Текст книги "Курсант. Назад в СССР 5"

– Горохов, – процедил следователь, но помдеж его не слышал.

Старшина повесил трубку:

– Это самое, товарищи. Проходите. Второй этаж, налево и до конца. Там табличка будет: “Начальник”. Вам туда, это самое… Или, может, вас проводить? – помдеж беспомощно озирался в поисках кандидата, кого можно было бы оставить вместо себя временно на пульте.

– Разберемся, – холодно бросил Горохов и решительным шагом направился к лестнице.

Ступеньки ее тоже оказались деревянные. Обиты совдеповским затертым до мерзко-желтого цвета линолеумом, пришпиленным к доскам гвоздиками с декоративными шляпками.

Лестница, как и пол, тоже прогибалась под нашими ногами, и вдобавок покачивала перилами, выкрашенными в неприветливый кирпичный цвет для плинтусов.

Здание изнутри смотрелось убого. Много таких сейчас по Союзу. Но, несмотря на кажущуюся ветхость, доживут такие отделы и отделения аж до двухтысячных. Построить новые пораньше рухнувшая экономика страны не позволит.

Помнится, в один провинциальный городок (Саяногорск, в котором недавно были по делу из Хакасии), я в начале нулевых летал в командировку. Так там следственный изолятор находился под ветхой полуразрушенной двухэтажной постройкой. Здание новое для ОВД через дорогу построили, а на изолятор денег не хватило. Так и ходили несколько лет на работу милиционеры через развалины с покосившейся крышей и выбитыми окнами.

Тем временем мы поднялись на второй этаж. Света с Катковым пребывали в легком шоке. Они как столичные жители не привыкли к районным реалиям. Горохов решительно толкнул дверь, обитую черным потрескавшимся дерматином. Я шмыгнул за ним. Остальные остались ждать в коридоре. Знали, что сейчас начнется, и не хотели в этом участвовать. А я всегда за кипиш. Лишь бы войны не было и сухого закона.

– Старший следователь по особо важным делам генпрокуратуры СССР Горохов Никита Егорович, – командно выдал Горохов, подходя к столу начальника.

Шагал так, будто он сам был начальником этого РОВД.

– Стариков, – сухопарый майор возраста Жеглова поднялся из-за стола навстречу и протянул руку. – Степан Федорович.

– Бардак у тебя, майор! – Горохов энергично пожал ладонь в ответ. – Кто распорядился нас сюда определить?

– Так приказ свыше, – робко пожал плечами Стариков. – Я ни при чем.

– Хоть бы дежурного своего предупредил, что мы прибудем. А то сидит за стеклом и одной рукой в носу ковыряет, а другой пузо чешет. Так вы следственную группу из Москвы встречаете? Еще и на колымаге такой.

– Так, товарищ Горохов, – оправдывался майор, машин других у нас и нету. Мотоциклы только. “УАЗ” еще есть, но тот на происшествии сейчас. А предупредить я не успел. Виноват. Меня самого недавно перед фактом поставили.

– Кто? Начальник Главка? Есть его телефон?

– Нет, он в отпуске, с последующим на пенсию. Зам его распорядился, что обязанности сейчас исполняет. Полковник Ревягин.

– Кто? – глаза Горохова полезли на лоб. – Не Евгений Сергеевич случайно его зовут?

– Он самый, – облегченно закивал майор.

– Бл*дь! – не сдержался Горохов. – Ясно тогда все…

Глава 7

– Вы знакомы с нашим Ревягиным? – удивился майор.

– Было дело, – буркнул Горохов. – Ладно… Где наш кабинет? Показывай.

Следователь сдерживался, чтобы не спустить всех собак на районного начальника, потому что понимал, что тот совсем ни при чем.

– На первом, внизу, я вас сейчас провожу, – Стариков как-то по лакейски чуть наклонился и поспешил на выход.

Мы спустились на первый этаж. Майор шустро заскочил в дежурку и взял ключ с торчащего из фанерного щита на стене гвоздика. Гвозди были набиты рядами и заменяли ключницу – дешево и сердито.

Начальник отомкнул дверь кабинета, что был совсем рядом с дежуркой. Мы вошли и огляделись.

