Текст книги "Джироламо Кардано"

Рафаил Гутер, Юрий Полунов
Джироламо Кардано

Этот исключительный гений поверг все будущие поколения в сомнения относительно него. Приходится верить, что величайший разум очень тесно связан с величайшим сумасбродством, или его характер останется неразрешимой загадкой.

Г. Э. Лессинг (1729–1781)

Кардано глазами современников и потомков

Его жизнь – одна из наиболее необычных, которые мы знаем. Впадая из одной крайности в другую, из противоречия в противоречие, он соединял возвышенную мудрость и невероятную нелепость.

Г. Морли (1822–1894)

Он весьма ученый философ и врач нашего времени, но в то же время он больше похож на больного, находящегося в бреду, чем на нормального человека.

Ф. Санхец (1552–1632)

Он переполнен таким количеством опрометчивых идей, что практически не в состоянии критически отнестись даже к одной сотой части их.

И. Кеплер (1571–1630)

Никого нет мудрее его, когда он прав, и никого безумней, когда неправ.

Г. Бургаве (1668–1738)

Мы не должны говорить о том, что его великий ум смешан с безумием, но напротив, что его безумие смешано с великим умом.

Г. Нодэ (1600–1653)

Кардано… уподобляется грубому и безумному сочинителю басен, хотя в тысячу раз более учен.

Д. Бруно (1548–1600)

Он в своих столь объемистых томах не передал потомству по этому вопросу ничего такого, что было бы достойно философа, а лишь некоторые сведения, взятые и списанные у других авторов или неудачно придуманные.

У. Гильберт (1564–1603)

Гений, но не характер.

М. Кантор (1829–1920)

Я обязуюсь найти у Кардано мысли каких угодно авторов.

Ш. Л. Монтескье (1689–1755)

Кардано рассматривает науку везде в связи со своей личностью, со своим образом жизни. Поэтому из его произведений обращается к нам естественность и живость, которая нас притягивает, возбуждает, освежает и заставляет действовать. Это не доктор в долгополом одеянии, который поучает нас с кафедры, а человек, который прогуливается рядом, делает замечания, удивляется, порой переполняется болью и радостью, а это все завораживает нас.

В. Гёте (1749–1835)

Не был он ровен ни в чем! Иногда он так скоро, бывало, ходит, как будто бежит от врага; иногда выступает важно, как будто несет он священную утварь Юноны!.. То о царях говорит и тетрархах высокие речи, то вдруг скажет: «Довольно с меня, был бы стол, хоть треногий, соли простая солонка, от холода грубая тога!»

Гораций. «Сатиры»

Предисловие

Шестнадцатый век – Чинквеченто – последний век Возрождения, этой героической и возвышенной эпохи, когда, по словам историка, «человек дрожал, как натянутая струна, приведенная в движение смычком: он проявлял исключительную энергию, гениальную изобретательность, умопомрачительную фантазию и с неслыханной быстротой достигал высот чистейшего героизма». Возвращенная культура классической древности, высокие нравственные ценности дохристианской цивилизации, великие художественные творения античности, открывшиеся человеку, сняли пелену с его глаз, разорвали цепи гиганта, и он превратился в творца и созидателя, гуманиста, философа, ученого, поэта, художника, с непостижимой щедростью и безоглядной верой в свои силы создающего пантеон собственной славы.

Чинквеченто – это век Леонардо да Винчи, Тициана, Лудовико Ариосто, Торквато Тассо, Микеланджело Буонаротти, Николая Коперника, Эразма Роттердамского, Тихо Браге, Мартина Лютера, Фернана Магеллана, Андреаса Везалия, Франсуа Виета, Джордано Бруно и многих, многие других.

