Текст книги "Резня Спека. Шокирующая история психа, зверски убившего 8 медсестер"

Райан Грин
Резня Спека. Шокирующая история психа, зверки убившего 8 медсестер

Посвящается Хелен, Харви, Фрэнки и Дуги.

The Townhouse Massacre:

The Unforgettable Crimes of Richard Speck by Ryan Green

Copyright © Ryan Green 2019

This edition is published by arrangement with David Luxton Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC

© Шустова А.П., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Предупреждение

Эта книга о реальных людях, совершающих реальные преступления. История основана на фактах, но некоторые сцены, диалоги и персонажи вымышлены.

01. Тирания шлюх

Ширли Энн Спек была шлюхой – и не более. Нет, не Спек. Малоун. Эта сука не заслуживала носить то же имя, что и святая матушка Ричарда. Как она смеет так с ним обращаться? Бросила его только потому, что его не было рядом несколько дней. Не то чтобы он хотел быть подальше, когда она разродится, – просто он сидел в тюрьме. Разве справедливо наказывать его за то, что сделали копы? Совсем нет! Это был просто предлог. Шлюхи используют любой предлог, чтобы уклониться от супружеских обязанностей, выставляя это напоказ всему городу, пытаясь заполучить кого-нибудь получше. Не было никого лучше Ричарда. Никого. Когда же эти шлюхи наконец поймут?

Какой-то предательский голосок проник сквозь алкогольную дымку, чтобы напомнить ему, что он не совсем прав. Мэри Маргарет Спек и близко не была такой святой, какой ему хотелось бы ее видеть. Он родился не в результате непорочного зачатия. Его семеро братьев и сестер – тоже. Потом, после смерти отца, в их жизнь пришел этот кривоногий ублюдок. Должно быть, он хорошо ее удовлетворял, заставляя забыть все те оскорбления, которыми осыпал ее и детей. Вероятно, она стонала и извивалась под ним каждую ночь, раз закрывала глаза на то, как маленький Ричард сжимался всякий раз, когда этот старый урод открывал рот, чтобы излить на мальчика свой яд.

Ричард съежился при мысли о матери, распростертой на кровати, как шлюха. Но почему? Почему он прятался от правды? Такими были все женщины. Это все, чего они хотели. Причинить ему боль, предать его и вычеркнуть из памяти, как только у них появится такая возможность. Это случилось с папой и теперь происходило с ним. Его не было и недели, а Ширли уже ушла. Она забрала ребенка, лишила его крыши над головой. Он вышел из тюрьмы, ожидая веселой вечеринки, а все, что получил, – это холодный прием окружающих. Что ему оставалось делать? Просто смириться с тем, что какой-то придурок в баре замахнулся на него? Был бы он тем мужчиной, за которого Ширли вышла замуж, если бы поступил подобным образом? Нет. Она никогда не позволила бы ему просто забить на это. Он не смог бы вынести самого себя. Она бы хотела, чтобы он ударил того парня. Может быть, даже вытащил нож. Именно этого она и хотела. Так почему же она вела себя, будто это не так?

Шлюхи они, все до единой. Просто ждут шанса запрыгнуть в постель к какому-нибудь другому мужчине. Не имело значения, был ли тот лучше или хуже, – они просто хотели кого-то еще.

То, как женщины обращались с мужчинами, было неправильно, как и то, что шлюхи стали командовать всеми, решая, кто что получит и когда.

Почему у шлюхи больше прав, чем у него? Почему эта шлюха Ширли решила, что ему больше нельзя жить в собственной квартире? Что ему нельзя лечь с ней в постель, хотя она была обязана подчиниться, когда того требовал ее муж. В мире все было неправильно, и виноваты эти шлюхи, которые кружили мужчинам головы и заставляли выполнять любые просьбы в обмен на свое тело. Так не может продолжаться. Кто-то должен все исправить. Поставить этих шлюх на место. Дать им понять, что они ниже и должны ложиться под мужчин, когда бы им ни сказали.

