Текст книги "Гармония Джейн"

Глава 7

Джейн так хорошо изучила улицы центральной части Остина, что могла бы ходить по ним с закрытыми глазами. Когда она обошла все места, где было целесообразно оставлять свое резюме, она переключилась на поиск работы по газетным объявлениям. Их было немного, но достаточно, чтобы пару часов посидеть в кафе с текстовыделителем в руках. Этим она и занималась сейчас, когда зазвонил ее мобильник.

– Алло. Джейн Маккинни слушает.

– Вы были выбраны… – послышался монотонный голос, словно говорил не человек, а робот.

Опять какой-нибудь опрос общественного мнения или реклама телемагазина? Джейн уже собиралась нажать кнопку разъединения, но услышала слова «город Остин».

Она снова поднесла телефон к уху.

– Благодарим за недавнюю подачу вашего заявления. Вы были выбраны для прохождения экзамена, организуемого муниципальной службой. Экзамен вы можете пройти в любое удобное для вас время, начиная с девяти часов утра и до двух часов дня, в любом из городских пунктов…

Схватив ручку, Джейн записала адреса. Глупо питать надежды, что ее сразу возьмут на работу, но поиски принесли первые плоды. А это уже что-то.

* * *

Джейн окружали кварталы одинаковых кирпичных оштукатуренных домов. Она далеко не сразу нашла нужное ей здание, возле двери которого красовалась табличка:

МУНИЦИПАЛИТЕТ ОСТИНА

ГОРОДСКОЙ ОТДЕЛ ЗАНЯТОСТИ

Джейн толкнула дверь, вошла и оказалась в пространстве, где не было ни солнечного света, ни птичьего щебетания. Здесь царила тишина – та особая, вневременная тишина, какую встретишь лишь в библиотеках и правительственных зданиях. Информационная доска сразу напомнила ей старые фильмы. Экзаменационное помещение находилось на третьем этаже. Джейн поднялась туда в кабине старого лифта, слушая поскрипывание тросов.

Первым, кого увидела Джейн, была женщина, сидевшая за старым металлическим столом. Подняв на нее глаза, женщина тихо, почти шепотом, спросила:

– Чем я вам могу помочь?

– Я пришла на экзамен муниципальной службы.

– Прошу предъявить документ, удостоверяющий вашу личность.

Джейн вынула из бумажника водительское удостоверение и протянула женщине.

– Вы давно в Техасе? – спросила женщина, сверяясь с распечаткой на столе.

– Всего несколько месяцев.

– Насколько я понимаю, вы подавали заявление на место работника службы паркоматов. Эта работа требует знания городских улиц и правил уличного движения.

– Пока я искала работу, я успела изучить улицы. Дело со службой паркоматов тоже имела. От них я получила пару дюжин штрафных квитанций. Как видите, начальная подготовка у меня есть, – улыбнулась Джейн.

Женщина вернула ей удостоверение, не откликнувшись на шутку. Похоже, работа вообще отучила эту служащую проявлять какие-то чувства.

– Вам необходимо обратиться в Отдел общественной безопасности для получения техасского водительского удостоверения. А теперь о том, что касается экзамена. Я полагаю, вы подготовились. У входа, на столе, вы найдете карандаши и точилку. Возьмите два или три, чтобы потом не отвлекаться. Занимайте любое место. До двух часов дня все время – ваше. Но прошу не покидать помещение, не сообщив мне. Даже если вы идете в туалет. И не пытайтесь украдкой воспользоваться мобильным телефоном или планшетом. Видеокамеры не обманешь. Желаю удачи.

В комнате уже сидели двое экзаменующихся, расположившиеся в разных углах. Чтобы ее не сочли невежливой, Джейн села за стол посередине. Взяв опросник, она вписала свое имя и дату рождения. Первый же вопрос вызвал у нее недоумение. «Если в одной руке у вас три арбуза, а в другой – два банана и кокос, что вы можете сказать об этом?» Интересно, при чем тут муниципальная служба?

Усмехнувшись, Джейн написала: «Только то, что у меня просто гигантские руки».

Подумав, она стерла ответ. Нужно быть серьезной.

Она перелистала опросник, подсчитав количество страниц. Потом взглянула на стенные часы, секундная стрелка которых неумолимо двигалась по циферблату, проглатывая секунды по одной. Джейн вздохнула. Похоже, она засела здесь на все утро.

