Текст книги "Взаправдашняя жизнь"

Шура Шиш и маленький народ

До тех пор пока мой приятель Шура Шиш не купил себе автомобиль, он испытывал классовую ненависть ко всем, кто владел этим вожделенным для него движимым имуществом.

– Ну, почему простой советский человек не может купить автомобиль? – вопрошал он обычно после третьей рюмки. – Какой-нибудь америкос или грек, не говоря уже о датчанах и прочих шведах, запросто приобретают колеса, а мы, русские и еврейцы, хохлы и прочая татаро-мордва не можем себе это позволить. Почему очередь на автомобили на годы, и попадают они в лапы кому угодно, только не нам, нормальным ребятам?…Я не антисоветчик, но скоро им стану, – угрожал он непонятно кому…

Владельцев автомобилей Шиш презирал каждым граммом своего тщедушного жилистого тела, самой выдающейся частью которого был породистый нос. Он придавал очень милому и интеллигентному Шуре, актеру кукольного театра, вид наглый и задиристый. Но таким он становился только после трех рюмок водки. Я уже описывал приключения Шиша, любившего принять на грудь и после этого ставить подножки прохожим. Причем он всегда выбирал мужчин покрупнее – мстил за свой малый рост. И успокаивался, если получал хорошую взбучку.

В подпитии Шура ставил не только подножки. Любил вариации. Помню: как-то встали мы из-за опустевшего стола и куда-то гурьбой направились. Шиш, до этого мирно напевавший под нос, вдруг неожиданно вышел на проезжую часть и начал плевать в приоткрытые окошки пролетающих мимо автомобилей. При этом достиг такого совершенства, что даже стал попадать в цель. И тут подкатывает очередная жертва. Автомобиль резко притормаживает, из окошка выставляется увесистая волосатая ручища и наносит ему звонкую оплеуху. Удар был усилен инерцией движения машины. Шура упал как подкошенный. Очнулся он уже миролюбивым: «Вот сволочи, проходу от них нет!»

Больше с автомобилистами Шиш не связывался.

И вдруг Шуре несказанно повезло. Его бабушка в лотерею выиграла автомобиль. И решила презентовать его внуку с непременным условием, чтобы он возил ее по первому требованию.

Шиш в первые дни целовал своей бабке руки. Затем начал жаловаться на криворуких мастеров отечественного автопрома. И вместо того, чтобы везти старушку на рынок или в поликлинику, демонстративно поднимал капот и начинал под ним копаться…

Бабушка, отличавшаяся ехидным и зловредным нравом, приобретенным в ОБХСС, где она полжизни боролась с расхитителями социалистической собственности, тут же завела по примеру футбольных судей большую желтую карточку и стала показывать её внуку при любом немотивированном отказе. Причем апелляции Шуры совершенно не принимались ею в расчет. Все эпизоды с отказами она записывала на оборотную сторону карточки, чтобы не забыть. Шиш как-то попытался её стащить, но старушка предусмотрительно дублировала сей кондуит и за кражу вписала ему очередной минус. Десять минусов обозначали для него катастрофу – бабуля обещала изъять автомобиль и продать его.

Шиш конфликтовал не только с собственной бабушкой. У него вообще с покупкой автомобиля стали портиться отношения с людьми. Приходилось отказывать не только бабке, но и соседям, друзьям, докучавшим просьбами подвести, увезти, подбросить… Ведь личный автомобиль в те времена все-таки был редкостью. А Шура слишком долго был безотказным, и люди к этому привыкли…

– Мне больно тебе отказывать, но, чесслово, не могу… у меня репетиция, спектакль, карбюратор засорился, – кто-то верил этим версиям, кто-то затаивал обиду. А пара соседей, которым Шиш предложил деньги на такси, чтобы только их не подвозить, и вовсе с ним порвала отношения. В общем, прежде безотказный Шура страдал хотя и не безмерно, но эпизодически.