У Ричарда был нож. Он всегда носил его с собой, сколько себя помнил. Иногда вспыхивала ссора, и ему хотелось одержать верх. Порой нужно было разлучить человека с его деньгами без хлопот. Вот что значит быть мужчиной – быть сильным. Он был силен, а другие слабы, поэтому он мог брать у них все, что хотел. Таков был естественный порядок вещей, и если бы женщины просто ему подчинялись, все было бы хорошо. Но они этого не делали. Женщины были изворотливыми. Они могли извратить то, что говорили мужчины, исказить их слова, чтобы выставить дураками. Они могли задрать свои юбки и заставить любого мужчину подчиняться. Для них не имело значения, что Ричард был сильнее, потому что они обладали той тайной властью над мужчинами, которая позволяла разрушать все кругом, когда им заблагорассудится. Ему надоело считаться с этим фактом. Он устал от тирании шлюх. Он больше не собирался обнюхивать их юбки и выпрашивать то, чего хотел. Он был сильным. А они слабыми. И правила применялись к ним точно так же, как и ко всем остальным. Шлюхи будут давать ему то, что он хочет, или он порежет их хорошенькие личики. Он будет сжимать их нежные шейки до тех пор, пока они не посинеют. Теперь он контролировал ситуацию. Он стал единственным, кто обладает властью.

Его рука покоилась на ноже за поясом, когда он допивал последние капли дешевого виски. Он чувствовал текстуру деревянной рукояти, ее шершавость, успокаивающую тяжесть. Он не нуждался в одобрении шлюх, когда у него был нож. Он был сильным и никогда не чувствовал себя сильнее. Поднявшись с барного стула, он чуть не упал, но прошел несколько шагов к двери и восстановил равновесие. Он пил до тех пор, пока мог мочиться стоя; он умел пить. Прохладная ночь смыла с него остатки опьянения. Покачивание прекратилось, его спотыкающаяся походка стала уверенней. Шагнуть в темноту было все равно, что проснуться. Тепло бара не покинуло его, и он использовал это чувство в качестве защиты от жестокого внешнего мира.

Слабый человек сейчас бы расплакался, но Ричард научился превращать все свои страдания в гнев.

Рыдания никогда не помогали. А злость делала свое дело.

Разгневанный мужчина добивался своего. У него был враг, и он ударил его. Перед ним было препятствие, и он его преодолел. Это было то, что он всегда делал и будет делать, когда возникнет проблема.

Но сегодняшняя проблема – проблема шлюх – была слишком абстрактной, чтобы найти простое решение. Он не мог отучить всех шлюх от их дурных привычек за одну ночь, собрать их всех и дать понять, как правильно обращаться с мужчинами. Это было просто непрактично. Ему нужно было что-то, что он мог бы сделать прямо сейчас, что-то, что вернуло бы мир на правильный путь, свергло бы шлюх с их вонючих пьедесталов и вернуло мужчин туда, где им самое место, – на вершину пищевой цепочки. Он должен был что-то сделать. Показать пример. Ему нужно было дать понять шлюхам, что ни один мужчина во всем мире их не боится. Он не боялся, что они могут отобрать свои грязные подношения. Они уже забрали у него все, а он еще стоял на ногах. В их рукаве не осталось козырей.

Пока его разум блуждал по запутанному лабиринту пьяной ярости, ноги сами несли его в городскую ночь. В такой поздний час и так далеко от безопасных неоновых огней центра на улице было мало людей, но тут и там он мельком видел их в свете фонарей. Бездомные, полицейские, еще больше пьяниц, шатающихся по пути домой. Так и должно быть. Ах, если бы только у него был дом, куда можно вернуться. Мужчины, просто пытающиеся прожить свою жизнь под гнетом шлюх. Он снова погрузился в размышления и прошел еще несколько кварталов, медленно возвращаясь к бару.

Когда он вышел из тюрьмы в первый раз после той драки в баре, ее уже не было. То время было плохим и темным: ни теплого приема, ни улыбок, ни жены, ни ребенка. Шлюха подняла шумиху и бросила его еще до того, как он познакомился со своим ребенком. Он мог простить ей уход во время следующего заключения: полтора года – это долгий срок. Но в те несколько недель? Это было просто бессовестно. Насколько жестокой должна быть шлюха, чтобы так обращаться с любящим и добрым мужчиной? Мужчиной, который ничего плохого ей не сделал, он зарабатывал на еду и обеспечивал крышу над головой, приносил деньги, когда вспоминал, что нужно идти на работу.

