Текст книги "Серебряные тени"

Райчел Мид
Академия вампиров. Кровные узы. Книга 5. Серебряные тени

Richelle Mead

Silver Shadows Bloodlines, Book 5

Copyright © 2014 by Richelle Mead

© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1
Сидни

Я проснулась в темноте.

В этом не было ничего нового: я просыпалась в темноте уже… вообще-то, я точно не знала, сколько именно дней. Наверное, мое заточение длилось несколько недель, а может, и месяцев. Я потеряла счет времени, находясь в тесной холодной камере, где постелью мне служили шершавые камни. Тюремщики заставляли меня спать и бодрствовать по своему разумению: они использовали какой-то химический препарат, который совершенно меня изматывал. Сперва я была убеждена, что его добавляют в еду или воду, и поэтому устроила голодовку. Мой бунт ничем не закончился – меня просто стали кормить насильно, и этот опыт я, конечно, никогда и ни за что не захотела бы повторить в своей жизни. Да и усыпляющее воздействие препарата никуда не делось. Однако позже я поняла, что его закачивают в вентиляционную систему, а отказаться от воздуха я, само собой разумеется, не могла.

Забавно, но я питала иллюзию, что способна следить за временем благодаря месячным: так женщины примитивных культур настраивали себя на фазы Луны. Кстати, мои пленители, сторонники чистоты и эффективности, предоставили мне в нужный момент все средства женской гигиены. Однако мой план провалился. Резкое прекращение приема противозачаточных таблеток в момент моего заточения перестроило гормоны и отбросило организм на нерегулярный цикл. Теперь я действительно блуждала в потемках – особенно с учетом странного тюремного расписания. Единственное, в чем я была уверена, это то, что я не беременна, – и данный факт стал для меня громадным облегчением. Если бы мне пришлось беспокоиться о ребенке Адриана, алхимики получили бы надо мной неограниченную власть. Но сейчас в моем теле билось только одно сердце, поэтому я могла выдержать все, что они мне устраивали. Голод, холод. Ничто из вышеперечисленного не имело значения. Я не позволяла им меня сломить.

– Ты размышляла о своих грехах, Сидни?

Стальной женский голос вибрировал в камере и, казалось, исходил отовсюду. Я села, натянув на колени грубую сорочку. Это движение было вызвано исключительно привычкой. Тонкая рубашка без рукавов не могла меня согреть, зато дарила мне психологическое ощущение благопристойности. Мне выделили ее в середине моего пребывания в плену, заявив, что одежда должна символизировать мои будущие благие намерения. Но я думаю, что алхимикам просто пришлась не по нутру моя нагота: ведь они убедились, что это не действует на меня так, как они ожидали.

– Я спала, – ответила я, подавляя зевоту. – Некогда было размышлять.

Препарат, распыленный в воздухе, нагонял на меня постоянную дремоту, но иногда тюремщики прибегали к стимуляторам, которые заставляли меня бодрствовать, какой бы измученной я ни была. В результате я никогда не чувствовала себя полностью отдохнувшей, что и являлось целью алхимиков. Психологическую войну лучше всего вести с утомленным разумом.

– Тебе что-нибудь снилось? – спросил голос. – Например, искупление? Не думала ли ты о том, каково это – снова узреть свет?

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – огрызнулась я.

Сегодня я оказалась нетипично разговорчивой. Мне постоянно задавали вопросы, но я обычно отмалчивалась.

– Если ты прекратишь пичкать меня успокоительным, мне удастся поспать по-настоящему и я увижу что-нибудь интересное, о чем мы с тобой могли бы поболтать, – добавила я, утаив самое главное.

Нормальный сон без препарата означал, что Адриан отыщет меня в моих сновидениях и поможет мне найти выход из этой дыры.

Адриан.