* * *

Отдел общественной безопасности был полон недовольных посетителей, которые и не пытались скрывать свое раздражение. Джейн взяла билетик электронной очереди и нашла свободное место. Ее соседкой оказалась женщина, на чьих коленях сидело по орущему малышу. Обрадовавшись слушательнице, женщина выпучила глаза и сказала:

– И ведь никто не почешется очередь разгрузить. Ходят только мимо с деловым видом.

– Вы давно тут сидите? – спросила Джейн.

– Да уж час, наверное. А с ними – целая вечность получается.

Джейн села и принялась ждать. Она попробовала сосредоточиться на часах, потом просто прикрыла глаза. Женщину с малышами сменил мужчина. Несмотря на жару, он был очень тепло одет. К счастью, мужчина был поглощен разговором с самим собой и обследованием содержимого своих бесчисленных карманов. С улицы донесся грохот барабанов. Повернувшись к окну, Джейн увидела шумную группу протестующих. У них на плечах висели дробовики и самозарядные винтовки AR-15. Протестующие размахивали флагами с надписью: «НЕ ЗЛИТЕ ТЕХАС!»

Наконец на табло высветился номер ее билетика вместе с номером отсека. Джейн поспешила к отсеку, подала служащему свое водительское удостоверение и бланк заявления, который она заполнила, пока ждала. Служащий задал ей несколько пустячных вопросов, затем попросил проверить зрение на специальном аппарате. Прильнув к экранчику, она стала называть буквы в рядах. Покончив с проверкой, Джейн вопросительно посмотрела на служащего.

Тот вернул ей удостоверение:

– Сожалею, мэм, но вы не прошли проверку зрения.

– Вы хотите сказать, что я вообще не получу новое удостоверение?

– Я хочу сказать, что вам необходимы очки.

– Это невозможно.

Служащий пожал плечами и вызвал следующего.

– Можно, я попробую еще раз? Ну пожалуйста.

Служащий резко покачал головой:

– Извините, мэм, но вам придется прийти в другой раз. Сегодня я не выдам вам удостоверение.

– Ну и порядки тут у вас! – не сдержалась Джейн, забирая старое удостоверение. – Я столько времени в очереди проторчала. И теперь опять должна приходить? У вас не отдел общественной безопасности, а гестапо!

* * *

Мистера Зиглера она нашла внутри склада, где он обучал новенького премудростям управления автопогрузчиком. Увидев Джейн, он улыбнулся и затормозил:

– Привет, Джейн. Как там наш парень?

– Пока успешно. Говорит, график такой плотный, что не продохнуть. Признается, что даже у вас ему не приходилось так вертеться. Но здесь я хотя бы могла принести ему ланч. А там он едва успевает поесть.

Мистер Зиглер выключил двигатель погрузчика и вылез из кабины.

– Но если вы не хотите терять навык, я готов вместо Калеба съедать ваш ланч, – сказал он, подмигивая Джейн. – Я так думаю, вы пришли за чеком? Калеб просил, чтобы я отдал его вам.

– Вы угадали, мистер Зиглер. Я хочу его обналичить и отправиться за покупками.

Мистер Зиглер повел Джейн в свой кабинет. Передав ей конверт с чеком, владелец склада прищурился, разглядывая Джейн:

– В вас что-то поменялось, а что – понять не могу.

– Вы о чем?

– Прическу изменили, что ли?

Джейн чертыхнулась и сняла очки.

– У меня они только для вождения, но я все время забываю их снять. Пару дней назад обзавелась.

– А они вам даже идут.

– Вы так думаете? Калеб еще не знает.

– Это ему надо волноваться, а не вам, – сказал мистер Зиглер.

– Калебу? Волноваться? Почему?

– Вдруг все это время вы видели его нечетко? Теперь рассмотрите его в очках, ужаснетесь и поймете, что по-настоящему вы любите только меня.

Джейн театральным жестом надела очки, пригляделась к мистеру Зиглеру и покачала головой:

– Вы неотразимы, мистер Зиглер, но от Калеба я не уйду. Какой ни есть, а он мой.

– Повезло ему с вами, – улыбнулся мистер Зиглер.

Они попрощались. Джейн повернулась, чтобы уйти, когда мистер Зиглер ее окликнул:

– Вы, кажется, раньше продавали страховки?

– Да, целых двадцать лет.

