Текст книги "Казахи и Россия"

Эти неприятности с помощью лести и подарков И. И. Неплюева удалось сгладить. В 1745 г. Барак вновь отправил ко двору делегацию во главе с братом Ескендиром, удостоившимся аудиенции императрицы. Естественно, самолюбивый султан не смог избежать головокружения от успехов: ему давали понять, что считают его, по сути, главным правителем казахской степи. Если в ранних письмах к российским властям Барак называет Абулхаира своим старшим братом, то в поздних он говорит, что происходит из знатного ханского рода, а хан Младшего жуза – из боковой ветви чингизидов.

Интенсивность развития отношений Барака и И. И. Неплюева вызывала раздражение не только у Абулхаира. Авторитетнейший бий Казыбек со своими сыновьями был также недоволен политикой Барака. В 1746 г. сын Казыбека Бекболат, узнав о решении султана подарить императрице белую юрту[23]23
  У кочевых народов принесение в дар белых юрт одним правителем другому считалось символом признания своего подчинения.


[Закрыть], пришел в страшную ярость. Он прилюдно осыпал оскорблениями и Ескендира, и сопровождавшего его российского посланника М. Арапова. Несмотря на этот удар по честолюбию, Бараку пришлось смириться, поскольку с Казыбеком он тягаться не мог.

Но даже несмотря на это Барак, видимо, не понимал, сколь шатки его позиции в степи. Он понял это, когда был вынужден бежать из собственных кочевий, спасая жизнь после убийства Абулхаира. Если бы Толе-бий не предоставил ему убежище, участь беглеца-султана была бы предрешена. Но легендарному бию нужен был энергичный и воинственный чингизид на место хана для объединения племен Старшего жуза. Цели бия – борьба с внешними противниками, сохранение господства над сырдарьинскими городами и селениями.

Теплые отношения Барака с И. И. Неплюевым также были полезны, поскольку Толе-бий хотел расширить торговлю между Ташкентом и Оренбургом. Поэтому осенью 1749 г. бий вновь попросил принять его в российское подданство. Эта попытка также не привела к установлению даже минимального контроля российских властей над территорией Старшего жуза. Барак вскоре погиб, и Толе-бий, занятый насущными проблемами, прекратил переписку с российскими властями.

В Среднем жузе почти в одно время с Бараком сошли с политической сцены многие герои прежних времен. В 1749 г. умер Карасакал. Хан Кучук стал незаметен после смерти своего харизматичного брата, потеряв прежнее небольшое влияние. Хан Абулмамбет сидел в Туркестане, лишь летом перекочевывая на джайляу. В 1761 г. умер батыр Джанибек. Единственным старым крупным правителем оставался бий Казыбек, возраст которого перевалил за восьмидесятилетний рубеж.

В такой ситуации среди аргынов существенно укрепилось влияние сорокалетнего султана Аблая при поддержке многих влиятельных батыров. В отношениях с российскими властями султан держал дистанцию, хотя И. И. Неплюев после краха Барака пытался сблизиться с новым лидером Среднего жуза. Правителем найманов стал султан Абулфеиз, сын Абулмамбета. Фактически властью обладали представители одного клана. Ни Аблай, ни Абулфеиз не попытались устроить выборы и провозгласить себя ханами, следовательно, оба признавали главным правителем султана Абулмамбета.

Но Аблай обладал куда бóльшим авторитетом, чем Абулмамбет. Действуя где силой, где убеждением, Аблай сумел добиться порядка и спокойствия в кочевьях. Больше всего российские власти были довольны прекращением нападений на приграничные населенные пункты и грабежа караванов. Это было особенно заметно на фоне обстановки в Младшем жузе. Российские власти даже приводили Аблая в пример Нуралы, что обижало последнего.

