Текст книги "Королевский пират"

Николас всей своей тяжестью повис на длинной веревке, сплетенной матросами из обрывков канатов. Он хотел было последовать совету Калиса и оттолкнуться от стены каменного цилиндра ногами и руками, но тут силы его покинули. Он беспомощно болтался в веревочной петле, предоставив другим вытянуть его к вершине и то и дело обдирая кожу лица и рук о выступы скалы.

Николас возносился вверх гораздо быстрее, чем мог рассчитывать, и вскоре над головой его забрезжил свет. Он взглянул вверх и поймал на себе внимательный, немного удивленный взор чьих-то больших карих глаз.

Вслед за этим послышалось испуганное блеяние, и коза, которая первой приветствовала его появление на поверхности, поспешно ретировалась. Николас слабо улыбнулся. Ступив на твердую почву, он сделал несколько шагов в сторону от отверстия трубы и без сил повалился наземь. Он со слезами счастья вглядывался в багрово-пурпурное закатное небо и тщетно силился приподняться на локтях. Тело отказывалось ему повиноваться.

– Не двигайся! – предостерег его Калис. – Сейчас ты для этого слишком утомлен. Полежи немного, и к мышцам твоим вернется былая подвижность.

Повернув голову в сторону, Николас только теперь увидел стоявшего поодаль Маркуса. Кузен деловито сворачивал в кольцо веревку, на которой Николас был поднят на вершину.

– Калис, неужто же ты один меня тянул?

Эльф лишь усмехнулся в ответ.

– Он намного сильнее, чем может показаться на первый взгляд, – сказал Маркус.

– Весь в отца, – не без гордости подтвердил Калис. Он неторопливо дюйм за дюймом осмотрел все три веревки и удовлетворенно кивнул, не обнаружив повреждений ни на одной из них.

Николас сделал очередную попытку подняться, и Маркус помог ему сесть, поддержав за плечи. Принц с любопытством огляделся по сторонам. Они очутились на небольшой поляне, поросшей жесткой желтовато-зеленой травой. Над поляной раскинули свои причудливые ветви, напоминавшие раскрытые веера, несколько деревьев высотой никак не менее двадцати футов. Стволы этих деревьев, кора которых была покрыта неким подобием длинной шерсти и разделялась на узкие короткие пластины, топорщившиеся в стороны как зубцы гигантской сосновой шишки, отбрасывали на поляну длинные косые тени. Где-то поблизости журчал ручей. У края поляны паслось с десяток тощих коз.

Калис склонился над отверстием трубы и приставил ладони ко рту.

– Эй! Внизу! Вы меня слышите?

Ему ответили несколько голосов разом. Слов Николас не разобрал. Он понял только, что его спутники, оставшиеся внизу, были готовы к подъему на гору. Он жестом попросил Маркуса помочь ему встать на ноги и с протяжным вздохом произнес:

– Боги, до чего ж я рад, что все это осталось позади!

Маркус впервые за все время их знакомства улыбнулся ему с искренней, неподдельной приязнью:

– А я рад, что ты оказался позади меня. – Он протянул Николасу обе руки, и тот с готовностью их пожал и усмехнулся, превозмогая боль во всем теле:

– Я солгал бы, если бы сказал, что тоже этому рад, что мне это было легко и приятно. – Он страдальчески поморщился и посетовал:

– У меня болит все тело от макушки до самых пят.

– Еще бы! – кивнул Маркус.

– А сколько примерно футов от подножия до вершины?

– Думаю, немногим меньше трехсот.

Николас не мог скрыть своего крайнего изумления:

– Только то! Я-то думал, что-нибудь около двух миль!

– Если бы мы шли по ровной дороге, – улыбнулся Маркус, – тебе бы так не показалось.

– Пожалуй, – согласился Николас.

Калис, встав возле отверстия колодца с веревкой наготове, покосился на кузенов.

– Мне бы не помешала ваша помощь.

– Отдыхай! – бросил Маркус Николасу. Он поспешил занять место рядом с эльфом и ухватился за веревку.

Через несколько минут из колодца показалась голова Бризы. Девушка уперлась руками в землю и выпрямилась, шагнув на поляну. Она огляделась по сторонам, отряхнула пыль с колен и улыбнулась Маркусу.

