Текст книги "Золото Дункеля"

Павла бросило в жар: еще одно слово деда – и конец; придется возвращаться! Отчего-то взглянув на Дарью, он путано пробормотал:

– Там ваш родственник погиб… Что если «пояс и меч» показывают место и его гибели… и клада? – Он помолчал. – «Пояс», к примеру, – место клада, «меч» – место боя. Вдруг на том месте и сражались за клад? Узнаем вдруг чего… До горы и обратно – прогулка… – Вновь взглянул на жену. – А Даша вернется с Захаром Васильевичем… Как, Прохор Николаевич?

Даша поджала губы. Старик медленно повернул голову и устремил долгий изучающий взгляд на Павла… Потом так же медленно отвернулся.

– Я вам не хозяин! – тихо буркнул он. Однако посмотрел на участкового и, помолчав, спросил: – Как думаешь, Васильич?

Милиционер швырнул потухший окурок в костер.

– Ерунда все… с золотом… Так ведь веры им нет… Попрутся дураки, натворят чего… – Он кивнул в сторону Трофима. – А у тебя, Прохор Николаевич, и своих дел по горло…

Вновь помолчали, вопросительно поглядывая на старика.

– Ну, так как? – не выдержал Трофим. – Идем, что ли?

Охотник поглядел исподлобья.

– Не люблю я туда ходить… В общем – как Настя…

Все непроизвольно посмотрели на внучку.

– Мне-то что? – фыркнула та. – Я – как дед…

– Тьфу ты! – сплюнул в сердцах Трофим. – Что вы друг на друга киваете! Идете или нет?

Дед покряхтел:

– Истинно дураки! Далась вам эта Собачья гора… Глядите только! Меня слушать! Иначе возверну чертей! Понятно?

– Понятно! – подскочил сияющий Трофим.

Захар покачал головой:

– Ну, дела… Учтите, однако! Через четыре дня не будет вестей – пойду следом, а потом всыплю всем!

– Идет! – вскрикнул Трофим и ткнул Павла в бок. Тот взглянул на Дашу: «Что бы ты ни говорил, я иду с тобой!», – говорили ее глаза.

Глава 6

По просеке, издавна служившей для вывоза леса, да перелеску отряд Круглова продвигался сравнительно быстро; в первый неполный день прошли верст двадцать. Круглов поначалу беспокоился, что не все в отряде выдержат конный марш – чекисты в своем большинстве из рабочих, – но оказалось, с лошадьми они справлялись вполне сносно – за переход никто не отстал.

Ночь провели в тайге, под открытым небом. С рассветом были в седлах. Но на этот раз продвигались по густому лесу, по узкой, едва приметной тропке, тесной даже для одного всадника. Чекисты выстроились в колонну по одному, выслали вперед людей для разведки, но, несмотря на все усилия, прошли за день значительно меньше, чем Круглов рассчитывал. Уже в сумерках отряд остановился на первой попавшейся поляне, достаточно широкой, чтобы расположить лошадей.

Распорядившись выставить караульных, Григорий собрал Калюжного и Прокопенко. Совещались долго. К вечеру следующего дня надо было добраться до Глуховки. Решено было отобрать трех человек наиболее опытных наездников и, не дожидаясь остальных, выступить во главе с Кругловым и Калюжным до рассвета. Оставшаяся часть отряда, под руководством Прокопенко, должна была прибыть в Глуховку не позднее десяти вечера. Проводником к нему Григорий решил приставить своего земляка, Василия Пыреева. Сам же Круглов к подходу основных сил предполагал разведать обстановку в деревне: если Дункель там – ожидать отряд в близлежащем лесу.

Они еще раз уточнили маршрут, сверили часы и командиры разошлись готовить предстоящий переход.

Круглов подсел к бойцам, расположившимся вокруг кипящих на костре котлов. Сзади кто-то похлопал его по плечу:

– Поешь, командир, – сказал, протягивая котелок и ложку, чекист. – Еда солдатская – проста, да братская…

Круглов поднял глаза на балагура:

– Это ты, Пыреев…

– Я, Григорий Михайлович.

– А сам что же?

– Ел уже.

