. В сентябре 1759 г. во время встречи с Нуралы, его братьями Ералы, Айшуаком и рядом старейшин, прибывших в Оренбург, губернатор вел себя чрезвычайно надменно и холодно. Разговаривая с ханом и султанами как с подчиненными, А. Р. Давыдов выставил им ряд обязательных требований. Нуралы и его братья должны были немедленно освободить всех русских пленников, обеспечить полную безопасность проходящим караванам. Но самое главное – казахи должны прекратить зимовать на правом берегу Яика.

Пересекать Яик казахам запрещалось и раньше согласно указам из Петербурга. Но И. И. Неплюев и А. И. Тевкелев действовали гибко, часто смотря сквозь пальцы на эти перекочевки. А. Р. Давыдов как профессиональный военный решил действовать в строгом соответствии с данными ему установками. Подкрепить свои требования А. Р. Давыдов решил отменой даже традиционного награждения глав казахской делегации. По его мнению, хан и старшины вели себя не как добропорядочные подданные. Тем самым губернатор сэкономил для казны три тысячи рублей, выделенных специально для этих целей.

Нуралы с братьями уехали от Оренбурга, не простившись с новым губернатором. 5 октября Нуралы отправил письмо канцлеру М. И. Воронцову, в котором сообщал о недовольстве казахов новым руководителем губернии. Нуралы просил также о дозволении продолжать зимовки на правом берегу Яика, поскольку «киргис-кайсак, е. и. в. рабов, да и скота весьма умножилось».

Несмотря на запрет, некоторые казахские роды зимой 1759–1760 гг. вновь стали переходить за Яик. Здесь их ожидали казаки и калмыки, которые стали захватывать переправленные табуны. Ими было отбито около трех тысяч лошадей. Но то было только начало.

С наступлением лета возобновились нападения башкир. В течение лета 1760 г. они угнали у казахов свыше трех с половиной тысяч лошадей. В сентябре был убит племянник Нуралы – султан Мамбетали, возвращавшийся из Оренбурга. Он отвозил для смены аманатов очередного сына Нуралы и возвращался вместе с двадцатью степняками раньше остальных. По поручению хана он должен был отправиться в Хиву, но по пути домой все они были ограблены и убиты.

Подозрение пало на башкир, конвоировавших обозы с солью, идущие из Илецкой защиты. При И. И. Неплюеве эти обозы охраняли солдаты регулярных частей либо оренбургские казаки. Никаких эксцессов не возникало. Башкиров к этой службе уже при А. Р. Давыдове привлек надворный советник И. Л. Тимашев. Как полагал, в частности, А. И. Тевкелев, это было сделано сознательно. Правительствующий сенат приказал провести строжайшее расследование данного преступления, хан Нуралы указал имена башкир, у которых видели вещи убитого султана, но дело с места не сдвинулось, И. Л. Тимашев был признан невиновным. По мнению А. Р. Давыдова, чересчур активные розыскные действия могли вызвать возмущение башкир.

Той же осенью то ли из-за попустительства, то ли из-за подстрекательства оренбургских властей было совершено открытое нападение башкирского отряда в 400 человек на казахов рода жагалбайлы, кочевавших по р. Темир. В этом набеге были убиты 14 человек, в том числе два бия этого рода, 67 человек (в основном женщины и дети) захвачены в плен. Отогнано было также 500 лошадей и 46 верблюдов.

Тяжелее всего пришлось тем, кто вновь решил зимовать за Яиком. В ходе нападений казаков и калмыков казахи потеряли около 40 тысяч лошадей. Упорство казахов в продолжении таких опасных переходов показывает остроту территориальной проблемы. На удобных для зимовий землях уже не было мест, и «лишним» приходилось с риском для жизни и имущества переходить на запретный берег реки.

Казахи требовали от Нуралы решения проблемы. Но в правительстве не собирались идти навстречу желаниям хана. Немного позднее уже Екатерина II, комментируя очередное прошение Нуралы, писала в Коллегию иностранных дел: «Мне кажется легко ответствовать киргиз-касацкому хану на его доказательства о дозволении перейти с своим скотом Яик. Он признается за подданного России, следовательно он послушен будет и не пойдет с своим скотом, где им заказано, понеже всякий российский подданный не смеет переходить где ему позволено».