Это век, когда Земля была низвергнута с пьедестала и перенесена из центра Вселенной на орбиту, по которой она вращалась вокруг великого и неподвижного Светила. Этим был нанесен сокрушительный удар по религиозному антропоцентризму, ибо если Земля – рядовая планета, то и человек – не венец божественного творения. А еще раньше монах-августинец Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге лист со своими знаменитыми богословскими тезисами, положив тем самым начало конца религиозного монополизма католической церкви. Церковная реформация отторгла от папской власти целые страны и народы. Перед угрозой дальнейшего падения авторитета Римской церкви ее руководители приняли ряд энергичных мер, и во второй половине века религиозный либерализм Возрождения сменился жестокой ортодоксией, свойственной испанскому католицизму.

Темная ночь, опускавшаяся на Европу, захватила в первую очередь родину Возрождения, где, по выражению Макиавелли, власть папы была недостаточно сильной, чтобы объединить страну, но достаточно сильной, чтобы такому объединению воспрепятствовать. Государственно раздробленная, состоявшая из многочисленных мелких монархий и городских республик, Италия стала легкой добычей двух могущественных держав – Франции и Испании. Соперничество между ними привело к тому, что французы в конце концов были вытеснены из страны и большая ее часть оказалась под пятой испанских Габсбургов: по мирному договору 1559 г. Испания получила Ломбардию, южную часть страны и Сицилию. Так в Италии XVI века гнет религиозный соединился с гнетом чужеземного владычества, и этот двойной пресс, усиленный общим экономическим упадком в стране, в начале следующего века переместил родину Возрождения на второй план театра европейской истории.

В это трудное время в Италии жил великий итальянский математик, врач, философ, астролог, изобретатель и писатель Джироламо Кардано. Его долгая и бурная жизнь была полна взлетов и падений: он то становился аскетом, то предавался всевозможным излишествам;

он знал застенки инквизиции и дворцы вельмож; ему пришлось познать голод, нищету, унижения, обиды, но и приобрести репутацию лучшего врача Европы, советов которого домогались римские папы и государи, вкусить славы великого математика, известного литератора, автора многих десятков книг. Почти ровесник своего века, он усвоил и принял все его предрассудки и заблуждения: гениальные алгебраические открытия у него соседствовали со средневековыми представлениями о мире, описания хитроумных механизмов перемежались сообщениями о чудесах, различных пророчествах и чудищах. Бесстрашный философ, отрицавший бессмертие души, он приходил в трепет от любого дурного предчувствия и твердо верил в амулеты, признавал «вещие сны», другие предзнаменования, мистическую власть чисел.

Для нас, конечно, важны не заблуждения Кардано, столь характерные для его времени, а замечательные математические открытия и смелые философские построения. История навсегда сохранит его имя среди имен тех, кто, по выражению А. И. Герцена, «приготовил пропилеи новой науки»: «Во главе их (не по времени, а по мощи) – Джордано Бруно, потом Ванини, Кардан, Кампанелла, Телезий, Парацельс и другие. Главный характер этих великих деятелей состоит в живом, верном чувстве тесноты, неудовлетворенности в замкнутом кругу современной им науки, во всепоглощающем стремлении к истине, в каком-то даре предвидения ее».

Жизни и творчеству Джироламо Кардано посвящены сотни статей, около двух десятков биографий ученого выпущено в разное время в Италии, Англии, Франции, Германии, США. На русском языке публикации о нем сравнительно малочисленны, а сколько-нибудь подробная биография отсутствует. Предлагаемая читателю книга является попыткой восполнить этот пробел. При работе над ней мы использовали, прежде всего, автобиографическую книгу Кардано «О моей жизни», а также публикации отечественных и зарубежных авторов.

Первый вариант книги «Джироламо Кардано» вышел тридцать лет тому назад и получил благожелательные отзывы читателей. За прошедшие годы появилось много интересных данных о выдающемся итальянском ученом – так родилась новая книга, которую читатель держит в руках. К сожалению, ее не увидит Рафаил Самойлович Гутер (1918–1978) – обаятельный, энциклопедических знаний человек, мой учитель, друг и соавтор.