Лишь одно его имя поддерживало меня на плаву. Мысли о нем – о нашем прошлом и нашем будущем – помогали мне выживать в настоящем. Здесь, в темноте камеры-одиночки, я часто погружалась в грезы, вспоминая те недолгие месяцы, которые мы провели вместе. Неужели они пролетели настолько быстро? Из всех девятнадцати лет моей жизни то время стало для меня самым ярким и значимым. И сейчас я думала только об Адриане. Я заново пересматривала каждое драгоценное воспоминание, радостные и горестные события, а когда они заканчивались, то начинала фантазировать. Я перебирала в уме всевозможные варианты, самые нелепые «планы побега от действительности», которые мы придумывали сообща.

Адриан.

Благодаря Адриану я все еще жива.

Но именно из-за него я и угодила в тюрьму.

– Ты не нуждаешься в том, чтобы подсознание запутывало твой рассудок, – заявил голос. – Твой разум уже осведомлен о происходящем. Ты отравлена и запятнана. Твоя душа окутана мраком, ты согрешила против себе подобных.

Скучная риторика заставила меня вздохнуть, и я пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее, хоть на это надежды не было. Мои мышцы целую вечность пребывали в состоянии одеревенения. В таких условиях комфорт вообще недостижим.

– Тебя должна огорчать мысль о том, что ты разбила сердце своему отцу, – продолжал голос.

А вот это что-то новенькое. Тема оказалась настолько неожиданной, что я, не задумываясь, выпалила:

– У моего отца нет сердца.

– Есть, Сидни, есть.

Если я не ошиблась, в голосе зазвучало удовлетворение из-за того, что меня удалось спровоцировать на ответную реакцию.

– Он глубоко сожалеет о твоем падении. Не забудь о том, Сидни, что сначала ты прекрасно проявляла себя в борьбе со злом. Но ты разочаровала отца.

Я передвинулась на несколько сантиметров и оперлась спиной о грубо отесанную стену.

– Теперь он может заняться воспитанием своей гораздо более многообещающей дочери. Наверняка он быстро отвлечется.

– Ты и своей сестре сердце разбила. Они оба расстроены и подавлены твоим поведением – ты и представить себе не можешь, насколько сильно. Почему бы тебе с ними не помириться?

– Ты предлагаешь мне сделку? – настороженно спросила я.

– Сидни, мы предлагаем тебе реальную возможность выхода. Скажи нужные слова, и мы с радостью начнем твой путь к искуплению.

– Значит, моя камера тоже является шагом к искуплению?

– Сидни, поверь нам – тяжелые условия, в конце концов, приведут к тому, что твою душу охватит стремление очиститься.

– Ага! – подхватила я. – Вы отлично справились с задачей. Меня морили голодом, унижали…

– Ты хочешь увидеться со своими близкими, Сидни? Разве не приятно будет посидеть и поговорить, к примеру, с родным отцом?

Я промолчала и принялась размышлять над игрой, которую ведут мои тюремщики. Раньше голос предлагал мне в основном телесные блага: горячую ванну, мягкую постель, хорошую одежду. Меня искушали и другими вознаграждениями, вроде деревянного крестика, который мне сделал Адриан… А иной раз мне сулили еду, которая будет вкусной, питательной и аппетитной – не то что жиденькая кашица, с помощью которой во мне еще теплилась жизнь. Последний соблазн даже включал в себя донесшийся до меня однажды аромат кофе… Вероятно, именно родные, которым я столь «дорога», и подсказали тюремщикам, что я обожаю кофе.

Но возможность поговорить с людьми – это и впрямь было заманчиво. Естественно, Зоя и мой отец не стояли в начале списка персонажей, которых я жаждала увидеть, но меня заинтересовал увеличившийся масштаб того, что мне предложили алхимики. Жизнь вне постылой камеры!

– Что я должна делать? – спросила я.

– То, что тебе уже известно, Сидни, – откликнулся голос. – Признай свою вину. Покайся в грехах и скажи, что готова спастись.

У меня едва не вырвалось: «Мне не в чем каяться!» Вот что я отвечала им постоянно – во время каждого допроса. Раз сто, а может, и тысячу. Но мне стало любопытно. Тюремное свидание означало, что алхимикам придется отключить ядовитый газ, верно? А если я избавлюсь от воздействия препарата, то буду видеть сны…

– Я говорю эти слова и вы устраиваете мне встречу с родными? – уточнила я.