Но вскоре деятельность чересчур независимого Аблая стала вызывать недовольство российской администрации. Впервые это произошло, когда султан активно вмешался в джунгарскую междоусобицу в начале 50-х гг. Предоставив убежище и поддержав в 1752 г. мятежных нойонов Даваци и Амурсану, Аблай существенно способствовал свержению хунтайджи Лама-Доржи. Российские власти пытались добиться от Аблая выдачи беглых нойонов, чтобы использовать их в собственных целях. Но султан категорически отказался это сделать. Отверг он и рекомендацию прекратить участие в раздувании распрей в Джунгарии.

В 1752–1754 гг., выступая на стороне то одного, то другого кандидата на престол, Аблай дестабилизировал обстановку и способствовал развалу Джунгарии. Вероятно, султан не хотел удовлетвориться возведением в правители своей марионетки из числа джунгарской знати, желая сделать это государство частью своих владений. Но цинское правительство внимательно отслеживало ситуацию и не упустило возможности ударить по старому противнику.

Летом 1754 г. цинский император Хунли отдал распоряжение о подготовке широкомасштабного вторжения в Джунгарию. Одной из причин явилась активность казахских правителей, прежде всего Аблая. В феврале 1755 г. в одном из императорских указов, повелевающих войскам выступать, прямо говорилось: «Если немедленно не двинем в поход войска, то казахам повезет и они добьются своей пользы».

Захват Джунгарии осуществился очень легко. В объятой смутами стране не нашлось организатора сопротивления. Даваци бежал, но был пойман и переправлен в Пекин. Там он получил титул циньвана и право ежедневного лицезрения императорской особы, что вряд ли доставляло ему удовольствие.

Российские власти были раздосадованы успехом главного геополитического соперника. Однако султан Аблай, приложивший столько трудов, негодовал намного больше. Цинский император, словно издеваясь, прислал грамоту казахским правителям с предложением принять подданство Китая. Это стало главной причиной поддержки Аблаем восстания Амурсаны, провозгласившего себя новым хунтайджи и поведшего освободительную борьбу против Цинского Китая.

Однако восстание обернулось невиданным бедствием. Вторгшиеся весной 1756 г. цинские войска устроили настоящее побоище. В работах историков количество жертв оценивается в миллион человек. Это явное преувеличение, хотя трагедия была беспримерной. От сильного и многочисленного народа сохранились остатки.

Многие джунгары, среди которых был и Амурсана, бежали в казахские степи. По пятам за ним пошли цинские войска. Однако казахи оказались готовы к наступлению. Аулы организованно и быстро откочевали на северо-запад, а отряды казахских батыров стали внезапными и стремительными набегами тревожить цинские войска. В итоге император был вынужден отозвать войска и разжаловать полководцев, отложив продолжение кампании на следующий год.

Российские власти сделали попытку защитить подданных дипломатическим путем. Правительствующим сенатом было направлено послание в Пекин о российском подданстве казахов. В ответ император Хунли заявил, что Российская империя должна была защитить своих вассалов. Обстановка накалилась, но Петербург, несмотря на провокации, не решился вступить в конфликт.

Пользуясь ситуацией, в 1757 г. цинские войска продолжили кампанию против казахов. На сей раз действия были лучше скоординированы. После нескольких поражений Аблай под давлением своих подданных и других правителей был вынужден просить мира. Цинские власти не возражали против заключения мирного соглашения, поскольку походы в казахские степи были очень тяжелы. Они требовали только одного: принять цинское подданство.

Аблай пытался тянуть время, старался перехитрить цинских чиновников, но с требованием пришлось согласиться. Российским властям Аблай сообщал: «Он все то делал поневоле, будучи в малолюдстве окружен со всех сторон от китайского войска, бес чего де из рук их избавиться ему было никак невозможно, от России де он никогда не отстанет».

Со стороны российских властей последовали протесты. Однако цинские власти заявили в ответ: «Аблай ваш человек. Если бы вы хорошо относились к нему, он ни в коем случае не перешел бы к нам. Ныне [Россия] уже не может обеспечить ему спокойную жизнь, что привело его и других к переходу к нам. Стало быть, они уже наши люди. Если исходить из принципа «мягкого отношения к дальним» то как можно отказаться от них?».