Сбежать после того, как его посадили в тот первый раз, было порочно. Он никогда этого не простит, но это было далеко не так плохо, как то, что случилось потом. Когда он приполз домой из тюрьмы к матери и сестре, обе эти грязные шлюхи приняли сторону другой. Они не сказали ему, куда она делась. Не помогли вернуть то, что принадлежало ему по праву. Они были самыми худшими, эти две шлюхи. Эти две предательницы. Он бы никогда больше не заговорил с ними, если бы мог. Шлюхи объединяются против мужчин, которых должны любить больше всего на свете. Это подло.

То последнее предательство, новость о том, что она переспала с кем-то другим, хотя по закону они все еще были женаты, – вот что вернуло всю прежнюю горечь. Он был готов простить и забыть, но шлюха продолжала проворачивать нож, который воткнула ему прямо в спину. Она просто не давала ему передохнуть ни на минуту. Она была полна решимости заставить его страдать. Это было неправильно. Несправедливо. Он ничего не сделал, чтобы заслужить такое.

Когда Ричард сморгнул – не слезы, просто небольшую затуманенность от выпивки, – он понял, что несколько раз свернул не туда. Бара здесь и близко не было. Он оказался где-то недалеко от пригорода. Повсюду стояли кондоминиумы. Здесь было тихо, слишком тихо, на его вкус. От этого волосы у него на затылке встали дыбом, как будто он просто ждал, что что-то произойдет, раздастся какой-нибудь звук, который заполнит тишину. Он повернулся, чтобы уйти и поискать какое-нибудь менее тревожное место, когда увидел, что она идет к своей машине. Шлюха.

Кто, если не шлюха, будет шататься по улице в два часа ночи? Ни одна порядочная женщина не вышла бы из дома в такое время, ни одна мать или девственница не стала бы рисковать собой в темноте ночи.

Это была шлюха, такая же, как и все другие, причинившие ему зло, и это была его возможность показать ей пример.

Несколькими быстрыми шагами он преодолел расстояние от края автостоянки до нее. Тем же стремительным движением он вытащил нож из-за пояса. Должно быть, она уловила отраженный блеск стали в стекле своей машины, потому что он мог поклясться, что не издал ни звука. С ее красивыми светлыми волосами и широко раскрытыми глазами она не была похожа на других шлюх, которых он знал, но в душе точно была одной из них. Он нутром чуял, что так оно и есть. Он поднял нож и приготовился сделать заявление, чтобы показать всем, что больше не собирается этого терпеть. Потом она закричала.

Тишина треснула. Все тепло и сила, которыми одарил его виски, исчезли в холодном приливе адреналина. Крик огласил окрестности и эхом отразился от стен домов. В окнах начал зажигаться свет. Его увидят! Люди будут пялиться на него точно так же, как сейчас эта шлюха. Судорожно вздохнув, он повернулся и помчался прочь так быстро, как только мог. Он бежал и бежал, пока легкие не заболели, и все же старался ускориться. Он отбежал на два квартала от того места, когда врезался прямо в бок полицейской машины.

Просто это был не его вечер.

02. Первопричины

6 декабря 1941 года, всего за несколько часов до того, как нападение Японии на Перл-Харбор втянуло США во Вторую мировую войну, на свете появился еще один ужас. Ричард Бенджамин Спек был седьмым из восьми детей, родившихся в крошечной деревушке Кирквуд, штат Иллинойс. Вскоре после рождения ребенка семья переехала в Монмут, город в том же штате, который Ричард будет считать своим домом большую часть жизни. Его отец Бенджамин нашел работу в Монмуте упаковщиком на складе Западной компании по производству керамогранита, последнюю в длинной череде должностей в сфере тяжелого ручного труда, которым 47-летний мужчина занимался на протяжении всей своей жизни, начиная от сельского хозяйства и заканчивая лесозаготовками.

Прошло много времени с тех пор, как семья Спеков в последний раз была благословлена рождением ребенка. Все братья и сестры Ричарда были намного старше его, и первые несколько лет он прожил в относительной изоляции от остальной семьи. Компанию ему составляла только любящая мать, пока два года спустя не родилась его сестра Кэролин. Эти двое всегда были вместе в те ранние годы в их переполненном, но строгом доме.

