Текст книги "Взаправдашняя жизнь"

В «Правде Востока» Шура наткнулся на информацию о новых маршрутах авиакомпании «Узбекистон хаво йуллари». Пара строк в ней была посвящена учрежденной ею фирме «Авиаброкер», которая станет ведать закупками за рубежом. Он с трудом разыскал ее в одном из неприметных зданий в районе Госпитального рынка. Генеральный директор сидел в тесной комнатёнке со своим замом и бухгалтером. Разговорились о взаимных грандиозных планах. «Новорожденные» брокеры ждали поступления на счет валюты от учредителя. Поэтому учли бы и пожелания Шиша о закупке в Дубае партии спутниковых антенн, если он готов проплатить её авансом. Ударили по рукам.

Первая партия тарелок обошлась в пересчете на доллары в сотню за комплект, а ушла влёт в три-четыре раза дороже. Такой ажиотаж объяснялся просто – после развала Союза в Узбекистане перестали показывать российские каналы. Охотно брали их не только в столице республики, но и в отделенных городах и селах, где всегда были проблемы с качеством телевизионного сигнала. Со следующим рейсом прибыли для «Шанса» вместе с антеннами телевизоры, видеомагнитофоны, факсы. И с каждым последующим ассортимент стремительно пополнялся: стиральными автоматами, микроволновками, тостерами, офисной мебелью…

Повсеместно в Ташкенте в то время оживала не только комиссионная торговля, но и биржевая. Покупки можно стало совершать не только за наличные, но и по перечислению. Из-за насыщения рынка компьютерной и видеотехникой, их владельцы предпочли, естественно, смотреть фильмы дома, выручка видеосалонов начала снижаться. «Думай, думай!», – колотил по лысеющей голове Чернозёрский и его озарило: слетал в Москву и Ригу и вернулся с оборудованием для кабельной сети. Коаксиалом опутывали многоэтажки, в него (тогда это можно было делать под шумок, без лицензий и договоров) загоняли российские каналы или крутили фильмы. Семён быстро сообразил, что под кабельные студии можно собирать рекламу. И не особенно задирать абонентскую плату – дороже обходилась борьба с незаконными подключениями.

Пришла пора подумать и об офисе – визитной карточке солидной фирмы. Его арендовали в газетном корпусе на улице Мустакиллик (Независимости в переводе с узбекского). Во-первых, сюда не особо привыкли совать нос со всякими проверками, во-вторых, и место приличное, и друзей общих легче собирать в привычном месте..

– Ну что сказать про виски – хорошо пьется, но по мне хорошая водка все же лучше, – задумчиво повертел в руках рюмку Голубев на новоселье. – Ничем вы меня не удивили. Да и пил я ее уже, когда ездил на Олимпиаду в Москву. Но вот что вам, дилетантам, любителям западных этикеток, надо знать про водку: её надо уметь пить. Обязательно охлажденную. Причем все зависит от закуски – с икрой у неё один вкус, с салом другой, с грибами третий, а с селедкой и мелкими колечками лука вообще райское наслаждение…

Володя философствовал за столом, вокруг которого собралась тесная компания. Один Чернозёрский, раздобыв шахматную программу, сражался с ней за компьютером. А Шура загрустил после очередной рюмки.

– Деньги не могут принести счастья. С раннего утра до ночи ношусь по делам. Детей не вижу, жену обнять не успеваю, книг не читаю. Как белка в колесе. Хорошо вы пришли, отдохну душой, а потом опять начнется гонка.

– Ладно, не расслабляйся, – подсел к Шуре после проигрыша Семён. За компьютер сразу уселся Голубев.– Ты прежде детей в своем кукольном театре развлекал, а сейчас мы с тобой новую экономику создаем. Почти полсотни человек на нас с тобой работают. Имеют хорошую зарплату, сыты. И это в то время, когда хреновенько многим живется. Вот о чем ты должен думать!

– Я когда играл в театре, мне нравилось, как реагирует зал на спектакль. Меня завораживала его энергетика, реакция на нашу игру. А теперь у меня душа ноет. И ни водкой, ни виски ее не заглушишь, – быстро пьянел Шиш. – Опустошает бессмысленная гонка за деньгами. Она не может быть смыслом жизни. То, чем мы занимаемся, никакая не экономика, а самая настоящая спекуляция – берем за одну цену, а перепродаем втридорога!

