Текст книги "Колумб"

Глава XXX. Земля!

Проснулся Колон лишь во второй половине следующего дня, бодрый и полный сил. В иллюминаторы увидел спокойное, залитое солнцем море.

Гарсия, стюард, принёс ему еды, на которую он набросился с жадностью изголодавшегося человека.

Скоро появился Коса, чтобы определить местоположение судна и передать полученные результаты на другие каравеллы. О точности говорить не приходилось, поскольку во время урагана никаких замеров не делали.

Выйдя на палубу, Колон полной грудью вдохнул свежий воздух. Устойчивый ветер надувал паруса. На борту царил полный порядок. Разрушенное ветром и волнами уже заменили. Команды боцмана и плотника поработали на славу. Хватило дел и цирюльнику-хирургу, поскольку шторм и предшествующая ему жаркая схватка оставили на моряках немало отметин.

Западный горизонт, к которому они продолжали идти, оставался всё таким же пустым. Впрочем, последнее теперь больше волновало Колона, а не матросов, поскольку буйство морской стихии, похоже, забрало у них всю энергию, и теперь они не могли возмущаться, не то что бунтовать.

Вновь у корабля появились тунцы, пролетела мимо стайка птиц, держа курс на юго-запад. Родригес Хименес, поднявшись по трапу, обратил на них внимание адмирала.

– Если бы не миражи, которые уже столько раз обманывали нас, – заметил идальго, – я бы сказал, что земля совсем близко.

– Наверное, так оно и есть, – не стал разубеждать его Колон. – Это же цапли, которые никогда не улетают далеко от земли.

Это утверждение на самом деле явилось очередной догадкой, хотя, возможно, основывалось на его личных наблюдениях. Во всяком случае ранее ему не приходилось видеть цаплю над морем на большом расстоянии от берега.

Слова его достигли ушей трёх или четырёх матросов, сращивающих канаты, и все они с надеждой подняли головы к небу, провожая взглядом больших серых птиц.

Какое-то время спустя они увидели пеликана, а ещё позже утку, предвестницу суши. Появились и другие свидетельства близости земли. Из моря выловили зелёную ветку с ягодами. А Мартин Алонсо, приплывший на ялике с «Пинты», привёз с собой часть ствола сосны, поднятой ими из воды. Он доложил, что «Пинта» с честью выдержала ураган, и высказал предположение, что земля совсем рядом, но искать её надо на юго-западе.

Колон, однако, с ним не согласился, продолжая утверждать, что Сипанго находится на западе. Говорил он об этом столь уверенно, что Мартин Алонсо не стал спорить, а отбыл на свою каравеллу.

Когда его ялик отвалил от борта, Аранда, присутствовавший при разговоре, спросил адмирала, на чём основана такая убеждённость.

– Убеждённость? – Колон рассмеялся и ответил с предельной откровенностью, которую позволял себе только с Арандой: – Убеждён я только в одном: если мы будем идти зигзагами, то можем пройти мимо всех островов океана. А прямолинейное движение, по крайней мере, гарантия того, что рано или поздно мы наткнёмся на землю.

– Я молюсь за то, чтобы это случилось рано, – вздохнул Аранда, – ибо матросы затихли только на время. Признаки близости земли приободрили их. Но да поможет нам Бог, если они и на этот раз окажутся ложными.

Солнце закатилось за пустынный горизонт, и в вечерней молитве, как обычно пропетой на корабле, слышались меланхолические нотки.

А потом команда видела, как Колон беспокойно расхаживает по юту под ночными звёздами, отбрасывая чёрную тень в свете фонаря.

Внезапно он остановился, схватился за поручень, всмотрелся в темноту шкафута. Внизу шевельнулись какие-то тени.

– Эй! – позвал он их.

– Что, дон Кристобаль? – ответил ему Хименес.

– Поднимайтесь сюда, – возбуждённо воскликнул Колон. – Кто там с вами? Поднимайтесь вдвоём.