– Если рынок труда не предложит вам ничего стоящего, я готов вас взять в отдел торговли. – Мистер Зиглер махнул рукой в сторону кабинета. – Толковые работники на дороге не валяются.

Джейн понимала: со стороны мистера Зиглера это скорее жест доброй воли, чем реальная потребность в дополнительном работнике. Но даже если бы у нее впереди не маячила работа в службе паркоматов, она все равно отказалась бы. Слишком много боли и страданий в ее жизни было связано с выпивкой. И зарабатывать на продаже спиртного… Кому-то такая работа очень даже подойдет, но только не ей.

– Спасибо вам за предложение, мистер Зиглер. Я очень ценю ваше стремление мне помочь. Но завтра я иду на собеседование. Рассчитываю, что меня примут на работу в муниципальную службу Остина.

– Поздравляю, – улыбнулся мистер Зиглер. – Если у них есть хоть капелька здравого смысла, они вскоре изберут вас мэром.

– Если такое случится, я обязательно назову одну из улиц в вашу честь. В Остине появится авеню Гарри Зиглера.

Улыбка владельца склада была такой горделивой и искренней, что Джейн показалось, будто перед ней не мужчина пятидесяти пяти лет от роду, а пятнадцатилетний мальчишка.

* * *

Ожидание в коридоре мэрии было долгим.

Последние дни Джейн только и делала, что сидела в очередях. Ей стало казаться, что очереди – такая же принадлежность Остина, как музыка. Но ведь ждать вынуждена не только она. И кто она такая, чтобы рассчитывать на особое отношение? Достав мобильник, Джейн проверила, нет ли новых сообщений от Калеба. Пусто. Тогда она еще раз прочла его утреннюю эсэмэску.

Привет, малышка! Вчера нас распределили по группам. Угадай, кто у меня главный? Та самая тетка, что завернула меня в Остине. Хаха! Как говорят здешние ребята, «ТСЗ». Это значит: «трахни себя в задницу». Похоже, скоро я вылечу с конкурса.

Джейн прочла свой ответ.

Постель без тебя одинока, но не спеши ко мне. Эта тетка еще влюбится в тебя, как и остальные. Оставайся самим собой и получай удовольствие.

Джейн даже себе не хотела признаваться, что испытывает двойственные чувства к конкурсу. Ее сердце радостно замирало при мысли о скором возвращении Калеба. И в то же время она хотела, чтобы он победил. Калебу об этом Джейн написать не могла. Как ему объяснить, что она всего лишь человек? Несовершенная женщина, боящаяся потерять свою любовь? Внутри себя она постоянно слышала голос Грейс: «Дорогая, ты не несешь ответственности за свои мысли. Ты отвечаешь лишь за то, как ты реагируешь на них, какие из них ты оставляешь без внимания, а какие превращаешь в поступки». Из всех безумных голосов, звучащих внутри ее, Джейн могла доверять только голосу Грейс.

– Миссис Маккинни?

Джейн подняла голову. Перед ней стояла молодая женщина. Вероятно, секретарша.

– Мисс Маккинни, – поправила она. – Да, это я. Можно просто Джейн.

– Прошу пройти вон в тот кабинет. Мистер Бланко вас ждет.

Кабинет, в который она провела Джейн, отличался спартанской простотой. Одна фотография на стене, один горшок с комнатным цветком. Но зато посередине кабинета стоял внушительный письменный стол: резной, отделанный красным деревом. В том же стиле были выдержаны и три стула. На одном из них за столом сидел худощавый смуглый мужчина в тщательно выглаженном костюме. Увидев Джейн, он встал и предложил ей сесть. Она выбрала левый стул. Хозяин кабинета тоже сел, взял лист бумаги и углубился в чтение.

Джейн наблюдала за ним. У него были темные, подвижные, умные глаза. Блестящие черные волосы, тронутые на висках сединой, зачесаны назад. Пожалуй, Калебу тоже пошла бы такая прическа. Интересно, чем он фиксирует волосы: гелем или специальной глиной? В это время мужчина кашлянул, привлекая внимание. Бумага оставалась у него в руках, но смотрел он сейчас прямо на Джейн. Та покраснела от смущения и мысленно отругала себя за невнимательность.

– Значит, вы из Сиэтла, – начал мужчина.

– Точнее, с маленького острова к западу от Сиэтла. Но из тех краев.