– Это прибавочная стоимость, основа экономики – устало оборонил Чернозёрский, по всему этот спор с Шурой шел давно и безрезультатно.

– Деньги не могут быть смыслом жизни, а что может, разъясни? Всю жизнь ломаю голову над этим, – глотнув водки, придвинул стул поближе к Шишу Александр Файнберг. Тема, видать, задела его, известного ташкентского поэта.

– Сразу и не ответишь, – растерялся тот. – Но деньги точно не должны быть!

– Старик, может ты знаешь? – развернулся Файнберг к сидевшему напротив Олегу Рогову. В компании он был старшим по возрасту, причем с большим отрывом. Обладал проницательным умом. Говорил редко, умел слушать, примирить спорящих.

– Не знаю, – посерьёзнев ответил тот. – Лучшие умы человечества ломали голову над этим вопросом, пока безрезультатно. По мне, каждый сам должен для себя определять. На день, на год и далее… Хотя и это не обязательно. На надгробном камне у каждого будут две даты, а между ними, наверное, смысл затаится.

– Мне понятно, когда речь идет про смысл, а точнее цель жизни у таких гениев как Ньютон, да Винчи, Дарвин, Пушкин… А если не дано стать с ними вровень, живи проще и задачи ставь по силам, иначе надорвешься. Так что, Шура, успокой свою душу, зачем тебе популярность на весь мир, мы с тобой итак хорошим делом заняты, – приобнял Чернозёрский приятеля.

– С популярностью, действительно, иногда презанятные вещи происходят в мире, – задумчиво прищурился Старик. После этого он обычно выдавал очередной парадокс. – При жизни Дарвина его книга, кажется, о формирование перегноя под воздействием червей превзошла по популярности главный труд «Происхождение видов». И до сих пор переиздается. Хотя к смыслу жизни это, скорее всего, никак не относится.

– Я выиграл! – неожиданно вскочил со стула Голубев. – У машины с железными мозгами! Учись! – хлопнул он по плечу Семёна. Тот подошел к монитору. И тут же кисло пробурчал. – Это самый слабый уровень. Попробуй посложнее, – и поставил на максимум.

Вновь разлили вразнобой – кому водку, кому виски…

Позже всех присоединился к компании замредактора Гена Любезный, когда закончил дежурить по номеру. Сообщил, что в «Правде Востока» новогодний вечер решили не устраивать, практически все отказались на него скидываться… Рассчитывали на премию, но подписка уменьшилась в разы…

– Семён, это же твоя родная редакция, раскошелимся? – обернулся Шиш к Чернозёрскому.

– Давай над этим подумаем завтра, – ушел от ответа партнёр…

«Шанс» оплатил счет на празднование Нового года. Накрыли столы в зале совещаний. Не поскупились на редкостные тогда еще бананы, мандарины, икру, красную рыбу и прочие деликатесы. На столе рядом с узбекскими винами стояла только появившаяся тогда в стране «Смирновская» водка.

– А знаете как рекламировали её прежде? – захлебывался от восторга среди празднично разодетой публики Голубев, держа бутылку в руке. – Выходила газета с абсолютно чистой страницей, а в самом низу мелким шрифтом было написано «Смирновская водка в рекламе не нуждается»!

Открыл вечер Одиссей Анастасович, главный редактор газеты. Говорить он умел. Но на этот раз был сух, краток и не весел. Его отставка была лишь делом времени. Накануне вышло постановление о смене статуса газеты на орган Кабинета министров. Правда, ее учредителем после запрета компартии считался весь коллектив, но на это решили не обращать внимание.

После первого тоста столы заметно опустели. Многие из сидевших, не особо таясь, прятали в сумки и пакеты бананы, конфеты и прочую снедь. «Детям понесут», – догадался Шура. Пришлось ускорить доставку заранее заказанных в кафе плова и шашлыка, добавив дополнительно салаты и прочую закуску.

– Кажется, зря мы все это затеяли, – наклонился к уху Старика Семён. – Больше похоже на поминки.