Был только один человек, которому ни днем, ни ночью он не мог отказать – Рэма Алисова, служившая в том же театре. Ее вкрадчивый голос и выдающейся красоты бюст сводили его с ума уже лет пять. Любовь Шурика была почти безответной. Рэма была девушкой строгого воспитания (неслучайно ее излишне политизированные родители дали редкое имя – Революция, Электрификация, Механизация, Автоматизация) и наотрез отказывалась от любых внебрачных поползновений поклонников. Она была трижды замужем, но ни один из ее мужей больше 100 дней не мог с ней прожить. Что-то останавливало и Шуру от развода с женой, чтобы сойтись с Рэмой. Мы, его друзья, из-за деликатности не углублялись в столь тонкие материи.

В один из безмужних периодов Рэма позвонила Шишу.

– Шурик, меня пригласили на свадьбу. Там будет один из нужных мне людей – художественный руководитель ансамбля. Он обещал меня взять в свою новую программу. Это шанс, ты понимаешь?! От него зависит моя карьера певицы. А из моих знакомых только у тебя приличный автомобиль. Поэтому ты обязан со мной пойти…

– Когда подать автомобиль? – обалдевший от счастья Шиш даже не дослушал конца фразы.

Это была не первая попытка Рэмы прорваться на сцену. Все прослушивания кончались для нее уклончивыми отказами. Хотя она пела очень даже неплохо. Но злые языки утверждали, что проблема не в голосе, а в том, что гордая Рэма не ложится в постель с нужными людьми. Эта сфера и в советские годы не отличалась пуританскими нравами.

…В урочный час, с часовым, как водится, опозданием, обворожительная Рэма и Шиш, в бабочке умопомрачительно бордового цвета, вступили в зал, где уже вовсю гуляла свадьба.

Шура вначале подумал, что попал на детский праздник. За столами, сдвинутыми буквой «П», сидели малыши во взрослых нарядах. Их ноги не касались пола.

– Рэма, мы не ошиблись? – приглядевшись внимательнее, спросил Шура. – Это же лилипуты.

– Извини, забыла предупредить, – легкомысленно пожала плечами красавица.– Не лилипуты, а маленький народ.

Рэма с первых же минут прилипла к худруку известного в те годы «Шоу лилипутов». А не привыкший к одиночеству Шиш сконцентрировал свое внимание на соседях. Он мог быть обворожительным, когда хотел этого. А поскольку в компании лилипутов не комплексовал из-за маленького роста, то был особенно в ударе. Он тонко шутил, остроумно пародировал, показывал фокусы …Через 15 минут все вокруг были влюблены в него. Маленькие люди подходили к Шуре, жали руки, хлопали по спине. Обратила на него внимание и прима лилипутов Элис Пугаченкова. Не только фамилией, но и капризным выражением лица она была похожа на примадонну советской эстрады. Недавно Пугаченкову показали по телевизору – в пионерской форме она подражала голосам самых популярных отечественных певиц. Передача имела успех, и Элис вмиг обрела снисходительность звезды. Так что снизошла она к Шишу в зените своей славы.

Картинно откинувшись на спинку стула, она с легкой усмешкой посматривала на Шуру, затенив глаза невероятно пушистыми ресницами. Но и Шиш мог растопить любое ледяное женское сердце, кроме Рэминого, разумеется…

Через минут Элис уже подсела ближе к Шуре, согнав какую-то девицу с и без того удивленно-недовольным выражением лица. Вскоре она уже заливисто хохотала, полуобняв Шиша и прижимаясь к его плечу изящной кукольной головкой.

Еще через пять минут она томно повторяла:

– Я от тебя тащусь… Давай выпьем на брудершафт!

Как Шура не отнекивался, но не устоял против маленькой женщины. Гусарским жестом она почти влила в Шиша бокал красного вина и тут же впилась ему в губы. Это был страстный и откровенный поцелуй, в котором Шурик играл роль неопытного статиста. А когда поцелуй и вовсе зашкалил за приличные рамки, он попытался освободиться из цепких объятий примы, но не тут-то было. Она тут же уселась к нему на колени, и сладко по кошачьи замурлыкала.