Убедившись в законности своих действий, А. Р. Давыдов продолжал свою политику. Когда в 1761 г. в Оренбург приехали султаны Ералы и Айшуак, губернатор вновь вел себя с ними чрезвычайно грубо, требуя навести порядок в кочевьях. Он не дал возможности Нуралы отправить делегацию ко двору, хотя хану было дозволено свидетельствовать свое почтение императору раз в два-три года. Из столицы посланники возвращались нагруженные дарами, поэтому хан дорожил этим правом.

В итоге по всей степи усилились антирусские настроения. Казахи стали задерживать и направлять обратно среднеазиатские караваны, шедшие в Оренбург. Брат Нуралы Айшуак вместе с подданными собирался откочевывать на территорию Семиречья. Получавшие эти сведения чиновники Коллегии иностранных дел стали действовать помимо губернатора. Братьям Нуралы – Ералы и Айшуаку было назначено жалованье в 200 рублей. Вновь обсуждался вопрос о строительстве городка для хана. Однако этих мер было недостаточно.

Нуралы продолжал просить об отрешении от должности действующего губернатора и назначении на его место А. И. Тевкелева. Степень отдаления хана от России показывает, что в 1762 г. он впервые вступил в дипломатические отношения с властями Цинской империи и отправил свое посольство в Пекин. Цинский император, обрадованный возможностью привлечь на свою сторону российского подданного, щедро одарил посланцев Нуралы.

В том же году отряды казахов стали грабить караваны, совершать нападения на казачьи поселения и калмыцкие аулы. Ситуация серьезно тревожила российское внешнеполитическое ведомство. В июне 1763 г. А. Р. Давыдов был снят со своего поста. Занять его место опять надеялся А. И. Тевкелев, но правительство не решилось назначить мусульманина на такой важный пост. Новым губернатором стал один из фаворитов покойного Петра III – Д. В. Волков, отправленный после безвременной гибели своего покровителя подальше от столицы. На него была возложена миссия уладить отношения с казахами.

Нуралы, надеявшийся на назначение губернатором А. И. Тевкелева, был все-таки доволен уходом А. Р. Давыдова, считая это своей победой. В октябре 1763 г. хан впервые за четыре года приехал в Оренбург, чтобы познакомиться с Д. В. Волковым. В ходе встречи Нуралы обещал сделать все для российских властей и просил только дозволения переходить зимой на другой берег Яика. Но Д. В. Волков заявил, что решение таких вопросов не входит в сферу его компетенции и посоветовал хану обращаться в правительство. Нуралы последовал данному совету и получил новый отказ.

Д. В. Волков, недолго пробыв на посту, запомнился только одним действием. По его представлению, в сентябре 1763 г. правительством было указание в течение трех лет продавать казахам хлеб без взимания пошлин. Считалось, что, приучив кочевников к употреблению хлеба, власти смогут эффективнее их контролировать. В остальном все продолжалось, как прежде. Казахи, обмениваясь набегами с казаками и калмыками, так же самовольно переходили зимовать на другой берег Яика.

В декабре 1764 г. оренбургским губернатором становится А. А. Путятин. С его приходом совпало начало регулярных карательных походов против казахов. Под удар в основном попадали мирные аулы, не имевшие отношения к набегам и потому спокойно кочевавшие вблизи границы. Аулы участников забегов заранее отходили в глубь степей, куда не рисковали идти военные отряды. Летом 1756 г. один из таких отрядов отогнал табуны самого хана Нуралы.

Правда, не новый губернатор имел к этому отношение, а военное руководство края, не желавшее отчитываться перед А. А. Путятиным. Губернатор старался действовать в русле установок Коллегии иностранных дел, неустанно напоминающей о важности торговли в Оренбурге и Троицке. С этой целью он старался поддерживать хорошие отношения с ханом, в частности по-доброму относился к сыновьям Нуралы, находившимся в аманатах. Один их них по имени Аблай в 1767 г. даже перешел в православие и хотел жениться на дочери губернатора.