В голосе послышались сдержанное раздражение и снисходительность.

– Не сразу, Сидни. Поощрение еще надо заслужить. Но ты перейдешь к следующему этапу исцеления.

– Перевоспитания, – подытожила я.

– Ты говоришь таким тоном, как будто это нечто плохое, – произнес голос. – Мы хотим спасти тебя, Сидни.

– Спасибо, не стоит, – заявила я. – Я начинаю привыкать к своей клетке. Будет жаль ее покинуть.

Я напряглась. Проблема заключалась в том, что с первого момента «сознательного» перевоспитания начинались настоящие пытки. Конечно, физически это было не столь тяжело, как пребывание в камере-одиночке, но направлено все будет на управление моим разумом. Суровые тюремные условия являлись фундаментом, который должен был заставить меня почувствовать себя слабой, беспомощной и податливой. А уж затем алхимики будут стараться на славу и попытаются изменить меня целиком и полностью. В результате после завершения перевоспитания я рассыплюсь перед ними в благодарностях…

Но я не могла отмахнуться от их предложения – ведь в таком случае я буду нормально спать и видеть сны! Я сумею найти контакт с Адрианом и прорвусь еще дальше, как минимум узнаю, что он в порядке… если меня не разрушит перевоспитание. Увы, я могла лишь предполагать, какие психологические приемы тюремщики используют в моем запущенном случае, но стопроцентной уверенности у меня не было. Выдержу ли я новые? Уберегу ли собственный разум или меня настроят против всех моих принципов и против тех, кого я люблю? Вот в чем заключался риск ухода из камеры. Кроме того, я не сомневалась, что у алхимиков есть препараты и методы, давящие на мозг, и подопытный просто усваивает все, что нужно. Хотя я, пожалуй, защищена от этой опасности, поскольку еще на свободе я регулярно колдовала… но какой-то риск в моем случае все-таки имелся. А еще меня очень беспокоило, что я окажусь уязвимой. Единственный известный мне способ защититься от принуждения заключался в изготовленном мною снадобье. Я успешно применила средство на одном человеке – но не на себе.

Дальнейшие размышления мне пришлось отложить: меня затопила усталость. Видимо, на сей раз разговор был закончен. Я понимала, что сопротивляться бесполезно, и растянулась на полу, отдаваясь во власть вязкого сна, погребающего мысли о свободе. Но прежде чем препарат меня отключил, я мысленно произнесла любимое имя, используя его в качестве талисмана, дарующего мне силу и надежду.

Адриан!..

* * *

Когда я очнулась, то обнаружила в камере еду. Это была обычная овсянка, которая продается в коробках и заливается кипятком. Думаю, в ней содержались витамины и микроэлементы, снабжавшие мой организм небольшим количеством энергии. Однако назвать еду горячей было бы преувеличением: овсянка оказалась чуть-чуть теплой. Вероятно, алхимики решили, что заключенному незачем наслаждаться аппетитными блюдами. Но, несмотря на всю безвкусность кашицы, я механически ее хлебала, помня, что мне понадобятся силы, когда я обрету свободу.

«Если я выберусь отсюда».

Предательская мысль возникла прежде, чем я успела ее подавить. Давнишний страх незаметно подтачивал меня изнутри. Меня снедала пугающая вероятность того, что меня будут держать здесь вечно и я никогда не увижу тех, кого люблю: Адриана, Эдди, Джилл… никого из них. И я никогда не буду колдовать. Никогда не прочту ни единой книжки. Вот что причинило мне сегодня особенно сильную боль: хотя мечты об Адриане и скрашивали мое существование, я готова была пойти на убийство, лишь бы получить возможность почитать! Все, что угодно, даже глупый макулатурный романчик! Я бы с радостью проглотила журнал или брошюру – тогда тьма и стальной женский голос были бы мне нипочем.

«Соберись, Сидни, – приказала я себе. – Ради себя. Вытерпи – ради Адриана. И подумай, на что бы он пошел ради тебя?»

