Текст книги "Боксер: Назад в СССР"

Алла взяла со стола йод и вату, подошла ко мне:

– Голову повыше. Вот так, еще чуть-чуть, – она взяла мой подбородок и зафиксировала рукой.

Я даже сглотнул – декольте врачихи оказалось всего в десятке сантиметров от моих глаз. Она тем временем аккуратно обработала йодом рану, начало щипать. Я не показал, что испытываю боль, и вытерпел процедуру, как пленный партизан.

– Какой ты сегодня молодец даже не пикнул, – Алла выкинула ватку с йодом в железный лоток и следом взяла еще одну, но смочила ее уже чем-то другим. – Шишка у тебя серьезная, надо обязательно понаблюдать, голова не кружится?

– Неа, – выдал я, сдержавшись, чтобы не мотать головой.

– Ну-ка коснись пальцем кончика носа.

Я проделал манипуляции, и вышло это достаточно ловко. Алла оттерла ватой кровь с моего лба, пришлось немного потереть, потому что та успела запечься.

– Все, теперь я тебе повязку наложу, и завтра обязательно покажись мне. Хорошо?

Она взяла бинт и, сделав несколько витков вокруг моей головы, зафиксировала повязку, обрезав излишки специальными ножницами. Всегда было интересно, почему хирургические ножницы имеют такую необычную форму. Надо будет завтра спросить, потому что сейчас, закончив со мной, Алла заторопилась.

– Директор велел ехать в город, там лекарство нужно получить, – пояснила она, хотя могла бы ничего не говорить.

– Тамара Ипполитовна?

– Миша! – Алла с укором посмотрела на меня. – Туда же? Шутишь?

– Эм… – я дал понять, что не понимаю, где пошутил.

– Не надо перенимать от Льва всякие глупости. Директор у нас Савелий Иннокентьевич, а Тамара Ипполитовна – старшая пионер-вожатая и тренер по гимнастике.

Понятно, значит, усач – директор. Ну неудивительно, что я попутал. Тут никаких подначек от Левы, в принципе, не нужно. Никогда не подумаешь, что директор – этот щуплый и безынициативный мужичок. Другое дело Тома, она из тех, кто коня на ходу остановит.

– А в какой город едете за лекарствами? – я решил переключить тему.

– Так в Ростов-на-Дону, других тут рядом все равно нет, – заверила Алла и ускользнула в подсобку, снова переодеваться.

Ага, выходит, лагерь у нас на Дону.

Переоделась Алла теперь куда быстрее, действительно торопилась.

– Михаил, мы с тобой заболтались. Передай Тамаре Ипполитовне, что сегодня тебе показан постельный режим.

Я решил не возражать, вышел из медпункта, бросив напоследок дежурное «до завтра». Повязка на голове давила и была жутко неудобной (а кроме того, выглядела наверняка совершенно идиотски и в целом не имела никакого смысла), но я не спешил ее снимать, чтобы никого не нервировать. За спиной Алла закрыла дверь медпункта и побежала к воротам. Там ее ждал молодой человек лет двадцати. Он был занят тем, что копался под капотом «Москвича». Но когда Алла подбежала, махнул рукой и закрыл капот. И чмокнул Аллу в щеку. Ясненько.

Понятно, что никакой постельный режим я соблюдать не собирался, а двинулся прямиком к корпусу, где уже собирались пионеры.

Глава 4

Пионеры выстроились у корпуса. Тамара Ипполитовна бегала вокруг с выпученными глазами и поправляла всем подряд галстуки, одергивала рубашки и подтягивала повыше шорты.

– Ребята, у нас с вами сегодня важное мероприятие, и выглядеть мы должны подобающе, – повторяла она.

Голос её слегка звенел от тревоги и постоянно прикладываемых разнонаправленных усилий. Я подошел к корпусу последним и, с шахматной доской под мышкой, оглядывался, пытаясь найти свой отряд.

Подсказку дал жилистый невысокий парнишка с кучерявыми, будто наэлектризованными волосами. Он энергично замахал рукой, как черпаком, подзывая меня.

Ладно, доверимся, я двинулся к нему, поймав себя на мысли, что начал привыкать, когда меня узнают те, такого лично я вижу в первый раз.