Однако Нуралы не был обрадован возможностью родства с А. А. Путятиным. По понятиям казахов, вероотступник покрывал позором всю семью. Нуралы забрал сына домой, оставив вместо него Беккали. Этот сын имел опыт трехлетнего пребывания в аманатах и, несмотря на некоторую русифицированность, отличался моральной стойкостью.

В 1768 г. со своего поста ушел А. А. Путятин, на смену которому пришел И. А. Рейнсдорп. В эти годы существенно обострились казахско-туркменские отношения, в которых активное участие принял клан потомков Абулхаира. Причиной раздоров по-прежнему был Мангышлак.

В 1766 г. султан Ералы вместе со старшим сыном Нуралы Есимом совершили набег на туркменов, расселившихся по полуострову. «Многие из них при этом были убиты, многие попали в плен к киргизам, остальные же, лишившиеся почти всего своего скота, бежали за Тюбкараган и, наконец, даже в Хиву, чтобы там найти защиту против киргиз», – писал Самуил Гмелин об этих событиях.

В январе 1767 г. туркмены при поддержке некоторых хивинских правителей нанесли ответный удар по казахским зимовьям. В результате было убито около тысячи человек, более трех тысяч казахов уведено в плен. Обе стороны конфликта пытались заручиться поддержкой российских властей. Хан Нуралы обратился с просьбой предоставить ему артиллерию, но получил отказ. В свою очередь, туркменские вожди просили принять их в подданство.

17 августа 1767 г. Коллегия иностранных дел представила Екатерине II доклад, в котором сообщалось о прибытии туркменских посланцев с прошением о приеме в российское подданство «по причине происходящего им от киргис-кайсак притеснения». В заключение указывалось: «пока не сыщется удобное на восточном берегу Каспийского моря место к заложению крепости, из принятия в подданство вашего императорского величества трухменцов не только при мангышлакском мысе живущих, но и всех при оном береге располагающихся, по мнению Коллегии иностранных дел, никакой пользы быть не может».

К 1770 г. борьба закончилась в пользу казахских племен. Туркмены, оставшиеся на Мангышлаке, были вынуждены признать своим ханом Пиралы – сына Нуралы.

Представители клана Абулхаира принимали активное участие в политической борьбе, развернувшейся в Хивинском ханстве. Они выступали на стороне знаменитого инака Мухаммад-Амина, ставшего позже родоначальником новой правящей династии. Добившись власти в 1770 г., он возвел на трон сына Ералы – султана Болекея[16]16
  Затем он был провозглашен ханом каракалпаков, которыми управлял около 40 лет.


[Закрыть]. Затем, свергнув его, провозгласил новым ханом сына Адиля – султана Агына, который в 1772 г. был также лишен власти. Потомки Абулхаира представляли потенциальную опасность для Мухаммад-Амина, поэтому его союз с казахами оказался непрочен.

Впрочем, в начале 70-х гг. XVIII в. детям и внукам Абулхаира было не до хивинских дел. Раздраженные слабостью хана, неспособного прекратить набеги на русскую границу, обеспечить безопасность торговых путей и освободить пленников, российские власти все с большим недоверием относились к нему.

У хана копились свои претензии. В 1769 г. умер сын Нуралы, находившийся в аманатах. Это был уже второй случай. Хан, упрекая российские власти в недосмотре и ненадлежащем уходе за юными султанами, наотрез отказался отправлять в аманаты своих сыновей. В ответ Екатерина II велела объявить хану, что российские власти не нуждаются в аманатах, и рекомендовала местным властям вести более жесткую политику. Но карательные рейды в казахские кочевья лишь ухудшали ситуацию, втягивая в противостояние новые силы.

Комментируя практику использования военных отрядов для грабежа казахов, получившую в документах название «баранта», А. Терентьев пишет: «Расчебаренным киргизам ничего больше не оставалось, как идти тоже на добычу и барантовать линии. Таким образом баранты плодили одна другую, старые счеты путались с новыми, каждый считал себя в долгу и недостаточно отмщенным, и обе стороны беднели с каждым годом. Отбитый скот угонялся обычно что было мочи, не останавливаясь долго для корма и, конечно, погибал во множестве. Если нашим отрядам и удавалось отбить забарантованный киргизами скот, то это считалось военною добычею, шло на мясные порции, продавалось с аукциона и только в редких случаях возвращалось хозяевам».