Ю. Л. Полунов

Глава 1
Начало пути

Сентябрьским днем 1501 года через городские ворота Милана по дороге, что вела в Павию, торопливо прошла молодая вдова, которую звали Клара Микери. Покидая город, она спасалась не только от чумы, унесшей множество жизней, но и от гнева Фацио Кардано: этот человек противился появлению на свет своего ребенка, которого Клара носила под сердцем…

Трудное детство

Фацио было тогда пятьдесят шесть лет. Доктор права и медицины одновременно, «хорошо сведущий в математике», он пользовался в Милане известностью благодаря своей учености, вспыльчивости и далеко не добродушному юмору. Может быть, поэтому его дважды пытались отравить, но он поплатился только потерей всех зубов. У сгорбленного и косноязычного Фацио «лицо… было румяное, а глаза белесоватые и способные хорошо видеть в темноте». Как член городской коллегии юристов он носил красную суконную одежду, а голову постоянно прикрывал черной шапочкой, так как «некоторые части черепа были у него удалены вследствие полученной раны». К деньгам Фацио относился беззаботно и легко давал в долг; в кругу знакомых слыл любителем порассказать всякие загадочные истории, но друзей имел немного. Среди них он выделял сенатора Анджело Сельватико, своего бывшего ученика, и механика Галеаццо дель Россо, изготовлявшего замечательные мечи и небывалой крепости доспехи. Фацио Кардано верил в духов и демонов и превыше всего почитал великого геометра эллинов Евклида. На хлеб насущный он зарабатывал как юрист, а также как преподаватель гражданского права и математики; был близок кругу миланских ученых и инженеров, в который входили математик Лука Пачоли, архитектор Донато Браманте,[1]1
  Великий архитектор Донато Браманте (1444–1514) построил в Милане церковь Санта-Мария прессо Сан-Сатиро, а также хор и клуатр церкви Санта-Мария делла Грацие.


[Закрыть] члены инженерной коллегии Пьетро Монти, Джакомо Андреа Феррари и Леонардо да Винчи. Великий Леонардо неоднократно советовался с мессером Фацио по вопросам геометрии.

Однажды некий миланский издатель вознамерился опубликовать нечто полезное для ученых своего города. Он обратился к Фацио за советом и помощью, и тот охотно подготовил к печати рукопись по геометрической оптике «Perspectiva Communis», принадлежавшую перу архиепископа кентерберийского Джона Пекэма (12401292). Фацио Кардано не только исправил многочисленные ошибки архиепископа, но и снабдил трактат дополнениями и комментариями. Книга, вышедшая в свет в 1480 году, имела большой успех и была затем переиздана в Лейпциге, Венеции, Нюрнберге и Париже.

Таким при первом знакомстве предстает перед нами человек, гнева которого страшилась вдова Клара Микери.

Джироламо Кардано так писал о своем появлении на свет: «Я родился, а вернее был извлечен из чрева матери, с курчавыми черными волосами и без признаков жизни; меня привели в чувство лишь ванной теплого вина.» Это произошло в Павии, в доме Исидора деи Рести, богатого горожанина и знакомого Фацио, около семи часов вечера 24 сентября 1501 года. Позднее Джироламо отмечал: «Положение планет предвещало, что я непременно должен был родиться уродом, чего едва не произошло… [мне] будут присущи некоторая хитрость и отсутствие свободы духа, а вместе с тем склонность к опрометчивым и необдуманным решениям».

Гороскоп Джироламо Кардано, составленный им же

Родившись в Павии, Джироламо, однако, всегда считал себя миланцем. В этом городе и в его окрестностях в течение многих веков жили члены семьи Кардано: еще в 1189 году префектом Милана был Милоне Кардано, а спустя полтора столетия Франческо Кардано возглавил ополчение герцога Маттео Висконти. Кое-кто утверждал даже, что семья Кардано является ветвью знатного рода Кастильоне, давшего папу Целестина IV, понтификат (первосвященство) которого продолжался всего пять месяцев. Правда, сам Джироламо на этой версии особо не настаивал, хотя на титульных листах своих первых книг именовал себя «Джироламо Кастильоне Кардано, Миланец». Он любил Милан и гордился им.

