Текст книги "Скиф"

А тут новый дневник. И какой из них хлеще?..

Он вообще любил читать, но одно брать прозу или фантастику, что в принципе суть одно: все те же выдуманные герои и ситуации. Совсем другое – дневники. Читать, зная, что это писал живой человек, точно такой же как он, не из придуманного мира, а из его мира. Что этот человек точно так же как он дышал, спал, радовался, грезил и решал проблемы. Жил, как он! Жил…

Макс потер лицо руками: Господи!

Это вырвалось само и поразило его не меньше прочитанного. Когда он в последний раз вспоминал Бога? В тот день, когда умерла его мать, он понял, что Бог бросил его и, не хотел настаивать на своем обществе. Они плавно разошлись, чтобы никогда не встречаться. И вот – встретились.

Мужчина налил себе кофе и подкурил сигарету. Пепельница уже была полна окурков, но только сейчас он заметил, что выкурил почти две пачки. Но какое это имело значение?

Подошедший пес ткнулся в его ноги, напоминая робко о себе, забытом на целый день. Но и этого Макс почти не заметил – потрепал по холке и оставил.

В голове звенело даже не от ужаса – от жести.

Одно время Макс прикалывался по ужастикам и триллерам, но лишь один фильм вызвал в нем действительный, неподдельный ужас. Нет, даже не ужас, а сонм чувств, которым он так и не смог найти четкого и внятного объяснения, ну не было подходящего слова ни в одном из известных ему языков. Это была смесь сопричастности, веры, холодного страха, леденящего ужаса от пошлости ситуации и ее жутких последствиях. Фильм был основан на реальных событиях, как и дневник. Этим и убивал.

Он не закончил читать дневник, но дальше не мог. История слишком четко встала перед глазами, будто он сам незримо участвовал постоянным свидетелем. Словно сидел за стеклом и видел что происходит, к чему идет, и не мог ничего изменить, не мог остановить, не мог докричаться до девочки, что перемололи, как фарш. Нет, не в мясорубке, не в «Пиле» один или десять – в реальной жизни, реальные люди и реальные события. Легко, просто, обыденно… чужую жизнь пустили под откос.

Он понимал, что будет дальше, слишком хорошо понимал, поэтому не мог больше читать. Сегодня. На сегодня с него хватит. Теперь ему не уснуть. И не жить пока не закончит дневник и не узнает, продираясь через дебри ужаса, что пережила чужая еще недавно душа, а сейчас ставшая близкой как вздыхающая у ног овчарка.

Ему придется пройти до конца с ней и узнать, вернее, убедиться, чем все закончилось. Если как он предполагает…

Но каков тинейджер?! Сука!

– Урод! – прошептал в запотевшее окно, за котором ни зги – темнота, тишина и тот же тупик, что в дневнике. И увидел как наяву, как рифленый ботинок пинает серую тетрадку вниз, в воды Фонтанки. И чужая жизнь летит в грязь, никому не нужная, попранная, откинутая.

Только за это стоило убить мальчишку. Если у него нет сердца, если он смог сделать это, наверняка прочитав написанное, то он такой же скот, как те, кто попался на дороге глупой, доверчивой девочки.

Таких уродов нужно убивать в детстве, пока они не стали взрослыми, матерыми волками, рвущими людей, как тряпки. Пока этот юный урод не превратился в зрелого уродца. Пока не стал таким как Том.

Впрочем, кого и в чем он винит? Малолетку? А он сам разве бы не прошел мимо еще вчера, не отпнул чужую боль? Отодвинулся бы точно. Всем всегда хватает своих проблем, чтобы взваливать на себя чужие, и тот парень не исключение. И он, Максим Смелков. Тот, вчерашний Максим.

Это сегодня, повзрослев, поумнев, получив по душе и фейсу ни раз и не десять, он научился ценить истинное и плевать на ложное, и жить не кривя душой. Но чего это ему стоило?

Том…

Все сомнения рухнули. Костя Пожарский по прозвищу Том в свое время кинул и его, жестко, просто, перечеркнув многолетнюю дружбу и наплевав, что фактически разбил жизнь своего старого друга.

– Сука, – прошептал и сжал зубы.

Если б он заказал его чуть раньше…

Но как жутко осознавать, что Том стал причиной трагедии не только его, но и совсем несмышленой девчонки, искренней, чистой и… слишком наивной для этой грязной жизни.