– Мих, чем отличается пионер от сосиски? – выдал он вместо приветствия.

– Пионер всегда готов, а сосиску готовить надо, – на автомате ответил я.

Присказка была весьма расхожа в мою бытность пионером, поэтому ответ вылетел будто сам по себе. Были и другие вариации на ту же тему, с яичницей, например. Пионер в галстуке и всегда готов, а яичница без галстука – и готова только через пять минут. Или так – у пионера галстук накрахмален снаружи, а у сосиски крахмал внутри.

– Напомни, как тебя? – сразу спросил я.

– Димка Шмель! Бз-з-з-з-з, – паренек расставил руки и изобразил подобие полета парящего над цветком насекомого.

Ходил он вприпрыжку, ловко перенося вес тела на носочки. Я тоже решил пошутить в ответ, вспомнив старую советскую загадку, пусть пацан переключится и не спрашивает вот это вот «с чего это ты мое имя забыл».

– Хочешь загадку?

– Валяй, – быстро ответил тот, краем глаза покосившись на Тамару, заканчивавшую всеобщий марафет в другом конце построения.

– Красная головка в дырку лезет ловко. Что это?

Пионер выпучил глаза, густо покраснев, но тут же сориентировался.

– Дятел!

– Далеко пойдешь, – я подмигнул пацану. – Ты легкоатлет, да?

– Ага, бегун.

Я окинул его взглядом, понятно, чего Шмель такой жилистый. Спрашивать, погоняло это у него или настоящая фамилия, я не стал, хотя определенное любопытство присутствовало.

– А че с башкой? – поинтересовался он, энергично почёсывая макушку.

Судя по всему, мы с ним за вчера не только успели познакомиться, но и начали общаться. Но не близко, если Шмель не догадался о моих проблемах со Львом и его прихвостнями.

– Бандитская пуля, – вздохнул я.

– Круто!

У пацанов этого возраста любые синяки, ссадины и шрамы всегда считались предметом особой гордости. Поэтому я вызвал интерес не только у Шмеля, но и у остальных ребят-легкоатлетов. Они то и дело на меня зыркали украдкой.

В нашем отряде насчитывалось три десятка человек, включая меня. Все такие же, как Шмель. Жилистые, высушенные, легкоатлеты ни дать ни взять. За исключением одного, выделялся пацаненок в очках с толстыми стеклами и роговой оправой. Интересно, плохое зрение не мешало ему заниматься спортом? Он что-то сосредоточенно бурчал себе под нос.

Протокольных рож, как были у Льва и его подельников, среди легкоатлетов не наблюдалось.

Я сразу смекнул, что деление на отряды здесь выстроено по спортивному принципу. Лев с блондином-шпалой стояли отдельно, в отряде с другими ребятами-боксерами. Кто-то из них демонстративно разминал шею, кто-то показывал технику в бое с тенью. А вот третий из гоп-компании был в другом отряде, судя по совсем не тонким шеям и поломанным у некоторых его сотоварищей ушам – борцов. Эти тоже демонстративно делали махи руками. Отдельно стояли девчонки, стройные, миниатюрные, скорее всего, гимнастки, ну, или тоже легкоатлетки-бегуньи. Всего я насчитал четыре отряда. Причем легкоатлетов было больше всего.

А еще у каждого отряда было свое название. Это я понял из слов Тамары, старшая пионервожатая мухой кружилась между юными спортсменами, попутно раздавая свои распоряжения:

– Медведи, подберитесь, Орлы, вы выучили речевки?

Я припомнил, что в некоторых пионерлагерях была своя форма, причем отличающаяся от отряда к отряду цветом. Ничего подобного здесь не наблюдалось, да и в принципе речи хоть о какой-то униформе не шло. Рубашки у ребят были разных цветов, какие попадутся, а галстуки все были одного – коммунистически красного цвета, только разной степени линялости. Вывод напрашивался простой – в этом пионерлагере отдыхали дети простых трудяг, видимо, выделившиеся спортивными талантами. Ну или такие прилипалы, как я или Сеня, к спорту имеющие отношение лишь опосредованно. Лагерь небольшой, не Артек далеко.

– Шмель, а Шмель, а как наш отряд называется?