Верно! Где бы он ни находился – оставался ли в Палм-Спрингсе или куда-то переехал – я не сомневалась, что Адриан никогда меня не предаст. Значит, мне необходимо ответить ему тем же. Надо готовиться к тому моменту, когда мы будем вместе, – и надеяться на воссоединение.

«Centrum permanebit». Латинские слова прозвучали у меня в голове, укрепляя меня. В переводе они означали «центр устоит» – и были отголоском стихотворения, которое мы с Адрианом однажды прочли вместе. «Теперь центр – это мы, – подумала я. – И я устою во что бы то ни стало».

Я завершила свою скудную трапезу и попыталась ополоснуться над крохотной раковиной в углу камеры, ощупью найдя место, где она располагалась – как раз рядом с унитазом. Настоящая ванна или душ были исключены (хотя мои тюремщики пытались использовать их как приманку), и я ежедневно (по крайней мере, убеждая себя, что уже наступил день) обтиралась грубым куском ткани, намоченным в ледяной воде, от которой пахло ржавчиной. Какое унижение! Я знала, что алхимики наблюдают за мной через инфракрасные камеры, но тешила мыслью, что сохраняю человеческий облик и не зарастаю грязью. Я не доставлю своим тюремщикам такого удовольствия. Я останусь человеком, хоть именно этот пункт и служил основой для всех обвинений, которые против меня выдвигались.

Приведя себя в относительный порядок, я свернулась у стены калачиком, стуча зубами и дрожа от холода. Моя мокрая кожа еще не высохла. Смогу ли я когда-нибудь согреться?

– Мы побеседовали с твоим отцом и сестрой, Сидни, – внезапно объявил голос. – Они очень переживали из-за того, что ты не пожелала с ними встретиться. Зоя плакала. Ты причинила им боль, Сидни.

Я поморщилась, жалея о том, что подыграла алхимикам. Теперь они вообразили, что тактика с использованием моих родных дала веский результат. С чего они предположили, будто мне захочется сближаться с людьми, которые меня здесь заперли? Единственная родня, с которой я хотела бы увидеться, – мама и старшая сестра. Но они наверняка не числились в списке избранных, допущенных к алхимическим тайнам, особенно если мой папа добился своего в процедуре развода. Вот о разрешении этой проблемы мне действительно хотелось бы что-то узнать, но я не собиралась демонстрировать свою слабость.

– Разве ты не сожалеешь о том, что причинила им боль, Сидни? – бубнил голос.

– По-моему, Зое и папе следует сожалеть о той боли, которую они причинили мне, – вырвалось у меня.

– Ты ошибаешься, Сидни, – утешительным тоном произнес голос.

Я промолчала. Теперь мне захотелось дать по физиономии алхимическому начальству, хоть мне и не свойственно прибегать к грубой силе.

– Твои родные поступили так, чтобы помочь тебе, Сидни. Мы все стараемся тебе помочь. Они были бы рады объясниться с тобой.

– Ага, – проворчала я. – Если вы вообще с ними говорили.

Я уже презирала себя. Почему я им подыграла? А сейчас я расплачиваюсь.

Надо полагать, они ликуют.

– Зоя спросила, можно ли принести тебе ванильный латте с обезжиренным молоком, когда она придет тебя навещать. Мы ей, разумеется, разрешили. Мы целиком за цивилизованную встречу: чтобы вы сели и по-настоящему побеседовали. Тогда твои близкие успокоятся, а твоя душа исцелится.

Мое сердце отчаянно колотилось, но это никак не было связано с обещанием кофе. Голос вновь подтвердил свое заманчивое предложение.

Настоящее свидание – за столом, с кофе… Оно должно состояться вне камеры. Если допустить толику истины в моей фантазии, то я уверена лишь в одном: алхимики, конечно, не приведут папу и Зою в тюремные застенки.