– Вина хочу, вина, – просила она. Кто-то из маленьких людей услужливо подскочил с бутылкой вина. А рядом уже змеился шепоток: – Не надо Эльке наливать. Начнет буянить…

– Я танцевать хочу, я танцевать хочу, – соскочив с колен Шуры, запела Элис и закружилась вокруг него. Хватив еще по бокалу вина, они помчались в центр зала. Боже, как они танцевали! И как жаль, что я и вы, читатель, этого не видели! Знаю лишь со слов Рэмы, какие кульбиты выделывала эта парочка под модную тогда «Кукареллу». Жених и невеста были забыты, маленькие люди столпилась вокруг них, приплясывая… Шурик подкидывал Элис, вращал вокруг себя, выделывал немыслимые коленца… Под стать ему была и прима – гармонично сложенная, как статуэтка, с изящнейшими ручками и ножками, на высоченных каблучках. Она забыла о необходимости корчить снисходительную мордашку и отдалась танцу всей душой и телом. Как это делают только дети… Если бы рядом с ней приплясывал не Шиш, а партнер повыше, то излишняя разница в росте бросалась в глаза и безнадежно испортила бы картину. А Шура был всего на голову выше – тонкий, стройный, весь как на пружинках. Это была идеальная пара! Никогда, наверное, ни одному из маленьких артистов не хлопали так, как осыпали аплодисментами нашу пару. И эти аплодисменты, энергия восхищения, вмиг окутавшая их, вконец опьянили Элис.

– Любовь моя, – шептала она на ухо Шишу… Ты мой, я тебя никому не отдам…

– Я женат, – попытался охладить ее пыл Шурик, привыкший к женскому обожанию, но пользовавшийся им выборочно и до крайности осмотрительно.

– Не-а, моя жена меня ни на какие подарки не променяет, – уверял ее Шиш, уже слегка начавший опасаться Элис.

– А меня это не интересует, главное, чтобы ты был согласен… У тебя есть автомобиль? Какой?

– «Жигули», шестая модель, – солидно обронил Шура.

– Я куплю тебе новую «Волгу». Или «Мерседес», как у Высоцкого. Знаешь, какая я богатая! – И Элис вновь впилась в него губами.

– Не нужен мне «Мерседес», я не беру у женщин подарки и от жены не собираюсь отказываться. Я с ней счастлив, – запаниковал Шурик, лихорадочно обдумывая пути отступления…

Но Элис схватила его за руку и буквально потащила за собой к Рэме.

– Послушайте, – обратилась она к своей сопернице, картинно выставив вперед точеную ножку.– Я забираю у вас мужа. Он будет моим. Ты поняла?

– Какого мужа? – удивилась Рэма. – У меня нет мужа…

– Так ты соврал про жену?! Подлец! Ты меня обманул! – вскричала Элис, прижав обе ручки к груди, почти так же, как одна голливудская актриса, в недавно виденном ею фильме. И артистично залепила Шишу пощечину.

Шурик отличался крайней воспитанностью в обращении с женщинами. Поэтому, даже опешив от пощечины, лишь удивленно пожал плечами и побрел к своему месту.

– Стоять! – закричала Элис. И, подбежав к Шишу, влепила ему еще одну пощечину. Но она забыла, что делала после пощечин героиня того фильма, поэтому приготовилась из безысходности нанести еще одну.

Поняв это, он схватил ее за плечи и, достаточно бережно развернув на 180 градусов, толкнул в сторону худрука, с интересом наблюдавшего за избиением Шурика. Дальше Элис уже знала что делать – нравы в шоу лилипутов, видать, были как среди маленьких хищников. Она, яростно оскалившись, прыгнула на Шиша и попыталась укусить его за нос, но он вовремя уклонился. Тогда Элис вцепилась зубами в бабочку и вырвала ее с корнями… И тут неожиданно на помощь Шурику подскочила Рэма, закаленная в межполовых стычках, – ей не раз приходилось отбиваться от излишне ревнивых соперниц.

Рэма, стащив Элис с Шиша, влепила ей оглушительную пощечину и в довершение всего вылила на нее бутылку минералки. – Охладись!…

Подбежал худрук и попытался разнять девушек. Он грубо схватил Рэму. А вот этого не надо было делать при Шурике. Поскольку худрук был нормального телосложения, а Шиш устал быть мальчиком для битья, он от всей души послал его в нокдаун или даже в нокаут.