– И должно быть, болельщица «Сиэтл сихокс».

– В общем-то, нет. Я не очень слежу за футболом.

– А напрасно, – сказал он. – Мы у себя строили прогнозы насчет того, кому достанется Суперкубок. Я поставил на них.

– Я не знала. В таком случае я тоже хочу, чтобы они завоевали Суперкубок. Как-никак, команда из родного города. – Джейн нервозно рассмеялась.

– Почему вы нервничаете… миссис Маккинни? – спросил мужчина, заглянув в лист, где была ее фамилия.

– Мисс Маккинни. Пожалуйста, называйте меня просто Джейн.

Он выразительно посмотрел на кольцо с желтым бриллиантом:

– Простите, я просто подумал…

– А-а, теперь понимаю. Но пока еще нет.

– К чему относится ваше «пока нет»? Вы пока не замужем? Или пока не нервничаете?

Джейн посмотрела на потолок, решая, как лучше ответить на вопрос. Может, это тоже своего рода психологическая ловушка?

– Давайте я отвечу снова. Насчет замужества – пока еще нет. Только помолвлена. А насчет нервозности… Да, очень нервничаю.

– Может, вам будет любопытно узнать, что я тоже немного нервничаю, проводя эти собеседования.

– Да, но… Знаете, сэр, последнее собеседование я проходила лет двадцать назад.

– Джейн, вы тоже зовите меня просто Мануэлем или Мэнни.

– Хорошо. Спасибо, Мануэль.

– Вам незачем нервничать. – Мануэль отложил лист с ее данными и похлопал по нему ладонью. – Мне гораздо приятнее разговаривать с человеком, который проработал двадцать лет подряд, чем с этими профессиональными искателями работы. Заученные улыбки, заученные ответы, которые они черпают из разных книжек. И потом, на экзамене вы показали очень хорошие результаты. Особенно по части языка и навыков общения, а это очень важно. Вам вплотную работать с людьми. Кто-то думает, что служба паркоматов лишь выписывает штрафы и собирает деньги. Нет, это не основное. Служба паркоматов целиком ориентирована на людей.

– Спасибо, сэр… Я хотела сказать, Мануэль. Мне очень нравятся люди.

– А помимо симпатии к людям, что еще, Джейн, заставило вас подать заявление на эту должность?

– Если честно, я оплачивала через Интернет очередной свой штраф и увидела сообщение о вакансии. Перешла по ссылке, заполнила анкету… Вот так добралась до вашего кабинета. Поначалу я пыталась найти работу по прежней специальности. Но при нынешних переменах в системе здравоохранения поменялось и отношение к страхованию здоровья. Во всяком случае, в Остине для меня такой работы не нашлось.

– Вы вините в этом недавнюю реформу нашего здравоохранения?

– Не знаю. Все взаимосвязано. Невозможно поменять что-то одно и оставить в неприкосновенности другое.

– Вы считаете этот новый закон хорошим? Или он, по-вашему, плох?

Джейн закусила губу. Еще в юности она поняла: есть две темы, которые лучше избегать в разговорах с кем бы то ни было: политика и религия. Вопрос, заданный Мануэлем, затрагивал их напрямую. Все зависело лишь от человека, которому этот вопрос задавался.

Мануэль ждал ответа.

– Думаю, пока рано говорить. Время покажет. Но я двадцать лет своей взрослой, осознанной жизни помогала людям защищать их здоровье… финансово, если так можно выразиться. Я видела тех, кто беспечно относился к страхованию своего здоровья, а потом… потом они пожинали горькие плоды их беспечности. Поэтому я поддержу любые меры, которые помогут людям сохранять здоровье и не ударят по их кошелькам.

– Даже если из-за этого вы лишились работы?

– Да, – ответила Джейн. – Но, как я уже говорила, надо дождаться результатов.

– Замечательный ответ, – сказал Мануэль. – Теперь мне понятно, почему так высоко оценили ваши навыки общения.

– Все напрямую связано с людьми, – улыбнулась Джейн.

– Да. – Мануэль тоже улыбнулся. – Все напрямую связано с людьми. И не только с жителями Остина. Вы, наверное, читали, что у нас есть новая скоростная трасса. Осенью мы во второй раз будем принимать в Остине гонки «Формулы-1». Мы ожидаем большой наплыв гостей. Добавьте к этому наши музыкальные и кинофестивали. Они становятся все популярнее. Чем больше людей, тем больше машин, а это, в свою очередь, заставляет нас пересматривать и делать более эффективными существующие законы о парковках. Кстати, вы хорошо знаете центральную часть города.