Он не сомневался, что дальше в дневнике будет только хуже. Если б он не знал Тома, если бы описанный ею Том не был похож на того, кого он знал слишком хорошо, если бы ее Том не носил имя и фамилию его Тома…

Какого черта его дернуло подобрать дневник?!

Какого черта его дернуло его читать?!

Макс зажмурился, унимая эмоции. Слишком страшно это знать, что совершенно незнакомая девочка оплатила счет за грубость и цинизм этого мира, платила, как когда-то платил он. Хуже. Он мужик, он смог, выкрутился, встал на ноги, нашел силы в себе и подняться и раздавить. А что может наивный ребенок?

Мужчина покосился на тетрадную обложку: хоть бы он был не прав, хоть бы дальше шли «розовые сопли», восторг от свадьбы, угрызения совести, выздоровление жениха и долгая счастливая жизнь.

Но что-то сидело как гвоздь в сердце и мешало в это поверить. И имя этому чему-то было – Том.

С Федоровой Смелкову познакомиться не довелось, но Варя достаточно описала ее, чтобы понять, что можно ждать от этой девицы и какая она.

А вот Том… Том!

Ничуть не изменился. Его идеей – фикс всегда была чистая и юная девственница, не потому что чистая. Не потому что юная и не потому что девственница, а потому что такую интересно ломать, сгибать под себя и превращать в марионетку. И не дай Бог кому-то было пойти против, встать поперек.

Макс прошел в гостиную, взял из ряда рамок с фото снимок троицы – он, Том и Джерри, и не поленился – отнес на мусорку.

Давно надо было. Давно.

Нет, вовремя.

Макс специально держал это фото на виду – чтобы помнить, чтобы никогда не забывать что такое доверие и дружба в современном мире и какова им сегодняшняя цена.

Он застыл, уставившись в небо, и подумал, что лучше бы и ему не знать какая сволочь Костя Пожарский, как не знала того наивная дурочка. Ее ловко загнали в капкан, чтобы приготовить шашлык, а она того не понимала. Даже описывая прошедшие события, уже зная что-то и предполагая совершенно верно, все равно не осознавала. Как и он в свое время этого не понял.

Его идеи и возможности, стартовый капитал – оставшиеся от матери в наследство деньги и квартира, были использованы на всю катушку. И Макс не думал, что его потом кинут и он останется ни с чем. Мысли не допускал, что стал для Тома ступенькой.

А Джерри… Джерри всегда был безвольной марионеткой, и всегда на стороне Тома, как самого умного, самого сильного.

Макс же был наивным, верящим в дружбу, взаимопомощь, а значит глупым и слабым. На него не делали ставку, его не брали в расчет иначе. Его держали за рабочего коня, марионетку и полного лоха.

Но они ошиблись, списав его со счетов и отправив с голой задницей на улицу.

Очень ошиблись.

И еще вчера он был уверен – счет: один – один. И он чист перед матерью, так тупо в свое время отдав нажитое ею. И чист перед собой, и сделал все верно.

А сегодня, сейчас подумал: два – ноль, не в его пользу.

Жаль, что некоторых нельзя убить дважды.

Глава 9

Максим так и не смог уснуть. Его маяло. Он то ложился, то вставал, то бродил по квартире, то вновь ложился, вводя Макса в тоску и тревогу. Пес ходил за ним хвостиком и преданно заглядывал в глаза. Единственный друг, единственный, кому он мог верить и доверять после жесткого урока своих «друзей». Но это он, а что сталось с Варей?

Мужчина сел и уставился с опаской на обложку тетради. Несмело открыл ее и, подкурив сигарету, продолжил чтение.

«Ночь с Томом, показавшаяся мне вечность, на деле оказалась эпизодом, что очень быстро превратился в кадр, один из многих в жизни. Слишком много дел и впечатлений навалилось следом. Они быстро вымели из головы ненужное, замыли и затерли то, что было, и я не то? что забыла – такое не забудешь, но отодвинула и воспринимала Тома и ту ночь, как нечто произошедшее мало не со мной, но и очень давно, в другой жизни. Да, именно так: история другого человека в другой жизни. Словно прочитанная история. Словно очень паршивая, и потому перечитывать не хотелось – хотелось забыть, вычеркнуть и никогда не возвращаться к ней.