В 1770 г. казахи снова совершили ряд нападений на казачьи укрепления. Представители яицкого казачьего войска сообщали в своей челобитной Екатерине II: «Киргизская орда весьма не в спокой, и прошлого года немалые В. и. в. учинили ущербу и казаков по фарпостам побили…». В ответ на нападения снова готовились отряды, которые в 1771 г. должны были нанести удар по казахским кочевьям.

Но эти планы были нарушены калмыцким побегом.

Между берегами

Султан Аблай

Хан Абулмамбет

Казахи и джунгары

Россия и степные правители

Посольства к цинскому двору

Избрание Аблая ханом

В силу отдаленности от Оренбурга – географического центра казахско-русских отношений правители Среднего и Старшего жузов, принявшие российское подданство в 30-х гг. XVIII в., всерьез к этому шагу не относились. И правитель аргынов хан Самеке, присягнувший еще в 1731 г. и повторно просивший подданства в начале 1734[17]17
  Вследствие набегов на башкир, организованных Самеке, его считали изменившим присяге. По этой причине он был вынужден обратиться с прошением во второй раз. Однако грамота Анны Иоанновны о повторном принятии в подданство так и не была доставлена хану.


[Закрыть] г., и группа биев и батыров Старшего жуза[18]18
  Прошение было составлено за авторством Кодар-бия, Толе-бия, Сатай-батыра, Хангельды-батыра и Болек-батыра.


[Закрыть], обратившихся с подобным прошением в 1733 г., и вожди найманов Кучук и Барак, сделавшие такой же шаг в конце 1735 г., были заняты другой, очень актуальной проблемой. Эту часть казахской элиты волновало восстановление контроля над сырдарьинскими городами.

В середине 30-х гг. Кучук и Барак завладели Иканом и Сайрамом, Самеке с братом Абулмамбетом захватили Туркестан, Толе-бий и хан Жолбарс установили контроль над Ташкентом.

Другим, также более важным, нежели отношения с Россией, фактором являлась джунгарская угроза. Грозный Галдан-Церен не собирался забывать о своих поражениях второй половины 20-х гг. и мириться с территориальными потерями. Летом 1735 г. состоялось новое нападение джунгарских войск на кочевья Среднего и Старшего жузов. В итоге племена Старшего жуза оказались в вассальной зависимости от джунгар и были обложены податью[19]19
  С каждой семьи полагался платеж в размере одной корсачьей шкурки в год.


[Закрыть].

Казахам Среднего жуза удалось отстоять свою самостоятельность. Именно в эти годы наряду с именами прославленных батыров появляется имя молодого султана Аблая. Он прославился сначала победой в единоборстве над свойственником Галдан-Церена. Постоянно принимая участие в набегах на джунгар, он вел себя в соответствии со степными традициями, выказывая не только отвагу, но и щедрость. По мнению А. И. Тевкелева и П. И. Рычкова, Аблай «в воинских случаях… ни себя, ни же иждивения своего не жалеет и что где в добычь достанет, то ничего себе не оставляя, в народ раздает и тем весьма властительным учинился».

После смерти в 1737 (1738) г. хана Самеке самыми влиятельными чингизидами среди аргынов стали племянник покойного Абулмамбет и молодой султан Аблай. Именно их в качестве представителей Среднего жуза приглашал в Оренбург В. Н. Татищев в августе 1738 г. для участия в церемонии присяги. Но султаны ответили, что кочуют на Иртыше и не смогут прибыть вовремя, пообещав сделать визит в следующем году.

Единственным реальным правителем Среднего жуза, который действительно признавал себя российским подданным, был представитель «черной кости» батыр Джанибек из аргынского рода шакшак. Отсутствие ханского титула не сильно ему мешало. Во время присяги 1738 г. с Джанибеком в Оренбург прибыли влиятельные представители той части племен аргын, найман и кипчак, что кочевали по Тургаю и Тоболу, т. е. на границе с Младшим жузом. Они были заинтересованы в добрососедских взаимоотношениях с Россией и скорейшем установлении торговли, поэтому признали себя российскими подданными.