– Звездочки, – гордо выпалил пионер. – Я уже всех выучил!

И он не без удовольствия представил мне отряды. Боксеры оказались Орлами, борцы Медведями, девчонки-гимнастки – Искорками.

– Запомнил? – закончив, уточнил Шмель.

И взгляд сделал такой, учительский, будто собирался этот материал потом на контрольной у меня спрашивать.

– Если что, у тебя спрошу, идет?

– Замазали!

Вообще парень он был активный, каждую свободную минуту изображал полет шмеля. Бесцельный и бесшабашный.

Ждали мы, пока Тамара проведет осмотр надлежащего пионеру внешнего вида. Закончив и с горем пополам удовлетворившись, Тамара остановилась в дверях небольшой постройки, уперла руки в боки и свистнула в свисток, зажатый в зубах.

– Председателей совета отрядов приглашаю в Ленинскую комнату! Остальные – замерли и не расходимся!

От каждого отряда к ней потянулось по пионеру, в том числе и наш – тот самый парень в толстых очках.

Я поправил сползшую на лоб повязку и поймал на себе взгляд Льва. Он коротко провел большим пальцем поперек шеи. Шпала тоже решил себя показать и едва заметно постучал кулаком по нижней челюсти.

Ну-ну. Я не стал реагировать и спокойно отвел взгляд. Закончить разборку нам здесь никто не даст, хотя я прекрасно понимал, что конфликт на этом не будет исчерпан.

– Я так понял, будет торжественная линейка? – уточнил я у Димки.

Он внушительно кивнул и, заметив ползущего по земле муравья, наступил на него своей сандалией. Нагнулся, взял муравья двумя пальцами и невозмутимо принялся сосать его попку.

– Ну да. Вчера же перенесли из-за дождя, – произнёс он одним краем рта, не отвлекаясь от своей живой конфетки.

– Понятно.

Я поправил под мышкой шахматную доску. По-хорошему, от нее перед линейкой следовало избавиться. Я огляделся и, подойдя к стене корпуса, пристроил доску на подоконник. Украсть никто не украдет, а я позже заберу, хотя понятия не имею, зачем мне шахматы. Из меня шахматист, как из Майи Плисецкой тяжелоатлет. Но что было при мне, то и ношу с собой.

Подняв глаза, я заметил Сеню, он катил велосипед в паре десятков метров от корпуса. По его втянутой в плечи голове я предположил, что Сеня хочет, чтобы его рейд остался незамеченным. С той стороны, куда он шёл, тянуло выпечкой, так что не удивлюсь, если сын идет к мамке, стянуть булочку. А вообще, на месте его матери я бы-таки отдал сыночка в спортивный отряд, чтобы бока не наедал.

Правда, далеко уйти ему не удалось. Тамара вышла из Ленинской комнаты и заприметила толстяка.

– Авсентий! Иди-ка сюда!

Сеня замер, еще глубже втянул голову в плечи. Со всех сторон послышались смешки.

– Авсентий, ха!

Но моему корешку ничего не оставалось, как подойти к старшей пионервожатой.

– Чего, Тамара Ипполитовна, – полувопросительно буркнул он, вспыхнув густым румянцем.

– У нас у девочек некому знамя нести, понесешь ты! – сообщила она и тут же безапелляционно вручила ему знамя.

– Ну Тамара Ипполитовна! Ну я же не девочка…

– Вот потому что не девочка, и понесешь.

Такому аргументу сложно было что-то противопоставить.

– Ладно, – Сеня пожал плечами.

Тамара забрала у него, правда, с некоторым усилием, велосипед и, подкатив к корпусу, оперла его о стену.

Я видел, как завистливо и выжидательно посмотрел на велосипед Лев.

Взяв флаг, Сеня встал неподалеку от меня и рядом с другими председателями, которые тоже удостоились подобной чести. Не повезло пацану, и так над именем все смеются, а еще знамя девичьего отряда нести поручили. Это потом у молодежи мозги на место встанут, а в тринадцать-четырнадцать с девчонками конкурировали не хуже, чем друг с другом. Я подшагнул к нему и легонько ткнул локтем в бок.

– Как покатался, Большой?