В тот же день, когда я вернулась с дачи, позвонила Наине Федоровне, чтобы та поднимала врачей. На следующий – была в больнице и ждала вместе с женщиной перевозки Димы. Именно тогда, увидев его впервые за долгие дни переживаний, и забылось, каким образом достались деньги на его лечение, ушли все сомнения и муки совести, отравляющие душу.

Дима выглядел постаревшим лет на десять, худым, желто-серым и отечным. Он ничего не говорил, смотрел с тоской и будто понимая, каков стал, стеснялся, отворачивался и уворачивался от меня. И было невыносимо жалко его, и слезы сами просились наружу. Я с трудом сдерживалась и то и дело отдергивала себя: нельзя плакать, нельзя. Не сейчас. Не нужно, чтобы Дима видел. Ему будет больно.

Наина же Федоровна плакала не стесняясь и все причитала, как по покойнику, чего я перенести не могла да и Дима тоже. Он морщился, осуждающе поглядывая на мать.

Мы сопроводили его в клинику, а на следующий день я поехала туда одна и долго просидела у постели, с тоской поглядывая на капельницы и аппараты вокруг любимого. Он силился улыбнуться, смотрел то жарко, то с печалью, но мольба не высказанная, появившаяся еще в машине скорой помощи, не оставляла его взгляд.

– Только не бросай, – сказал перед уходом, схватив меня за руку, словно так возможно было удержать.

– Никогда, – заверила его, поцеловав в лоб. – Я люблю тебя.

И это было искренне. Искренне с его стороны и с моей.

Он нуждался во мне, а я в нем.

Я еще не понимала, что цеплялась за фантом, что меня уже не было, как никогда не было Димы и его любви.

Все это были пустыми словами, списанными у кого-то из классиков, как и те поэмы, что он писал мне, были переписаны под копирку и высланы веером не только Варваре, но и десятку Оль, Кать, Тань, Ларис…

И одного я так и не могу понять – за что, что Варя сделала не так?»

Макс нахмурился – девочка опять начала путаться с «я» на «она», пытаясь откреститься от своей прошлой жизни и тех моментов, что вылила на бумагу.

И стянул рубашку – стало душно. Но душила не одежда – подозрение.

«Дни шли и жизнь налаживалась. Дима шел на поправку и Варя понемногу направила свое внимание на учебу. Приближалась сессия. Ее нужно было сдать, а для этого наверстать упущенное. Теперь к Диме она ездила реже, на время, уступив свидания с ним его матери.

В один из дней, полный забегов по учебе, чистке „хвостов“, она вышла из техникума и увидела знакомый „ровер“, знакомого мужчину. Том стоял у машины с огромным изысканным букетом роз.

– Привет, – протянул с улыбкой и сунул ей букет в руки.

– Зачем?

– Хотелось, – пожал плечами.

Зачем он приехал? Варя не понимала. Им нечего было сказать друг другу, и по ее разумению, не зачем было встречаться. Каждый получил, что желал и повода для дальнейших свиданий не было. Во всяком случае, она их точно не хотела. Дима шел на поправку и ей не нужны были неприятности, слухи, сплетни. Появятся и тогда вопрос возникнет, который пока не задавали – откуда деньги взяла. Что она ответит? Нашла? Кто в это поверит?

– Прокатимся? – открыл дверцу Том.

– Извини, не до этого. Сессия скоро.

– Понимаю. Поэтому не тревожил. Но час-то уделишь? Пообедаем.

Он был настойчив, и Варя опять уступила, не зная как корректно отказаться. Села в машину:

– Только час.

Не убудет. От учебы уже пухла голова, и переключиться на, что-нибудь другое было бы не лишним.

– Скоро получишь диплом?

– Через полтора месяца.

– Молодой специалист, – улыбнулся, поцеловал Варе руку. – Та ночь…

– Не надо, – отдернула к неудовольствию Тома, но он смолчал. Завел мотор, выехал на проспект.

– Куда подашься после окончания? – решил перевести разговор на другую тему.

– Знакомая мамы предлагает к ним в детсад.

– Что там делать?

– Работать.

– Это не работа, – головой качнул.

– Другой все равно нет. Искать – море времени уйдет, да и кому я нужна? Молодых специалистов пруд пруди. А всем нужен профессионал с опытом работы. Поработаю в детсаду, появится опыт, потом можно будет что-то лучше искать.