Религия довлела над ними и определяла жизнь семьи. Каждый раз, когда кто-либо из них просто подумывал что-то сделать, угроза вечного наказания, казалось, давила все сильнее.

Главной христианкой в семье была мать Ричарда, Мэри Маргарет Спек. Она была набожной женщиной, непьющей и преданной церкви так же сильно, как и своей семье. Бенджамин не говорил о своих религиозных убеждениях так часто и открыто, но тоже был человеком глубокой веры. Именно его примеру Ричард стремился следовать даже в те далекие дни. Он находил внимание матери приторным и подавляющим по сравнению со спокойным достоинством отца, и в своем младшем сыне Бенджамин, казалось, наконец-то нашел родственную душу. Между ними установилась настоящая близость, которой остальные члены семьи просто не понимали. Мэри, в частности, возмущалась из-за того, с каким вниманием ее муж относился к мальчику, обделяя других детей.

Гнездо быстро пустело. Старшая дочь Сара вышла замуж, а сын Роберт переехал, чтобы начать взрослую жизнь. Мэри стала еще сильнее опекать младших детей, стараясь как можно дольше считать их маленькими и рыдая, когда пришло время идти в школу.

Именно в школе юный Ричард столкнулся с первыми в своей жизни настоящими невзгодами. Он с трудом читал и казался невнимательным на уроках, хотя в остальном был тихим и вежливым мальчиком. Только после некоторых экспериментов с рассадкой учитель понял, что мальчик остро нуждается в очках, чтобы видеть написанное на доске. С его родителями связались, и они приобрели очки, но он отказывался носить их, если только отец не приказывал это сделать, что бывало редко, поскольку Бенджамин видел, какой дискомфорт они причиняют мальчику. Ричард по-прежнему старался во всем следовать стоическому примеру отца и был уверен, что тот никогда не наденет очки и не признается в каких-либо физических недостатках.

Хуже всего для Ричарда было то, что, надевая очки, он привлекал внимание одноклассников. Он терпеть не мог повышенного внимания и смущался до такой степени, что не мог встать и читать в классе, как от него требовали, из-за ощущения жуткого стыда. До конца неясно, было ли это вызвано затворничеством его ранней жизни или желанием подражать неразговорчивому отцу. Вскоре он стал ненавидеть школьную учительницу, которая заставляла его читать вслух перед классом. Во всех его страданиях от всеобщего внимания он винил ее.

Кажется вероятным, что он мог бы преодолеть эту проблему с помощью любимого примера для подражания – Бенджамина, но однажды мальчик вернулся из школы и обнаружил, что отец пропал. Само по себе это не было чем-то необычным – его отец брал сверхурочную работу везде, где только мог, чтобы прокормить семью, – но сегодня пропала и мать. Его всегда немного возмущало ее постоянное присутствие в доме, она вечно суетилась вокруг него, но теперь, когда ее не было, он почувствовал, как в животе разлился страх.

Что-то было не так. Она всегда была здесь, а теперь пропала. Ричарду было шесть лет, и пустой дом его испугал.

Страх не уменьшился, когда Сара и ее муж внезапно появились на своей машине – стало еще хуже. Мать, возможно, выбежала в магазин. Он мог бы придумать любое количество правдоподобных причин, по которым все могло быть по-прежнему хорошо, если бы не появилась Сара и не заключила его в объятия, которых он даже не почувствовал, потому что оцепенел.

Он оказался в больнице прежде, чем кому-либо пришло в голову рассказать мальчику о том, что происходит. Бенджамин Спек умер. У него случился сердечный приступ на складе, его срочно доставили в больницу, и он скончался, пока врачи отчаянно пытались заставить его сердце биться ровно. Дети потеряли отца, Мэри – мужа, а Ричард – весь свой мир.

Следующие три года он провел в полном одиночестве, цепляясь за каждое воспоминание о человеке, которого любил, и все глубже ощущая дискомфорт по отношению к женщинам, контролировавшим каждый аспект его жизни. Его мать, сестры и школьные учителя продолжали жить своей жизнью, как будто ничего не случилось.

Они похоронили Бенджамина и продолжали жить, но Ричард не знал, как это сделать.