Принятие цинского подданства повысило ценность Аблая в глазах российского правительства. Власти стали направлять к нему одного за другим посланников для сбора информации, в первую очередь о его взаимоотношениях с Цинской империей.

Султану от лица императрицы пожаловали дорогую саблю, назначили жалованье. По его просьбе в нескольких приграничных крепостях открыли пункты торговли, открыто дав понять, что поддержат его претензии на ханский титул. Для засвидетельствования своей верности в 1759 г. Аблай отправляет посольство во главе с братом Жолбарсом к императорскому двору. В начале 1762 г. он направляет султана Батыра для участия в коронации Петра III.

Этими жестами проявления его лояльности ограничиваются. От избрания в ханы он отказывается. Ссылаясь на занятость, Аблай заявляет о невозможности прибыть в Оренбург для встречи с руководством губернии. В ответ на просьбы возвратить угнанных с границы лошадей или претензии о набегах на алтайцев и урянхайцев Аблай выдвигает встречные обвинения. Постоянно заверяя российские власти в своей верности, султан продолжал вести интенсивные переговоры с цинскими властями.

Вслед за первым посольством, побывавшим в Пекине в 1757 г., в течение следующих 13 лет султан по собственной инициативе либо совместно с Абулмамбетом и Абулфеизом отправил ко двору цинского императора восемь посольств. Этот факт убедительно свидетельствует о крене в политике Аблая в сторону Китая, хотя многие историки почему-то не желают признавать этого.

Как свидетельствуют источники, цинские посольства принимались Аблаем гораздо приветливее, чем русские миссии. Султан быстро решал любые вопросы, возникающие у Пекина. Так, требования цинских властей о прекращении набегов на урянхайцев и выдаче пленников были быстро удовлетворены. Аналогичные требования российских властей султан игнорировал. По требованию Пекина был выдан и впоследствии казнен один из казахских батыров, совершавший регулярные нападения на цинских подданных[24]24
  В китайских источниках это – найманский батыр Кокжал (Синегривый) Барак. Но заслуживающие доверия сведения о нем встречаются в документах и много позже состоявшейся казни. Следовательно, либо речь идет о тезке знаменитого батыра, либо цинским властям был выдан другой человек.


[Закрыть].

Данная политика была вызвана желанием Аблая и других казахских правителей занять бывшие джунгарские земли в Жетысу и на Алтае. Роль, безусловно, играло и отношение цинских властей, которые принимали казахских послов гораздо лучше, снаряжали в ответ более пышные миссии, преподнося богатые дары, что льстило самолюбию казахских правителей. Важно было и следующее обстоятельство: казахи, несмотря на истребление джунгар и собственные жестокие столкновения с цинами, опасались их в меньшей степени, нежели русских.

По этому поводу Ч. Валиханов писал: «Аблай в наставлении своим детям советовал более сближаться с Китаем, но хранить согласие с Россией. Китайцы, по его мнению, не могли быть никогда опасны для ханской власти, между тем, как в русском правительстве он видел сильную оппозицию туземной власти; притом и обстоятельства времени были такого рода, что киргизы всего менее нуждались в помощи России».

Сближение с цинскими властями и отдаление от России вызвало недовольство многих былых соратников Аблая. В 1762 г. о верности России и несогласии с Аблаем российским властям заявили Казыбек-бий и его сыновья. В 1765 г. батыр Кулсары сообщал генерал-поручику И. И. Шпрингеру, что имеет «на владельца своего Аблай-салтана немалое сумнение, да и подлинно знает, что он, Аблай российской стороне неверен, и назат уже лет с шесть чрез разные увещания склонился к подданству китайского хана».

В народных преданиях сохранились сведения о конфликтах Аблая с такими известными в казахской степи батырами, как Кабанбай, Турсунбай, Барак, желавшими, видимо, объединенных военных действий против Китая.