– Я могу помочь. Как тебе должность бухгалтера в фирме „Алькор“. Пока рядовым, потом главбухом. Через полгодика.

Варя притихла – заманчиво. Кто не знал „Алькор“ – огромную сеть маркетов? Зарплата там и у рядового – Варе не снилось.

– Боюсь, не справлюсь, – вздохнула. Ответственность слишком большая.

– Тогда „Сибирь“.

– Банк? Ничего себе! Было бы здорово.

– Да.

– Серьезно?

– Я похож на шутника?

– Нет, но… Кто меня возьмет?

– Возьмут. Причем хоть завтра.

– Даже без диплома?

– Даже.

Ясно – он похлопочет.

Заманчиво, но что-то мешало Варе сказать сразу „да“.

– Ты имеешь к нему отношение?

Том кивнул, сдержав улыбку: прямое, как и к „Алькору“. Правда, фирмой управлял Джерри, а он был соучредителем, с банком же наоборот.

Варя задумалась: чревато. Самое лучшее больше никогда не встречаться с Томом, не видеть его, не знать, только так можно вычеркнуть из памяти все, что связанно с той ночью, и просто жить. Но не получиться, если Том будет появляться, а будет, если устроит Варю в банк, если имеет к нему отношение.

Но отказываться? Поступит ей еще такое предложение? Получится устроиться на хорошее место самостоятельно?

– Я подумаю. Том заулыбался:

– Думай, время терпит.

– Сессию нужно сдать, диплом получить.

– Я понимаю. Телефон мой запиши и как надумаешь или просто поболтать захочешь, прокатиться – звони. Записывай.

Как это получалось у него – настойчиво, а вроде, между прочим. Варя достала телефон и под пристальным взглядом вбила номер Тома, но вместо имени поставила лишь букву „т“.

Мужчина припарковался, но не у ресторана, а у здания гостиницы „Азия“.

– Нужно забрать кое-какие документы, – ответил на вопросительный взгляд девушки. – Вместе сходим?

Она не заподозрила криминала, и даже тогда, когда Том, обняв ее, вошел в холл и взял ключи на ресепшене, у нее не закралась крамольная мысль. И пристального взгляда невзрачной поломойки, она тоже не заметила – Варя думала о своем, о предложении Тома на счет работы. Она пыталась придумать, как бы согласиться, получить должность, но при этом обойти мужчину, сделать так, чтобы они не встретились. Бухгалтер в детском саду – не выход. Дима идет на поправку, но уже сейчас ясно, что до выздоровления далеко и понадобиться еще немало денег, чтобы поставить его на ноги. А где их взять? Хорошая зарплата была бы кстати, а хорошо платят на хороших местах. Банк одно из них.

Лифт плавно поднялся на третий этаж. Том завел Варю в номер и закрыл дверь. Только тут девушка поняла, что что-то не так – номер был абсолютно пуст, зато посередине стояла двуспальная кровать.

Том обнял Варю со спины и начал целовать в ушко, подталкивая ее к постели:

– Я соскучился. Не поверишь, как вспомню тебя, трясти, как пацана начинает.

– Я не хочу, – испугалась Варя, вывернуться попыталась, но мужчина чем-то пугал ее да и держал крепко.

– Захочешь. Ты ведь еще ничего в этом не понимаешь…

– Не хочу…

– Варюша, – обдал горячим шепотом, ладонь на грудь легла, пронзая как током тело девушки. Оттолкнуть, закричать, вырваться? Что это даст? Он разозлиться и неизвестно что будет. Зоя предупреждала, что Том способен на крайности. Страшно. А если он ей неприятности устроит, до Димы как-то о той ночи слухи дойдут? Если раскричится, выбежит, может так и случиться – встретит кого-нибудь, пристанут, что случилось. Что объяснит? С Тома как с гуся вода, понятно, а ей как?

Том, постанывая, ей в губы впился, сарафан стянул, кофточку начал расстегивать, убирая руки, что пытались ему помешать. И Варя поняла – ей с ним не справиться. Да и страшно, до паники страшно поперек пойти. Растерялась, разволновалась – мысли в разбег, тело не слушается, сердце бьется как у мышки загнанной кошкой в угол.

А Том словно не замечает ничего – раздел, на постель уложил. Пока от своей одежды освобождался, Варя сбежать попыталась, да куда там – сгреб, как Стенька Разин княжну, смял, к себе прижал, вдавливая в матрац, руки по телу шарят, трясет всего. Варю саму колотило – увернуться бы. Неужели снова через то же проходить?