Ломбардия – север Италии, плодороднейший район страны. В центре его, на перекрестке путей, соединяющих полуостров с Францией, Германией и Швейцарией, и расположился богатый и могущественный Милан. Сто семьдесят лет (1277–1447) городом владел талантливый и энергичный род плутократов[2]2
  Плутократ – человек, обладающий влиянием и властью благодаря своему богатству.


[Закрыть] Висконти. Три года в Милане была республика, затем власть захватил зять последнего Висконти кондотьер[3]3
  Кондотьер – предводитель наемного военного отряда в Италии XIV–XVI вв.


[Закрыть] Франческо Сфорца, присвоивший себе титул герцога Миланского. Сфорца – идеал воина эпохи Возрождения: атлетически сложенный, красивый, храбрый. Никто не мог превзойти его в рукопашной схватке, верховой езде, фехтовании. Он разделял со своими солдатами трудности походной жизни, славился как прекрасный военачальник и дипломат.

Милан. Большая больница (Ospedale Maggiore)

По мнению большинства историков, правление первого Сфорца было таким же успешным, как и его походы. Он организовал общественные работы, укрепил ирригационную систему Ломбардии, под его покровительством архитектор и скульптор Антонио Филарете построил Ospedale Maggiore – Большую больницу. Он поощрял науки, искусства и ремесла; пригласил в Милан известных гуманистов, побудил Винченцо Фоппа открыть в городе знаменитую впоследствии художественную школу; при нем на всю Европу гремела слава миланских оружейников. По приказу герцога архитектор Аристотель Фиораванти, будущий строитель Успенского собора в Московском Кремле, начал сооружать Castello Sforzzesco – Миланский замок, высокие и толстые стены которого, укрепленные частыми контрфорсами,[4]4
  Контрфорс (от франц. contreforce – противодействующая сила) – устой, поперечная стенка, вертикальный выступ, укрепляющий основную несущую конструкцию (главным образом наружную стену).


[Закрыть] тянулись на шесть с половиной миль.

Милан. Кастелло Сфорцеско (Castello Sforzzesco)

После смерти Франческо в 1466 году власть перешла к его сыну Галеаццо Марии пьянице, развратнику и убийце, который в 1476 году был заколот тремя юношами в миланской церкви Св. Стефана. Наследнику второго Сфорца было в то время всего семь лет, и вместо него начал править его дядя Лодовико, четвертый сын Франческо, прозванный Моро[5]5
  Moro – мавр (итал.)


[Закрыть] за то, что был черноволос и темноглаз. Лодовико – один из образованнейших людей Италии того времени, хитроумный дипломат, покровитель искусств и наук. При нем могущество Милана достигло наивысшего уровня, но сам Моро стал жертвой собственных политических интриг, способствовавших началу так называемых «итальянских войн», и умер в 1508 году пленником во Франции. В 1494–1535 годах Милан превратился в арену боевых действий между французами и испанцами. Герцоги Сфорца переходили то на одну, то на другую сторону и, в конце концов, потеряли город, который был присоединен к владениям Карла V. Отныне судьбой миланцев распоряжались вице-короли – правители, которых назначал испанский император.

Но Милан – это не только могущество и богатство, это еще и красота. Этот город всегда славился своей архитектурой: в конце XV века Пьетро Антонио Солари и Джованни Антонио Амадео украшали его здания пленительными мраморными и терракотовыми рельефами, во второй половине XVI века здесь творил гениальный Браманте. Великий француз Анри Бейль, больше известный под своим литературным именем Стендаль, писал «о естественности в обращении, доброте и величайшем искусстве быть счастливым, которое здесь столь широко распространено». Влюбленный в этот город, он пожелал в собственной эпитафии назвать себя «Арриго Бейлем, Миланцем».