Не то чтобы моей целью была встреча с родными, но я намеревалась вырваться отсюда. И я по-прежнему считала, что смогла бы оставаться здесь вечно – выдержать все алхимические испытания. И не обманывала себя. Но что мне даст подобное упрямство? Я докажу свою выносливость и непокорность… Я ими горжусь, а они никак не приближают меня к Адриану. Чтобы попасть к Адриану и моим друзьям… мне необходимо видеть сны. Поэтому сейчас – в первую очередь – мне важно избавиться от дурмана и дремотного состояния.

И это еще не все. Если я окажусь вне тесной камеры, мне, возможно, удастся использовать магию. Кто знает, может, я даже догадаюсь, куда они меня спрятали. И тогда-то я освобожусь.

Но сначала мне надо выйти отсюда – хотя бы ненадолго. Я считала, что пребывание в клетке являлось испытанием моего мужества, но неожиданно я подумала, что подлинным испытанием моей отваги станет выход из нее.

– Тебе этого хотелось бы, Сидни? – Теперь в голосе появились явные нотки возбуждения, почти нетерпения, которые совершенно не вязались с тем высокомерным и властным тоном, к которому я привыкла. Им еще никогда не удавалось добиться от меня такого жаркого интереса. – Тебе хотелось бы сделать первые шаги к очищению своей души – и встрече с родными?

Сколько времени я прозябала к одиночной камере, то проваливаясь в забытье, то разлепляя веки и таращась в темноту? Щупая свой торс и руки, я чувствовала свою худобу: такая сильная потеря веса должна занимать недели. Или месяцы… я понятия не имела. А пока я здесь, мир живет без меня: мои друзья и масса других людей… они просто во мне нуждаются.

– Сидни?

Не желая показаться слишком заинтересованной, я решила тянуть время.

– А можно ли вам доверять? Откуда я знаю, позволите ли вы мне увидеться с моими близкими, если я… встану на путь очищения?

– Зло и обман нам чужды, – ответил голос. – Мы любим свет и честность.

«Опять ложь!» – мысленно возмутилась я. Они врали мне много лет, представляя хороших людей чудовищами, пытаясь диктовать мне свои жизненные правила и установки. Но это не имеет значения. Мне плевать, сдержат ли они свое слово относительно моих родственников.

– А у меня будет… настоящая кровать? – спросила я чуть дрогнувшим голосом.

Да… алхимики сделали из меня превосходную актрису, и сейчас обучение работало против них.

– Да, Сидни. И кровать, и одежда, и вкусная еда. И люди, с которыми можно будет общаться, – они помогут тебе, если только ты прислушаешься к ним.

Эти слова помогли мне принять решение. Если я буду регулярно видеться с другими людьми (хотя бы и здесь), алхимики не смогут распылять свои препараты через вентиляцию. Внезапно я почувствовала прилив бодрости. Теперь меня даже трясло от возбуждения. А затем я предположила, что они просто закачивают в камеру стимулирующее средство, которое должно вызвать у меня беспокойство и готовность поступать необдуманно. Что ж, их прием отлично срабатывает в отношении утомленного и затуманенного сознания, и сейчас он тоже работал – но не так, как они ожидали.

По давней привычке я поднесла руку к ключицам, прикасаясь к кресту, которого больше не было. «Не позволь им меня изменить, – мысленно молилась я. – Дай мне сохранить разум. Дай вынести все испытания».

– Сидни?

– Что я должна сделать? – спросила я.

– Ты знаешь, Сидни, – монотонно произнес голос. – Знаешь, что тебе надо сказать.

Я положила ладони на сердце и безмолвно призвала Адриана.

«Жди меня. Будь сильным, и я тоже буду сильной. Я найду выход из ловушки, в которую они меня загнали. Я тебя не забуду. Я никогда не отвернусь от тебя, как бы мне ни пришлось им лгать. Наш центр устоит».

– Ты знаешь, что тебе надо сказать, – повторил голос.

У него буквально слюнки текли.

Я откашлялась.

– Я согрешила против своего рода и позволила извратить свою душу. Я готова к изгнанию тьмы.

– А в чем ты согрешила? – вопросил голос. – Покайся в содеянном.