Проблемы, с которыми он сталкивался в школе, усугублялись, и он все больше отставал от одноклассников, поскольку отказывался читать вслух в классе и носить очки. Его вражда с учителями перешла от угрюмого неповиновения к более открытому сопротивлению. Даже от тех заданий, которые ему удавалось выполнять, он иногда отказывался просто назло. Репутация хорошего мальчика начала меркнуть, и его все чаще считали проблемным ребенком. Тем не менее не было ни единой причины для дальнейшего усугубления ситуации. И вполне возможно, что он мог бы исправиться, если бы у него было достаточно времени и он общался с кем-то за пределами своей семьи.

К сожалению, этому не суждено было сбыться. Второй удар пришелся на третий год после смерти Бенджамина, когда Ричарду исполнилось девять лет. Возвращаясь домой из поездки в Чикаго, его мать познакомилась в поезде с мужчиной. Карл Линдберг был полной противоположностью Бенджамина. Он был быстро говорящим коммивояжером, который мог очаровать любую женщину на своем пути и использовал эту способность в отношениях с Мэри. В отличие от Бенджамина, Карл был не прочь выпить, поглощал спиртное залпом и дымил, как паровоз, на протяжении всей жизни. Несмотря на это очевидное противоречие с ее собственной моралью трезвенницы, Мэри настолько увлеклась этим мужчиной, что пригласила его домой знакомиться со своей семьей, где он начал новую рекламную кампанию, позиционируя себя уже не просто как любовника Мэри, но и как нового отца детям и главу семейства. Дети постарше купились на это представление. Даже Кэролин, обычно застенчивая с незнакомцами, почти сразу прониклась к Карлу симпатией. Единственным, кто держался на расстоянии, был Ричард. Его попытка пристального взгляда выглядела как хмурый прищур, и когда Карл понял, что ему не удастся расположить мальчика к себе, он просто прекратил все усилия, полностью выбросив Ричарда из своих мыслей, направив потраченную энергию на то, чтобы очаровать остальных членов семьи. Мэри была сражена наповал, и если Ричард не одобрял ее нового ухажера, подумала она, что ж, скорее всего, это из-за простой преданности отцу, которая проявлялась во всем.

Большую часть конфетно-букетного периода они проводили за закрытыми дверями, вне поля зрения детей, и Ричард обнаружил, что все чаще и чаще о нем заботится старшая сестра. Сара на самом деле, казалось, глубоко переживала за своих младших братьев и сестер и делала все возможное, чтобы они были довольны, пока ее мать наслаждается личной жизнью. Но теперь Ричард чаще, чем когда-либо, видел в ней тюремщицу, а не спасительницу. Мать и сестра были единственными оставшимися в его жизни взрослыми, о которых он заботился, и они, казалось, сговорились заменить ему отца.

В начале мая 1950 года вся семья, одетая в парадную одежду, отправилась на поезде в Пало-Пинто, штат Техас.

И снова в жизни Ричарда произошло огромное событие, о котором он не знал и не подозревал до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Прямо с вокзала они отправились в церковь, и Ричарду пришлось сидеть в молчаливом ужасе, наблюдая, как его мать отдалась душой и телом какому-то подонку-продавцу из Техаса, с которым познакомилась всего несколько недель назад. Даже когда священник прервал свою бессвязную речь и спросил, есть ли среди присутствующих кто-нибудь, кто думает, что этим двоим не следует жениться, и Ричард почувствовал, как желчь подкатывает к горлу, он все равно не смог заставить себя встать и заговорить при таком количестве зрителей, хотелось закричать, указать на мать и проклясть ее за предательство. Вместо этого он сидел в напряженном молчании и вытирал слезы разочарования рукавом рубашки.

В довершение всего, согласно документам, которые они подписали в тот день, Карл усыновил всех детей Мэри в рамках церемонии бракосочетания. На бумаге он стал отцом Ричарда, полностью заменив Бенджамина во всех отношениях. Все остальное Ричард, возможно, и смог бы простить, но только не это. Каждый раз, когда его называли Ричардом Линдбергом, он проклинал это имя. Каждый раз, когда он смотрел на Карла, в нем закипала ярость. Несмотря на то что мать не особенно беспокоило мнение сына по этому вопросу, она все равно хотела сохранить мир в новом доме как можно дольше. Поэтому, когда свадьба закончилась, Ричарда и Кэролин посадили на поезд вместе с Сарой и отправили обратно в Монмут.