Круглов взял котелок, помешал ложкой варево и попробовал на вкус.

– Съедобна? – усмехнулся Пыреев.

– Ничего вроде…

– Петька стряпал Корчемный… Вон тот, у котлов который. Он завсегда хорошо варит, из «топора», как говорится. Раньше у барев поваром служил.

Круглов не спеша поел, опустил ложку в котелок и принялся за кипяток, слабо напоминавший чай, поданный в обжигающей кружке вместе с сухарем.

– Как же ты, Васька, здесь оказался, в чекистах? – поинтересовался он, дуя на кружку.

Пыреев присел рядом.

– Так вот и стал. – Он подбросил в костер хвороста. – Как ты ушел на фронт в пятнадцатом годе, так вскорости и меня на германскую забрали. Там земляка нашего и встретил – дядьку Воротилу. Помнишь такого?

– Как же, помню бунтаря.

– Погиб недавно. Здесь, в городе…

– Жаль… не знал. – Круглов опустил кружку.

– Полтора года назад, в начале восемнадцатого, послали его по партейной линии сюда, в Чека. Здесь и убили бандиты. Хоронили его вот они. – Василий показал глазами на бойцов. – А я, значит, в конце восемнадцатого домой подался. Пока доехал – мобилизацию объявили, Колчака бить. И вдруг – Петр Петрович! Во второй раз, получается, встретил его. Он и забрал к себе. Рекомендовал, выходит, перед самой своей погибели…

Они помолчали. Круглов закурил.

– Дома-то был? – спросил он, затягиваясь.

– Был разок, удалось.

– Я вот ни разу. Уж четыре года будет. Как там мои?

– Не знаю. Полгода прошло. А тогда тяжело жилось матери твоей. Думаю, и сейчас не слаще. Как твой средний брат Иван в тайге сгинул, сдала Марфа Петровна. Не узнаешь ее… Ты хоть про Ивана-то знал?

– Знал, – глухо ответил Круглов и едва слышно, словно самого себя, спросил: – На что живут?

– На что? Колька теперь за кормильца – младшой ваш. Пристроился к Чалому, по дому его батрачит – так и живут…

– К Чалому! – вырвалось из груди Григория. – К бандиту этому!

– А чего удивляешься? – пожал плечами Пыреев. – Голод не тетка! Все на него работают. Он по пушнине у нас один хозяин, сам знаешь. В такое время попасть к нему на хозяйство – считай, повезло…

Василий тоскливо взглянул на Круглова:

– Мой-то брательник единоутробный – Евдоким, говорят, тоже у него в холуях теперь. Чуть ли не пятки Чалому лижет… Хочу вот повстречать, спросить по-братски, в глаза посмотреть…

Пыреев смолк. Молча, не мигая, глядел на костер и Григорий. Молчали и окружавшие их бойцы, видимо, также от нахлынувших воспоминаний…

Василий качнулся:

– А ты как же, Григорий Михайлович? Сказывают – командир эскадрона?

– Командир, матросы-папиросы, – согласился Круглов.

– В пехотной дивизии?

– В пехотной. Воевал – сам знаешь: где прореха – там завсегда мы, дивизионная кавалерия… Где жарко, одним словом…

– Это понятно… – протянул Пыреев и оглядел прислушивающихся к разговору чекистов. – Ты лучше вот что скажи: одолеем мы Колчака али нет?

Стало совсем тихо. Слышно было лишь потрескивание костра. Круглов огляделся и только сейчас заметил, что со всех сторон на него глядят лица затаивших дыхание бойцов. Он прокашлялся и сказал громко, чтобы слышно было всем:

– Одолеем черта, не сомневайтесь! Бьем эту сволочь – одни портки сверкают, матросы-папиросы! Через месяц-другой – сотрем адмирала в порошок, вот мой сказ!

У костра одобрительно зашумели:

– Так его в дышло!

Круглов подождал.

– Здесь, в тайге, и мы Колчака добивать будем! Спаймаем Дункеля, разыщем золотой груз – честь и хвала каждому из нас! Это и будет наш вклад!

Комэск вновь провел взглядом по лицам:

– Так достанем беляка, товарищи чекисты?

Вокруг загалдели:

– Достанем, товарищ командир!