Кабинет оказался не таким страшным, каким мы теперь уже ожидали его увидеть. Стены до уровня груди обшиты помутневшей от времени полировкой. Под окнами батареи скрыты фанерными щитами с крупными горошинами дыр, для конвекции.

Верх стен выкрашен в казенно-желтый цвет. Из мебели два однотумбовых стола, стареньких, но еще крепких. Платяной шкаф, несколько стульев, сукно которых по углам седушек протерлось, как на пальто у бедных родственников. Оттуда выбивался белый ватный наполнитель. В углу громоздкий насыпной сейф болотного цвета с горшком засохшей герани наверху. В общем, обычный милицейский кабинет.

– Не хоромы, – оправдывался Стариков, чуть опустив глаза, – но чем богаты. Если не устраивает, можете мой кабинет занять. А я в этом могу разместиться.

Это он договорил совсем уж грустно, но не сопротивляясь печальной судьбе.

– Нет, спасибо, – уже смягчился Горохов. – Нормальное рабочее место так и должно выглядеть. Ничего лишнего. Ничто не мешает, ничто не отвлекает. Только вид из окна какой-то сомнительный. Это что там? Огород, что ли?

– Так точно, но у нас все согласовано. Гаражей под технику у нас своих нет, ставим ее в боксах дорожного управления минтрансстроя. А тут, чтобы земля не пустовала, облагородили территорию, так сказать.

– Ваше дело, – отмахнулся Горохов. – Проверки часто к вам заглядывают?

– Не часто… В прошлый раз лет десять назад была. Я сам с отчетами в Главк езжу. И получаю за раскрываемость на совещаниях тоже там. Без отрыва от производства, так сказать.

– Насчет транспорта, – Горохов вопросительно посмотрел на начальника РОВД. – Я так понял, что машина у вас одна?

– Она в вашем распоряжении, – поспешил заверить майор. – Вам Тарасенко как водитель нужен или сами справитесь?

– Справимся, – кивнул Горохов. – У нас все водить умеют почти как профессиональные шоферы. Алексей, прадва не особо, но подтянет навык.

– Как это не особо? – вдруг заявил Катков. – Что вы меня со счетов списываете? У меня стаж водительский, между прочим, двадцать лет.

– Да? – вскинул брови следователь. – Вот бы не подумал…

– Права у меня давно, просто, – пожал плечами Катков. – В УПК в школе еще отучился. В семнадцать лет их получил, но управлять можно было только с восемнадцати. Лежали без дела.

– А сейчас что? Не лежат?

– И сейчас лежат, – вздохнул Катков. – С милицейской зарплатой даже на Москвич не накопишь. Он почти пять тысяч стоит. Да еще на очереди стоять надо. Вот и лежат корочки.

– Ну ты с собой-то их, надеюсь, взял?

– Конечно, они всегда при мне. Вот, могу показать…

– Отлично, – Горохов повернулся к майору. – Я вас больше не задерживаю, а Ревягину передайте привет от меня.

– Так вы сами ему сможете передать. Он сюда скоро приедет. Приказал мне позвонить, как вы устроитесь. Вот сейчас пойду наберу Евгения Сергеевича. Сообщу, что все в порядке.

– Замечательно! – улыбнулся Горохов, но как-то без радости, вроде уголки рта приподнялись, а во взгляде лед. – С нетерпением буду ждать старого друга.

– Так вы с ним друзья? – Стариков аж замер в проходе вполоборота, оглянувшись на следователя.

– Еще какие, – процедил Горохов, и, видя, что Стариков стоит и не уходит, словно ждет продолжения истории, недовольно добавил. – Иди, майор, работай. Нам тут планерку провести надо. Дела, понимаешь…

* * *

Тук-тук! – кто-то по хозяйски забарабанил в дверь нашего “нового” кабинета. Горохов даже не успел крикнуть “войдите”, как посетитель, не дожидаясь, распахнул дверь и шагнул внутрь. Полковник с довольной и холеной, как у персонажей Бурунова, мордой (даже лысина по форме оказалась такая же, и глаза с той же придурковатой хитрецой). Снял форменную шапку и по-хозяйски водрузил ее на крюк вешалки. С облегчением расстегнул шинель, что раздулась в районе талии и никак не хотела вмещать в себя живот.