Хотел его отвлечь, но Сеня как-то не обрадовался.

– Фигово, земля не высохла. Как на вездеходе ездил. Теперь чистить ещё.

– Куда ездил?

Вопрос я задал для галочки, но Сеня вдруг вздрогнул.

– Да так, неважно.

Ого, как интересно – так нам есть, что скрывать. На колесах велосипеда и правда налипли шмотки грязи. Докапываться я не стал, все-таки нести знамя было довольно ответственной штукой. Обычно для таких дел знаменосцев мучили обучением, некоторой порцией муштры. Сеня на замученного был не похож, видимо, не в первый раз проводил лето в лагере и понемногу тут и там нахватался.

Тамара захлопала в ладоши, чтобы все притихли.

– Отряды, в шеренгу ста-но-вись!

Ребята быстро сориентировались, построились отрядами, и председатели затянули речевки. Я вздохнул и приготовился повторять. У нас дирижером выступил очкарик. Видимо, текст речевки он усердно и повторял, когда я его видел.

 
– Раз-два, три-четыре, три-четыре, раз два…
 

Мы замаршировали и подхватили:

 
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Кто шагает дружно в ногу?
Уступите нам дорогу!
Пионеры-ленинцы, ленинцы идут.
Будь готов – всегда готов!
 

Я заметно выпадал из строя. Пионеров усиленно учили маршировать, и все речевки заучивались наизусть. И пусть наша смена только началась, большинство ребят бывали в лагере не в первый раз и все хорошо помнили. И если речевку я помнил, то маршировал неважно, все-таки пионером я был полвека назад. Кто же знал, что умение под марш поднимать коленки мне ещё пригодится.

Тамара Ипполитовна кружила вокруг и то и дело всех одергивала. Оно и понятно – к статуе Ленина мы должны были подойти во всем блеске и великолепии. Там, на невысокой трибуне, нас уже ожидали представители администрации пионерлагеря.

Они смотрели на пионеров важно и значительно. Кстати, место Тамары, как старшей пионервожатой, было как раз на трибуне, и муштровать нас должны были вожатые. Но так как за пионервожатых у нас были тренера, никто это делать особо не хотел.

Я прищурился от удивления, сообразив, что не все на трибуне для меня являются незнакомцами. Среди других я заметил того самого старика, с которым познакомился с полчаса назад.

– Равняйсь! – громовым голосом распорядилась Тамара.

Председатели начали выкрикивать названия. Когда Сеня выкрикнул: «Искорки!», вновь расползлись смешки.

– Равнение на знамя дружины! За отличное дежурство по лагерной столовой для поднятия флага лагеря вызывается Никита Попов и Дмитрий Шмелев! – объявила Тамара.

Шмель сразу приободрился, вместе с пареньком из отряда борцов подошел к флагштоку с приспущенным флагом и начал его поднимать. Вышло даже неплохо, без особых рывков.

Остальные ребята почти синхронно вскинули правые руки в пионерском салюте поднятому флагу. Я среагировал не так молниеносно, но тоже не отставал.

– Галстук нормально поправь, – зашипела мне на ухо Тамара.

Не знаю, что с ним было не так, но я на всякий случай выровнял узел.

Линейки мало кто любил, как и любые обязательные процедуры, но поскольку эта линейка была первая и проходила в торжественной обстановке, все ребята оказались увлечены.

Флаг оказался поднят и подхвачен ветром. Пионеры с восхищением смотрели на развевающееся полотнище красного цвета. Все это действо происходило под барабанную дробь пионеров-барабанщиков.

Я зыркнул было по сторонам, раздумывая, что может дать мне это место, куда я волей каких-то странных извивов судьбы попал. Но это было ещё не всё.

– Так, – подала голос Тамара, оборачиваясь к отрядам: – Буянов, Куропаткин, Мамедов и Рыжиков, выйти на середину!

– Фух… – Сеня облегченно выдохнул.

Фамилии Шульц не прозвучало, и он расслабился. Я стоял себе и щурился на солнышко, пока на меня не зашипели:

– Э, что стоишь?.

– Миха, ты же Рыжиков, зовут! – услужливо подсказал мне наш председатель совета отряда, с которым мы тоже, оказывается, успели познакомиться.