Хименес тут же поднялся на ют, за ним следовал Санчес, также один из обедневших дворян.

Пальцы Колона сжали руку дона Родригеса, как железные тиски.

– Посмотрите туда. Прямо перед собой. В направлении бушприта. Скажите мне, что вы там видите?

Всмотревшись, Хименес увидел яркую точку, огонёк, и сказал об этом.

– Да, огонь! – кивнул Колон. – Я боялся поверить своим глазам. Или фонарь, или факел. Им машут из стороны в сторону. Видите?

– Вижу, вижу.

Колон повернулся. Присущее ему спокойствие исчезло. Он дрожал от возбуждения.

– Видите, Санчес? Посмотрите! Видите?

Он указал на крошечный огонёк. Тот, однако, исчез, и Санчес ничего не увидел.

– Но он там был, дон Родригес это подтвердит, – настаивал Колон. – Светили с суши. С суши! Вы понимаете?

– Несомненно, адмирал, – согласился Хименес. – Другого и быть не может.

– Наконец-то земля, – вздохнул Колон. Затем осенил себя крёстным знамением и выкрикнул во весь голос: – Земля! Впереди земля!

Крик разбудил «Санта-Марию». Зашевелились спящие на шкафуте. Загудели голоса. Матросы делились друг с другом услышанным, Хименес и Санчес спустились вниз, чтобы рассказать, что они видели. В ту ночь на флагманском корабле уже не спали. На нём царило возбуждение, надежда, но не вера. Слишком часто земля оказывалась призрачной, о чём напоминал им Ирес с перебинтованной головой.

– Свет, фонарь, – ёрничал он. – Да ещё кто-то им махал. Ерунда. В небе полно звёзд, но никто же не заявляет, что они светят с земли. И не говорите мне об этом. По эту сторону ада земли нам не видать. Сгинем мы в пучине морской, и никто не выроет нам после смерти могилу. Рыть будет негде.

Многие соглашались с ним. Но к двум часам после полуночи, когда взошла луна, число скептиков заметно поубавилось. На «Пинте» вновь громыхнула бомбарда, а в двух лигах впереди в серебристом сиянии они увидели береговую линию.

Изумлённое молчание сменилось радостными криками вперемешку с истерическим смехом и даже рыданиями.

А затем штурман и боцман передали команде приказ адмирала убрать паруса. Колон решил не приближаться к берегу до рассвета.

С гулко бьющимся сердцем стоял он на юте, с нетерпением ожидая прихода дня, чтобы увидеть, то ли перед ним Сипанго с золотыми крышами, то ли маленький, затерянный в океане островок. Великую радость, как и печаль, тяжело переживать в одиночку, поэтому он вызвал к себе Аранду.

– Я оказался прав, Васко. Доказал этим придворным насмешникам и докторам из Саламанки, что заморские территории не фантазия, а явь. Сколько мне пришлось претерпеть унижений, вымаливать крохи, словно нищему на паперти. Но не зря говорят, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. И все последующие поколения вместе со мной будут смеяться над докторами из Саламанки, посмевшими назвать меня мошенником. – И голос его вибрировал от юношеского задора. – Завтра, Васко, нет, уже сегодня, я стану адмиралом и вице-королём земель, которые лежат перед нами. И передо мной склонятся те испанские гранды, что видели во мне лишь безродного иностранца.

Но тут же при мысли о Беатрис взгляд его затуманился, и в молчаливой молитве он попросил деву Марию позволить ему разделить свой триумф с любимой женщиной.

Глава XXXI. Открытие

Во главе эскадры под всеми парусами «Санта-Мария» горделиво вошла в бухту удивительной красоты, окаймлённую широкой полосой серебристого песка, за которой зелёной стеной поднимался лес, где пели и щебетали незнакомые птички, сверкающие, словно драгоценные камни.

Матрос на носу промерял глубину, хотя в этом и не было особой необходимости, потому что через кристально чистую воду каждый ясно мог видеть дно.