Российские власти также были заинтересованы в развитии отношений с правителями Среднего жуза, контролировавшими важные караванные пути и сырдарьинские города. Этим было вызвано их почтительное отношение к Джанибеку, которому оказывались такие же почести, как султанам Младшего жуза.

Абулмамбет считался главным претендентом на туркестанский престол. Поручик К. Миллер, проезжавший осенью 1738 г. через древнюю столицу, писал: «По приезде на другой день зван я был с купцами к Абулмамбет-салтану, который в Туркестан приезжал по призыву для наследия ханства после умершего Шемяка-хана». Но в этом деле возникли серьезные трудности.

Казах Жарлыгап рассказывал К. Миллеру, как один из самых известных батыров Старшего жуза Койгельды заявил Абулмамбету: «Ежели желаешь быть ханом в Туркестане, то надлежит тебе прежде послать к калмыцкому хану и требовать от него резолюции». Этот эпизод – свидетельство влияния джунгарского правителя на часть казахской элиты. Однако по каким-то причинам выборы хана не состоялись.

Ханом Абулмамбет был избран в следующем году. Батыр Джанибек в 1740 г. рассказывал В. А. Урусову: «Означенной-де Абулмамбет – сын бывшего Пулат-хана, и будучи-де он в прошлом году в Туркестане, от знатнейших киргис-кайсацких родов, яко Аргинского, Актайского[20]20
  Род атыгай племени аргын, на который в основном опирались и хан Абулмамбет, и султан Аблай. Вероятно, поэтому данный род указан отдельно.


[Закрыть]и Увактирейского[21]21
  Племена уак и керей.


[Закрыть]и от других удостоен в хана и по прибытии в орду от многих родов поднят на епанче…». По сообщению В. А. Урусова, решающее слово при выборах осталось за батыром Ниязом, который «во время Шемяки-хана в Туркестанте великую силу имел, а по смерти ево Туркестантом управлял и Абулмамбет-хана на ханстве утвердил».

Избрание Абулмамбета совпало с нападениями джунгар. Прапорщик Этыгеров, осенью 1739 г. находясь в казахских кочевьях, передавал В. А. Урусову: «Летним временем приходили под киргис-кайсацкие орды, владеней Абулмамбет-хана, Аблай и Барак-салтанов, черных калмык одиннадцать тысяч…». Зимой джунгарские войска численностью 30 тысяч человек совершили еще несколько походов в казахскую степь, разграбив улусы, зимовавшие вблизи Иртыша, Ишима и Тобола. Но сложные погодные условия вынудили их отступить.

В 1740 г. В. А. Урусов, организовав новую церемонию присяги в Оренбурге, пригласил на нее и правителей Среднего жуза. Султан Барак из-за дальности расстояния и болезни прибыть не смог, хан Абулмамбет и султан Аблай на сей раз смогли посетить Оренбург. Тогда и разразился конфликт между чингизидами Среднего и Младшего жузов. Сочтя себя оскорбленными бóльшими почестями, оказанными Абулмамбету и Аблаю, сыновья Абулхаира Нуралы и Ералы покинули Оренбург, не простившись с В. А. Урусовым.

Тем не менее В. А. Урусов был доволен личным знакомством и первыми реальными контактами с правителями Среднего жуза, обещавшими во всем помогать российским властям. Воспользовавшись этим, начальник Оренбургской комиссии попросил задержать Карасакала, после разгрома башкирского восстания бежавшего в казахские степи. Несмотря на нахождение башкирского мятежника под покровительством знати Старшего жуза, заявил, что попробует схватить его.

Но Абулмамбет недооценил беглеца. Вскоре Карасакал, объявивший себя джунгарским принцем Шоно, объявился в Среднем жузе среди найманов, которые признали его своим ханом. В 1740 г. Карасакал в союзе с другими правителями Среднего жуза стал совершать набеги на джунгарские улусы, одновременно ведя агитацию против хунтайджи. Деятельность Карасакала стала одной из причин очередного джунгарского вторжения в феврале 1741 г.