Якобы они возвращались в город, чтобы закончить учебный год, прежде чем перевестись в школу в Техасе. Но все надеялись, что некоторое время вдали от Карла даст Ричарду возможность смириться с ситуацией. Этого не произошло. Когда мальчик увидел табличку у себя во дворе, извещающую о том, что их дом продан, он впал в самое глубокое уныние, которое когда-либо видела его семья. Он даже не говорил с Кэролин, которая обычно могла развеять его плохое настроение. Отец был мертв, и каждая частичка памяти о нем постепенно стиралась. Сначала закопали его тело. Затем его имя было вычеркнуто из жизни семьи. Теперь дом, где они жили вместе и с которым связано так много воспоминаний, продан.

Все, что осталось Ричарду от его отца, было быстро угасающим воспоминанием – он больше не мог даже вспомнить лицо этого человека.

Если раньше он терпел неудачи на уроках, то происходящее в течение этого короткого семестра едва ли можно было вообще назвать учебой. Он ходил в школу, потому что его просила Сара, но на этом его усилия заканчивались. Он не учился, не общался и едва замечал, когда кто-нибудь из учителей заговаривал с ним. Ричард был на пути к тому, чтобы остаться на второй год, но все знали, что он переезжает в другой штат. Никто не хотел быть причиной еще большего смятения и горя в этой семье, поэтому ему разрешили перейти в следующий класс, оставив лишь примечание о плохой успеваемости в личном деле.

Путешествие в Техас было наполнено ужасом для юного Ричарда. Он понятия не имел, чего ожидать, когда приедет, – будет ли его новый отец держать обиду за то, как Ричард обращался с ним, будет ли его новая жизнь, столь далекая от всего, что он знал, когда-нибудь так же хороша, как угасающие воспоминания, за которые он цеплялся.

Когда он смотрел в окно поезда, держа Кэролин за руку, даже пейзаж вокруг, казалось, изменился: все сочные зеленые цвета Иллинойса сменились коричневыми и желтыми, сожженными безжалостными лучами солнца. Он переезжал из шумного города, где повсюду были люди, в Санто, штат Техас, глухую деревню почти в 60 милях от Форт-Уэрта. Даже воздух стал другим на вкус, когда он сошел с поезда, но ничто не могло изменить его жизнь так сильно, как Карл Линдберг. В комфорте собственного дома Карл отбросил все притворство и наносное очарование, которые поддерживал во внешнем мире. Он закатывал штанины, чтобы обнажить колышек, заменявший одну из его голеней, и снимал протез всякий раз, когда ему становилось слишком жарко и он потел, что случалось довольно часто. За закрытыми дверями он чаще пил и курил. Дом в Санто был завален таким количеством пустых бутылок из-под виски, что даже помешанная на порядке Мэри не могла уследить за всем. В каждой комнате стояла пепельница, набитая до отказа, наполнявшая весь дом запахом несвежего табака. Карл заразил весь дом своим зловонием. Хотя, занимаясь продажами, он зарабатывал значительно больше денег, чем Бенджамин, положение семьи было хуже, чем когда-либо прежде. То, что мужчина не пропивал и не прокуривал, он растрачивал впустую, а Мэри, всегда прилежная жена, даже не думала жаловаться на его поведение.

После свадьбы Карл почувствовал себя в безопасности и сбросил маску. И через его пьяные истории и приглушенный шепот других горожан нарисовалась совсем другая картина лихого коммивояжера. У Карла имелась судимость за подделку документов и вождение в нетрезвом виде, хотя ни то ни другое не должно вызывать удивления, поскольку он был заядлым лжецом и явным алкоголиком. Ничто из этого не стало шоком для Ричарда, который с первого взгляда разглядел, что этот человек – настоящее ничтожество и подлец. Но каждая новость о ее новом муже заново опустошала Мэри.

Она думала, что начинает новую, лучшую жизнь для своей семьи, хотя на самом деле просто приковала себя к мужчине, который манипулировал ее эмоциями так же легко, как она месила тесто.