– Здравия желаю, Горох! – полкан, не церемонясь, протянул руку.

Его широкая улыбка вроде не отсвечивала сарказмом или другим подвохом, но было в ней что-то фальшивое. Как у Бармалея, который любит маленьких детей.

– Горох в институте остался, – пробурчал следователь, – а сейчас я для тебя Никита Егорович.

– Да ладно, ты же сам меня всегда Ревуном называл. Почему? От фамилии Ревягин? А сейчас, я смотрю, повзрослел. Виски седые, морда со сковороду размером. Шея в ворот рубахи не вмещается.

– Ты по делу или уже уходишь? – процедил Горохов.

– По делу, конечно. Вот, приехал лично узнать, как устроились коллеги из Москвы. Всего ли им хватает.

– Плохо устроились, аукнется это тебе еще, Евгений Сергеевич. Мы здесь не в бирюльки приехали играть. Ты нас в здании ГУВД должен был разместить, чтобы и доступ к архивам и к канцелярии области был сразу, и техникой нормальной обеспечить. Или распоряжение с министерства до тебя не дошло?

– Дошло… Вот только что я помогу поделать, Никита Егорович, – теперь полкан улыбался, не скрывая злорадство. – Ремонт у нас в здании приключился, представляешь? Сами как сардины в масле в кабинеты понабились. А технику я тебе выделил. Стариков доложил, что единственная легковушка из его РОВД тебе передана. Так?

– А почему сразу не велосипед нам предоставил? Корыто подсунул.

– Ну ты, Никита Егорович, просто зажрался в своей Москве, – развел местный зам руками. – У нас в области так-то с машинами негусто. Гаишники на “Уралах” с коляской даже зимой ездят. А некоторые на своих личных “Москвичах” в патруль выходят. А если кабинет в Главке тебе нужен, то не переживай. Переселим вас после ремонта. Там делов на месяц осталось. Ты же, надеюсь, надолго прилетел? – последний вопрос был задан с издевкой.

– Ненадолго, – Горохов перешел в наступление. – Раскроем преступления, что твои малохольные подчиненные осилить не смогли, и домой. Неделя, максимум – две.

– Ну-ну, – прищурился полкан, хитро потирая маслянистый подбородок. – Посмотрим…

Казалось, что если бы не наше присутствие, то старые соперники непременно бросились бы прямо сейчас биться об заклад на эту тему. Но при нас сдержались.

– А ты, Никита, все по Союзу мотаешься? Никак не осядешь?

– Работаю, в отличие от некоторых.

– Слышал, как в Хакасии дело размотали, – кивнул Ревягин. – Что ж, это твое… Надо же кому-то черную работу выполнять и за областями задницы подтирать.

Никита Егорович заиграл желваками на челюсти.

– Зато ты, смотрю, как был всегда карьеристом, так и остался. Начальника Главка, наверное, подсидел, что тот на пенсию засобирался? Теперь попрешь.

Полкан и Горохов еще какое-то время позыркали друг на друга враждебными взглядами, пообменивались колкостями и разошлись. Ревягин вышел из кабинета, а Горохов стал ходить взад-вперед возле окон, выкуривая уже вторую сигарету.

– Никита Егорович, – осторожно спросила Света. – Что между вами произошло? Он ваш однокурсник, как мы поняли.

– Это самый подлый человек, Светлана Валерьевна, – неожиданно выдал Горохов. – Чувствую, хлебнем мы еще от него пакостей. Не знал, что он в Волгограде. Он из своего Саратова долго не вылезал. Какого черта его сюда занесло? Гляди-ка! За начальника Главка сейчас. А был балбес балбесом, – Горохов скривился и тихо добавил. – Как, впрочем, и я в молодости.

* * *

Вечером я отправился на Главпочтамт, чтобы созвониться с Соней и родителями. После больничного с пневмонией пришлось их клятвенно заверить, что отзваниваться буду как минимум каждые три дня и, само собой, еще в день прилета в новый город.