Раздражение Аблая вызывали и земельные споры с российскими властями. Во время падения Джунгарии и цинских походов россияне спешно усиливали свои сибирские рубежи, захватывая при этом часть казахских кочевий. В 1752 г. началось строительство новой цепи укреплений от Тобола до Иртыша, получившей название Ново-Ишимской линии. Ее ключевым звеном стала расположенная на р. Ишим крепость Святого Петра (Петропавловская). Таким образом были «выпрямлены» оборонительные позиции. В результате граница сместилась на несколько десятков верст на юг и закрыла для доступа кочевников почти всю Ишимскую степь[25]25
  Равнина в междуречье Тобола и Иртыша. Находится в пределах территории современных Курганской, Тюменской и Омской областей России и Северо-Казахстанской области Казахстана.


[Закрыть].

Большое недовольство казахов вызывала и интенсивная застройка Иртышской линии крепостей. К середине 50-х гг. среднее расстояние между крепостями, форпостами, станциями и маяками составило всего около 12 верст. Это сделало невозможным переход в Кулундинскую степь[26]26
  Равнина в междуречье Оби и Иртыша. Занимает часть территории современных Алтайского края России и Павлодарской области Казахстана.


[Закрыть], богатые пастбища которой представляли огромную ценность для кочевников. В 1754–1755 гг. из-за этих пастбищ произошли первые серьезные столкновения между казахами и российскими пограничными войсками. В ответ на требования уйти обратно за Иртыш перекочевавшие казахи развязали драку с драгунами и казаками «с проломанием многим голов и изувечением». Только после применения огнестрельного оружия кочевники ушли за Иртыш.

В 1763 г. Аблай обратился с официальной просьбой к сибирским властям о разрешении его подданным использовать земли между Тоболом и Ишимом, так как значительная часть степи выгорела от пожаров. Но правительство через сибирскую администрацию отказало султану, так как пастбища, находящиеся за Ново-Ишимской линией, также пострадали от огня. Разрешение перегнать на ту же территорию шесть тысяч лошадей было выдано преданному властям батыру Кулсары. Местные власти делали исключения и для других казахских правителей, позволяя переходить им на зимовья через Иртышскую и Ново-Ишимскую линии.

Хан Нуралы, боровшийся за право использования пастбищ на правобережье Яика, в 1764 г. жаловался российским властям, что его прошения не удовлетворяются, в то время как «зятя его Абулфеиз-солтана народ… в состоящие по Иртышу-реке выше Омской крепости форпосты с дачею аманатов в зимнее время весь, а не только их скот, на внутреннюю сторону оной реки перепущаются. Такую ж привольность имеют и пребывающая ведомства Аблай-солтана против Красноярской крепости киргис-кайсаки».

Коллегия иностранных дел, признавая эти факты, отвечала хану, что казахов Среднего жуза пропускали через укрепленные линии из-за необычайно снежной зимы и в дальнейшем таких поблажек не будет.

В последующем пограничные власти стали жестко действовать против кочевников, пересекающих укрепленные линии, подвергая их телесным наказаниям и конфискуя скот. Нукеры Аблая в ответ захватывали русских поселенцев и также избивали их плетями. Таким образом, отношения продолжали оставаться натянутыми.

В 1768 г. Аблай неожиданно предложил сделать то, чего так долго добивались в Оренбурге и Петербурге. Аблай изъявил согласие предоставить своего сына в аманаты по примеру хана Нуралы. Он выдвинул ряд условий, главное из них – присвоение сыну чина генерала и присылка российских войск. Он вновь потребовал разрешения использовать для зимовий территорию за Ново-Ишимской линией. Российские власти отказали, и летом 1769 г. были получены сведения о готовящемся нападении Аблая на российскую границу.