– Это и для меня потрясение, – согласился тот. – Но порадовать детей – хорошее дело. Так что не переживай, народ начнёт скоро оттаивать. Все же новогодний праздник…

Грустным и тяжелым выдался тот 1993 год. В Узбекистане ввели карточки на самые ходовые товары по фиксированным ценам. Отчасти спасали ситуацию кооперативные магазины, но здесь и цены были ломовые. Стабилизировать спрос попытались введя так называемые сум-купоны для защиты от избыточной рублевой массы. Но ситуация стала понемногу выправляться только на следующий год, когда провели деноминацию 1: 1000 и ввели собственную валюту – сумы…

В самом начале следующего года устроили грандиозную проверку «Авиаброкеру». Пришли и в «Шанс», помотали нервы, хотя нарушений не нашли. Но партнерам досталось – у них сменилось руководство. Причина масштабного наезда – отжимали не столько успешный бизнес, как сам канал внешней торговли. Это сразу отразилось на закупках в Дубае, они пошли по другим каналам, минуя «Шанс». Сникла торговля, приносившая фирме более половины дохода. Появились желающие тоже самое проделать и с кабельными сетями. Предлог был простой – отсутствует реклама на государственном языке – это в лучшем случае, чаще просто домоуправления расторгали договор без объяснения причин. Но благодаря негласной поддержке Мухина, часть сетей удалось вернуть обратно. Если изобразить графически развитие «Шанса», то до середины 1993 года линия круто поднималась вверх, потом заюлила, как на скользкой дороге, а с 1994-го поползала почти отвесно вниз.

У вчера еще успешных Шиша и Чернозёрского начались тяжелые времена. Опустели видеосалоны. Бывали дни, когда не заключалась ни одна сделка. В такие дни Семён часами играл в шахматы с компьютером, а Шура время от времени прикладывался к припрятанной бутылке водки.

В начале весны переехала к детям в Москву Гаянэ Аванесовна. Вместе с ней словно исчез и оберег фирмы. Следом последовал еще один удар: Мухина перевели в министерство внешней торговли – заниматься экспортом хлопка. В довершении потерь, обрушившихся на «Шанс», отбыл в США старший Шиш. Вот тут-то и выяснилось, что его возможности, связи, огромный опыт работы с чиновничьими структурами во многом способствовали процветанию компании. Словно в насмешку сразу после его отъезда началась так называемая Большая приватизация. От малой, связанной с выкупом мелких торговых и прочих заведений, она отличалась тем, что под нее попали предприятия, жилье, различные производственные объекты и многое другое… Но к этому времени грандиозные планы по превращению своей фирмы в мощный многоотраслевой холдинг, о чем мечтали друзья еще недавно, пришлось сдать в архив.

С 1994 года начался массовый отъезд русскоязычных из Ташкента. Националистические всплески, спорадически возникавшие в Узбекистане в период развала Союза, жестко подавлялись. Но на бытовом уровне все было иначе – конфликты тлели как торфяные пожары под ногами. В лучшем случае заканчивались оскорблениями, в иных – мордобоем. То и дело возникали слухи (в последствии зачастую не подтверждавшиеся) о массовых избиениях, нападениях, изнасилованиях… Атмосфера неуверенности, страха сгущалась и щедро подпитывала исход русскоязычного населения из республики. В кругу местной интеллигенции все большую популярность приобретала ориентация Узбекистана не на Россию, записанную в колонизаторы, а на Турцию; мечтали о создании конфедерации тюркских народов с центром в Ташкенте. Сокращались передачи на русском языке на телевидении, российские газеты поступали лишь по коммерческим каналам, не всем они были по карману, полумиллионный тираж «Правды Востока» упал до десяти тысяч… Попытки опомнившихся властей остановить отток ученых, инженеров, врачей, педагогов не давали результата, а наоборот охота к перемене мест охватывала все большие слои наиболее образованной части населения.