В РОВД, где нас “поселили”, телефонов с выходом на межгород (не считая дежурной части) не оказалось.

Я подошел к вырезку в окошке в просторном зале переговорного пункта. Естественно, там была небольшая очередь. Очередей в СССР много. Но самые живучие (а на почте они такие и есть) доберутся и до наших дней.

Пока передвигался в веренице людей, глазел по сторонам. На стенах плакаты. На одном девочка в школьной форме и пионерском галстуке радостно размахивает запечатанными конвертами, оклеенными марками. Внизу надпись: “У меня друзья повсюду!”

На другом плакате мужик в картузе и сапогах мчится на мотоцикле с коляской. Только как у него фуражка не слетает? Вверху надпись: “Express СССР”, внизу: “Доставку нужно сделать срочно! Доверься самой лучшей почте!”

Между яркими плакатами затесалась невзрачная серая бумажка с набитым на печатной машинке текстом. Внизу подпись и печать. Я пригляделся. Это оказалась местная инструкция о действиях работников почты в случае возникновения пожара. Диспозиция инструкции гласила:

В случае возникновения пожара должностные лица обязаны:

заведующий почтой – осуществляет руководство по тушению пожара;

заместитель заведующего по хозчасти`– оповещает сотрудников о пожаре и обеспечивает спасение имущества;

уборщица – тушит пожар.

Тихо поржав в кулак, я дождался своей очереди. Заказал переговоры дородной тете в белой блузке. Она сидела на стуле словно на троне и небрежным голосом принимала заказы. А потом этим самым голосом, минут через десять, растянуто объявила, будто делала одолжение:

– Новоульяновск – шестая кабина!

Я поспешил к шеренге будок со стеклами в деревянных дверях. Снял трубку. Первая на проводе была Соня.

– Ну, как ты там? Не болеешь? – защебетала она.

– Нет, – это все, что я успел вставить. Дальше она на радостях рассказывала о своей несчастной жизни без меня, о том, как соседка тетя Маша мужа сковородкой отходила за то, что тот ее ночью какой-то Иркой назвал, и про соседских котов, что проникли на балкон к дяде Пете, а он там на солнышко цыплят в коробке выставил. А эти гады их придушили. В общем, жизнь в Новоульяновске била ключом, только меня там не было. Время разговора вышло, и меня соединили с матерью.

– Алло, Андрюш! – сердце мое екнуло, голос был взволнованный.

– Что случилось, мам?

В трубке послышались всхлипы:

– Отец пропал…

– Как пропал? Опять?

Я сглотнул, сложно с ходу придумать, чем я смогу помочь.

Мать делилась между всхлипываниями:

– Уехал, не попрощавшись. На холодильник записку прилепил, мол, прости, не могу загибаться в этой дыре без любимой работы. Ничего рассказать не могу, чтобы вам с Андреем не навредить. Отправляюсь заниматься стоящим делом, ради которого и учился на журналиста. Люди должны знать правду. Еще раз прости. Писать не обещаю, сам не знаю, что со мной может случиться…

– Вот ведь! Па… – чуть не вырвалось “паразит”. Но в последний момент добавил еще один слог “па”. – Неймется ему. Он же на Гошу работал вроде.

– Да, да, работал, – даже через трубку я видел, как кивает мать. – Должность непыльная и зарплата хорошая. Он помогал с поставкой продуктов для ресторана. Вот только ресторан-то государственный. Скажи, Андрей, как Гоша его к рукам прибрал?

– Не о том сейчас, мама, разговор, лучше расскажи, что батя в последнее время рассказывал. Где он теперь?

– Да ничего не говорил. Наоборот, молчал. Бывало, сядет над сковородкой вечером на кухне, картошку жаренную жует. Кефиром запивает и молчит. Будто тяготило его что-то. Я подойду, обниму, спрошу, может, случилось что? Он отмахивается, мол, все нормально, мать. Только вот скучаю по будням журналиста. Не привык сидеть на одном месте. Хочется быть в гуще событий. А я ему, дура, улыбаюсь и говорю, что ничего страшного. Перебесишься и блажь эта пройдет. А это не блажь оказалась, Андрюша, а зараза! Которую выжигать надо было…

В трубке опять послышались всхлипы.