– Наших бьют! – закричали лилипуты и стали теснить Рэму с Шуриком. Пришлось им отступать через кухню. Рэма схватила со стола огромный и колючий букет роз и отмахивалась им от маленьких преследователей.

Они заскочили в автомобиль и закрылись в нем. Элис прыгнула на капот и попыталась разбить кулачком лобовое стекло. Худрук успел в последний момент стащить ее с отъезжавшей машины.

Когда наша пара оторвалась от преследователей и Шиша, чтобы успокоиться, остановил автомобиль, Рэма влепила ему еще одну пощечину.

– За что? – Шурик был обескуражен.

– Ты окончательно испортил мою карьеру! – почему-то решила Рэма. Но поцеловать себя так и не дала.

Март 2019

Шура Шиш и семейная реликвия

Самые большие несчастья у моего приятеля Шуры Шиша были связаны с 1 апреля. Он служил в Ташкентском театре кукол и в этот день после спектакля актеры устраивали капустник. Сопровождались они обильными возлияниями. А пить Шура не умел.

Метр с кепкой, но зато с породистым носом, застенчиво-вежливый, в подпитии он становился бесстрашным и агрессивным. Шиш выбирал на улице мужчин покрупнее и ставил им подножки. Как правило, это заканчивалось мордобоем. Случалось, что доставалось и тем, кто сопровождал Шуру. Зная это, мы старались пореже приглашать его на наши посиделки и следили за тем, чтобы он хотя бы не перебирал на них и не искал затем приключений.

Постепенно функция присмотра за Шурой перешла ко мне – самому сердобольному и малопьющему. В какой-то мере такой контроль помог, и количество ежегодных мордобоев резко пошло на убыль.

…Ранней весной, после очередной дружеской посиделки, я сопровождал Шуру.

 
– Я обычно, как напьюсь,
Головой об стенку бьюсь.
То ли вредно мне спиртное,
То ли это возрастное,
 

– декламировал во весь голос Шура, облокотившись об ограду. Голос у него был, несмотря на тщедушную плоть, сочный, хорошо поставленный – озвучивал в своем театре в основном злодеев. Люди оглядывались. Стайка молодежи даже захлопала ему. Шиш картинно раскланялся… и поставил очередную подножку.

Зализывали раны мы уже в трамвае. После избиения у Шуры кураж обычно испарялся и ему хотелось спать. Слава богу, что Шиш жил в центре и путь к нему был не долог. Еле дотащил его до квартиры и, стараясь не глядеть в глаза жены, сдал ей благостно улыбавшегося Шуру.

– Рашит, постой, – догнал меня ее голос на выходе из подъезда. – А где его ботинки?

Шура сидел в коридоре на банкетке в грязных и мокрых носках. Ботинок не было.

– Ты где их снял, ирод? – тормошила его жена. Он только бессмысленно улыбался ей в ответ.

Начинаю вспоминать. Когда Шура ставил подножку, они на нем были. Когда мы убегали от разъяренного амбала, вроде бы тоже были. А в трамвае… Стоп! Перед тем, как войти в трамвай, он долго тыкал в дверь ключом и вытирал ноги… Снял их на остановке?

Пришлось возвращаться и проверять собственную версию. Ботинки я нашел и уже за полночь передал их жене.

Через пару дней, отлежавшись, позвонил Шура и долго смеялся над моим рассказом о снятых ботинках. А закончил разговор неожиданным предложением: “ Старик, мне жена ставит ультиматум: или я 1 апреля иду на театральный капустник с ней или с тобой. С тобой мне будет вольготней. Выручи».

Я не пожалел, что пошел на капустник. Никогда в жизни так не смеялся. И за Шишом уследил. Он не перешел критическую черту и был вполне миролюбив.

Перед самым домом Шура, дабы умаслить жену, купил задешево у припозднившейся торговки огромный букет тюльпанов.

Подходя к дому, мы увидели автовышку, с помощью которой чинили троллейбусную линию. Художественная натура Шиша враз нашла ей другое применение. С помощью убедительной купюры он уговорил водителя подогнать машину к дому. Его подняли в люльке к балкону.