Я нехотя вышел из отряда, шагнул ближе к трибуне. Ощущения были такие, будто выхожу на расстрел. Гоп-компания уже вышла и стояла с испуганными лицами. Тишина давила, все обратились в слух.

– Перед всем коллективом сообщаю, что данные пионеры сегодня перелезли через забор, за территорию лагеря! – отчеканила Тамара звенящим и хорошо поставленным голосом.

– А че Шульца не отчитывают, – буркнул шпала себе под нос, переступив с ноги на ногу.

Я покосился на Сеню, тот старательно держал флаг и даже не моргал в нашу сторону. Я стоял по левую руку от шпалы и не преминул его поддеть, решив посмотреть на реакцию:

– Че, длинный, очко играет?

Он аж скукожился весь, но не отреагировал.

– Обычно за такие выходки пионеров ждет суровое наказание! – старшая пионервожатая важно подняла указательный палец. – Но на первый раз, ввиду того, что инструктажа вчера не было из-за дождя, предлагаю ограничиться строгим замечанием! Если еще раз подобная выходка повторится, то вы молодые люди, будете отчислены из лагеря, и мы сообщим об этом вашим родителям на работу. Правильно я говорю, Савелий Иннокентьевич?

– Да, – нехотя присоединился директор, несмотря на ранний час выглядевший взмыленным.

– Вам есть что сказать в свое оправдание? – Тамара поочередно посмотрела на нас строгим взглядом.

– Мы так больше не будем, честное пионерское… – отпустив голову так, что упирался подбородком себе в грудь, просипел Лева.

Остальные двое поддакнули главарю что-то невнятное.

Я решил помолчать, не люблю давать слово, когда не уверен, что смогу его сдержать.

– Вот и посмотрим! – примирительно сообщила Тамара.

А ничего так тётка, всё-таки для неё главное было не наказать, а воспитать. А что громкая да резкая – ну, это профдеформация от работы с особым контингентом. Подростками, то есть. Пристыженные, мы вернулись в строй. А старшая пионервожатая начала увлеченно рассказывать о лагере и его правилах.

Я заметил, как явно заскучавший директор достал маленькую фляжку и втихаря глотнул, рассчитывая на то, что его никто не увидит. Вон чего мужик красный как помидор, он, оказывается, не прочь заложить за воротник. Учтём как фактор.

– У нас в лагере имеется распорядок на день, который важно неукоснительно соблюдать, – Тамара подняла лист и зачитала распорядок.

Ничего необычного: подъем, зарядка, утренние процедуры, линейка, завтрак, ну и тренировка два раза в день. В воскресенье, так называемый, выходной – нет тренировок.

Пионерам, судя по их лицам, распорядок не очень нравился. Всем хотелось отдыхать – купаться, смотреть кино и танцевать с девчонками на дискотеке. Все это в распорядке тоже было, но не так часто, как некоторым бы в хотелось.

– Для особо одаренных подчеркну, – Тамара просверлила взглядом Леву. – Территория лагеря не просто так ограничена забором. – А потом расщедрилась: – Выходить за территорию можно, но не в одиночку и с разрешения ваших тренеров. У вас для таких прогулок будет целый час свободного времени! Савелий Иннокентьевич, товарищи физкультурники, вам есть, что добавить?

Начальник лагеря, как раз полезший по второму кругу за фляжкой, вздрогнул от неожиданности и замотал головой. Тренера тоже промолчали. Старшая пионервожатая кивнула и с сияющим улыбкой лицом повернулась к нам.

– На вас, дети, возлагаются большие надежды. Вы – лучшие молодые спортсмены со всей области, и именно вы…

Я ждал концовки организационно-приветственной речи:

– … Будьте готовы!

– Всегда готовы! – ответил я вместе с хором других голосов.

– И еще! Руководство лагеря всячески поощряет общественно-значимую активность. На ежедневных линейках мы будем выявлять отличников, не только среди отдельных пионеров, но и среди отрядов. Лучшие из вас получат ленточку на флаг и конфету «Ну-ка отними!».

Тамара вытащила из кармана конфету и показала на всеобщее обозрение. На обертке стояла девочка в синем в горошину платье с конфетой в руке, дразнящая белую собачку. Я сдержал смешок.