– Мне не впервой подыматься в горы, – весело сообщила она. – Потому меня и отправили первой. А следом за мной пойдет Гуда.

Бриза ухватилась за веревку, и Николас, превозмогая боль и усталость, встал с ней рядом. Он не мог позволить себе отдыхать, когда даже хрупкая девушка поспешила на помощь Калису и Маркусу. Шутка ли – удержать на веревке великана Гуду!

Бывший наемный солдат снял с себя веревочную петлю и с улыбкой кивнул всем четверым.

– Я тебя подменю, – сказал он Калису. Эльф без возражений уступил ему свое место у самого отверстия трубы. – Эх, будь эта веревка на сотню футов подлиннее, мы б могли ее привязать к стволу вот этой финиковой пальмы!

– Так вот что это за дерево! – пробормотал Николас, переводя дух.

– Кто ж не узнал бы финиковой пальмы! – осклабился Гуда. – Если хочешь, я тебя научу, как подняться по ее стволу. Может там, возле верхушки, есть уже спелые финики. Лакомство что надо, можешь мне поверить! Дома сейчас осень, а здесь у них весна. Самое время для фиников.

Николас рассмеялся, морщась при этом от боли.

– Не думаю, чтоб в ближайшие дни мне захотелось куда-нибудь взбираться. Даже и за твоими хвалеными финиками.

Из отверстия трубы проворно выскочил широкоплечий матрос.

– Становись на подмену принцу! – сказал ему Калис.

Матрос кивнул, и Николас с радостью выпустил веревку из рук. Он подошел к неглубокому пруду и склонился над поверхностью воды. Жажда его оказалась гораздо сильнее, чем он предполагал. Он несколько минут кряду огромными глотками пил свежую, чистую, хотя и тепловатую воду. Напившись, Николас поднялся на ноги и глубоко вздохнул. Внезапно в глазах у него потемнело, и почва ушла из под ног. Голова его бессильно откинулась назад, и он как подкошенный рухнул на траву.

***

Когда Николас очнулся от забытья, кругом царила тьма. Первым, что он увидел, открыв глаза, было склоненное над ним лицо Гарри.

– Сколько времени я был без сознания? – слабым голосом спросил принц.

– Всего каких-нибудь пару часов, – усмехнулся оруженосец. Гуда сказал, это от усталости и от жары. Он не велел тебя тревожить, пока ты сам не очнешься.

Николасу с трудом удалось оторвать голову от земли. Гарри помог ему сесть. Принц по-прежнему чувствовал головокружение и боль во всем теле, но судороги, которые свели его члены, когда он выпустил из рук веревку, прошли без следа.

Он поднялся, опираясь о плечо Гарри, и вдвоем они побрели к костру, разложенному посреди поляны. Вокруг него за ужином собрались все, кому удалось совершить восхождение.

– Сколько нас теперь? – слабым голосом спросил Николас.

– Сам сосчитай, – буркнул Амос. – Тут все, кто остался в живых.

Николас принялся пересчитывать сидевших у костра.

– Сорок шесть. А что же с остальными одиннадцатью?

– Шестеро были слишком слабы, чтоб подняться на второй уступ, – с горечью отвечал ему Амос. – А пятеро сорвались вниз и расшиблись насмерть. Веревка не выдержала такой тяжести. Стало темнеть, вот они и побоялись оставаться на ночь там внизу. Взобрались почти до середины, а после все рухнули вниз. Троих веревка, может, еще и выдержала бы, но уж никак не пятерых.

Николас повернулся к Гарри:

– А как же ты-то здесь очутился?

– Я взобрался по трубе до того места, где порвалась веревка, а потом поднимался уже по ней. Калис и матросы ее держали. Я был последним из всех, как ты и велел.

Николас тяжело вздохнул и обратился ко всем своим спутникам:

– Надо поделиться едой с теми, кто там остался.

Гуда поднялся от костра и поманил принца за собой:

– Ступайте-ка сюда, ваше высочество!

Николас взглянул на Амоса. Тот коротко кивнул. Недоуменно пожав плечами, принц прошел к краю поляны в сопровождении Гуды и вынырнувшего из темноты Калиса.

– Теперь глядите вперед.