Получив эту информацию, Екатерина II в указе генерал-поручику И. И. Шпрингеру повелела «по начатии от киргизцев наималейшего неприятельского действия тотчас командировать некоторое число по рассмотрению вашему регулярного войска с пушками и велеть такое сборище разогнать и разбить. И таким образом их за дерзость достойно наказать так, чтобы впредь они вас беспокоить и не отваживались».

Однако эти сведения не подтвердились. Занятый войной против Коканда и кыргызов, Аблай не думал о серьезных военных действиях против России. Когда в 1771 г. в Туркестане умер хан Абулмамбет, состоялся большой курултай. На него были созваны самые влиятельные вожди племен Старшего, Среднего и частично Младшего жузов. На этом собрании Аблай был избран ханом. Никакого отношения к его избранию российские власти не имели.

Кровавое кочевье

Калмыцкое ханство

Уход в Джунгарию

От Волги к Яику

«Пыльный поход»

Нуралы-хан и калмыки

В Калмыцком ханстве всегда была популярна идея откочевки на землю предков – в Джунгарию. Росту популярности способствовала общая обстановка. Регулярное участие грозной калмыцкой конницы почти во всех российских войнах и карательных походах создало калмыцким правителям репутацию верных служителей империи, находящихся в более привилегированном положении, чем элиты других народов Азии и Кавказа. Это заметно осложняло отношения калмыков с соседями, особенно с тюркскими. Не случайно в большей части исторических преданий, эпических произведений и сказок тюркских народов данного региона в качестве врага постоянно выступают «калмаки», т. е. калмыки.

Вопреки существующим (в том числе на страницах научных трудов) стереотипам следует отметить: в течение XVIII в. калмыки страдали от набегов больше, чем народы, традиционно воспринимаемые как невинные жертвы калмыцкой агрессии. Казахские батыры при набегах громили даже калмыцкие улусы, кочевавшие по Волге, добираясь до ставки правителя. Калмыки ограничивались грабежом приграничных казахских родов, кочевавших по Яику. Кроме казахов на калмыков часто нападали ногайцы, башкиры и кавказские горцы. Российские власти, в основном проявляя безразличие, иногда провоцировали эти набеги. К тому же с каждым годом на берегах Волги появлялись, стесняя кочевников, все новые русские и немецкие поселения.

Недовольные подобным положением крупные калмыцкие правители сумели объединиться и решили бежать из России. Откочевка в Джунгарию с последующим созданием нового сильного ойратского государства была намечена на начало 1771 г.

Наместник Калмыцкого ханства Убаши в ноябре 1770 г. стал собирать значительные силы на левом берегу Волги под предлогом отпора нападению казахов. В силу заурядности эти действия не вызвали подозрений у российских властей. Не было уделено внимания и сигналам калмыцких правителей, стремившихся остановить Убаши и его сподвижников.

В результате уход калмыков в начале января 1771 г. был подобен грому среди ясного неба. Производила впечатление масштабность перекочевки: в Джунгарию ушли более 30 тысяч семей. В России осталось около 11 тысяч юрт. Переправиться через Волгу им помешала растопившая лед нежданная оттепель.

Описывая состояние российских властей, М. Новолетов писал: «Все находились в каком-то оцепенении, объятые неожиданностью случая. Никто не знал, куда двинулись калмыки, и все укрывались, где могли, ожидая новых нападений. Начальство не знало, что делать. Пути сообщения пресеклись, работы на ватагах и промыслах прекратились. Степь, занятая пред тем на огромное пространство, представляла опустошительную картину со стоящими отдельно пустыми кибитками, с детьми и больными оставленными зимой на произвол судьбы, с блуждающим скотом».

Разгромив небольшие правительственные отряды и укрепления яицких казаков, калмыки пробились за Яик и оказались в кочевьях Младшего жуза.