Считалось, что младенцу, выжившему при тяжелых родах, суждена долгая жизнь. К тому же все Кардано и Микери отличались долголетием. Но Джироламо как будто не желал следовать этому обычаю. Ему не исполнилось и месяца, как от чумы умерла его первая кормилица, а у самого младенца на лице появились пять нарывов, которые затем превратились в оспины. Пока подыскивали новую кормилицу, мальчика взяла к себе мать, продолжавшая жить в доме деи Рести. Тридцатичетырехлетняя Клара, дочь математика Джакомо Микери, «была вспыльчива, обладала хорошей памятью и даровитостью, была невысокого роста, скорее тучная, и отличалась благочестием», что, как мы видим, не помешало ей иметь внебрачного ребенка. Когда Джироламо было чуть больше месяца, дети Клары от брака с неким Антонио Альберио – два сына и дочь – умерли от чумы в Милане.

Новая кормилица была найдена в Мойраго, местечке, расположенном в семи милях от Милана. Чтобы обезопасить мальчика от «черной смерти», его искупали в уксусе и еще мокрого после ванны увезли из города. Но в Мойраго он стал быстро худеть, животик его вздулся и стал твердым, как барабан. Мальчика передали следующей кормилице. Там он прижился и провел несколько лет – ребенка отняли от груди лишь на третьем году жизни. Когда Джироламо исполнилось четыре года, мать забрала его в Милан. Здесь она поселилась с сыном и сестрой Маргеритой в доме на Песчаной улице, который снял для них престарелый Фацио, не пожелавший, однако, обвенчаться с Кларой и жить с ними. Джироламо не раз слышал жалобы матери на горькую судьбу. Да и сам он, noto, незаконнорожденный, значительно чаще встречался в детстве с розгой, чем с лаской. Его часто и без причины пороли – и мать, для которой он был обузой и позором, и отец, который, хотя и не жил с семьей, но считал своим долгом принимать участие в наказаниях сына, и тетка, которая, как писал потом Кардано, «казалось, совсем была лишена желчного пузыря», ибо всю свою желчь изливала на несчастного ребенка. После побоев Джироламо обычно заболевал, и первые годы сознательной жизни остались в его памяти временем страха и боли.

Когда мальчику исполнилось семь лет, родители отказались от телесных наказаний. Может быть, они приняли такое решение по совету доктора Лаццаро Санчино, в дом которого на улице Майнов Фацио перевез семью. В доме Санчино мальчик обрел, наконец, некоторую видимость семейного очага, так как Фацио решил поселиться под одной крышей с Кларой, впрочем, так и не вступив с ней в брак.

Одна из старейших построек Милана – базилика Св. Лаврентия

Однако жизнь с отцом не стала для мальчика благом, хотя его больше не пороли – даже тогда, когда он, казалось, вполне этого заслуживал. Старику нужен был famulus, слуга, который сопровождал бы его повсюду, неся сумку с бумагами, книгами и всем прочим, что требовалось юристу, обходящему своих клиентов. Эту заботу взвалили на хрупкие плечи семилетнего Джироламо. Целыми днями он мотался за отцом по городу, таща слабыми ручонками тяжелую сумку и слушая язвительные замечания, которые острые на язык миланцы отпускали в адрес Фацио и Клары. Ежедневное «усиленное и почти беспрерывное движение» очень утомляло мальчика. Он глубоко страдал от того, что ни мать, ни тетка никогда не высказывали ему сочувствия, не жалели и не заступались за него перед Фацио. По ночам усталость и дневные обиды нередко оборачивались фантастическими сновидениями, от которых мальчик просыпался возбужденный, с сильно колотящимся сердечком.