И закричала, почувствовав, как он входит. Опять боль накрыла. Том ладонью рот ей накрыл:

– Тише Варюша. Тесная ты, видимо не сломал до конца. Потерпи.

Варя в ужасе на него смотрела. Понемногу боль отступила, и стало всего лишь неприятно, но вполне терпимо. Только вот мерзко до одури…

„Как закончится, близко к Тому не подойду“, – подумала, сжав зубы.

Он лег рядом, обнял, прижав к себе и, улыбался, поглаживая ее ладонью:

– Девочка моя, натерпелась. Теперь уже точно все. Не бойся – прошло.

„И больше не будет!“

Ошиблась.

Мужчина поговорил, пару веселых историй рассказал, из которых Варя ничего не поняла – в пол уха слушала, мечтая смыться из номера поскорее. И вновь полез. Томно Взял уже без боли, медленно – еле перетерпела.

„Теперь все“, – подумала и опять ошиблась. Том до ночи ее не отпускал, как с ума сошел – брал и брал. Варя уже себя не чувствовала, как он наконец одеваться начал.

Вывел ее в ночь, поцеловал в ухо, обняв у крыльца гостиницы:

– А ты все молчишь, Варюша. Почувствовала что-нибудь, хорошо было?

Варя глаза, куда деть не знала. Связалась же! Какой черт ее дернул? Как теперь от ненужного ухажера отделаться? Прямо сказать – смелости не хватит. Бегать только остается.

Том ее в машину усадил:

– В ресторан?

– Домой, – попросила. – Мама потеряет.

– Да, да. И учить надо? Я понимаю, – разомлел, добрый стал. От благих чувств к девушке даже в глазах пощипывало. – Хорошая ты, сладкая, – ладонями лицо обхватил, в губы чмокнул. Никак отпустить ее не мог. Послать всех и все к чертям, Варюшу в охапку и куда-нибудь подальше от цивилизации, чтобы только он и она на всем обозримом просторе. – Сессия, да, – оторвался насилу. Минут пять сидел в сомнениях: а может, правда, к черту его дела, ее сессию?

И завел мотор, вздохнув:

– Поехали.

Она не хотела, чтобы он знал, где она живет. Не дай бог кто их вместе увидит. На строгую маму сослалась, только чтобы подальше от дома ее высадил, но Том, как оглох.

– До дома малыш, до самого подъезда. Мало ли что? Шанропы всякой кругом – море. А мне, что с тобой случись, себя корить? Нет.

И доставил до подъезда. Но не отпустил, все мял, наплевав что вырвается.

– Время много! – не выдержала Варя.

– Да? – в глаза ей посмотрел, а руки хоть бы на грамм объятья ослабили. – Завтра до скольки науками маяться будешь?

– Не знаю, как получиться.

– Но в два свободна?

– В два? Должна, а что?

– К „Азии“ подходи, меня подожди. Я быстро дела улажу и прилечу.

– Нет…

– Да, Варюша. Я ждать буду. Дела – к черту. Полвторого я в холле буду сидеть.

– Том…

– Костя меня зовут, Варюша. В два, завтра. А хочешь, к техникуму подъеду или сюда?

– Нет, – испугалась.

Ума хватит, а у них что в „шараге“, что во дворе языки острые, мелят, что в голову взбредет. Таким манером точно беды не обобраться.

– Тогда в два, в „Азии“. Придешь? – полез опять целоваться.

Варя насилу вырвалась:

– Да, да!

Выскочила из машины, и нестись как ошпаренная.

Мать у порога встретила, руки в бока, взгляд, что ракетная установка:

– И где шляемся?

– К Диме ездила, – солгала.

– Автобус сломался?

– Нет. Я на семичасовом уехала.

– Ох, Варька, смотри у меня, – пригрозила пальцем и, развернувшись в кухню двинулась. Девушка дух перевела – пронесло вроде. И тут же замерла, представив, что будет, если Том к ним ввалится, если она завтра к нему не придет. А ведь явиться – сумасшедший. Напористый сильно. Вот пристал.

Откажи, опять же – работа аукнется, а деньги еще ох, как понадобятся. Но встретятся они с Томом и опять?! Это уже измена Диме. Не нужно ей не других женихов, ни неприятностей. И как быть?