…После закрытия «Шанса» засобирался в Штаты Чернозёрский (осчастливила грин-карта). Неожиданностью для друзей стало желание Голубева перебраться в Израиль, а Любезного в Белоруссию. А Шуру наконец-то пригласили на работу в Московский театр кукол. Семён отговаривал ехать. Прельщал Америкой, воссоединением с отцом, неограниченными возможностями в великой стране…

– Если здесь мы их профукали, то в Штатах и вовсе без штанов останемся. Подохну бездомным на какой-нибудь стрит или авеню, будешь в этом виноват, – отбивался Шиш.– Мне на роду написано быть актером русского кукольного театра. О работе в Москве на сцене я почти всю жизнь мечтал. Но для МХАТа или Ленкома статью не вышел…

В последний раз перед разъездом друзья на проводы собрались в чайхане на Бадамзаре. Место насиженное, любимое – «Миндальная роща» в переводе, здесь традиционно собирались по поводу и без. И на тот раз все было как обычно. У котла с пловом возился Бокижон Мирзаев, лучший повар всех народов и времён, правда, лишь по мнению тех, кто хоть раз отведал любое из приготовленных им блюд. Рядом у мангала нанизывал шашлыки его наставник Женя Юлдашев, остальной люд нарезал салаты, мыл фрукты, раскладывал закуску по тарелкам.

– А я только сейчас по-настоящему осознал, что мы больше никогда не соберемся вместе, – начал Старик свой тост. – И что замены ни одному из вас не найду, – он обвел взглядом тех, кто уже сидел на чемоданах. – Безумно буду скучать по каждому. Хочу надеяться, что там вы обретёте то, зачем едете. Если не вы, так ваши дети. Думаю, не стоит много говорить о том, что и так всем понятно. Даже не знаю за что пить – за ваш отъезд? Глупо. Правильнее, наверное, за все, что нас связывало и, возможно, еще будет объединять, несмотря на расстояния.

И выпил первым, ни с кем не чокаясь. За толстыми стеклами очков повлажнели глаза. Стало заметно, как он сильно постарел в последнее время.

– Не нагоняй грусть и тоску! – вскочил Семён. – Старче, как только устаканится у меня за океаном, приедешь в гости, билеты туда-обратно за мой счёт! Увидишь Нью-Йорк, Ниагару… Свожу тебя в Метрополитен, который музей. Прогуляемся по Бродвею, согласен?

– Конечно, – усмехнулся Рогов. – И с Биллом Клинтоном познакомишь. Есть о чем мне с ним поговорить…

Все от неожиданной шутки рассмеялись.

И беседа, умных, начитанных, незашоренных друзей плавно потекла по своему прихотливому руслу. Согласились, что ничего путного с тюркской конфедерацией в Средней Азии не получится, как и с панславянизмом в Европе. Голубев тут же выдал заготовленный эксклюзив о сталинском плане по созданию конфедерации славянских стран после 1945 года, позже заменённый более реалистичным Варшавским договором. Затем перешли к непоправимой ошибке Горбачева из-за объединения Германии и фактического включения ГДР в НАТО. А это сигнал, что туда вскоре подтянут и другие бывшие соцстраны. Не быть бы беде…

Файнберг резко изменил тему диспута на современную литературу: почему ничего потрясающего и масштабного не было создано в последнее время? Жизнь становится хапужнее (поэт на секунду замолчал, запоминая случайно рожденный неологизм), срамнее и гаже, но даже публицистика сейчас не на высоте… Голубев, аккуратно наполнявший время от времени рюмки – право водкочерпия в компании он никому не уступал – стал чаще вступать в спор и забывать о присвоенной им привилегии. Его остужал Любезный своими меланхолическими, как он их называл, апофегмами. Но и эта тема вскоре была закрыта – Юлдашев и Чернозёрский достаточно сносно, держа в руках шампуры с шашлыком, изобразили некое подобие «Марша гладиаторов», следом с огромным ляганом золотистого плова, источающего умопомрачительные ароматы, прошествовал к столу Мирзаев.