– Успела изучить, пока искала работу. А то, что не успела, я быстро наверстаю.

– Ваше водительское удостоверение в порядке?

– Да, сэр. Вчера только получила новенькое. Техасское.

– Если понадобится, вы сможете вести машину с механической коробкой передач?

– Я уже как-то отвыкла от этой старины. Но если понадобится, вспомню.

– У вас не устают ноги? Вам ведь придется немало времени проводить на ногах.

– Обожаю ходить. Я уже столько хожу по здешним улицам.

– А вы не станете жаловаться на работу в вечернее и ночное время? Это может быть в выходные.

– Это даже предпочтительнее. Я не особо люблю рано вставать.

– Так кому же в этом году достанется Суперкубок?

– Конечно же, «Сиэтл сихокс».

Мануэль откинулся на спинку стула. Он довольно улыбался:

– Отлично. Ваша стажировка начнется в среду.

* * *

Джейн находилась в такой эйфории, что, вернувшись домой, даже не услышала тявканья соседкиной собачонки. Она вбежала в квартиру, скинула туфли и прыгнула на кровать. Зеркала у них в спальне не было. Держа мобильник в вытянутой руке, Джейн прыгала на кровати, стараясь запечатлеть позу поэффектней… Кончилось тем, что кровать рухнула, и она оказалась на полу, накрытая матрасом.

– А, черт!

Джейн встала на опрокинутый матрас, согнула ноги в коленях и широко раскинула руки. Поза вполне сгодилась бы для какого-нибудь сериала из студенческой жизни. Естественно, соседка уже вовсю колотила в стену, а ее псина заливисто лаяла.

На снимке получились лишь ее ноги и сломанный остов кровати. Однако довольная Джейн все равно решила послать этот снимок Калебу. Распластавшись на матрасе, она быстро набрала сопровождающий текст.

Привет, малыш! После твоего отъезда я усиленно заедала тоску по тебе шоколадом и набрала столько фунтов, что сломала нашу кровать. Но есть и хорошие новости… подожди… сядь, если стоишь… МЕНЯ ВЗЯЛИ НА РАБОТУ! Представляешь? Знаю, ты чертовски занят, но позвони, когда сможешь. Ты вовек не догадаешься, чем я буду заниматься. Я люблю тебя.

Глава 8

Калеб сидел в уголке за кулисами и настраивал гитару. Там его наконец и разыскала визажистка. Встав перед ним, женщина уперла руки в боки и недовольно покачала головой:

– Я тебя обыскалась. Ты что, сообщения не слышал?

– Неужели это так необходимо? Я же не девчонка, чтобы прихорашиваться.

– Но припудрить лицо тебе не помешает, если не хочешь, чтобы в камере оно блестело, как кастрюля.

– Пусть блестит. Мне все равно.

– Тебе все равно, а продюсеру – нет. Так что вставай и пошли со мной.

Калеб последовал за визажисткой, сел в кресло, хмуро поглядывая на свое отражение в зеркале. Он так и не привык к высветленным прядкам. Да и к зеркалам с лампочками по бокам он не привык, не говоря уже о пудре. Лишнее все это.

Визажистка поднесла к его лицу кисть:

– А теперь, пупсик, закрой глазки и не шевелись.

Калеб вздохнул и покорился. Снова открыв глаза, он увидел перед собой улыбающегося Шона.

– Привет, сосед. Надеюсь, ты не станешь подводить глаза? Могу одолжить тебе свой сценический образ.

– Нет, Шон, спасибо, – засмеялся Калеб. – На здешнем шоу хватит одного вампира в стиле Аврил Лавин[12]12
   Аврил Лавин – франко-канадская певица, автор-исполнитель.


[Закрыть]. На твой сценический образ я не претендую.

– При чем тут Аврил Лавин? Она крутейшая певица.

– Ты прав, – согласился Калеб. – Никто не давал мне права оскорблять ее. И вампиров тоже.

Калеб посчитал, что можно встать, однако визажистка снова толкнула его в кресло и принялась за его волосы, разделяя их на пряди и закрепляя спреем.