Джунгарский хунтайджи, получая информацию о связях казахских правителей с российскими властями, опасался участия в конфликте российских войск. В январе 1741 г. в Тобольск прибыло джунгарское посольство. Оно хотело узнать, «из которых де орд ныне под Всероссийской державой находятца в подданстве и в которых местах и какая именно орды», и оповестило о планах джунгарского хунтайджи начать военные действия против казахов.

Сибирский губернатор П. И. Бутурлин, не владевший информацией о посещении Оренбурга и принятия российского подданства Абулмамбетом и Аблаем, ответил: «В подданстве под Всероссийскою державой находятца Абулхаир-хан з детьми и с ордою своею»[22]22
  По мнению некоторых казахстанских историков, П. И. Бутурлин владел всей информацией и поступал сознательно. Однако это мнение не подтверждено документально. Летом 1741 г. В. А. Урусов в письме к сибирскому руководству разъяснял, что в российском подданстве находятся Средний и Младший казахские жузы, а также Каракалпакское ханство.


[Закрыть]. Губернатор пообещал не пропускать казахов через границу, усиливая меры предосторожности в приграничных крепостях. Джунгарские посланцы обязались не вести боевых действий против казахских правителей, признавших себя российскими подданными, т. е. Абулхаира и его сыновей.

Состоявшееся джунгарское нападение не шло ни в какое сравнение с предыдущими набегами, касавшимися лишь отдельных родов и племен. Джунгарские войска ударили сразу с трех сторон. Одна колонна пошла по Ишиму, громя зимовья, две другие ударили с юга – от Ташкента и Туркестана. Хан Абулмамбет под натиском бежал на запад и в конце концов оказался на Яике. Аблай и Барак, оставаясь на территории Среднего жуза, пытались организовать сопротивление, но потерпели поражение, поскольку им удалось собрать лишь несколько сотен бойцов.

В одном из боев в плен попал султан Аблай, с безрассудной отвагой пытавшийся атаковать главные силы джунгарского войска. Джунгарский полководец Септень, под началом которого находилось 15 тысяч воинов, сообщал коменданту Ямышевской крепости: когда джунгары «были на Ишиме в урочищах Шилигу и Чюдурту и тут выбежал на них калмык с войском Казачьей орды Аблай-солтан в двух стах человеках, коих они калмыки разбили и взяли в полон оного султана Аблая…». Также Септень сообщал о взятии в плен султана Барака, но либо эта информация не соответствовала действительности, либо Бараку удалось практически сразу же бежать из плена.

Понесшим тяжелые потери казахам Среднего жуза оставалось только просить мира. В мае было заключено перемирие. Все лето в Младшем и Среднем жузах проходили большие и малые съезды знати, на которых обсуждались дальнейшие отношения с джунгарами. Часть элиты, как обычно, настаивала на продолжении войны и нанесении ответных ударов. Возобладало мнение сторонников мирных переговоров.

Осенью в Джунгарию направилось посольство во главе с Акчурой-батыром, который, вернувшись, привез вести об условиях хунтайджи. Галдан-Церен требовал немедленной поимки и выдачи Карасакала, предоставления аманатов от влиятельных семей и выплаты дани, в противном случае грозя казахам новыми походами.

Для обсуждения этих условий вновь стали созываться народные собрания, на которых высказывались самые разнообразные мнения. Батыр Джанибек в этой обстановке действовал в полном соответствии с установками российских властей, которые требовали не выполнять этих условий. Он призывал народ объединиться и снова дать отпор врагу. Вначале казалось, что этой же точки зрения придерживаются и другие правители Среднего жуза.

Султан Барак, комментируя требования хунтайджи, заявил: «Сколько до сего они при российской стороне не находились, то от оной не только никакого озлобления не видали… и жили во всяком покое и по своей земле, а к зюнгорской стороне не успели еще и пристать, то видите какое от них благополучие является». Хан Абулмамбет в январе 1742 г. отправил посланцев ко двору Елизаветы Петровны с просьбой построить ему город и защитить в случае нового нападения джунгар.