…Пиршество продолжался до неприличья долго. Опустела чайхана, погасли очаги, подручные чайханщика уже демонстративно подмели территорию вокруг айванов – вежливая особенность восточного этикета, напоминающая о закрытии, да и сам он уже пару раз подходил к Мирзаеву с просьбой закругляться, но опустив в бездонный карман очередную купюру и, вздохнув с показным видом, разрешал продлить вечерю. Никто не спешил расставаться, не ссылался на неотложные дела, семью, прочие выдуманные причины, понимая, что это последняя встреча, последняя возможность посидеть вместе, как в былые годы. И лишь когда наконец-то иссякли казавшиеся нескончаемыми запасы водки и яств, начало светать за отрогами Чимгана, повеяло предутренней прохладой от вод ледяной Бозсу, протекающей по соседству, настал час прощания.

Бредущих в обнимку по улице друзей постепенно расхватали предприимчивые леваки, которых много развелось в Ташкенте в те годы. Предутренний, а тем более подвыпивший пассажир, по их понятиям, обязан быть щедрым.

Последним усадил в такси Файнберг Шуру – ехать каждому в разные стороны. Друзья в последний раз обнялись, похлопали друг друга по плечам, клятвенно уверили, что встретятся, как только, так сразу. Затем поэт, что-то бормоча, побрел домой в одиночестве, не обращая внимания на понапрасну тормозивших рядом таксистов. Он как раз заканчивал одну из своих знаковых поэм – «Струна рубайята», искреннее признание в любви к Востоку, Ташкенту, окутанное добротой и легкой иронией. Концовка у неё тогда только-только созревала и неожиданно получилась грустной, как и неминуемое расставание.

 
Ты больше не воротишься сюда.
Ну что ж, прощай. До Страшного Суда.
Я громко дверцей хлопаю железной.
Прощай, мой европеец, навсегда.
Сказав свою последнюю строку,
махнул я вслед ночному огоньку.
Но от всего, что было и что будет,
вдруг чувствую звериную тоску.
И в наступившей гулкой тишине,
качаясь лунной тенью на стене,
я с горечью цитирую Шекспира:
– Прощай, прощай. И помни обо мне.
 

Файнберг даже не думал никуда переезжать, остался навсегда в Ташкенте. Воплотился в памятник на Аллее поэтов. Зачислен в классики. С полным правом – был настоящим Поэтом. Ташкентским. Сидит, как живой, задом наперёд на венском стуле, облокотившись на его спинку с книжкой в руке, лицо нахмуренное, словно его одолевают так и не разрешённые раздумья и сомнения. Рядом течет изменчивая жизнь. Ему она была интересна. Вид у него непарадный, естественный – таким он и был. Если бы знал, что именно так будет подведен итог его жизни, её истинный смысл, наверное, подшутил над собой…

Февраль 2022

Про мое дедство

Алиска на шее

Попросили забрать внучку из детсада. Родители заняты – дела неотложные.

К своему стыду я в этом садике еще ни разу не был.

– Ничего страшного, – успокоила меня дочь. —Ее группа на первом этаже, в правом крыле, самая первая дверь – не ошибешься. Только одень ее потеплее, на улице холодно.

Прихожу в садик. Первый этаж, первая дверь – дети сидят за столиками и рисуют. Увидел внучку, махнул ей рукой, она только благосклонно кивнула мне – мол, вижу, не отвлекай. Через минут пять аккуратно собрала свои листки и подошла ко мне:

– Подержи, пожалуйста, я сейчас попрощаюсь с Жанной Аркадьевной, – Алисия очень серьезный и обстоятельный человечек, поэтому пришлось подождать еще несколько минут, пока она прощалась с воспитателем, потом подвела ее ко мне, затем внучка вспомнила о забытом Пинки Пае (это игрушка такая) … В детском саду жарковато, аж мои очки запотели. Изрядно утомленный, чтобы ускорить процесс, я сам отыскал Алисин шкафчик, углядев в нем ее голубую куртку с белой опушкой на капюшоне. Заодно восхитился своей сообразительности.

– Кажется, похожа на твою куртку? – спрашиваю внучку.

– Похожа, – подтвердила Алиса. Несколько смутили меня ботинки. Высокие, на шнуровке. Не помню, чтобы у нее такие были. Но краем уха как-то слышал, что внучке нужна ортопедическая обувь, чтобы исправить небольшое плоскостопие. Пока я шнуровал ботинки, пот начал лить с меня градом. Алиска бережно вытирала его носовым платком.

– Все, готово, – распрямился я.