– Ну а сейчас мы идем на завтрак!

Закончив, Тамара захлопала в ладоши, и из динамиков заиграла решительная и радостная музыка. Барабанщики отбивали дробь. Линейка закончилась, и мы строем пошли в столовую.

Кстати, Тамара, помимо того, что была старшей пионервожатой, тренировала девочек. Именно она вела в столовую отряд Искорок.

– За мной, спортсмены!

Перед нами вырос уже знакомый мне мужчина, именно он отвозил Аллу в город на «Москвиче». На линейке он не был, но успел вернуться на обещаниях конфет и ленточек. Рожа его так и светилась от счастья. Еще бы! С такой красоткой катался.

– Ты знаешь, что Роман Альбертович за сборную выступал? Прыжки в длину! – сообщил мне Шмель, которого до сих пор распирало от гордости, что именно ему доверили поднимать флаг.

Шмель снял галстук и сунул его в карман. Так делали и остальные, что формально являлась нарушением, но никто из тренеров, включая Тамару, не ругался. Я, не долго думая, снял свой галстук. Лето было впереди, и что-то мне подсказывало, что оно может стать самым удивительным в моей жизни.

Глава 5

Я понял, что старик, с которым не так давно у меня состоялся разговор, никакой не сторож и даже не завхоз и, конечно, не садовник. Он возглавил отряд Орлят – то есть, был тренером по боксу. Вот удивил… И надо сказать, что ребята в его отряде, включая и Леву, ходили у него по струнке.

Я несколько раз бросил взгляд на старика, сгорая от любопытства. Интересно, чем я так ему приглянулся, что он меня звал, скорее всего, теперь я это понял, на тренировку. Как-никак, я шахматист, попавший в спортлагерь по блату, да и то в отряд легкоатлетов… может, одной своей необычностью? Бог любит троицу, и когда я украдкой зыркнул на старика в третий раз, тот поднял глаза и подмигнул мне в ответ. Как бы к нему в отряд попасть? Не скажешь ведь в лоб, что я мастер спорта… Да и в нынешних кондициях «шахматиста», я толком сам не знаю, на что мое тело способно. Скорее всего, ничего выдающегося не получится показать. Техника техникой, а мышечная память, может, и вовсе у меня здесь отсутствует. Да и физика в боксе не последнее дело. Надо бы как-то себя испытать. Тело испытать…

Столовая располагалась в одноэтажной постройке из белого кирпича… Здание было построено в 1973 году, о чем свидетельствовали выложенные на фасаде цифры из кирпича красного цвета. Свежевыкрашенные деревянные окна столовой были распахнуты, и оттуда доносился запах выпечки, способствующий обильному слюноотделению.

Я не удержался и сделал глубокий вдох через нос. Сразу понял, что у меня урчит живот. Юношеский организм за время, что прошло с пробуждения, успел как следует проголодаться и требовал топлива. Потому завтрак был в тему.

Отряды, давно потеряв строй, гурьбой ввалились в столовую, но Тамара, как разъяренный тигр, выросла в проходе, расставив руки.

– Стоять!

– Чего стоять-то, жрать хочется, – забурчал кто-то из борцов, ему повезло, что старшая пионервожатая не услышала его наклёвывающийся басок. Да и говорил он так, чтобы не быть услышанным.

– Заходим по отрядам! Сначала идут Искорки. Так, Белозубов, нечего на меня так смотреть волком, мальчики всегда пропускают девочек!

– Ага, – зашептал недовольно Шмель. – Ща Шульц с девчонками пойдет и все сожрет, кабан. Видел, какой он Робин-Бобин?! Говорят, что за раз сжирает тройную порцию. Прикинь!

Я не удержался и хохотнул. По отрядам прокатился смешок. Сеня потупив взгляд, начал делать движения носком сандаля, как будто тушит окурок. Господи, ну какая ерунда их занимает.