25 января 1771 г. походный атаман И. Кулагин сообщал: «Калмыцкая Волжская орда переправилась Яик, снизу по Зеленовский форпост, а сверху до которых пор захватили, неизвестно. 19 января, многочисленное войско, так что и степи не было видно, под предводительством Шерет Мурзы, ханского брата и двух Бамбаровых сынов, со многими знаменами и значками, во втором часу дня, отогнали весь скот, а потом напали на крепость и во весь день шла перестрелка из пушек и ружей, так что казаки весь порох свой расстреляли; при Кулагинской крепости и прочих крепостях и форпостах, бежали все крещеные калмыки. Зеленовский форпост разбит и весь скот угнан; Гребенщиков форпост пограблен и все люди побиты, сожжены и в погребы брошены».

На основании этих сведений 27 января Екатерина II издала указ на имя хана Нуралы о немедленном пресечении побега. Аналогичные указания были даны руководству оренбургской губернии и Яицкого казачьего войска. Однако казаки взбунтовались и отказались выполнять данное распоряжение.

Они больше, чем кто-либо в России, знали, что представляют собой степные походы и как дорого они обходятся, если предпринимаются без соответствующей подготовки. Идти в поход в конце зимы, когда боевые кони еще не готовы, казакам казалось безумием. Другие войска, на которые возлагали надежды российские власти, казачьей мобильностью не отличались. Потому создание отрядов, которые должны были остановить откочевывающее ханство, замедлилось.

Хан Нуралы в конце зимы также не имел возможности собрать силы для остановки калмыцкого войска, насчитывающего минимум 30 тысяч клинков. Сыграла роль и осторожность оренбургского губернатора, предоставлявшего казахскому хану неполную информацию.

Рейнсдорп по этому поводу сообщал в Коллегию иностранных дел: «Дал знать, не открывая, однакож, о побеге их калмык в Зенгорию, а только под таким видом, что некоторые калмыки при строгом отобрании их лошадей киргис-кайсками вознамерились бежать через реку Яик под киргис-кайсацкие улусы под злодейство. И хотя о непропуске их на Яицких форпостах всякое старание прилагаемо будет, токмо ежели паче чаяния они калмыки прорвутся и за Яик реку перейдут, в таком случае приказал он хану киргис-кайсацкому, не допуская себя до разорения их калмык разбить и переловя в здешнюю сторону возвратить».

В результате калмыки имели возможность не спеша передвигаться по степи. В этот период происходил окот овец, и степняки, стараясь сберечь поголовье, остановились на Эмбе, где пробыли около полутора месяцев. Это стало роковой ошибкой.

В марте первые сформированные казахские отряды стали совершать нападения на калмыков. Началась череда столкновений казахов с калмыками, известная в казахском фольклоре как «Пыльный поход». 18 марта султан Айшуак разбил один из калмыцких сторожевых отрядов, пленив около 500 человек. Через два дня поражение калмыкам нанес Нуралы, захватив еще около 600 пленных. Происходило еще множество мелких нападений, совершаемых небольшими группами казахов, чтобы отбить скот в крайних улусах.

В силу незначительности каждого из них они не были отражены в источниках, но в совокупности причиняли беглецам огромный урон. Калмыки старались держаться начеку и, когда появлялась возможность, наносили ответные удары. 23 марта был разбит отряд султана Айшуака, потерявшего в столкновении шесть человек убитыми и трех пленными. Калмыкам удалось отбить нападение тысячного казахского отряда под началом Яман-Куры (Жаманкары?).

Участившиеся нападения и растущие потери вынудили Убаши отдать своим подданным распоряжение двигаться дальше на запад. В это время произошли новые нападения казахов. 12 апреля российскими властями были получены сведения, что «киргисцы под предводительством своего Хана и нескольких султанов имели два сражения с Калмыками, первое при Мугалджарских горах, второе на реке Ужим. В обоих неприятели были обращены в бегство, потеряв при этом двух знатных своих зайсангов, Тайбулу и Арселена, и немалое число людей обоего полу оставили в добычу победителям».