– А вы зачем это надели чужую куртку и ботинки? – в раздевалку вплыла габаритная дама в роскошном пальто, с выпирающим золотым кольцом на безымянном пальце. Мне вмиг стало не хватать воздуха, словно она вытеснила его весь из помещения.

– Алиса, чудо земное, ну ты-то почему молчала? Я же спрашивал твоя эта куртка или нет?…

– Я только сказала, что куртка похожа. – У внучки еще тот характер. Если кто-то делает при ней не так, как надо, она дождется пока процесс закончится и только потом скажет, что надо переделать.

Не детский сад, а сауна. Пыхтя как паровоз, под осуждающим взглядом крупногабаритной женщины, я буквально стащил чужую куртку с Алисы и расшнуровал треклятые ботинки…

– Показывай, где твой шкафчик?

Алиса подвела к противоположной стене раздевалки:

– Вот мой шкафчик!

Алисины ботинки все-таки оказались с ортопедическим уклоном – высокие, на трех специальных застежках, с которыми мне с непривычки пришлось повозиться. Для удобства я даже снял свою куртку. Уж больно жарко в раздевалке. Когда я зашнуровал ботинки, подошла воспитательница:

– Вы еще не сдали деньги для поездки в цирк, сегодня последний день, – лезу в карман куртки за кошельком, а его нет. Выронил, когда снимал куртку? Огляделся, не видно на полу. Жарко, аж невмоготу. Кажется, я сейчас расплавлюсь… Слава богу, вспомнил, что оставил кошелек в письменном столе на работе. Придется ехать за ним

– А мне мама дала деньги для цирка, – тянет меня за рукав Алиса.

– Где они? – вздыхаю облегченно.

– Я их спрятала в ботинке, – хохочет внучка.

– В каком? – во мне начала опять просыпаться задремавшая сообразительность.

– Не помню, – честно созналась Алиска.

Естественно, пришлось снимать оба ботинка.

Надеваю их вновь и застегиваю ее куртку. Затем напяливаю свою. Даже не верится, что мучения окончились.

– Дедушка, а ты забыл надеть мне теплые колготки.

Кровь ударила мне в голову. На миллионную долю секунды появилось желание шлепнуть Алиску. Тут же, устыдившись, я сел, расстроенный, на детский стульчик. Повертел в руках колготки. Не получится натянуть их сверху ботинок. Надо начинать все с начала. Раздеваюсь сам, снимаю с Алисы куртку, ботинки. Надеваю ей колготки. И перед каждой новой операцией спрашиваю несчастным голосом: «Все правильно делаем, Алисия?»

– Теперь – да.

Из детсадовской сауны я вышел весь распаренный. На меня оглядывались идущие за своими чадами родители, подмерзшие на весеннем морозце. Завидовали, наверное…

Сели в автомобиль. Тут позвонила дочь.

– Все нормально, забрал Алиску?

– Кажется, забрал. Хотя окончательно не уверен в этом.

– Что с тобой, папа? – не поняла она моего юмора. —Ну-ка дай трубку Алисе.

– Алиса, – спрашивает, – дедушка не забыл надеть тебе теплые колготки?

– Надел, только не сразу.

– А почему?

– Да он совсем не приспособлен для садика, – вынесла мне приговор Алиска.

Изрядно измотанный детсадовскими приключениями, я наконец добрался до дома. Алиска отказалась идти пешком на наш четвертый этаж, ей захотелось подняться на моей шее. Делать нечего – согласился. Вконец обессиленный открываю дверь в квартиру, а за ней сразу – взрываются хлопушки и осыпают нас с Алиской конфетти. Дочь, жена, дети – веселые, оживленные встречают нас.

– Как же так, – слабо завозмущался я с Алиской на шее. – Вы же сказали, что заняты на работе? Соврали?

– Пришлось, – ответила за всех моя супруга. – Это наша первоапрельская шутка. Не все же тебе нас разыгрывать. Вот мы и Алиску научили, как подыграть. Нам уже позвонила Жанна Аркадьевна и рассказала, как ты там весь испыхтелся…

– Дедушка, – свесилась с моей шеи Алиска, – тебе понравилась наша шутка?

– Очень понравилась, – соврал я.

Март 2019