Колон со шканцев оглядывал берег. Песок, на который с тихим рокотом накатывались волны, деревья за ним, которых ему не доводилось видеть раньше. Пальмы, переплетённые лианами с белыми, красными и лиловыми цветами. Дальше поднимался лес с громадными соснами, и ещё какими-то деревьями, чем-то напоминающими вязы, но с плодами, похожими на тыквы. А среди листвы, потревоженные лязгом якорных цепей, летали птицы самых фантастических расцветок.

Октябрьский воздух, прохладный, как в мае в Андалузии, наполнили незнакомые ароматы. Прозрачная вода бухты кишела рыбой. Всё говорило о том, что они попали в райский уголок. Колон уже понял, что видит перед собой всего лишь остров, причём совсем не Сипанго, которого хотел достичь. Должно быть, думал он, они подошли к одному из тысячи островков, окаймлявших Азию, о чём писал Марко Поло. Следовательно, Сипанго лежал дальше к западу, а уж за ним находился сам материк.

В этот момент из леса появились люди, обнажённые, со смуглой, чуть темнее, чем у испанцев, кожей. Теперь уж у Колона отпали последние сомнения в том, что он открыл не просто новые земли, но новый мир.

Отдав Аранде короткий приказ касательно тех, кто отправится с ним на берег, Колон прошёл в каюту. Надел панцирь из сверкающей стали, плащ из ярко-алого камлота – парадный наряд, приличествующий столь торжественному событию. И с королевским штандартом в руках сел в шлюпку, где его ждала вооружённая охрана.

Его сопровождали нотариус Эскобедо, Аранда, Коса, Хименес, Санчес. Братья Пинсоны прибыли с «Пинты» и «Ниньи» на своих шлюпках.

Первым ступив на берег. Колон опустился на колени и поцеловал землю. Не поднимаясь с колен, подождал, пока остальные последуют его примеру, а затем молитвой возблагодарил Бога. Тем временем шлюпки уже плыли к каравеллам, чтобы перевезти остальных матросов.

Когда на берегу собралось чуть больше пятидесяти человек, адмирал объявил остров владениями короля и королевы, правителей Испании, и вбил в песок древко королевского штандарта с зелёным крестом и инициалами «Ф» и «И». Затем, обнажив меч, нарёк остров Сан-Сальвадором.

Этим днём, пятницей, двенадцатого октября, и был датирован переход Сан-Сальвадора во владение правителей Испании – Фердинанда и Изабеллы. Акт, составленный нотариусом Эскобедо, первым засвидетельствовал Кристобаль Колон, адмирал.

А местных жителей всё пребывало. Появлялись они из леса, в изумлении молча подходили к странным существам, привезённым к берегу большими птицами, уже свернувшими свои огромные белые крылья. Некоторые из индейцев, так неточно назвал их Колон, полагая, что приплыл в Индию, были вооружены дротиками, вернее, палками, с заострённым концом, но никто из них не выказывал страха или враждебности. Ибо, как впоследствии узнали испанцы, страх и враждебность были чужды местным жителям, так же как и право собственности, которое характерно для цивилизованного мира, что во многом является причиной и страха, и враждебности. Индейцы же владели сообща тем малым, что имели, а плодородная земля удовлетворяла все их нужды.

Дружелюбие лукаянцев, так называли себя жители этого и ближайших островков, их мелодичные голоса и добрые глаза заставили Колона задуматься: а не попал ли он в рай, где не свершилось первородного греха и обитателям его не приходилось в поту добывать хлеб насущный? Толпа аборигенов состояла, за единственным исключением, из молодых мужчин, высоких, атлетически сложённых, с правильными чертами лица и с большими глазами под красиво изогнутыми бровями. Волосы – прямые и жёсткие, с чёлкой на лбу, а сзади длинные, достигающие плеч. Подбородок и щёки – без признаков бороды, тела расписаны разноцветными полосами, чёрными, красными, белыми. Кое-кто расписывал и лицо: круги у глаз, полоски у носа. У некоторых в носу блестела пластинка жёлтого металла, в котором без труда узнавалось золото.