Перевалив за Мугоджары, калмыцкий правитель 18 апреля обратился к Нуралы с письмом, в котором говорилось: «Издревле небывалое сие весьма большое дело произошло и в смятение нас привело: от стороны российской причиненным нам разорением и противными делами, что мы, торгоуты[27]27
  Самое крупное из калмыцких племен, название которого нередко, как в данном случае, употреблялось в отношении всего народа.


[Закрыть], вспомня свой закон и отечество, пошли… Россия пусть остается в своем, а мы калмыки и кайсаки, бывали: со злодеями – злодеи, а с мирными – мирные. В последнем случае не за родню ли почитались? При жизни отца моего каким образом бывало? Вы сами знаете, в миру ли мы находились! Хотя большое взаимное воровство бывало, от вас к нам, а от нас к вам посланцы посылаемы бывали… Мы всегда добрыми соседями почитались, а ныне отдалились, однако для лошадиных копыт далеко быть не может».

Нуралы не воспринял призыв беспрепятственно пропустить калмыков. В послании от 21 апреля казахский хан писал: «Вы оставя свое место, наруша присягу и мне причиняя вред, куда хотите уйти? Мы положили за вами, хоть шесть месяцев, намерение, сообщась с российскими войсками, т. е. казаками, драгунами, башкирами и три орды кайсацкие идти, которые со всех сторон вас с артиллерией окружать не оставят, и до места гнать не оставим… Ежели вы меня почитаете большим своим братом и требуете от меня совета, то возвратитесь в Россию паки; а ежели опасаясь России, то я беру на себя преступление твое упростить, и верьте мне, что вам за то ничего не последует».

Убаши эти условия счел неприемлемыми и стал спешно уходить все дальше на запад. Он уже знал, что российские войска вышли в поход. 12 апреля из Орской крепости выступил отряд генерал-майора М. М. фон Траубенберга. По одним сведениям, в отряде было 600 драгун, свыше 1000 казаков и около 200 башкир при трех орудиях, по другим, – 1000 драгун, свыше 2 500 казаков и башкир при шести орудиях. Спустя несколько дней вслед выступил отряд полковника Могутова численностью около 3 500 казаков.

Нуралы с нетерпением ждал подхода этих сил, но российское войско оказалось слишком тихоходным. В первый день похода М. М. фон Траубенберг сумел пройти лишь 25 верст. Не больше были переходы в последующие дни. Хан Нуралы бесполезно выражал неудовольствие, опасаясь упустить противника. Российский отряд не мог тягаться в скорости с казахским ополчением, где каждый воин имел по четыре коня, поэтому в один день мог преодолеть не меньше ста верст.

Нуралы, не желая больше ожидать М. М. Траубенберга, хотел двинуться за калмыками самостоятельно, но российский генерал через вестовых настойчиво рекомендовал дождаться его, чтобы продолжать поход вместе. Хан был вынужден подчиниться, и встреча на р. Тургай произошла лишь 4 мая. Признавая справедливость доводов Нуралы, генерал решил оставить тяжелый обоз под охраной отряда драгун и продолжать поход налегке. Благодаря этому в первый день совместного похода отряд прошел 46 верст, но казахский хан не был удовлетворен. Однако большего при всем желании нельзя было сделать. К тому же в российском отряде стала заканчиваться провизия. 8 мая казаки и башкиры выразили свое недовольство, потребовав завершения бесперспективного похода. Стоило больших трудов успокоить людей, но ненадолго. Помимо усталости и голода в войске распространилась некая «опухольная болезнь». Она свалила с ног несколько сотен человек.

Не доверяя поступающей от казахов информации о пересечении калмыками гор Улытау, М. М. фон Траубенберг решил организовать собственную разведку. Он поручил ее провести казачьей сотне на лучших конях под началом атамана Севастьянова. Утром 10 мая они спешно отправились вперед, чтобы оценить перспективы преследования.