– Смерть ему, беляку!

Круглов заулыбался:

– А коли так – завтра надо быть в Глуховке!

* * *

К пяти часам вечера следующего дня небольшой отряд, поднявшись на вершину крутого холма, вышел наконец из лесу. Внизу, далеко у подножия, вытянувшись неровными полосками вдоль крутого берега величавой реки, показались ряды покосившихся изб. Окруженные со всех сторон водой и лесом, они казались серыми мазками живописца, искусно нанесенными им на огромном полотне таежной природы – столь живописной, знакомой и близкой сердцу показалась открывшаяся взору картина. Круглов остановил коня, стянув с головы фуражку, обтер лицо и, прищурясь, посмотрел на скупое осеннее солнце.

– Глуховка… – негромко произнес он.

Павел покосился на командира:

– Стосковался?

– А то как же… – Круглов вздохнул. – Четыре года минуло…

Григорий резко развернул лошадь и обратился к ожидавшим команды чекистам:

– Внизу, хлопцы, Глуховка! Невелика деревенька, да только по сведениям ее председателя, именно здесь в последний раз и видели отряд Дункеля! – Круглов понизил голос. – Дядьку Остапова знаю хорошо. Крестный мой. Человек проверенный. Охотник добрый и товарищ надежный – не один год отец мой промышлял с ним в тайге… Так что верить ему можно! А по словам его, у Дункеля человек десять. Но вот в деревне ли он или ушел – того мы знать не можем. Посему поступим так: я с одним из вас спущусь вниз и выясню, что да как. Если беляков нет – дадим сигнал. Ежели там – будем ждать Прокопенко, и ночью возьмем их у местного мародера Чалого – у него бандиты, кажись, и постуют. Все понятно?

– Не все, – буркнул Калюжный. – Не здорово, Григорий Михайлович, что командир сам пойдет… Случись что – отряд без головы останется! Да и не сдали бы нас твои земляки… Тогда и Прокопенко ждать будет некогда – уйдет Дункель.

– Вот потому и надо идти мне, – отрезал Круглов. – Я для них свой, местный, – и расскажут все без опаски, да и сдавать своего никто не станет. Так что давай мне человека – и кончим разговор!

Павел минуту погарцевал на вдруг забеспокоившейся лошади и громко выкрикнул:

– Васильев, с командиром!

Круглов глянул на зардевшегося парня, одобрительно кивнул, повернул коня и, тронув шпорами потное брюхо, стал спускаться вниз.

Издалека деревня казалась вымершей – ни людей, ни домашней скотины, ни единого звука. Даже воздух замер, будто в ожидании внезапного ненастья. Но, приблизившись, у крайней избы они разглядели фигурки мальчишек, сначала сбившихся в беспокойную стайку, а затем вдруг попрятавшихся за придорожные кусты и плетни близлежащих изб. Круглов с чекистом подъехали к первой из них и остановились. В окне нервно дернулась занавеска.

– Пугливы, однако, черти! – негромко произнес Круглов.

– Не признали, кажись, – настороженно оглядываясь, ответил Васильев.

– Признают, матросы-папиросы…

Из-за плетня высунулась драная шапка.

– Ей, малец, уж не твоя ли это изба? Не Феофановых ли будешь? – позвал Круглов.

Под шапкой выросло изумленное лицо двенадцатилетнего мальчишки:

– Феофановых… Почем знаешь?

– А я все знаю. К примеру, что ты есть Петька, а дружишь с Колькой Кругловым. Так?

Глаза пацана полезли на лоб:

– Так… дружки мы с ним…

– А я брат его старшой – Григорий. Не признал?

– Не-е… – замотал головой мальчишка. Потом прищурился и, словно что вспомнив, вскликнул:

– Это тот, что командир красный?

– Тот самый, – улыбнулся комэска. – Про командира-то Колька говорил, что ли?

– Ага… – Мальчишка мелко закивал. – Думал, врет…

– А что если я командир, да не красный?

– Не-е… У тебя звезда на картузе…

– Смышленый, однако, матросы-папиросы! – подмигнул Круглов напарнику.