Сеня действительно заходил с девчатами, так уж сложилось с построения, и это ему не особо нравилось. Обычно в столовых в пионерлагерях существовала очередность – у каждого отряда было своё время, отведённое на прием пищи, чтобы избежать столпотворения и нехватки мест. Сейчас же острой надобности в этом не было, поскольку пионеров у нас было примерно раза в три меньше, чем в обычном среднестатистическом лагере. Но старшая пионервожатая все же снова решила вставить пять копеек и взяла инициативу в свои руки.

Тренерам было до лампочки происходящее. Они встали чуть в сторонке и о чем-то переговаривались, пока Тамара налаживала дисциплину. А получалось у нее крайне неплохо.

Первыми через двустворчатые дверцы зашли Искорки и Сеня. Следом поплелись боксеры, а за ними борцы. Мы, легкоатлеты, зашли последними и минут десять переминались с ноги на ногу у входа.

– Угадаешь, чем нас сегодня будут кормить? – Шмель был занят тем, что принюхивался к запахам, добегавшим до дверного проёма.

– Запеканка творожная, – чётко определил я. – Ты в первый раз в лагере?

Мой последний визит в лагерь датировался десятилетиями назад, но сейчас все прежние воспоминания толика за толикой всплывали в голове. И я прекрасно помнил, что единственное, что могли подавать на завтрак пионерам из выпечки, были знаменитые творожные запеканки.

– Э… да, – нехотя признался Шмель. – Раньше меня родители к бабушке в деревню отвозили на все лето.

Домашний мальчик – вот это было не круто. Хотя тут всё зависит от того, какие приключения можно было найти в бабушкиной деревне.

– Как же тренировки? Пропускал? Бегунам нельзя пропускать. Да вообще, никому не желательно. Только шахматистам можно. Ха!

– А я ж только пошел на «легкую», – Шмель коротко пожал плечами.

Он снова принялся принюхиваться.

Столовка изнутри дышала свежестью, была хорошо освещена, на широких подоконниках кустилась герань и зеленели фикусы. Нас встречал самодельный плакат с надписью: «Приятного аппетита». На нем был изображен молодой улыбающейся поваренок. А второй плакат гласил: «Когда я ем, я глух и нем». Стены столовой были разукрашены олимпийской символикой и рисованными сценками с участием юных спортсменов. Чем мне всегда нравились такие рисунки, так это своей неповторимостью. Каждый был не похож на другой, и я, побывав в разных лагерях отдыха, мог это с уверенностью сказать. Вообще, в Союзе всегда умели создать свою атмосферу детства.

– Двери закрывайте, мухота налетит!

Слова Томы предназначались мне и Шмелю. Я решил особо не торопиться и все как следует рассмотреть, поэтому зашел в столовую в числе последних. Ну и теперь оглядывался, как баран на новые ворота. Ощущения, когда перед тобой оживает все то, что ты так хорошо знал когда-то, а потом не видел много много лет и считал исчезнувшим с лица земли, были несравненные. Будто заново родился. Хотя, это так и есть… Родился же? Не совсем, конечно, младенцем, но оно и лучше. Есть задел – возраста подросткового и мягкого. Лепи из тела что хошь…

Вернувшись, я плотно затворил двери. Вместо доводчиков в СССР ставили пружины или резинки, но здесь ничего подобного не было предусмотрено. Потому дверь нужно было вручную прикрывать.

– Ха! Ты был прав, запеканку подают!

Шмель, облизав губы, чуть не свернул голову, провожая одного из пионеров, уже усевшегося за стол. У него стояла тарелка молочного супа, стакан молока и творожная запеканка.

Я отрывисто кивнул, но промолчал. Не испытывал особой радости от надобности дружить с пацанами, по возрасту годившимися мне во внуки. Но теперешний возраст, скажем так, обязывал это делать, чтобы не особо выбиваться. Если это реальный СССР (а в этом я был уверен уже процентов этак на девяносто восем) то мое происхождение следует тщательно скрывать. Иначе либо в шпионы запишут, либо в фантазеры со всеми вытекающими медицинскими мерами.

Подходя к раздаче, я продолжил оглядываться. Столовую заполняло несколько десятков столов с деревянными столешницами, но на угловатых металлических ножках. Рядом с каждым – по четыре стула с. Когда пионеры отодвигали их от столов, чтобы сесть, раздавался скрежет и грохот, который множило эхо. От того внутри столовой было достаточно шумно. Тут и там пионеры занимали свои места. Обычно на столы заранее накрывали дежурные отряды и на раздаче никто не толпился, но сегодня малость не успели и все наверстывалось походу пьесы.