Но несмотря на равнодушное, если не сказать жестокое, отношение родителей Джироламо впоследствии никогда не отзывался о них непочтительно. Он лишь замечал: «.они были мало постоянны в своей любви к сыну. Отец казался более добрым ко мне и более нежно любил меня, чем мать». А вся-то любовь Фацио проявлялась в том, что он иногда разрешал сыну понежиться утром в постели. Вспоминая в старости свое безрадостное детство, Кардано об этих утренних минутах говорил как о самых счастливых. Лежа в постели, он предавался грезам, одно видение сменялось другим, «появлялись замки, дома, животные, всадники, растения, деревья, музыкальные инструменты, театры, люди, одетые в разнообразные одежды и разного вида, главным образом трубачи, как будто игравшие на трубах, но не издавая при этом никакого звука; затем видел я воинов, толпы народа, поля… луга, леса и множество других вещей… Я с большим увлечением предавался этому созерцанию».

Джироламо часто и подолгу хворал. Однажды – это случилось на восьмом году жизни – он заболел так сильно, что домашние смирились: мальчик не жилец на этом свете. Но, проболев семь или восемь месяцев, он вопреки молчаливому приговору окружающих поправился (Фацио был убежден, что тут не обошлось без вмешательства св. Иеронима, которого он просил о помощи, убедившись в бессилии врачей). Кардано запомнил этот день, потому что тогда «французы, победив на берегах Адды венецианские войска, устроили по случаю победы празднество». Из окна своей комнаты худой рыжеволосый мальчик, очень бледный и очень серьезный, смотрел на сверкающие под лучами майского солнца доспехи французских солдат, маршировавших по миланским улицам, слышал ржание лошадей и военную музыку.

Французы пришли в Италию уже в третий раз. В августе 1494 года король Карл VIII перевалил через Альпы с огромным по тому времени войском и артиллерией и прошел страну с севера на юг, грабя и разрушая все на своем пути. Так начались итальянские войны, длившиеся шестьдесят пять лет. Италия, не имевшая тогда централизованной власти, представляла собой неустойчивый конгломерат небольших государств: Венецианской Республики (основные города – Венеция, Падуя, Верона, Брешия), герцогства Милан (Милан, Павия, Кремона), Папской области (Рим, Равенна, Болонья), Флорентийской республики, Неаполитанского королевства и других. Такая политическая раздробленность страны явилась решающим обстоятельством, определившим ход итальянских войн.

В конце концов французы были вытеснены из страны, но не итальянцами, а испанцами, которых возглавлял император Священной Римской империи Карл V. В 1527 году его огромная армия, состоявшая из испанских солдат и немецких наемников, опустошив большую часть Италии, захватила и разграбила Рим. И хотя боевые действия продолжались еще около тридцати лет, хозяевами положения в стране стали испанцы.

Болезнь на время избавила Джироламо от роли слуги, но, едва окрепнув, ему опять пришлось таскать тяжелую отцовскую сумку. Правда, Фацио стал немного снисходительнее к сыну. Беседуя с ним во время хождений по Милану, он не мог не заметить смышлености мальчика, его тяги к знаниям и той легкости, с какой тот усваивал все новое. И старик стал смотреть на мальчика иными глазами: теперь он видел в нем формирующуюся личность, а не просто некое существо о двух ногах, пригодное лишь для того, чтобы безропотно волочить за ним пожитки. Фацио обучил сына чтению и письму, затем познакомил с началами арифметики и астрологии, а когда мальчику стукнуло двенадцать лет, заставил изучать первые шесть книг Евклида. Он теперь много говорил с сыном, рассказывая ему всякие истории, преимущественно о разных чудесах. Эти рассказы необычайно нравились Джироламо и оставили в его душе неизгладимый след, хотя, конечно, такое воспитание и образование «на ходу» скорее тревожило воображение Джироламо, чем давало ему прочные основы знаний. Кое-как он пополнял их, с жадностью читая отцовы книги, не все, разумеется, в них понимая.

Переменив несколько домов, Фацио поселился с семьей у своего родственника Алессандро Кардано и взял к себе в услужение двух племянников. Джироламо стало легче – теперь он сопровождал отца вместе с одним из своих двоюродных братьев.