Вот что оказалось действительно трудным! Я сглотнула и сосредоточилась. Я смогу! Если ответ приблизит меня к Адриану и свободе, я скажу что угодно.

– Я полюбила вампира, – выдавила я.

И меня ослепил свет.

Глава 2
Адриан

– Пойми меня правильно: выглядишь ты погано.

Я оторвал голову от стола и с трудом открыл глаза. Даже в темных очках – и в помещении – свет был почти невыносимым для моей гудящей головы.

– Неужели? – осведомился я. – А можно поподробней?

Ровена Кларк пригвоздила меня к месту величественным взглядом, который безумно походил на тот, который могла бы изобразить Сидни.

– Ты мог бы принять мой конструктивный совет. – Ровена наморщила носик. – У тебя ведь похмелье, да? Но это подразумевает, что в какой-то момент ты был трезв. А ощущаемый мной мощный запах джина заставляет меня принять меры.

– Я трезв. По большей части. – Я осторожно снял темные очки, чтобы лучше ее рассмотреть. – У тебя волосы голубые.

– Бирюзовые, – уточнила она, смущенно к ним прикасаясь. – Ты их видел два дня назад.

– Правда?

Два дня назад – значит, на нашем общем занятии по медийным технологиям здесь, в колледже. Но я едва мог вспомнить то, что произошло два часа назад.

– Ага. Возможно, как раз тогда я был… навеселе. Цвет смотрится мило, – добавил я, надеясь, что комплимент немного уменьшит ее осуждение.

Зря надеялся.

Если честно, в последнее время я бывал трезвым весьма редко. Однако если учесть, что я каким-то загадочным образом добирался до колледжа, то, наверное, заслуживал хоть какой-то похвалы. Когда Сидни исчезла – нет, когда ее захватили, – я забросил учебу. Я не мог никуда ходить или что-то делать – я хотел только найти ее. Сперва лежал на кровати пластом, выжидая и ища ее духом через мир снов. Однако я не смог с ней связаться. В какое бы время дня я ни пытался ее найти, я не заставал ее спящей. Я ничего не понимал. Никто не способен бодрствовать настолько долго. С пьяными связаться сложно, поскольку алкоголь подавлял дух и блокировал разум, но почему-то я сомневался в том, что Сидни со своими дружками-алхимиками непрерывно поглощает коктейли.

Я смог бы усомниться в себе и в своем таланте, особенно после того, как использовал лекарственные препараты, чтобы временно «отключить» дух. Но спустя несколько дней моя магия вернулась ко мне в полной мере, и я с легкостью дотягивался до других, когда они спали. Возможно, многие вещи я плохо освоил, но я по-прежнему оставался самым умелым «ходоком по снам» среди всех моих приятелей, владеющих техниками духа. Проблема заключалась в том, что мне приходилось встречаться с очень небольшим количеством пользователей духа, поэтому мне не у кого было узнать, почему я не могу связаться с Сидни. Все вампиры-морои используют стихийную магию. В основном они специализируются на одной из четырех физических стихий: земле, воздухе, воде или огне. Но лишь некоторые применяют дух, и, в отличие от стихий, документальных свидетельств этому маловато. Хотя теорий существует множество, никто толком не понимал, почему у меня нет контакта с Сидни.

Ассистент моего профессора выложила передо мной пачку скрепленных листов. Точно такая же легла перед Ровеной, что резко вывело меня из задумчивости.

– А это что?

– Твой финальный экзамен, – ответила Ровена, картинно закатив глаза. – Попробую угадать. Ты про него забыл? И о том, что я предложила с тобой готовиться?

– Похоже, был не в форме, – напряженно пробормотал я и начал листать страницы.

На лице у Ровены осуждение сменилось сочувствием, но если она что-то и собиралась сказать, ей помешало требование профессора замолчать и приступить к работе. Я уставился на вопросы, гадая, смогу ли продраться через вопросы и сдать экзамен. Отчасти я выбрался из постели и вернулся к занятиям именно из-за Сидни. Я знал, как высоко она ценит образование. Она всегда завидовала тому, что я получил шанс, которого она лишилась по воле своего властного кретина-отца. Когда я сообразил, что не смогу сразу же ее отыскать – а я перебрал массу обычных способов, а не только магических, – то принял решение. Я не сдамся и сделаю то, чего хотела бы она: закончу текущий семестр.