Однако на сцене появился батыр Малайсары, которого Ч. Валиханов называл предводителем «патриотической партии», а известный историк В. А. Моисеев – выразителем проойратских настроений. Этот батыр брался решить дело миром и смягчить требования хунтайджи. Кроме того, по информации российских властей, сторонниками заключения мира с джунгарами являлись бии Казыбек и Алтык.

Российские власти пытались помешать столь нежелательному развитию событий. В августе 1742 г. в Орской крепости была организована очередная церемония присяги, на которую были приглашены самые влиятельные персоны в степи. Однако, за исключением верного Джанибек-батыра, элита Среднего жуза приглашение проигнорировала. Это стало неприятным сюрпризом для И. И. Неплюева. Он узнал, что заверявший его в верности хан Абулмамбет ведет переговоры с джунгарами и собирается послать в ургу аманатом своего сына в сопровождении батыра Малайсары.

Воспользовавшись доставкой в Оренбург джунгарского посольства, И. И. Неплюев в обратную дорогу отправил с ним посланника К. Миллера, чтобы сообщить джунгарскому хунтайджи позицию российских властей по ряду вопросов. Самый главный вопрос: казахские ханы и султаны Среднего жуза являются подданными Петербурга, поэтому прямые переговоры с ними нелегитимны. Их надо вести только с российскими властями. Помимо этого, И. И. Неплюев просил джунгарскую сторону освободить султана Аблая в качестве жеста доброй воли.

Отправленные пригласить Абулмамбета в Орскую крепость поручик Ураков и переводчик Уразин вернулись 6 сентября и сообщили И. И. Неплюеву: «Помянутый хан, конечно, сына своего в аманаты к зюнгорскому владельцу посылает и притом несколько лошадей собирает, чтобы к нему же, зюнгорскому владельцу послать. Сия ево преклонность от того-де больше происходит, акибы оной зюнгорский владелец хочет ему, хану город Туркестан и другие некоторые прежде ево, Абулмамбетевы, предки ево содержали и дань брали, ему, хану возвратит» и кроме того, что «помянутый хан от зюнгорского владельца великую опасность имеет и говорит, ежели ему сына своего к нему не посылать, то нигде места будет не найтить, и как-де он паки войско свое на него пошлет, то-де рус[с]кие его охранить не могут, и никаких против того резонов не принимает».

На следующий день И. И. Неплюев вновь отправил посольство к Абулмамбету. Переводчик Уразин и вахмистр Лихачев должны были убедить Абулмамбета не отправлять сына в аманаты. Но казахское посольство вместе с сыном Абулмамбета Абулфеизом отбыло в Джунгарию. Уразину оставалось лишь принять присягу на верность императрице у хана Абулмамбета и султана Барака.

В досаде на Абулмамбета И. И. Неплюев 18 ноября 1742 г. предложил Коллегии иностранных дел: «онаго хана и всех последователей ево во обоих киргис-кайсацких ордах деклеровать публично изменниками и бунтовщиками, а самово ево извернуть и лишить ханства… На место же ево, Абулмамбетово, в ту Среднюю орду ханом произвести… Барак-салтана, ибо в той Средней орде… сильняя и умнее ево нет, но ежели он вслед Абулмаметов уклонится и усмотрится ево партии, то Батыр-салтана, который также за знатного и умного почитается. А ежели б и сей в то ж следование впал, то по нужде одного из детей Абулхаировых».

Однако это предложение было отвергнуто, поскольку никаких реальных возможностей у российских властей не было. В дальнейшем И. И. Неплюев стал опираться на султана Барака, о котором доносил в Петербург как о самом сильном правителе Среднего жуза. Посланник султана в марте 1743 г. удостоился приема у императрицы Елизаветы Петровны, от лица которой Бараку была дарована золотая сабля.

Посольство К. Миллера закончилось полным провалом. Нойон Сары-Манджа, улус которого находился на границе с казахскими кочевьями, не пропустил российских посланников в ургу. По мнению джунгарской стороны, ранг И. И. Неплюева не позволял ему обращаться напрямую к хунтайджи, согласному вести переговоры только с императрицей. Другой причиной являлась эпидемия оспы, якобы бушевавшая в джунгарских улусах. Никакие аргументы К. Миллера не помогли ему переубедить Сары-Манджу.