– Смышленый, – подтвердил, улыбаясь, чекист и огляделся: вокруг, неизвестно откуда взявшись, собралась разношерстная ватага пацанов. В это время дверь избы скрипнула, из-за нее показалась седая голова старика.

– Здоров, дед Егор! – прокричал Круглов. – Ты-то хоть узнаешь меня?

– Вижу плохо, – проскрипел в ответ старик. – Гриша, что ли, Круглов?

– Он и есть – Григорий!

Старик помолчал, вышел из-за двери и осторожно поинтересовался:

– А приехал чего? По делам али как?

– По делам, дед Егор. Ты лучше скажи – есть ли беляки здесь?

– Нету! – прокричал пацан из-за плетня.

– Цыц! – приструнил внучка дед и, прохромав к ограде, сказал: – Ушли нечистые, уж несколько дней, как ушли…

Круглов многозначительно посмотрел на Васильева и спросил деда:

– А советская власть где? Никак в Николиной избе?

– Где же еще! Там, где староста прежний сидел.

– Значит, председатель там?

– А вот председателя нет. Убили Федора Остапова, Гриша.

Круглов опустил поводья:

– Как убили? Кто?

– Чалый со своими собаками. Убили и сбёгли в лес. Никого сейчас нет – ни беляков, ни Чалого, ни председателя…

Круглов метнул взгляд на Васильева, дернул поводья и, сделав круг на гарцующей под ним лошади, прокричал:

– Веди остальных к Николиной избе! Ждите там! Дорогу пацаны покажут…

– А вы куда же, Григорий Михайлович? – заморгал Васильев.

– Ждите там! – сердито бросил комэска и, вонзив шпоры в бока лошади, рванул с места.

* * *

Он осадил коня только у покосившегося плетня, окружавшего неказистую, почерневшую от времени избу. Это был дом его крестного – дядьки Федора Остапова – близкого друга отца, Михаила Круглова, которого семь лет назад, растерзанного медведем, притащил из тайги на своих плечах, а потом, до самой его кончины, выхаживал… С тех пор вся семья Остапова – сам дядька Федор, его жена Клавдия Петровна, дочь их Тоська – все они стали для Григория родными. А когда Григорий ушел на войну, да сгинул в тайге средний брат Иван – они, как ему писали, и вовсе взяли на себя заботу о матери и младшем Николае. И вот теперь…

Взглянув на избу, до боли знакомую, темную, покосившуюся, как кладбищенская часовенка, у него защемило в груди. Набросив поводья на кол, он приоткрыл калитку, постоял с минуту и с тяжелым сердцем ступил во двор.

Неожиданно, когда он уже поднялся на крыльцо, дверь избы отворилась. При виде человека в шинели, внезапно выросшего перед ней, Тося сначала испуганно попятилась, затем охнула, взмахнула рукой, словно отгоняя наваждение, и вдруг бросилась ему на грудь… Григорий растерянно развел руки, боясь притронуться, и затем мягко, едва касаясь, провел ладонью по туго стянутой платком головке; эта, когда-то четырнадцатилетняя девчонка, неузнаваемо изменилась – стала по-бабьи стройной, красивой, с прядью русых волос, упрямо спадающих из-под платка на открытый лоб, пахнущих чем-то нежным, неведомым…

Григорий даже почувствовал себя неловко. Он еще раз провел шершавой рукой по головке и нежно, скорее самому себе, проговорил:

– Какая ты стала…

Тоська заплакала – тихо, горько, уткнувшись в пропахшую походами шинель.

– Будя, Тося, будя… – Круглов осторожно похлопал девушку по спине. – Мать-то как?

– Горе у нас, Гриша, – не отрывая лица от шинели, проурчала сквозь слезы Тося. – Батю убили, ироды! Только схоронили. Мать слегла, не встает. Прямо в избе Николиной и застрелили…

– Чалый? – заскрежетал зубами Круглов.

– Он, гад, и люди его. – Влажные глаза Тоси посмотрели вверх. – Здесь у нас беляки объявились, так батя отправил дядьку Ивана, брата своего, на лесопильню, предупредить, значит. За это они его и убили!