– Шон, а почему ты торчишь здесь? Мне и без твоего пристального разглядывания сидеть в этом кресле не сахар.

– А если я пытаюсь проникнуть в твои мысли? Чтобы отпихнуть тебя в состязании?

– Шон, не говори глупости. Мы ведь в разных группах. Состязаться мы можем лишь в том случае, если оба дойдем до финала. Я очень сомневаюсь, что мы туда доберемся. Как бы ты ни старался внешностью и голосом подражать Аврил Лавин.

– Я не пою в стиле Аврил Лавин.

– Кажется, ты называл ее крутейшей певицей.

– Вы своей болтовней мешаете мне работать, – одернула их визажистка. – Неужели так трудно посидеть спокойно?

Но Шон не ушел. Наклонившись к уху Калеба, он шепотом спросил:

– Как делишки в твоей группе?

– Прекрасно, Шон. Все лезут из кожи вон, пытаясь пробиться на следующий раунд.

– А есть кто-то, кто тебя особенно достает?

– Таких нет. У нас была всего одна групповая репетиция. И вообще, я стараюсь думать о своем выступлении.

– Намек понятен. А как начет Джордин? Ты говорил с ней?

По блеску глаз Шона Калеб понял, почему сосед донимает его вопросами. Калеб решил продолжить свою игру:

– Ты про какую Джордин?

– Как про какую? Про Джордин из Нью-Йорка. Как она?

– Ты про Джордин-через-игрек?

– Хватит прикалываться, Калеб! Здесь что, целый табун Джордин?

– Думаю, всего одна.

– Значит, речь о ней, – сказал Шон.

– Теперь понятно, – усмехнулся Калеб. – Что тебя интересует?

– Она тебе что-нибудь сказала?

– Только то, что терпеть не может чуваков с подведенными глазами.

– Ладно, проехали, – буркнул Шон, и его как ветром сдуло.

Калеб усмехнулся: ведь Шон не умеет уходить сразу. И не ошибся.

– Все знают: крутым девчонкам нравятся парни с подведенными глазами!

Шон наконец ушел. Визажистка оглядела Калеба и осталась довольна своей работой.

– А он, кстати, прав, – сказала она. – Сценические девицы обожают парней с подведенными глазами.

Калеб лишь покачал головой.

* * *

Он вышел на сцену. В голове было ясно и спокойно. Калеб любил это состояние. И не имело значения, играл ли он перед прохожими на улице, в баре, полном пьяных любителей музыки, или на здешнем шоу с аудиторией фальшивых поклонников. Остин или Голливуд – какая разница? Едва он брал первый аккорд, результат всегда был одинаков. Калеб играл не для кого-то одного, не для группы. Он играл для всех.

Иногда Калеб представлял огромное волшебное облако, проплывающее над головой, а внутри облака – все когда-либо рассказанные истории и спетые песни. Если ему повезет, он дотянется до облака, ухватит оттуда что-нибудь, а потом превратит в песню. Главное – не потерять волшебства. Когда Калеб брал последний аккорд, он отправлял свою песню догонять это облако, чтобы она навсегда сохранилась там. Этот нехитрый прием помогал ему лучше всякой психотерапии и медитаций.

– Слушайте все! – крикнул продюсер, встав у края сцены. – У нас сейчас не прямой эфир. Но впереди – целый день. Мы будем снимать ваши выступления на камеру так, как если бы они шли в прямой эфир. Сидящих в зале прошу внимательно следить за сигналом и аплодировать, только когда он зажжен. Никаких хаотических рукоплесканий. Теперь что касается исполнителя… Ты, кажется, Калеб? Так вот, Калеб, когда тебе подали сигнал, не выскакивай на сцену как ошпаренный. И не начинай играть, едва только занавес пополз вверх. Это понятно? Сделай паузу. У нас это называется «войти в настроение». То же относится и к концу выступления. На аплодисменты реагируй естественно. Все понимают: тебе они приятны. Только не улыбайся во весь рот и не выставляй на показ свою радость, что отмучился. Этим ты смажешь все впечатление о себе. Достойно вышел на сцену и достойно уходишь. Это понятно?

Калеб кивнул, показывая, что понял, хотя на самом деле ему хотелось развернуться и уйти. Он бы и ушел, если бы не боязнь огорчить Джейн.