Раздача, где, несмотря на все усилия Томы, выросла шумная многорукая очередь, производилась у противоположной стены. Впрочем, очередь быстро таяла. Молочный суп и кипяченое молоко черпались из больших алюминиевых кастрюль с надписями «молоко» и «суп», нанесенными темно-красной краской.

Я по привычке начал искать поднос, но он не был предусмотрен. Берешь тарелку из стопки, стакан, ложку и становишься в очередь. Так мы и сделали, расположившись со Шмелем посередине нашего отряда.

На раздаче стояла женщина лет чуть за тридцать на вид в халате и косынке белого цвета. Круглое доброе лицо, искренняя улыбка, и отменная фигура из тех, где есть за что подержаться. Прищурившись, я посмотрел на неё внимательнее. Как это так? Почему мне её лицо кажется вдруг знакомым, ведь я никого здесь не знаю? Даже сердце вдруг забилось быстрее. Но, приглядевшись, я быстро смекнул, что это не кто иная, как мать Сени. Толстяк был похож на нее едва ли не один в один.

Она ловко черпала половником суп, наливая до сгибчика в тарелки пионеров. Рядом с кастрюлями лежал большой круглый противень с запеканкой, аккуратно порезанной на порции.

Работала повар быстро, потому что ей помогали два помощника – мальчик и девочка. Дежурные, удостоенные чести в первый день помогать в столовой. Эти роли, видимо, были распределены, пока я торчал в медпункте, получая свой марлевый головной убор. В их обязанности обычно входило поддерживать в столовой порядок и чистоту. Дежурные поправляли стулья, накрывали на стол, убирали грязную посуду. Или вот как сейчас, помогали повару на раздаче.

Обычно их назначали по очереди из каждого отряда, так что велик шанс, что скоро я буду сам стоять на раздаче. Поживем – увидим.

Я взял тарелку с немного стершимся изображением сирени, граненый стакан и алюминиевую ложку. Ну и пристроился за облизывающимся Шмелем.

– Ненавижу молочный суп, – прокомментировал Шмель со вздохом.

Я коротко пожал плечами. Не припомню, чтобы этот суп хоть кто-то любил. Но все же будет любопытно его столько лет спустя попробовать. Поэтому я протянул тарелку перед собой. Повар мне улыбнулась, видимо, узнав товарища сына, и от души налила белого супа в тарелку. Девчонка-помощница с довольным выражением лица плеснула мне в стакан молока. Ей явно нравилось, что именно ее выбрали на столь важную роль.

– Пожалуйста, кушайте на здоровье!

– Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам, – я подмигнул девчонке.

Та сразу засмущалась и начала проводить непонятные манипуляции со стаканами. Рожа у дежурного паренька на запеканках, судя по поломанному уху, из отряда Медвежат, наоборот, показывала, что ему тысячу лет не тарахтело какое-либо дежурство. Он косился за столики, где располагались парни из его отряда, и тяжко вздыхал.

Для запеканки отдельной тарелки оказалось не предусмотрено, ну что же, понесу в руках. На подносе оставалось три запеканки, поэтому, когда очередь дошла до Шмеля, он с надеждой спросил:

– А можно две?

– Рука в говне, – раздраженно буркнул борец, чтобы никто кроме нас не услышал.

И тотчас последнюю запеканку стянула чья-то рука, появившаяся у нас со спины. Шмель резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с приспешником Левы, тем самым пареньком-борцом. Он забрал последнюю запеканку.

– Не успел? – с усмешкой выдал он, дырявя взглядом Димку.

Шмель, завидев борца, осунулся и замотал головой. Тогда борец перевел взгляд на меня.

– Ну? че зыришь?

Я не успел ответить, потому что вмешалась повариха.

– Так, мальчики, не толпимся! Проходим, ребята.

Борец хмыкнул и, стискивая запеканку, так что из нее на пальцы сочилась сыворотка зашагал прочь. Шмель замялся, виновато улыбнулся и отошел от раздачи, выдав скороговорку.