Тоська вновь залилась слезами:

– А когда Иван вернулся, они и его спаймали, хотели кожу живьем снять, так он не дался – вырвался и сам в реке утоп…

Круглов сжал тоськины плечи, отстранил от себя и, сверкнув очами, прорычал:

– Где Чалый?

Девушка перестала всхлипывать и испуганно захлопала длинными ресницами:

– Ушел… В лес ушел… Все они в лес ушли. Сначала охфицеры ушли, потом уже и они. Про то Колька все знает…

– Колька?

– Ага, брат твой, – быстро кивнула Тося. – Он при Чалом батрачил, вот его и поставили за этими беляками ухаживать. А как батю порешили, так мать Кольку спрятала – боялась, что надругаются и над ним. Вчера только из тайги вышел… А ты чего приехал-то? – вдруг испуганно спросила она. – Уж не по этому ли делу?

– И по этому тоже! – сквозь зубы прошипел комэска.

– Господи! Так они же и тебя… Что ты один-то можешь?

– Это моя забота! И не один я, с отрядом. – Он помолчал. – Ладно, давай мать повидаем, потом поговорим…

Тоська покорно кивнула и, прижавшись к шинели, вошла с ним в избу.

Тетка Клавдия лежала в маленькой темной комнатке, укрывшись до подбородка стареньким тряпишным одеялом. Войдя со светлицы, Круглов не сразу разглядел ее в темноте. Когда глаза привыкли, от жалости к разбитой горем, некогда живой и расторопной женщине, какой ее знал, он замер. Клавдия, почувствовав присутствие кого-то, открыла глаза.

– Кто это? – слабым голосом окликнула она.

– Я, тетка Клавдия, Григорий, – тихо отозвался Круглов. Он приблизился.

– Не признаю что-то…

– Григорий это, мама, Кругловых сын! – выступив из-за широкой спины комэска, пришла на помощь Тоська.

– Григорий? Ты, что ли?

Лицо старухи сморщилось. Она протянула руку и жестом позвала. Круглов шагнул, с трепетом вложил высохшие пальцы в свою ладонь:

– Здравствуй, Клавдия…

Старушка всхлипнула:

– Нету больше твоего крестного, Гриша… Убили Федора Степаныча…

Григорий сжал губы и, не отпуская старушечьи пальцы, провел свободной рукой по седой голове. Выждав, когда прошел подобравшийся к горлу ком, произнес дрогнувшим голосом:

– Не надо, тетка Клавдия, не плачь… Найдем мы эту сволочь, даю тебе зарок! Покараем, как собак поганых!

Старуха, закрыв глаза, залилась слезами:

– Спасибо тебе, Гриша, за доброе слово…

Она медленно освободила руку. Постепенно успокоилась. Григорий костяшкой пальца смахнул застывшую у ее глаза слезинку; веки Клавдии дрогнули, и она, тяжело сглотнув, благодарно посмотрела на него. Потом повернула голову к дочери:

– Ты бы покормила гостя, дочка… Я уж, Гриша, не встану, ноги не держуть…

– Ничего, встанешь еще… – Круглов выпрямился. – Отдыхай, тетя Клавдия. А мы здесь побеседуем с дочкой твоей, малость.

– Иди, Гриша, иди. Дай бог тебе силы, сынок…

Прикрыв за собой дверь, они вышли.

В светлице Григорий сел за стол и, сердито смахнув предательски блеснувшую слезу, глянул на закопошившуюся у печки Тоську:

– Ты вот что, Тося, недосуг мне кормиться. Сядь лучше, разговор есть!

Тося удивленно посмотрела на Григория, обтерла об подол руки и прошла к столу.

– Скажи, как все было. Мне рассиживать не ко времени!

– Так что говорить, Гриша?

– По порядку все. Начни с того, как в Глуховку беляки пришли.

– Обычно пришли. – Тося помедлила. – Вообще-то никто и не знает когда. Ночью приблудились. А дня через два – слух прошел, что у Чалого беляки завелись, он их у себя приютил. А привел их анчихрист Мохов, прости меня Господи!

– Мохов? – изумился Круглов. – Откуда он взялся, матросы-папиросы?

Тося пожала плечами:

– С полгода, как ушел, видно не было. Думали, что помер уже, поганец…

– Сколько же их было? Может, везли чего?