– Не плачь, мам, отец уже не маленький, не пропадет.

– Эта скотина-то не пропадет! А мне что? Опять одной куковать?

– Да вернется он… Куда денется?

– Думаешь? – с надеждой спросила мама.

– Конечно. Он как мартовский кот, погуляет и вернется домой, раны зализывать.

– И ждать следующего марта, – грустным голосом закончила фразу мать. – Лучше бы гулял, как все мужики. Ну или пил, прости господи, чтоб хоть все как у людей было. А этот не пьет и по бабам не шляется, зато в голове черти что творится. Перед соседями опять стыдно. Что я тете Клаве скажу, когда спросит, куда Григорий Яковлевич делся?

Я тихонько рассмеялся. Сюда бы Свету с её советами, а впрочем, я и сам соображу.

– Соври что-нибудь. Скажи, что заболел или уехал к родственникам погостить.

– Не буду я ей врать. Тем более, не обманешь ее. Человека насквозь видит. Фронтовичка. Не зря ее племянник в прокуратуре работает. Гордится им сильно. И фамилия у него такая же. Дубов. Ты должен знать его.

– Знаю, хороший мужик. Но про отца все-таки не распространяйся пока. Ладно? Я попробую по своим каналам пробить, куда он в этот раз намылился. С Гошей Индия еще переговорю. Может, он что знает и подскажет.

– Спасибо, Андрюш…

– Мам, ты чего? За такое спасибо не говорят. Мы же одна семья.

– Все равно спасибо… За то, что ты такой взрослый у меня стал. И самостоятельный. Не то что Григорий. Чтоб его холера взяла, – проклятье мать проговорила без злобы, а, скорее, с сожалением.

– Не беспокойся. Все нормально будет. Ну ладно, пока, целую, время заканчивается. Если денег надо будет, скажи. Нас тут премиями завалили (насчет премий я, конечно, немного слукавил, но за дело многоженца Погибова я и правда получил аж три оклада сверху).

– Да ты что? Ничего мне не надо… На свадьбу себе копи!

– Да рано еще копить.

– А Сонька, думаешь, железная? Ждать столько времени. Смотри, девчонка молодая, красивая. Уведут!

– Если уведут, значит, не годилась в жены. Другую найдем, – попробовал отшутиться я, а у самого котенок Гав на душе скребанул.

– Ну, все сынок, до свидания, люблю тебя, целую…

Я повесил трубку и задумался. В какую историю опять мог влипнуть мой отец? Что ему дома не сидится? Это все можно пережить, вот мать жалко.

Если вернется, надо будет с папашей воспитательную работу провести. Лучше бы и правда просто бухал с мужиками после работы. Мать отбирала бы у него зарплату, а вечером искала бы его по окрестным гаражам и гнала домой палкой. Все было бы как у людей…

Я громко фыркнул, но шутить даже самому с собой что-то не очень выходило.

На сердце было неспокойно. Чуйка подсказывала, что не ради приключений сорвался батя из Новоульяновска… Может, что-то я о нем еще не знаю? Одна фраза меня очень настораживала, которую написал отец в прощальной записке: “Люди должны знать правду”.

Что это значит, черт возьми?..

Глава 8

– Слушаю, Горохов! – следователь поднял трубку, это был первый звонок за всё наше пребывание в Волгограде.

Мы с удивлением подняли головы, оторвавшись от пухлых папок с материалами дел, которые штудировали вот уже два дня.

– Секунду, я записываю адрес… – Горохов раскрыл блокнот. – Так, ясно. Скоро будем.

Следователь положил трубку и погрыз кончик авторучки:

– Собирайтесь товарищи, выезжаем на свежее мошенничество. Похоже, наша подследственность будет.

Апрель в Волгограде стоял солнечный. Не пришлось даже куртки надевать. Погрузились в красную копейку, которой любезно пожертвовал для нас Стариков, и выдвинулись на адрес.

Потерпевший проживал в панельной пятиэтажке по улице Липецкая, неподалеку от Казанского собора. Въехали в обычный советский двор с неказистой панелькой. Не похоже, чтобы здесь жили обеспеченные граждане, которых прежде выбирали наши мошенницы.