Приблизившись, туземцы распростёрлись перед странными существами с белыми волосатыми лицами, с телами, скрытыми от глаз кусками материи разнообразных цветов и формы, в панцирях, словно черепахи. Они достаточно быстро поняли, что главный среди прибывших к ним богов – высокий светлоглазый человек в ярко-алом плаще, ибо по завершении церемонии передачи земли во владения Фердинанда и Изабеллы остальные приветствовали его, а трое-четверо упали перед ним на колени.

То были зачинщики мятежа, среди них и Ирес. Они боялись, что Колон, став вице-королём Индий, то есть приобретя право распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, призовёт их к ответу за мятеж. А уж деревьев, чтобы их повесить, вокруг хватало с лихвой. Поэтому мятежники смиренно стояли перед ним на коленях, признавая свои грехи и моля простить их.

Но его высочество адмирал моря-океана, вице-король Нового Света, в то утро пребывал в превосходном настроении и не собирался омрачать день сведением счетов. Мятежники отделались очень легко. В наказание Колон обязал их вылить морскую воду из бочек, заполненных во время урагана, и налить в них пресную воду.

Затем Колон повернулся к туземцам и дружеской улыбкой и жестами предложил подойти поближе. Слов они, разумеется, не поняли, но тон Колона не оставлял сомнения в его мирных намерениях.

В каждой руке он держал по паре металлических колокольчиков, и глаза дикарей раскрывались от восторга, когда они слышали мелодичное треньканье. Он протянул колокольчики двум юношам, что стояли ближе других, и те тут же затренькали колокольчиками сами.

Один из юношей, посмелее, коснулся рукой рукава камзола адмирала. Затем его меча. Колон же надел на его жёсткие волосы свою шапочку из алой шерсти. Другому туземцу подарил стеклянные бусы. Потом знаком подозвал к себе единственную девушку, изумительно сложённую, загорелую, и дал ей металлическое зеркальце. Она всмотрелась в своё отражение, сначала с благоговейным трепетом, затем – с радостной улыбкой. Он и испанцы, выказывая своё дружелюбное отношение, продолжали раздавать безделушки туземцам, пока их запас не подошёл к концу.

Лишь один инцидент омрачил эту идиллию, и причиной его стал Гомес, только что получивший прощение за участие в мятеже. Он решил показать свой меч индейцу, ощупывавшему ножны. Тот схватился за блестящее лезвие, и из глубокого пореза хлынула кровь.

Ужас охватил туземцев, впервые они увидели, сколь могучи пришельцы, как легко им ранить и даже убить любого из них.

Но адмирал тут же снял возникшую напряжённость, сурово отчитав испанца, который, поникнув головой, убрал меч в ножны.

А потом они пробовали странные, но очень вкусные фрукты и лепёшки из маниоки, которыми угощали их лукаянцы. Получили они от туземцев и другие подарки, но как мало могли те предложить: дротики да ручных попугаев, необычных птиц с ярким оперением, изумивших испанцев тем, что говорили совсем как люди, будто обладали человеческим разумом.

Более всего Колона заинтересовали пластинки из самородного золота, которые многие лукаянцы носили в носу. Пластинки эти указывали на то, что золота в этих местах в избытке, как писал Марко Поло. Крутя в руках одну из пластинок, Колон знаками пытался спросить у туземцев, где они их взяли. Как он понял, пластинки приходили к ним откуда-то с юга, и Колон предположил, что речь идёт о Сипанго. Тем временем, уловив интерес Колона, туземцы подарили ему несколько пластинок, ещё более укрепив его в мысли, что уж в Сипанго золота этого хоть пруд пруди.