Несмотря на все это, Карл не был жестоким человеком, по крайней мере по отношению к Мэри, которую он, казалось, по-своему любил, или к Кэролин, в которой души не чаял, привозя ей дешевые безделушки из своих разъездов. Он приберег всю свою язвительность для единственного члена семьи Спеков, выступавшего против него. Он был мелочным и злобным человеком по своей сути, и мальчик, которого привели под его крышу, был настолько несовершенен, что было трудно не придираться к нему, хотя бы чуть-чуть. Все начиналось с незначительного комментария, искреннего совета о том, как мальчик мог бы исправиться. Затем, когда его слова встречались обиженным молчанием, все перерастало в нравоучительные проповеди и оскорбления. Никогда ничего слишком резкого, ничего такого, из-за чего его мать могла бы в конце концов возмутиться, но постоянный шквал жестокости подрывал ту малую уверенность, которую юному Ричарду удавалось в себе развить.

Весь гнев, таившийся внутри Ричарда до этого момента, вся бессильная ярость наконец-то обрели мишень – ухмыляющегося пьяницу, полную противоположность достоинству его настоящего отца.

Тот первый год с Карлом в Санто был самым несчастным за всю жизнь Ричарда: вся ненависть к самому себе, наконец обрела голос, который будет следовать за ним всю оставшуюся жизнь, потому что в конечном счете все ужасные маленькие насмешки Карла были по сути правдивы, и это делало их еще более болезненными. Он был странным на вид, неуклюжим ребенком. Он не мог нормально говорить, когда к нему обращались, и легко смущался, особенно в присутствии женщин, по причинам, которых пока не мог понять.

Карл выискивал и вскрывал все маленькие изъяны в его личности, пока мальчик не удалялся в угрюмом молчании, стараясь скрыть слезы, щиплющие глаза.

Карл язвил в адрес Ричарда каждый день, но только какое-то ехидное замечание о покойном отце мальчика заставило его наконец перейти к активным действиям и слабо замахнуться на мужчину кулаками. Карл отшутился, легко повалив мальчика на кухонный пол, насмехаясь над ребенком за его слабость. Это довело его до крайности. Ричард схватил молоток из редко используемого ящика с инструментами отчима и замахнулся, целясь ему в череп. Карл со смехом отшвырнул молоток, но последствия были совсем не смешными. От его удара наотмашь молоток отскочил в череп десятилетнего мальчика.

Ричард без сознания рухнул на пол, и тогда Карл начал суетиться. Никто ни за что не поверил бы, что это несчастный случай. Он никогда не скрывал своего презрения к мальчику, даже на людях. А если бы и скрывал, отвращение Ричарда к нему было совершенно очевидно с первого взгляда. Все будут винить его. Он потеряет Мэри. Он потеряет все. И все из-за какого-то сопляка, которого даже никогда не хотел. Карл опустился на колено и, нависнув над мальчиком, похлопал его по лицу: «Очнись!»

Ребенок не пошевелился. Его глаза закатились, изо рта вытекала слюна. Вспышка ярости сменилась жутким, похожим на смерть оцепенением. Но Ричард все еще дышал. Удар не убил его, и это означало, что Карл еще не стал убийцей.

Он похлопал мальчика еще несколько раз, затем перевернул на бок, когда его начало рвать. Вероятно, это был хороший знак – умирающих детей не тошнит. Карл понятия не имел, что делать. Из-за ампутированной ноги он уклонился от призыва во время Второй мировой войны, так что никогда и близко не подходил к мертвому телу и сейчас оказался на неизведанной территории. Итак, он оставался там, стоя на коленях над маленьким мальчиком, которого ненавидел, пока ребенок снова не начал нормально дышать и в конце концов его тусклые глаза не открылись. Карл вздохнул с облегчением.

– Никогда больше не смей так делать или тебе будет намного хуже, слышишь меня? – спросил он.

Лицо Ричарда исказилось гримасой чистой ненависти, но он поднялся и начал двигаться, пробираясь через лужу собственной рвоты, чтобы выбежать из дома и убраться подальше от отвратительного человека, только что нанесшего ему черепно-мозговую травму, которая отравит всю его оставшуюся жизнь.