Поднялись на третий этаж по затертым до блеска ступенькам с коричневой полосой по обоим краям. Горохов позвонил в дверь. Она оказалась открытой, ее распахнул старик с аккуратной белесой бородкой. Из-за профессорских очков смотрели умные, но давно выцветшие глаза.

В квартире уже роились милиционеры. Двое в форме, один из них пишет осмотр – значит, следователь, второй слоняется без дела, скорее всего, участковый. Плюс еще один в штатском – сотрудник уголовного розыска, очевидно.

Мы ввалились гурьбой. Нас уже ждали. Следак соскочил с табурета, промямлил что-то, мы так и не расслышали его фамилию, да и не важно. Участковый вытянулся в струнку, а опер притворился гражданским. Но, судя по блокноту в его руке и по гладко бритому лицу, всё-таки это сотрудник милиции.

– Что у вас тут? – Горохов по-хозяйски шагал по квартире и осматривался.

– Мы уже заканчиваем, – ответил немолодой следак в звании старлея, – я так понимаю, дело потом вам передадут?

– Скорее всего, – кивнул Горохов. – А пока первичные мероприятия проводите по полной. А вы что встали? – Никита Егорович заметил, как участковый переминался с ноги на ногу. – Свидетелей возможных установили? Описания внешности подозреваемой составили? Обход поквартирный сделали?

– Так точно, но свидетелей нет, – тот растерялся от такого напора и стал рыться в папке, будто хотел привести нам доказательства своей работы.

– Тогда делайте подворовой обход, – распорядился Горохов. – Нечего в квартире торчать. Описание внешности есть? Вот и спрашивайте граждан, не видели ли похожую.

– Сделаем, – кивнул участковый и поспешил смыться. Понял, что лучше не находиться с Гороховым в одном помещении. Не привык, чтобы его так врасплох заставали. Всегда, видно, спокойно и вальяжно на выездах себя чувствовал. Время сейчас такое. Самостоятельное…

Это потом на места происшествия будут набегать многочисленные толпы проверяющих, ответственных от служб, от руководства и прочие бездельники, что приставлены контролировать работу по дежурным суткам.

На самом деле такой контроль только нам мешал. Зачастую эти самые проверяющие, назначенные в суточную должность по рангу, а не по опыту, ничего не смыслили в оперативно-розыскной деятельности и, конечно же, в методах поиска следовой информации по линии криминалистики. Топтали следы, стояли над душой сотрудников, а потом писали красивые справки-отчеты о принятых организационных мерах по раскрытию того или иного преступления, чтобы на сдаче дежурства умаслить начальника Главка (ну, или министра, если это область) своими суточными подвигами.

Начальник внимательно выслушивал доклад и обязательно вставлял свои три копейки. Он же ведь еще умнее, чем какой-то проверяющий. А значит, надо во всеуслышание громогласно заявить, что все вокруг Моисеевы, а один он д’Артаньян. В итоге влезет с чем-нибудь по каждому происшествию, что в сводке суточной мелькнуло, и вот уже чувство собственной значимости у генерала взлетело до небес, а утренняя сдача дежурства превратилась в хомячковый бег в колесе (нет начала и конца, нет цели и результата) и растянулась до самого обеда.

В итоге, обсасывание постфактума и малозначимой информацию, журение (с матами, конечно, зачастую) проштрафившихся и прочие рассуждения о высоких материях правоохранения ничуть не помогали работе, а совсем наоборот. Отбивало охоту у простых рабочих лошадок тянуть и без того тяжелую ментовскую лямку. Им еще, не спавшим сутки, нужно успеть сегодня пожрать и покемарить, а время уже обед. А вечером дети и жена, тоже внимание уделить нужно, а назавтра на работу с утра. А скоро снова новое дежурство, а потом сдача на полдня, где тебя опять припишут в отряд Моисеева, и отдачи от работы не то что нет никакой, а даже наоборот – дни до вожделенной пенсии уже идут на счет.