Они провели на Сан-Сальвадоре и следующий день. На шлюпках прошли они вдоль берега, держа курс на северо-запад. Всюду приветствовали их туземцы. Некоторые даже подплывали к их лодкам с лёгкостью, удивлявшей испанцев. Другие сопровождали их на челнах, выдолбленных из стволов деревьев. Среди челнов встречались и такие, что могли вместить до пятидесяти человек.

Воздух наполняли сладкие ароматы, необычные тропические фрукты, цветы, птицы с оперением неописуемой красоты, говорящие попугаи продолжали поражать их воображение, но нигде не видели они крупных животных.

Утверждая власть Испании над Сан-Сальвадором и скорое обретение местными жителями христианской веры, Колон воздвиг на берегу большой крест. А затем, наполнив бочки водой, взяв на борт дрова и фрукты, в тот же вечер они подняли якорь и вышли в море, не отказываясь от намерения найти Сипанго. На «Санта-Марии» отплыли с ними и семь лукаянцев, или ганаани, как называли они себя, хотя желающих было гораздо больше.

Чтобы перейти от языка жестов к более удобным формам общения, лукаянцев начали обучать испанскому. Сначала им показывали какую-то часть тела и называли её по-испански до тех пор, пока лукаянцы, поняв, что от них требуется, в точности не повторяли произнесённое слово. Затем пришёл черёд таких общих понятий, как небо, солнце, море, ветер, дождь, земля, деревья. После этого – предметов обихода. Лукаянцы учились на удивление быстро, и уже через несколько дней могли вести простой разговор. Научили их повторять, как попугаев, две молитвы и креститься. Всё это делали они с готовностью и радостью, и Колон увидел в этом их стремление стать верными христианами.

Через день после отплытия с Сан-Сальвадора они бросили якорь у другого островка, с такой же буйной растительностью и туземцами, как две капли воды похожими на ганаани. Колон ещё более утвердился в мнении, что они достигли тысячи островов, которые, по сведениям Марко Поло, окаймляли восточное побережье материка. Остров он назвал Санта-Мария де ла Консепсьон.

Следуя далее на запад, они догнали обнажённого индейца, в одиночку плывшего на чёлне. Его подняли на борт вместе с судёнышком, в котором нашли тыкву с водой и лепёшку из маниоки, которые тот взял с собой. По нитке бус на шее индейца Колон догадался, что того послали на другие острова, чтобы предупредить о пришествии необычных людей. Поскольку индеец мог поспособствовать их доброму приёму на ещё не открытых островах, Колон увлёк его в каюту, где угостил мёдом, вином, хлебом и щедро одарил его бусами и колокольчиками. После этого чёлн опустили на воду и дозволили индейцу продолжить плавание.

И действительно, когда днём позже, пролежав ночь в дрейфе, они достигли нового, более крупного по размерам острова, индейцы облепили их, наперебой предлагая фрукты, печёный картофель, лепёшки из маниоки. На этом острове они заметили элементы примитивной цивилизации. Хотя все мужчины и большинство женщин ходили обнажёнными, у них уже существовало понятие одежды, ибо некоторые женщины носили фартуки, сотканные из хлопка. Жилища их напоминали шалаши со стенами из ветвей и крышей из пальмовых листьев. Спали они на сетках из хлопковых нитей, которые испанцы нашли весьма удобными и которыми воспользовались в дальнейшем сами, сохранив индейское название – гамак. Здесь же они увидели первых животных – приручённых собак, диких кроликов, ящериц длиной до шести футов, которых индейцы называли игуанами. Мясо последних оказалось весьма приятным на вкус.

На этом острове, названном Колоном Фернандина, и на соседнем, которому он дал имя Изабелла, они провели несколько дней, наслаждаясь красотой здешней природы и не переставая удивляться плодородию земли. На каждом из островов, закрепляя владычество Испании, Колон установил по кресту.

Он собирал образцы местной растительности, трав и плодов, но золота не находил, за исключением украшений, которые охотно предлагали ему индейцы.