Продюсер отдал команду. Опустили занавес, заслонив от Калеба и зрителей, и судью. Он стоял с гитарой в руках, слушая отрывистые распоряжения продюсера.

Еще до приезда сюда Калеб знал: все импровизации на реалити-шоу заранее прописаны в сценарии. Здесь же он убедился, что они не только имеют сценарий, а еще и являются полнейшим дерьмом. Мысль о скором возвращении домой была такой притягательной. Вместе с ним в группе Калеба было восемь исполнителей. К концу недели их останется четыре. Надежд на успех Калеб не возлагал. Он чувствовал: эта капризная тетка невзлюбила его еще в Остине. Вряд ли ей захочется признавать свою неправоту.

– Начали! – послышался голос режиссера.

Потом раздались аплодисменты. Занавес пополз вверх. Калеб слушал аплодисменты, смотрел на огни. Не об этом ли мечтает каждый музыкант? А он сам разве не мечтал о сцене? Мечтал, но не о такой. Не нужны ему фальшивые поклонники, аплодирующие не по зову сердец, а по светодиодному знаку.

Усилием воли прогнав эти мысли, Калеб оглядел зрителей. Так он делал в барах, чтобы почувствовать приток вдохновения. Он еще не решил, какую из своих песен будет петь. Все определили последние секунды. В переднем ряду сидела женщина, внешне похожая на его тетку. И он заиграл знакомую мелодию в минорном ключе.

– Эту песню я посвящаю всем, кто потерял близких людей, – произнес он привычные слова. – Особенно если эти близкие были солдатами.

Потом он запел.

 
Они явились при полном параде,
Но сжалось сердце твое.
Что толку в этой посмертной награде?
На чью грудь ты прикрепишь ее?
Кто я им? Очередной погибший герой.
Еще один гроб, обернутый флагом,
И с глаз поскорее долой.
Ты смотришь в прошлое,
Там была любовь, и она согревала нас.
Тебя согрел бы и солнца свет,
Но он ненавистен тебе сейчас,
Как ненавистен смех, потому что свет солнца —
Это любовь, излившаяся на всех.
Свет льется сквозь щели твоих портьер,
Он мешает тебе вспоминать
Строчки писем, адресованных мне,
Что не собралась ты написать.
Ты кричишь: «Я хочу проливного дождя,
Мороза хочу и снегов,
Чтоб унеслась печаль моя
Или заснула на веки веков».
Кому приходилось любовь терять,
Зная, что другой такой нет,
Начинают смех презирать
И ненавидеть солнца свет.
 
 
Нет солнца сегодня. Дождь хлещет из облаков.
Ты здесь стоишь одна.
Отзвучал набор участливых слов.
Все ушли. И вокруг – тишина.
Ты вспоминаешь мгновенья любви,
Ты думала, так будет всегда.
Но померкнут воспоминанья твои,
Безжалостно их сотрут года.
Тебе ненавистен солнца свет,
Но сегодня дождь проливной
Смывает листья, обрывки газет,
Тебя отгораживая стеной
От ненаписанных писем, от сладких грез,
От всего, что было у нас с тобой.
Ты кричишь: «Я устала от боли и слез,
Устала от этих туч.
Я хочу, чтобы ветер их унес,
Мне нужен надежды луч».
Кому приходилось любовь терять,
Зная, что другой такой нет,
Начинают с годами по солнцу скучать
И выходят из тьмы на свет.
 
 
Тетушка, ты все ж навестила меня.
Я знаю: ты здесь была.
Склонилась, ухо к могиле прижав,
И слушала что-то, затем ушла.
Ты хотела мне рассказать о любви,
Что в сердце твоем продолжает жить.
Не надо, я мысли умею читать твои.
Даже те, что ты стараешься скрыть.
Тебе был ненавистен солнца свет,
Как был ненавистен смех.
Ты знаешь: солнце – это любовь,
Изливающаяся на всех.
Не надо память свою терзать.
Рассеялись в прах мечты.
Мне писем твоих уже не читать,
Напрасно их пишешь ты.
И теперь ты кричишь: «Мне нужен покой.
Я хочу без слез вспоминать,
Жить дальше в мире с собой,
Радоваться и мечтать».
Теряют любимых.
Любовь нельзя потерять.
Она продолжает жить.
Просто годы нужны, чтобы это понять
И сердце свое исцелить.
 