В тот же день к основной части войска присоединились отряды бывшего хивинского хана Каипа. Но идти дальше российские войска не могли. 12 мая М. М. фон Траубенберг отдал команду сделать привал на берегу реки Терисаккан у подножия Улытауских гор. Это был вынужденный шаг.

Участник экспедиции Н. П. Рычков писал: «Мы без сумнения погибли все, естли б еще несколько дней следовали далее за Калмыками: но щастие отвращая от нас совершенную погибель, послало к нам желанную нами весть; ибо к вечеру другаго дня возвратилась команда, посланная для разведывания о Калмыках».

«Желанной вестью» стало отсутствие калмыков в зоне досягаемости российских войск. Атаман Севастьянов уверял, что проехал с отрядом двести верст по следам бегущих улусов вдоль Улытауских гор. По всем признакам, калмыки прошли в этих местах более десяти дней назад и, значит, уже могли достичь территории Китая.

В это верится с трудом. Либо имела место инсценировка разведки со стороны генерала для своего оправдания в глазах начальства, либо инициативу проявил атаман Севастьянов, понимавший, каких сведений от него ждут. Полностью опровергал официальные причины прекращения похода и Нуралы. В письме оренбургскому губернатору он сообщал: «Хотя сколько ни старался я исполнить волю Ее Императорского Величества, но российские ваши войска придти ко мне не успели, со всем тем я ожидал их весьма долгое время, но соединившийся с войсками полковник, в то время, когда мы к калмыкам приближались и только расстоянием в один день езды, будто провиант их весьма изошел и походу продолжать он не в силах, далее не поехал».

Дождавшись отставшего обоза, 16 мая российский отряд повернул к границе, оставив казахских союзников завершать начатое дело. М. М. фон Траубенберг добрался до Усть-Уйской крепости только 1 июня, потеряв несколько десятков человек и так и не столкнувшись с противником. Но участники похода считали успехом свое благополучное возвращение. Полковник Могутов также прекратил преследование и вернулся в Орск. Командующий сибирскими войсками генерал-майор Станиславский, подготовивший для преследования калмыков отряд из 3500 человек, не решился отправить его в поход.

Нуралы, вероятно, был рад избавиться от таких союзников и быстро двинулся далее к р. Шерубай-Нуре, объединившись с султаном Аблаем, получившим указания от российских властей. Послания китайских властей, требующих беспрепятственного пропуска калмыков, были проигнорированы.

Калмыки тем временем, перейдя за Улытау, прошли мимо гор Ортау и Актау вблизи современного поселка Агадырь и вышли на р. Моинты рядом с озером Балхаш. Здесь они оказались окружены многочисленным казахским войском, в которое вошли отряды из всех трех жузов. Стремясь предотвратить кровопролитие, калмыцкие предводители вступили в переговоры с казахскими правителями. Через парламентеров Убаши изъявил желание признать себя казахским подданным и просил отвести ему места для кочевья.

В рапорте Станиславского сообщалось: калмыки «видя себя к обороне против киргизцов не в состоянии, просили киргизского владельца Аблай салтана с выдачею от себя 30 колчуг, 30 ружей, 30 верблюдов, 30 человек калмык в услужение и прочих подарков о принятии их калмык в киргизское подданство с обнадеживанием верностью у них в подданстве находится».

Для согласования этих и других вопросов было заключено трехдневное перемирие, которое, как оказалось, было лишь уловкой. Как сообщается в казахских преданиях, батыр Баян выступал против переговоров, но Аблай не посчитал нужным прислушаться к его мнению. Есть сведения, что против переговоров выступал и хан Нуралы, но он ничему не смог помешать.

Калмыки по тайному указанию своих правителей стали выменивать у казахов коней, отдавая все свои ценности. Беспечные предводители казахского войска не обратили внимания на такие настораживающие факты. В последнюю ночь перемирия сохранившие боеспособность калмыцкие отряды внезапно бросились в атаку. В яростном бою они сумели прорвать кольцо окружения, после чего стали быстро уходить вдоль западного побережья Балхаша.