Лукаянцы уже настолько хорошо освоили испанский, что смогли ответить на вопрос, откуда берётся этот жёлтый металл. Как выяснилось, его привозили с юга, с острова, называемого Куба, и другого, расположенного восточнее, – Богио. Как понял Колон из разговора с лукаянцами, золото и пряности привозили оттуда торговые суда. Возможно, толкование было слишком вольным, но Колон тем не менее решил, что Куба и есть желанный Сипанго, и направил каравеллы на юг.

Останавливаясь по пути у различных островов, каждый из которых казался им прекраснее предыдущего, двадцать восьмого октября, через полмесяца после высадки на Сан-Сальвадор, достигли Кубы. Она предстала перед ними во всём великолепии, с высокими горами, густыми лесами, побережьем, протянувшимся до горизонта с запада на восток.

Бросив якорь в устье полноводной реки, Колон объявил остров собственностью Испании и назвал его Хуаной, в честь принца Хуана, пажом которого служил теперь маленький Диего.

Красота и плодородие нового острова превзошли все их ожидания. Его обитатели перешагнули стадию первобытной невинности, с которой испанцы встретились ранее, (поскольку местные жители прикрывали тело подобием одежды). Поняли пришельцы и что кубинцам знакомо чувство страха, так как при приближении незнакомцев все они убежали в леса, оставив свои хижины. Хижины эти были посолиднее, чем шалаши на Фернандине. В них испанцы нашли грубо вырезанные статуэтки и маски, сети, сотканные из пальмовых нитей, а также крючки и гарпуны. Из этого испанцы сделали вывод, что питались туземцы главным образом рыбой.

На каждом шагу испанцев поджидали новые чудеса. Одни деревья цвели, на других фрукты наливались соком, у третьих ветви гнулись под тяжестью спелых плодов. Попугаи, зелёные дятлы сидели среди густой листвы, колибри вились над цветами, а уж совсем поразила их стая розовых фламинго, пролетевших над головой.

Они плыли на запад вдоль побережья острова, длиною превосходящего Англию и лишь немного уступающего Англии и Шотландии, вместе взятым. Но не достигли западной оконечности острова, потому что Пинсон со слов двух лукаянцев, находящихся на борту «Пинты», решил, что перед ними – материк.

Колона это не убедило, поскольку он полагал, что они никак не могут находиться на побережье Китая, и он и дальше плыл бы на запад, но лукаянцы уверили Колона, что золота больше всего на Богио, на востоке. В то же время, если они всё-таки достигли Азии, где-то в глубине материка должно находиться государство великого хана, о котором писал Марко Поло. Чтобы ответить на этот вопрос. Колон отправил на берег экспедицию. Вместе с ними пошли один житель Сан-Сальвадора, лучше всех освоивший испанский, и второй – из кубинской деревеньки. К тому времени испанцы уже наладили отношения с местными жителями.

Пока они шли в глубь острова, Колон продолжал плыть на запад вдоль берега дивной красоты, но до его оконечности так и не добрался. В итоге он повернул назад и вновь бросил якорь в устье реки, на месте своей первой стоянки на Кубе, где и стал дожидаться возвращения сухопутной экспедиции. Государства великого хана те не нашли. Им встретилась большая деревня, окружённая обширными полями маиса, где их хорошо приняли. Среди увиденных ими чудес они упомянули о привычке индейцев сворачивать листья какого-то растения, называемого табаком, поджигать их с одного конца и вдыхать дым, который, по их словам, снимал усталость. Никаких богатств они не обнаружили, за исключением удивительного плодородия почвы, что само по себе, естественно, могло послужить источником богатства, но золота не было, и им также сказали, что источник жёлтого металла сосредоточен на большом острове, называемом Богио.

Так что Колон поднял якорь и взял курс на северо-восток. Вместе с испанцами в плавание отправилось полдюжины кубинских юношей и столько же женщин.