Надо признать: я не был в числе усердных студентов. Большинство курсов оказались вводными, и преподаватели обычно ставили зачеты при условии, что ты хоть что-то сдашь. Данный факт оказался мне на руку, поскольку «что-то» было, наверное, самой снисходительной характеристикой того кошмара, в который я угодил. В целом я со скрипом набирал нужное количество баллов, но этот экзамен мог пустить меня ко дну. Вопросы требовали четкого ответа – правильного или ошибочного. Я не мог нарисовать нечто идиотское и рассчитывать, что мне поставят зачет за студенческое усердие.

В итоге я с трудом собрался с мыслями, чтобы ответить на вопросы о контурной графике и деконструкции пейзажа, ощущая, как на меня наваливается черная депрессия. И дело было не в том, что я, скорее всего, завалю предмет. Я еще и подведу Сидни, которая имеет по-настоящему высокое мнение обо мне. Но, с другой стороны, что значит какой-то жалкий предмет, когда я подвел Сидни уже в гораздо более серьезных вещах? Если бы наши роли поменялись, она наверняка давно бы меня нашла. Она более смышленая и предприимчивая. Она сделала бы нечто необыкновенное. А я даже с обыкновенным не справляюсь.

Через час я сдал экзаменационную работу, надеясь, что семестр не улетит в мусорное ведро. Ровена закончила немного раньше и дожидалась меня за дверью аудитории.

– Не хочешь перекусить? – спросила она. – Я угощаю.

– Нет, спасибо. Я встречаюсь с кузиной.

Ровена настороженно посмотрела на меня:

– Надеюсь, ты не за рулем?

– Я сейчас трезв, спасибо огромное, – ответил я. – И могу тебя успокоить – я еду на автобусе.

– Тогда, наверное, уже все? Последний день занятий.

Я удивленно подумал, что она права. У меня есть еще пара предметов, но этот – единственный, который был у нас с ней общим.

– Уверен, что мы с тобой увидимся, – храбро пообещал я.

– Ага, – отозвалась она, глядя на меня с тревогой. – Ты знаешь мой телефон. По крайней мере, знал раньше. Кстати, летом я никуда не уезжаю. Позвони нам с Касси, если захочешь развеяться… или тебе надо будет поговорить. Я в курсе, что у тебя… серьезные проблемы…

– Бывали переделки и посерьезнее, – соврал я.

Она мало что знала. Как обычного человека, ее следовало держать в неведении. По-моему, Ровена решила, что Сидни меня бросила, и теперь ее жалость меня просто убивала. А развеивать ее заблуждения было нельзя!

– Я обязательно проявлюсь и звякну тебе. До встречи, Ро.

Она вяло помахала мне рукой, и я направился к ближайшей остановке автобуса. До нее было не слишком далеко, но пока я добирался, то вымок от пота. В Палм-Спрингсе настал май – и нашу мимолетную весну вколачивало в землю приближение жаркого и душного лета. Я нацепил темные очки и постарался не обращать внимания на парочку хипстеров, куривших рядом со мной. Сигареты стали слабостью, которой я после исчезновения Сидни не поддался, но порой мне было тяжело. Очень тяжело.

Чтобы отвлечься, я открыл сумку и посмотрел на статуэтку золотистого дракона. Я положил ладонь на его спинку, ощущая текстуру крохотных чешуек. Ни один художник не смог бы создать столь совершенное произведение искусства – ведь в действительно это была не скульптура, а настоящий дракон, точнее, каллистана: разновидность дружелюбного демона, призванного Сидни. Каллистан привязался к нам обоим, но лишь Сидни была способна совершать трансформации между живой плотью и заледеневшей формой Прыгуна. К несчастью для Прыгуна, в момент ее похищения он находился в «заторможенном» состоянии и оказался заперт в собственном теле. По словам магической наставницы Сидни, Джеки Тервиллигер, Прыгун формально оставался жив, но влачил довольно жалкое существование, будучи лишен пищи и движения. Я брал его с собой повсюду, хоть и не знал, нужен ли ему такой контакт со мной. Прыгун нуждался в Сидни, и я не мог его за это осуждать. Я тоже в ней отчаянно нуждался.