Зато генерал доволен, ведь он пашет не покладая рук: совещания устроил по два раза на дню, а одно в субботу даже. И невдомек ему, что работа МВД превращается в фарс. Бесконечные дураковки (планерки, совещания, заседания коллегий, внеплановые занятия и прочие жизненно важные мероприятия) отнимают у сотрудников девяносто процентов времени и сил, а на реальную работу и раскрытие преступлений ресурсов уже не остается.

Зато генерал в шоколаде. И в Москве на хорошем счету, и вот уже его как перспективного и умелого руководителя ставят в кадровый резерв на руководящую должность в регион, да побольше и статуснее. А потом туда благополучно переводят, где он таким же макаром выслуживается еще до одной звездочки генеральского формата. И уже посматривает в сторону Москвы. Но для этого еще надо туже гайки закрутить. Ведь он мушкетер же, а не учитель танцев. И начинается отток сотрудников: кто на пенсию бежит, кто переводится в другой регион, кто просто увольняется на гражданку. Но генералу на людей пофиг. Они расходный материал в его карьерной лесенке. Ступеньки, так сказать.

Повезет тому региону, в который попал начальником генерал в возрасте. Который уже понимает, что пурхаться смысла нет, никому он не нужен, и что до пенсии досиживать он будет здесь и внуков растить тоже здесь. Такой уже не лезет куда не надо и не мешает работать. А если и мешает, то не слишком, потом пооботрется немного, не видно его и не слышно…

Вот такая хрень в МВД образовалась повсеместно после перехода из милиции в полицию. Назвали ее красиво – ротация кадров руководителей высшего звена. Один умный человек решил, что глав МВД регионов нужно менять не реже, чем каждые пять лет. Якобы, чтобы не засиживались генералы и не обрастали коррупционными связями, кланы не плодили. Однако умный человек оказался совсем не умным. Не учел, что это же Россия-матушка, мать наша. От перемены мест слагаемых сумма коррупции не меняется. В России она, родимая, вне регионов и вне границ.

И что произошло в итоге? Вновь испеченный руководитель из Суходрищенской области, приезжая в край побольше, начинает долбить личный состав до упора, ради сиюминутного поднятия результатов (ему же еще волость побольше обещали, надо же показать себя). Обвешивает выговорами простых работяг, вносит разлад в сформированные рабочие коллективы. Но и это еще не все. С особенным рвением он клюет начальников служб, а после их внезапного ухода на пенсию перетаскивает на их места целую банду непрофессионалов и бездельников из родного Суходрищенска, что преданы ему беззаветно и лизали, не покладая рук (языков, то есть) его чувствительные места.

После такого расклада реальная работа становится всем до лампочки. Упор делается на цифры и на формальные моменты.

А люди, что люди. На людей начхать. Пусть уходят, молодежь придет. Вот только поколение-смарт обучать будет некому. Да и не хочет оно обучаться, как, впрочем, и работать тоже.

В итоге регион в заднице. Профессионалы увольняются пачками, наступает кадровый голод, а цифры, выжатые репрессиями и мухлежом статистики, вроде как даже больше стали. И карьера генеральская прет. Тут главное еще в СМИ пиариться не забывать систематически. Как говорится, хотели как лучше, а получилось как в МВД.

Ну а на улице Липецкой через час опергруппа уже закончила осмотр и покинула квартиру.

– Может, чаю? – предложил потерпевший, голос его прозвучал как-то бодренько, не как у жертвы.

И поставлен, как у конферансье.

– Не откажусь, – кивнул Горохов и уселся на диван перед журнальным столиком. Комната заставлена шкафами с книгами. Но не классикой для антуража, а настоящими научными томами. Судя по корешкам, некоторые даже на английском языке. Потерпевший наш был профессором. Заведующим кафедрой Волгоградского пединститута. Историк с именем известным оказался. Так вот откуда у него голос поставлен и самообладание. Лектор бывалый.

– А вам, молодые люди? – профессор обвел нас вопросительным взглядом. – Налить чайку? С лимоном.

Мы вежливо отказались, но Синицын Лев Аркадьевич все равно выставил чайных пар гжельского фарфора по количеству гостей. А затем принес такой же расписной в синеву заварник и сверкающий мельхиором чайник с кипятком.