Они явились при полном параде, Но сжалось сердце твое. Что толку в этой посмертной награде? На чью грудь ты прикрепишь ее? Кто я им? Очередной погибший герой. Еще один гроб, обернутый флагом, И с глаз поскорее долой. Ты смотришь в прошлое, Там была любовь, и она согревала нас. Тебя согрел бы и солнца свет, Но он ненавистен тебе сейчас, Как ненавистен смех, потому что свет солнца – Это любовь, излившаяся на всех. Свет льется сквозь щели твоих портьер, Он мешает тебе вспоминать Строчки писем, адресованных мне, Что не собралась ты написать. Ты кричишь: «Я хочу проливного дождя, Мороза хочу и снегов, Чтоб унеслась печаль моя Или заснула на веки веков». Кому приходилось любовь терять, Зная, что другой такой нет, Начинают смех презирать И ненавидеть солнца свет.

Нет солнца сегодня. Дождь хлещет из облаков. Ты здесь стоишь одна. Отзвучал набор участливых слов. Все ушли. И вокруг – тишина. Ты вспоминаешь мгновенья любви, Ты думала, так будет всегда. Но померкнут воспоминанья твои, Безжалостно их сотрут года. Тебе ненавистен солнца свет, Но сегодня дождь проливной Смывает листья, обрывки газет, Тебя отгораживая стеной От ненаписанных писем, от сладких грез, От всего, что было у нас с тобой. Ты кричишь: «Я устала от боли и слез, Устала от этих туч. Я хочу, чтобы ветер их унес, Мне нужен надежды луч». Кому приходилось любовь терять, Зная, что другой такой нет, Начинают с годами по солнцу скучать И выходят из тьмы на свет.

Тетушка, ты все ж навестила меня. Я знаю: ты здесь была. Склонилась, ухо к могиле прижав, И слушала что-то, затем ушла. Ты хотела мне рассказать о любви, Что в сердце твоем продолжает жить. Не надо, я мысли умею читать твои. Даже те, что ты стараешься скрыть. Тебе был ненавистен солнца свет, Как был ненавистен смех. Ты знаешь: солнце – это любовь, Изливающаяся на всех. Не надо память свою терзать. Рассеялись в прах мечты.

Мне писем твоих уже не читать, Напрасно их пишешь ты. И теперь ты кричишь: «Мне нужен покой. Я хочу без слез вспоминать, Жить дальше в мире с собой, Радоваться и мечтать». Теряют любимых. Любовь нельзя потерять. Она продолжает жить. Просто годы нужны, чтобы это понять И сердце свое исцелить.

Когда он закончил петь, в зале было тихо. Даже слишком тихо. Слушатели смотрели на него. Судья тоже смотрела на него, однако никто не аплодировал.

– Снято! – крикнул режиссер.

Потом на сцену выскочил продюсер.

– Вы там что, заснули? – крикнул он, потрясая рукой в сторону аппаратной. – Почему не включили сигнал аплодисментов?

– Извините, босс, – донесся мужской голос. – Меня так песня захватила, что я забыл.

– Пусть вас сменит кто-то менее сентиментальный, – сердито покачал головой продюсер. – Сигнал должен включаться вовремя. Теперь придется делать еще один дубль. Кстати, Калеб, ты хорошо выдержал паузу. Сейчас ты повторишь всю песню, с самого начала.

– Этого я не смогу, – возразил Калеб.

– Что? – удивился продюсер, поворачиваясь к нему.

– Я сказал, что не могу играть по команде.

– Почему?

– Я создал настрой для этой песни. Определенное состояние. Мне его не повторить.

– Но это твоя работа, сынок.

– Извините.

– Если ты и дальше будешь отказываться делать то, что тебя просят, тебе не удержаться в нашем бизнесе. Это на сольных концертах в клубах и барах можно устанавливать свои правила.

– Давайте я спою что-нибудь другое, – предложил Калеб.

– Идет, – согласился продюсер. – Мне все равно, что ты там будешь петь.

– Нет, – возразила судья. – Я не хочу другую песню.

Все повернулись в ее сторону. «Ну вот и конец моему участию в конкурсе, – подумал Калеб. – Такой отличный повод спровадить меня. И конца недели дожидаться не надо».

– Почему не хотите? – спросил продюсер.

– Потому что мне очень понравилась эта, – сказала судья, улыбаясь Калебу. – Неужели так сложно дописать и вклеить аплодисменты?