Было уже заполночь, в большинстве квартир, как и в Шуриной, давно погасили свет. Шиш перебрался на свой балкон, махнул мне рукой, чтобы я шел домой.

Дальнейшие события происходили без меня. О них мне рассказали их участники. В деталях есть разночтения, но в целом дело было так. Шура решил не будить жену, а высыпать тюльпаны на ее постель. Он тихо открыл дверь и на цыпочках пошел к спальне… Вдруг вспыхнул свет, и Шура увидел перед собой …соседей – мать и сына Карагановых, живущих под его квартирой.. С ними Шиш не ладил. Пару раз их заливал, принимая ванну пьяным, и несколько раз удачно ставил подножки крупногабаритному Ерванду.

– Ты что, сукин сын, делаешь в моей квартире? – у старухи Карагановой в руке был топор. У сына гантеля.

– Извините, залез случайно, – пролепетал Шура и попытался задом ретироваться через балкон. К несчастью, он задел небольшой аквариум с золотыми рыбками, и тот разбился вдребезги. Ерванд кинулся к Шуре, но поскользнулся об одну из прыгавших по полу рыбок и растянулся во весь свой внушительный рост.

– Вай, вай, – запричитала старуха и подняла топор. Шура метнул в нее букет тюльпанов и бросился к балкону. Но путь уже перегородил Ерванд. Шиш схватил первое, что попалось под руку – фарфоровую вазу, и замахнулся на Карагановых. Те враз побледнели и сдали назад.

– Шурочка, пожалуйста, поставь эту вазу на место, – прижала руку к сердцу старуха. – Это семейная реликвия.

Шура слышал, что у Карагановых хранится дома какая-то очень ценная ваза, привезенная еще дедом из Индии или Парижа.

– На колени! – начал куражиться Шура. И поднял вазу над головой. Карагановы рухнули как подкошенные.

– Шурочка, поставь вазочку на место и ступай к себе домой. Тебя никто не тронет, – умоляла старуха.

– Нет, – гнусно усмехнулся Шура, – зло должно быть наказано!

Интеллигентно прикрываясь ладошкой, он помочился в вазу.

– Скотина, – прошипела старуха. – Убей его!

Ерванд стремительно бросился к Шуре, пытаясь схватить вазу. Шиш увернулся, но от рывка содержимое вазы выплеснулось ему в лицо, и она выскользнула из рук…

Следующую подножку Шура смог поставить только через три месяца.

Март 2019

Шура Шиш и болезнь души

Звезду кукольного театра, неизменно собиравшего аншлаги, лучшего Карабаса-Барабаса всех времен (впрочем, все три утверждения из разряда спорных), Александра Шиша уволили из-за болезни души 15 января 1992 года.

– Sic transit gloria mundi, – вздохнул Шура, когда ему вручили для ознакомления приказ.

– Что еще за мунди? – обиделась замдиректора театра, которой поручили озвучить прощание с актером.

– Так проходит земная слава – это латынь, – пояснил Шиш устало и зачем—то покачал головой.

– Вы это бросьте вашу блатынь-латынь. О какой славе говорите – 12 выговоров, постоянно пьяный являетесь в культурное учреждение. Давно пора было вас выгнать. – Еще недавно она возглавляла один из центральных рынков Ташкента, поэтому отличалась крутым нравом и непреклонным чувством собственной правоты.

– Извольте заткнуться, – интеллигентно попрощался с ней Шиш и поплелся на свободу.

Шура пил не больше нашего. Но в пролонгированный запой впервые ушел лишь после развала СССР. Если накануне кое-кто из нас каркал, что империи должны обязательно распасться, то большинство все же было опечалено – не таких перемен мы желали, обрушившихся на страну. Но Шура воспринял это болезненнее всех – как предательство и затаил смертельную обиду на всех «революционеров», которую от безысходности пытался растворять водкой. Перестал смотреть телевизор, читать газеты и даже книги – всё опротивело. Несмотря на запои, Шура их предпочитал называть по старинке болезнью души, он ни разу не срывал спектакли. Но и в театре начались перемены – сменилось руководство, исчез партком, а вместе с ним и профком, который возглавлял наш друг. Из уважаемого профбосса, обеспечивавшего весь коллектив продуктами в самые дефицитные годы, он был разжалован в рядовые актеры и стал уязвим – посыпались выговоры, наветы, огорчения. А те, кто вчера еще искал его расположения в надежде на лишнюю баночку икры или бутылку оливкового масла, перестали замечать.