– Рассказывайте, Лев Аркадьевич, – Горохов уже грыз пряник. – Теперь все заново.

– Так я же все рассказал товарищам из милиции. Я думал, вы с ними…

– С ними – и не с ними. Вашим делом, скорее всего, именно мы заниматься будем. А это дежурная группа была, из РОВД по Ворошиловскому району.

– А вы, извиняюсь, тогда кто будете? – Синицын насторожился и даже очки снял, будто подумал, что его будут бить.

– Мы из Москвы прибыли.

– Из Москвы? Ради меня?

Горохов уклончиво кивнул.

– Несколько преступлений подобных было и до вашего случая. Вот и расскажите теперь нам.

– Да что рассказывать, я репетиторством подрабатываю, беру желающих историю подтянуть, – профессор вдруг осекся. – Ой, я лишнего сейчас наговорю…

– Ваша, не совсем законная, педагогическая деятельность нас не интересует, – успокоил Горохов. – Мы специалисты узкой направленности, так сказать. Рассказывайте без утайки.

– Просто я коллегам вашим в форме не все рассказал. Когда форму вижу, так язык не поворачивается всю правду выложить. Сами понимаете, как власти у нас к репетиторам относятся. Как к алчным барыгам, что хотят нажиться на невежестве народа. Советское образование в принципе отрицает необходимость таких услуг, оно же лучшее и самодостаточное. Только люди все разные… Что один за пять минут усвоит, другому час нужен. Ну так вот, готовил я одну абитуриентку. На заочное она хотела поступать. Уже взрослая для студентки слишком. За двадцать пять ей точно есть. Занимались у меня дома… По вечерам. А потом супруга моя на конференцию улетела. Она директор хлебозавода. Постоянно куда-то мотается. И эта самая Женя вдруг стала на меня по-другому смотреть. То поближе подсядет, склонившись над книгой, то коснется меня невзначай. В общем, я подумал, что она проявляет знаки внимания.

Говорил все это Синицын спокойно и уверенно, будто раскрывал очередную тему занятия. А мы грешным делом сдерживал улыбки.

– Как вы могли такое подумать? – фыркнул Горохов. – Вам, извиняюсь, сколько годков стукнуло?

– Шестьдесят пять, – гордо заявил профессор.

– Вот видите, – торжествовал Горохов. – В вашем-то возрасте…

– А не скажите, дорогой товарищ, – в глазах профессора, наконец, блеснул огонек. – Я женат в третий раз. И каждый раз женюсь на своей студентке. Первая была младше меня на семь лет, вторая на тринадцать, а нынешняя на двадцать два.

Горохов аж присвистнул, а я не удивился. Романы преподов и студенток всегда были. В СССР – пореже, конечно, но были. Ведь разобрать такое поведение могли на заседании парткома и втыку дать, вплоть до увольнения. Но если все заканчивалось честным браком, то дальше косых взглядов дело не доходило.

– Так вот, я не знал куда деваться от ее внимания, – профессор прикинулся овечкой, которая не хочет в четвертый раз жениться. – Но в один из вечеров между нами случилась близость. Я уже было стал подумывать об очередном разводе, а Женя… Хотя, конечно, скорее всего, ее зовут не так, это я теперь понимаю… Она становилась с каждой встречей все ближе. И горячей…

– И сколько же времени не было вашей жены? – Горохов осуждающе прищурился.

– Пять дней, она и сейчас еще не вернулась. Но, надеюсь, все сказанное останется между нами. Так ведь? Есть же у вас тайна следствия или что-то в этом роде?

– Конечно, продолжайте.

– И вот сегодня Женя вдруг заявила, что передумала поступать в институт, так как вынуждена уехать из Волгограда к родителям в деревню. Мол, ее зарплаты воспитателя детского сада за жилье в аренде оплачивать не хватает. Сказала, что квартира сорок рублей в месяц обходится. Я посоветовал ей студенческое общежитие, мол, могу похлопотать в своем пединституте, но она обиделась, фыркнула и собралась уходить. Сказала, что не может с тараканами, студентами и прочей живностью бок о бок проживать. Я, дурак, и повелся. Дал ей восемьдесят рублей из сбережений, чтобы за два месяца заплатить.