Я не солгал Ровене: сейчас я оказался трезв. И это было намеренно. Долгая поездка на автобусе предоставляла мне идеальную возможность поискать Сидни. Хотя я уже не пытался дотянуться до нее во сне с такой неутомимостью, как раньше, я неукоснительно трезвел несколько раз в день ради этого поиска. Когда автобус тронулся и я устроился на сиденье, я прикоснулся к магии духа, таившейся во мне. Мгновение я наслаждался тем, какое дивное ощущение она мне дарила. Однако радость моя была недолговечной: ее умеряло понимание того, что дух постепенно толкает меня к безумию.

«Безумие! Что за гадкое слово, – заявил голос у меня в голове. – Относись к ситуации, как к новому взгляду на реальность».

Я поморщился. Голос не был ни голосом совести – правильным и нравоучительным. Он принадлежал моей умершей тетке Татьяне, бывшей королеве мороев. Или… ее духу, устраивающему мне подобные галлюцинации. Как правило, я слышал Татьяну в минуты депрессии, когда мое настроение падало особенно низко. Теперь, после исчезновения Сидни, призрачная тетя превратилась в мою почти постоянную спутницу. Положительной стороной (если здесь можно найти нечто в принципе положительное) было то, что биполярные побочные эффекты стали менее частыми. Казалось, что безумие духа изменило свою форму. Что лучше: вести мысленный разговор с вымышленной умершей родственницей или испытывать резкие перемены настроения? Я мог только гадать.

«Убирайся, – приказал я Татьяне. – Ты ненастоящая. Кроме того, мне пора искать Сидни».

Войдя в контакт с магическим миром, я нацелил свою интуицию на местопребывание Сидни: ведь именно ее я знал на Земле лучше всех остальных. Войти в контакт с сонным сознанием того, с кем я слабо знаком, было бы элементарно. Найти Сидни – если бы она спала – я смог бы вообще без всяких усилий. Но связь не установилась, и я с сожалением отпустил магию. Либо Сидни бодрствует, либо ее от меня отрезают. В очередной раз потерпев неудачу, я вытащил из сумки фляжку и принялся коротать время до Виста Азул.

Находясь в приятном опьянении, я был отрезан от магии – но не от лютой тоски – и в таком состоянии приехал в подготовительную школу Амбервуд. Уроки закончились, и ученики в стильной форме сновали между зданий: они шли заниматься, обниматься, или чем там еще занимаются старшеклассники ближе к концу учебного года. Я побрел к девчачьему корпусу и решил ждать снаружи, надеясь увидеть Джилл Мастрано Драгомир.

Ровена могла лишь догадываться о том, что меня тревожит, а вот Джилл оказалась прекрасно осведомлена о моих невзгодах. Суть в том, что пятнадцатилетняя Джилл обладала «преимуществом» и могла читать мои мысли. В прошлом году на нее напали убийцы, решившие свергнуть ее сестру – королеву мороев и, между прочим, мою хорошую приятельницу. Формально убийцам удалось осуществить свое черное дело, но я все-таки вернул Джилл к жизни – благодаря экстраординарным способностям духа. Ее исцеление далось мне очень нелегко и вдобавок создало психическую связь, позволявшую Джилл ощущать мои мысли и чувства. Я понимал, что депрессия и пьянство тяжело на ней сказались… хотя алкоголь порой притуплял нашу связь. Будь Сидни рядом, она устроила бы мне выволочку за эгоизм и за то, что я не щажу подростковые чувства Джилл. Но Сидни рядом не было. Бремя ответственности лежало на мне одном, и, похоже, я слишком ослабел, чтобы его нести с гордо поднятой головой.