– Удивляешь меня, наивная ты душа, четыре десятка разменял, а все еще веришь в людскую добродетель. Это такая же редкость, как и хорошая водка, – увещал Шиша один из ближайших друзей Володя Голубев, глотая вконец повсеместно

испортившуюся в те годы 40-градусную жидкость. В его кабинете в редакции газеты «Правда Востока» по традиции в беде и радости собиралась их общие приятели.

– Они же, гады, умеют так маскироваться, что не отличишь, думаешь, хороший, а он дрянь, – пьяно кивал, чокаясь, Шура собутыльнику и если очередной «гад» попадался в тот день навстречу, дело заканчивалось взаимным мордобитием.

Деньги после увольнения у Шиша быстро закончились. На зарплату жены, учителя начальных классов, семью с двумя детьми-школьниками прокормить проблематично. Как не хотел этого Шура, но пришлось идти на поклон к отцу. Когда сын подался в актеры, тот едва его не проклял, но местный ребе, который ценил его регулярные пожертвования, посетовал сменить гнев и дождаться, когда блудливый отпрыск обратится за помощью. Так и случилось после распада Союза.

В советское время старший Шиш возглавлял фотоателье Кировского района Ташкента. Для непосвященных – по сути, это были приемные пункты наличных от населения, которые распределялись потом не совсем справедливо между государством и причастными к дележу. Вместе с СССР разваливалась и служба быта. Первый удар нанес по ней закон об индивидуальной трудовой деятельности, по которому можно было заниматься различными работами, в том числе и фотографированием. Многие мастера объектива, и раньше не обижавшие себя втайне от начальства, стали это делать уже в открытую. Самые смелые оформили патенты. Затем появились кооперативы. А самые продвинутые из них стали работать совсем как некогда знаменитая фирма «Кодак» с ее девизом: «Вы только нажимаете кнопку, а остальное делаем мы» – принимали на проявку пленку и выдавали пачку готовых фотоснимков. Нынешним владельцам цифровых смартфонов не понять великой революции в фотографии, которая творилась на глазах их родителей. Но кто знаком с пленочной технологией, тот помнит, с каким энтузиазмом был встречен этот сервис.

У папы все эти новшества не вызывали радости. Хиреющие фотоателье не приносили дохода. Но со дня на день ждали закона о приватизации. И старший Шиш во что бы то ни стало желал дождаться этого благословенного момента. Cдача в аренду зданий, находящихся почти в центре Ташкента, могла бы обеспечить безбедную жизнь всей его семье.

Именно в это время на пороге его кабинета проявился Шура с просьбой о помиловании. И с желанием… открыть в фотоателье видеосалон. Они только-только начали появляться в Ташкенте.

Отец давно заготовил долгую и нравоучительную речь для блудного, но единственного сына (двух дочерей удачно выдал замуж). Он ее и озвучил бы с присущей ему страстью и артистизмом, но Шура до увольнения на посту профорга показывал неожиданную сметку и деловую хватку (родитель приписывал их своим проснувшимся генам), так что произносить её теперь, когда у него у самого дела не ахти, посчитал неуместным. А предложение открыть видеосалон оценил по достоинству.

– Ты хотя бы знаешь, сколько стоит один видеомагнитофон? – спросил он.

– До хрена, – легкомысленно ответил сынок, чем едва не разбудил задремавшее у отца желание высыпать на его голову заготовленные упрёки. Но в очередной раз решил попридержать их при себе.

Для открытия видеосалона требовалась лицензия. Выдавало ее в СССР ПТО «Видеофильм», в Ташкенте после упразднения Союза – соответствующее ведомство. Дело было долгим, муторным, мздоимливым. Но у Шуры был приятель, который всегда знал, что надо делать в таких случаях. Спектр его предложений, благодаря неистощимой фантазии, был необычайно широк – от полной ахинеи до вполне реализуемой идеи. На этот раз Семён Чернозёрский и вовсе оказался на высоте. Правда, поначалу выдал пессимистический прогноз.