– Да кто ж их знает? Мы и не видали их никого. В доме чаловском, как хорьки сидели – вроде есть они, а вроде и нет. Говорили, будто человек семь их, с двумя охфицерами…

– Семь? Не путаешь? – Круглов нахмурился.

– Не знаю я. Лучше у Кольки своего спроси, он при них был. – Тося понизила голос. – А еще, среди них две дамочки имелись, кажется… Только я их не видала!

– Дамочки? – Брови Круглова дернулись. – Чего плетешь? Какие еще дамочки?

– Говорю, не видала! – обиделась Тося.

– Та…ак… – Круглов задумался. – А дальше что?

– Все будто бы. Да, еще… Две подводы у них были. Одна с ящиками вроде. Добро, значит, какое-то везли. Колька сказывал, что заперли они те ящики в амбаре чаловском и никого к нему не подпускали. Стерегли, значит.

Круглов расстегнул ворот гимнастерки:

– Понятно… Ну и?

– Как батька брата своего послал на лесопильню, так беляки и заторопились. Ночью и ушли.

– Куда?

– Бог его знает! Только Колька говорит, дня через два человек их вернулся – просил у Чалого трех лошадей и проводника.

– Странно… Чего ж сразу не взяли? И дал Чалый?

– Дал. Отправил к ним своего человека – гада Мохова, за проводника вроде как, а с ним – Кольку твоего, чтобы с лошадьми управляться. Так что Колька точно может сказать, куда ушли.

Круглов кивнул – расспрошу. Он придвинулся:

– Чалый когда ушел?

– Через три дня, как Колька уехал. Чалый над отцом и его братом расправу учинил, да сразу и сбежал – со всем хозяйством и прихвостнями своими, что при дворе жили.

– Значит, через пять дней, как офицерье ушло?

– Получается. Марфа Петровна места себе не находила: думала – встретят, изверги, сына и уж точно вслед за моим отцом отправят…

– Сволочи… – выдавил Григорий. – Кольку, подонки, для того и сплавили с глаз, чтобы не мешал отца твоего убивать!

– Кольку, как явился, – продолжала Тося, – Петровна тут же в лесу схоронила, наказала не высовываться. Я ему и носила харчей…

– Спасибо тебе! – Круглов похлопал руку девушки и задумался. – Ежели Чалый с хозяйством съехал, то уж точно на свою дальнюю заимку подался. Место там у него облюбованное… Больше, кажись, и некуда! Переждать решил, гнида… Повязал свою свору кровью и ушел!

– Не знаю, – пожала плечами Тося. – Чалый ушел, Мохов с беляками ушел – ни слуху ни духу о них! Да! – вспомнила она. – За главного там Дунка какой-то был!

– Дункель, – поправил Круглов.

– Может и Дункель… Ой, гляди-ка! – вскочила Тося. – Колька твой!

Григорий покосился на окно: у калитки стоял младший брат Николай. Сердце у Круглова заколотилось. Он поднялся, быстро прошел к двери и вышел на крыльцо.

Едва он переступил порог, Колька повис на шее и, зажмурившись, прижался к колючей щеке.

– Я знал, знал! – счастливо взвизгнул он.

Круглов прижал к себе тельце брата и, задыхаясь от объятий, проговорил:

– Подрос-то как! Мужик прямо!

Он бросил взгляд на калитку: во двор, тяжело дыша, входила мать. Сорвав с головы платок, она на ходу утерла им стекающие по щекам слезы и просеменила к сыновьям.

Григорий осторожно опустил брата на землю:

– Здравствуйте, мама…

Седая голова матери упала на грудь. Она всхлипнула:

– Живой, Гриша, живой, сыночек…

Колька протиснул руку между братом и матерью, обвил пояс Григория и вновь прижался к шинели. Так они и застыли…

За спиной Григория шмыгала носом растроганная Тоська; изумленно, прилипнув к плетню, смотрели на них притихшие мальчишки, неизвестно откуда и когда набежавшие, а Кругловы все стояли и стояли, обнявшись, всхлипывая, и не в силах сказать что-либо друг другу; ибо не было слов, способных выразить всю радость долгожданной встречи и всю горечь потерь, выпавших на их долю за время столь долгой разлуки…

Наконец мать подняла заплаканные глаза и счастливо посмотрела на сына:

– Пойдем, Гриша, домой, что ли? – тихо сказала она.