В это же время в урге шли переговоры казахского посольства с Галдан-Цереном. Хунтайджи был недоволен невыполнением его условий в полном объеме. В частности, он выражал возмущение по поводу того, что в аманаты было доставлено только три человека. Как впоследствии рассказывали капитану А. И. Яковлеву, в ответ на претензии Галдан-Церена батыр Малайсары заявил: «У нас и в Россию со всех родов в аманаты не требуют, а ты де хочешь быть больше Великороссийского государства». Таким образом, казахско-джунгарские переговоры тоже проходили непросто. Но казахскому посольству удалось добиться своей цели: хунтайджи смягчил позицию и согласился на компромисс. Галдан-Церен был умным правителем и понимал: крепкий союз с казахами гораздо важнее их подчинения. Оно не могло продолжаться долго и грозило бы постоянными осложнениями. Хунтайджи решил прибегнуть к другой тактике. Глава казахского посольства батыр Малайсары получил титул тархана и стал одним из самых приближенных к джунгарскому хунтайджи вельмож. Выказывая свою милость, Галдан-Церен подарил новоиспеченному тархану 100 кобылиц и позволил забрать около 40 казахских пленников. Освобожден был и Аблай, который также был щедро одарен.

Российские власти пытались представить перед казахскими правителями освобождение султана как результат своих усилий. Но И. И. Неплюев в донесении в Коллегию иностранных дел от 23 мая 1743 г. был вынужден сообщить: «Галдан-Церен, тот отпуск в такой образ учинил чтоб показать с какою умеренностию и лготою хочет касаков в свое протекции содержать, которою своею политикою, нежель посылкою войск, оной лехкомысленный народ поколебать и привлечь к себе возможет».

Надо отдать должное, новая политика Галдан-Церена в отношениях с казахскими правителями Среднего жуза полностью себя оправдала. В 1745 г. подпрапорщик С. Соболев докладывал: «Дети Аблай-салтан и Барак-салтана в орду ко владельцу их Галдан-Чирину с лехкими юртами [приезжают] и живут по месяцу и по два и гуляют с галданскимии детми и находятся у Галдан-Чирина в милости».

Между сторонами полностью прекратились набеги и даже установились торговые отношения. Казахи поставляли в Джунгарию шкуры зверей в обмен на ткани, хлеб и верблюдов. В 1747 г. сын Галдан-Церена Цеван-Доржи отдавал распоряжение своим купцам продавать казахам товары без наценки. Правда, казахи так и не выдали Карасакала. Но вероятно в силу какого-то соглашения самозванец перестал выдвигать претензии на джунгарский престол и переключился на каракалпаков.

И. И. Неплюеву ничего не оставалось, как делать хорошую мину при плохой игре. Разочаровавшись в Абулмамбете и не доверяя Аблаю, который за время пленения завязал тесные связи с джунгарской знатью, начальник Оренбургской комиссии был вынужден продолжать попытки сближения с султаном Бараком.

Барак, так же, как Аблай и Абулмамбет, находился в прекрасных взаимоотношениях с Галдан-Цереном и не собирался их портить. Но ему льстило внимание российских властей, поэтому султан решил вести двойную игру.

Не обошлось без эксцессов. И. И. Неплюев задержал жалованную султану Бараку императрицей саблю, намереваясь вручить ее при личной встрече в Оренбурге. Но по степи пошла молва, что начальник Оренбургской экспедиции передарил подарок своему любимцу батыру Джанибеку.

В ответ разгневанный Барак чрезвычайно грубо обошелся с одним из русских посланцев. В июле 1743 г. султан, собрав четырехтысячный отряд, собирался совершить набег на русскую границу. Но, по свидетельству И. Лапина и М. Асанова, он был удержан от набега ханом Абулмамбетом. Миролюбивый хан хотел спокойной жизни, не желая обострять отношения с соседями, и потому публично пообещал напасть на Барака, если тот вздумает враждовать с русскими.