– Для лицензии нужна куча бабок для отгрузки. – Семён всегда первым узнавал новомодные словечки и щеголял ими среди приятелей.

– Что это еще за бабки? – польстил Шура приятелю. Он уже догадался, что речь идет о деньгах, но хотел дать возможность Чернозёрскому блеснуть эрудицией. Тем более, что тот действительно был с ней дружен.

– Это подзабытое русское слово, – взлетел Семён. – В России раньше так называли сторублёвки с портретом Екатерины Второй. Она же была бабкой последующим царям. Ну, а если много сторублёвок, то…

– Понятно, – Шура поспешил перевести разговор на деловые рельсы. – А если найдем бабки, сможешь помочь с лицензией?

– Попробую, – засомневался Чернозёрский.

Что бывает редко, у него это получилось. Он вышел на человека, о котором несколько раз сам писал в главной газете республики. Владимир Мухин вырос в кишлаке хлопководческого совхоза. Каким образом в чисто узбекском поселении оказалась русская семья – не так существенно. Дочь и сына им пришлось отдать в узбекскую школу. Другой поблизости не было. Сын окончил ее с золотой медалью и с отличием ирригационный институт. Двуязычных в Узбекистане и сейчас пруд пруди, но чистокровного русака с узбекским дипломом да еще в те годы с партбилетом – днем с огнем поискать надо было. Мухина рано начали двигать по карьерной лестнице. Но первым на старте его заметил Чернозёрский. И втёршись в доверие разговорил насчет проблем агропромышленного комплекса. Статья в «Правде Востока» наделала шума. Бедный ньюсмейкер тут же дозвонился до Чернозёрского и попенял ему за весьма вольное изложение его слов. Кстати, достаточно вежливо, но тут же был по-хамски отбрит борзописцем. По воле небес статья послужила трамплином для Мухина. Через неделю он был вызван в Ташкент и повышен в должности. И на радостях пригласил Семёна отпраздновать это в ресторане. Тот великодушно согласился. После этого было еще немало статей, да и сам узбекоязычный приятель, растеряв наивность, пообтёрся и продолжал расти по инерции. И в нужный момент оказался там, где и надо было Чернозёрскому.

– Помогу, – согласился он. – Нужны согласования, цензура для каталогов фильмов, прочие бумаги. К тому же не я один решаю, сам понимаешь.

Потом вывел Семена на задний двор – подальше от чужих ушей, и заговорщицки предложил взять в аренду его видеомагнитофон, по случаю купленный в командировке.

– В Японии? – удивился Семён. – Настоящий «Панасоник? Да его можно за такие бабки здесь загнать. Хочешь продам?

– Нет, пока не надо, – отказался тот. – Деньги быстро обесцениваются. Достаточно аренды. 100 долларов в месяц устраивает? Но никто об этом не должен знать.

– Так ты что, Володя, взятки совсем не берешь? Святой, что ли?

– Почти, – усмехнулся Мухин. – Не беру и другим по возможности не даю. Но времена такие настали, что семью даже мне стало трудно прокормить. Поэтому и доверяюсь тебе…

Следующая идея созрела у самого Шуры – пока нет лицензии, можно показывать фильмы в вузовских общагах. В комнату набивалось по 20 человек, множим на 25 рублей с каждого – жить стало веселей, а доходы пополам. Плюс расходы на бензин для жигулей Чернозёрского. Попробовали с родного для Семёна политеха. Дело пошло. Постепенно определялись и с наиболее кассовыми фильмами – «8 с половиной недель», «Эммануэль», «Греческая смоковница», «Чужой» и прочие ужасы плюс Брюс Ли и ниндзя… Два друга, не лишенные тяги к прекрасному, пытались устраивать и показы классики, но она имела ограниченный успех.

– Мы же развращаем глупыми фильмами молодое поколение! – горько жаловался Шура, выпивая очередную рюмку водки «Распутин», впервые тогда завезенную в Узбекистан.