Круглов погладил жесткой ладонью седые волосы матери и как мог мягче произнес:

– Седая стала…

Помолчав, сказал:

– По делам я здесь, мама. С отрядом… Зайду позжее, с сотоварищами. Сейчас идти мне надо… – Он посмотрел сверху вниз на брата, все еще обнимавшего его обеими руками, и, посерьезнев, добавил: – А Николай со мной пойдет, нужен он мне!

У Кольки заблестели глаза.

– Как же так? – растерянно пролепетала Марфа Петровна. – Домой ведь пришел…

– Не сердись, – ласково сказал Григорий. – Приду скоро, обязательно… Переночую. А ты на стол собери чего-нибудь. – Он оглянулся. – И ты, Тоська, приходи, с женихами познакомлю! Они у меня хоть куда!

Тоська зарделась, как внезапно поспевшее яблоко, прыснула в кулачок и застенчиво отвернулась.

– Ну, Николай Михайлович, пойдем, матросы-папиросы! – легонько подтолкнул брата Григорий. – Проводим мамку до калитки и пойдем!

Колька радостно кивнул и украдкой покосился на плетень, облепленный сгорающими от зависти дружками-товарищами – слышали али нет?

* * *

Отряд чекистов уже находился у Николиной избы – добротного, сложенного из толстого бревна дома, в котором жил некогда бездетный и одинокий староста Яков Николин. Круглов даже не помнил его, так давно это было. Сам же дом был построен еще до рождения Григория прежними заводчиками специально для него – деревенского старосты. Но после таинственного исчезновения Якова в таежных болотах изба стала переходить из рук в руки новым старостам, назначаемым теми же заводчиками, превратившись с той поры в своеобразный центр деревенской власти. Так что с приходом Советов и отступления Колчака Федора Остапова, поставленного первым председателем, без колебаний и сомнений посадили туда же – в Николину избу.

У избы было шумно. Чекистов окружала шумная толпа набежавших отовсюду односельчан – нежданный приезд красного отряда взволновал не на шутку. Были здесь и мальцы, стайками снующие меж лошадей да военными, и убеленные сединами старики, пытающиеся с важным видом завести разговор с заезжими людьми, и зрелые мужики-охотники, настороженно вслушивающиеся в беседу. Чуть поодаль, за плетнем, стояли и бабы всех возрастов, с любопытством поглядывающие на незнакомых мужчин… Но чекисты были немногословны, на откровенную беседу не шли и все больше ухмылялись и лукаво отшучивались.

Бойче всех приставал с расспросами дед Феофанов, которого, подходя, Круглов признал в толпе первым. Когда же Григорий, с гордо поглядывающим по сторонам братом, приблизился, земляки, почтительно здороваясь, расступились. Громче всех выразил свое почтение все тот же дед Феофан. Выйдя навстречу, он протянул костлявую руку:

– Здравствуй еще раз, Григорий Михайлович! Твои, что ли, люди?

– Мои, дед Егор, мои, – коснувшись руки старика, отвечал Круглов. – Как сам-то поживаешь?

– Ничего, скриплю потихоньку. Так, чего людей привел-то, Григорий Михайлович? По какому такому делу? Утром так и не обмолвился…

– Вас повидать, – отшутился Григорий и отыскал глазами Прокопенко.

– Айда в избу! – кивнул он. – И Калюжного найди, не вижу его что-то…

Взгляд Круглова остановился на окне, с зияющей в стекле дыркой.

– Сюда, что ли, стреляли? – глухо спросил он стоявшего рядом деда.

– Сюда, убивцы, в самое окно, – прокряхтел тот.

– Ночью подкрались, бандиты… – добавил, оттесненный было, но вновь протиснувшийся к ним дед Егор. – Избавил бы ты нас от этого пса Чалого, Гриша…

Круглов метнул на старика тяжелый взгляд, но ничего не сказал. Только подтолкнул брата в спину – пошли!