– Чего мечтаешь? Улетела опять в страну иллюзий, Золушка ты наша? – смерила ее подозрительным взглядом Жанна.

– Тебе-то что?

– Пройти не даешь, – отодвинула бесцеремонно, кроссовки начала обувать.

– Ты куда это?

– Туда это, – скривилась. – Не в Слобду, не переживай. Дверью хлопнула.

– Мам, Жанна ушла!

– Куда? Ох, я ей задам! Это что вы творите, гулены?! – завелась мать и как обычно максимальная доза ее нравоучений сродных безудержному вою собаки, досталось Варе.

Та поспешила переодеться и лечь спать.

Мать погудела и утихла. Через час вернулась Жанна и концерт начался по – новой, только выло теперь два голоса. Но на Жанну где сядешь, там и вокзал. Ей слово скажи – она очередь в ответ выпустит. Поэтому быстро угомонились, а заснули быстрей Вари.

Не спалось той, маялось. Казалось все время, что Том продолжает обнимать. Он словно под кожу к ней проник и даже после расставания остался рядом, в ней, продолжая ласкать, целовать, шептать. Варя уже в душ сходила, а толку нет. Как вспомнит, что завтра он явиться – страшно делается. Понятно, зачем в гостиницу зовет, а ей не хочется. И страшно всего: его, взглядов людских, себя, будущего, Димы, матери своей и его. Откажи Тому – неизвестно что выдумает, сделает, а пойди – опять возьмет и покатится. Так недалеко от разлуки с Димой. А ей его терять никак нельзя. Как она без него, как она сможет на него смотреть после всего? Но не пойди к Тому и тот может каверзу ей устроить, а еще хуже – Диме. Может, и нет, но кто его знает? Поручиться Варя ни за что не могла.

Утром решила, что раз сходит – поговорит с Томом объяснит мягко, что он ей конечно нравиться, но у нее жених есть и все что происходит – не правильно. Он же взрослый человек, должен понять.

Но в номере поняла – зря надеялась. Том ей слова сказать не дал. Заслюнявил, губы обсасывал так, что онемели, измял как голодный и отпустил лишь глубокой ночью, хотя из гостиницы они вечером уехали. Но он завез ее в какой-то тупик и пристал в машине. Пока не насытился, не отпустил. Варя же противиться ему и раньше не могла, а после вовсе даже не думала. Страх ее брал и жалость к нему. Шептал он такое, что девушка поняла, почему он прилип к ней. А ведь она так же к Диме. И выходило, что образовался треугольник, в котором она Диму любит, она его, а ее Том. Впервые такое с ней было и что делать, понятия не имела. Запутывалась Варя.

И не расскажешь никому, ни с кем не посоветуешься, что делать.

Одного любила, другого жалела и боялась.

Том сильный, умный, жесткий – парализует любое желание, подавляет. Как смерч неуправляем. Ему только его воля, куда Варе против идти.

Дима мягкий, славный, понимающий, но слабый, ему помощь Варина нужна, забота, любовь ее.

Отодвинуть бы Тома, да жалко и страшно, а Диму бросить и мысли нет.

В три ночи в квартиру зашла и тут же от матери затрещину получила:

– Шляешься, шалава?! Жених из гроба, а ты налево?!

– Мам!

– Еще раз в эту пору явишься, выгоню! Димке твоему позвоню, расскажу, чем невестушка его занимается!

– Мама перестань!

– Ты мне покричи на мать! Ишь, вымахала, заневестилась! Ни стыда, ни совести нет! И ведь врет, бесстыжая не краснея!

– Да в чем я вру-то?!

– Ты мать за кого держишь?! Думаешь, про шашни твои не знаю?! Я все знаю! Я тут с ума схожу – куда она подевалась?! Всех обзвонила, а мне подружка твоя – хахаль у нее объявился! Я тебе дам хахалей, я тебя так уму-разуму научу, век на задницу не сядешь!

– Нет у меня никого…

– Еще скажи, в библиотеке до трех ночи сидела! Совсем мать за дуру держишь!

Как ночью „пилить“ начала, так и утром не закончила.

Варя решила от нее и Тома в Слобду сбежать, но через Любу. Узнать хотелось, что она матери и зачем наговорила. Больше-то некому.

Передачу любимому собрала и бегом из дома, пока в материнские нотации Жана свой ехидный голос не вплела».