– Это только начало, мы еще увидим, что они сделают с ним! – пророчествовал Володя Голубев, всегда имевший склонность к философствованию и к прогнозам. – На смену нам придут те, у кого не будет ни чести, ни знаний, ни морали!

– О какой ты чести говоришь! – тут же вклинивался Чернозёрский. – Она возможна лишь в свободном и демократическом государстве, в котором нет ни цензуры, ни однопартийности, ни перелицованного ГУЛАГа…

– Когда начались горбачевские реформы – я был за них. Но страна развалилась и становится с каждым днем все хуже. Что делать? – Шура заглянул в рюмку, но она была пуста. – Остается плюнуть на все и смириться…

– От нас уже ничего не зависит, будем плыть по течению. – Голубев вновь наполнил рюмки. И первым поднял свою.

– Как что делать? – взвился Семён. – Мы с тобой, Шура, уже занялись настоящим делом – вносим свой вклад в рыночную экономику. Может быть, свою газету со временем откроем. Тебя, Голубев, поставим редактором. Именно сейчас, когда делаются первые шаги в рыночную экономику, надо постараться бежать впереди всех. Это шанс для каждого. И мы им обязательно должны воспользоваться. Вы слепцы, если не видите какие перспективы открываются!

Перспективы, действительно, не заставили ждать. Чёс по общагам приносил немалые деньги. Помог и Мухин с арендой второго видака на тех же условиях. Шура связался с рижским коллегой и тот c партнерами создал канал по доставке новых и даже новейших западных фильмов. В этом отношении тогда Рига была впереди всех на пространствах бывшего СССР. Причем по качеству – «лааазерная коппия!», шутя передразнивал прибалта Шиш – они были лучшими в Ташкенте. У Шуры возникла идея при фотоателье организовать легальный пункт видеозаписи. Он быстро завоевал популярность и заработал круглосуточно. Заодно прикупили почти новую «Электронику ВМ-12», которая, правда, иногда пожевывала плёнку. К этому времени появилась и лицензия сразу на все пять районных ателье. Новую технику для них закупили тоже в Риге, там она стоила дешевле, чем в Москве.

Через полгода фирма «Шанс», так бесхитростно ее назвали коммерсанты, уже стала заметной и уважаемой в Ташкенте. Днём в видеосалонах крутили диснеевские мультики для родителей с детьми, вечером – золотой фонд мировой кинематографии, а ближе к ночи – боевики, ужасы, легкую эротику. Порно избегали – Мухин сразу предупредил, что не сможет их в этом случае прикрыть. В остальных ему удавалось.

Чернозёрский больше уже не мог разрываться между газетой и бизнесом – уволился из редакции. В фирме он отвечал за развитие новых направления – у него это неплохо получалось. На Шише вместе с отцом висело все остальное – от организации работы видеосалонов и обеспечения их всем необходимым до разборок с проверяющими. Последние слетались как мухи на… в общем, понятно.

Ташкентская милиция в те годы быстро разнюхала, что налеты на видеосалоны весьма доходны, мало у кого документы выправлены, не говоря уже о цензурировании каталогов, так что влегкую можно поживиться и налом, и самими кассетами. «Шанс» старался не давать никому такого шанса. А с теми, кто не хотел уходить несолоно хлебавши, уже конкретно занималась опытнейшая Гаянэ Аванесовна. Она знала не только законы и тонкости бухгалтерского учета. Было у нее и другое ценное качество. До выхода на пенсию работала на солидном посту в Госбанке, поэтому практически все, кто в ту пору возглавлял что-то значимое в минфине и минэкономике, включая налоговую инспекцию, знали ее, уважали и без особых просьб укрощали особо строптивых мздоимцев. Дама знала себе цену – сама назначала зарплату, исходя из доходов, утаить которые от неё было невозможно. Свою долю за аренду и покровительство требовал и старший Шиш. Семён как-то заикнулся, что проще передислоцироваться от него подальше. Но этому категорически воспротивился сын. В виде отступного Чернозёрский потребовал приобрести ему за счет фирмы иномарку с автоматом. Подержанная праворульная «Тойота Спринтер» его устроила.