Николас посмотрел туда, куда указал старый вояка, и от ужаса у него едва не подкосились ноги. За небольшой поляной, на которой они разбили свой лагерь, простиралась бескрайняя пустыня. Глаза Николаса успели уже привыкнуть к темноте, и он ясно видел, что эта песчаная равнина тянулась во все стороны, насколько хватало глаз. Выбравшись из каменной трубы, они очутились на крошечном зеленом островке посреди необозримого песчаного океана.

– Те, кто не смог подняться, обречены умереть, – жестко проговорил Калис.

– А нам надо думать о живых. Всю еду, что у нас осталась, и воду, какую вместят мехи и фляги, мы понесем с собой.

Николас покосился на Гуду.

– Сколько же времени нам придется идти через эту пустыню?

– Не знаю, – отвечал старый солдат, устремив вдаль свои блеклые голубые глаза. – Думаю, что всяко не меньше трех или четырех дней. Будем уповать, что нам удастся набрести на другой такой же оазис. – И он кивнул в сторону поляны.

– Это еще не все, – сказал Калис.

– Кто-нибудь болен и не сможет идти? – встревожился Николас.

Эльф помотал головой.

– Этих коз кто-то здесь оставил, – вздохнул Гуда. – У взрослых на ушах выбиты клейма, у козлят их нет. – Он задумчиво провел ладонью по затылку. – Я бывал в Джал-Пуре и знаю законы пустыни. Ежели в оазисе оставлены козы, значит, какое-то племя считает этот источник воды своим. И другие племена не смеют тут появляться. А пить чужую воду без позволенья хозяев – значит навлечь на себя месть всего племени.

– И ты думаешь, что скоро они сюда явятся за своими козами?

– Должны же они когда-нибудь их отсюда забрать, – кивнул Гуда. – Иначе козы съедят здесь всю траву без остатка и околеют от голода. Кто-то держит это маленькое стадо про запас, на черный день.

– И когда этот день настанет, – подхватил Калис, – племя сюда вернется и обнаружит, что всех их коз кто-то себе присвоил и истребил.

– А у нас на сорок шесть человек – два меча, колчан и лук, да пара дюжин кинжалов, – заметил Гуда.

– Да, что и говорить, – грустно усмехнулся Николас, – армия наша вооружена хуже некуда. А как обстоят дела с запасами еды?

– Фиников, козьего мяса и воды из источника нам достанет на пять дней пути, – заверил его Гуда. Ежели все это расходовать с оглядкой.

Николас, наслышанный о некоторых из законов пустыни, спросил воина:

– Идти будем ночами?

– Конечно. А днем станем отдыхать. Я всех вас научу, как себя уберечь от солнца.

Принц уныло кивнул:

– Завтра нам всем надо как следует отдохнуть и подкрепиться, а как только стемнеет, мы отправимся в путь.

Глава 2. РАЗБОЙНИКИ

Ветер дул не переставая. Николас лежал на боку, свернувшись калачиком и удерживая в локтевом сгибе палку с наброшенным на нее куском парусины, и тщетно пытался заснуть. Это подобие палатки предохраняло его тело от солнечных ожогов. По распоряжению Гуды все путники, устраиваясь на отдых, раскидывали над собой такие же шатры, сооруженные из палок и обрывков парусов или уцелевшей в кораблекрушении верхней одежды. Все члены отряда сняли с себя верхнее платье, пожертвовав его на устройство укрытий от солнца и оставшись в одном белье. После заката, когда наставало время продолжать путь, шатры снова превращались в одеяния, ибо ночью в пустыне становилось прохладно, а их опоры – в дорожные посохи. Чтобы никто не оставался без дневного укрытия, им пришлось донага раздеть тех, кто не пережил первого дня пути через пески, и поделить их платье между собой. В ход пошли даже мешки от провизии.

Пустыня оказалась совсем не такой, какой Николас прежде ее себе представлял. Как и все жители Королевства, он был наслышан о необъятных просторах Джал-Пура, раскинувшихся на севере Империи Великого Кеша, но бывать там ему никогда не доводилось. Он полагал, что пустыня – это огромное скопление песка, что там днем и ночью царит зной, а воздух всегда неподвижен.

Здесь же почва была по большей части каменистой с незначительными вкраплениями солончаков. Песчаные участки встречались не столь уж часто, и при виде каждого из них все как один участники похода разражались протестующими стонами и проклятиями. Идти по раскаленному солнцем песку, проваливаясь в него по щиколотку, было гораздо тяжелее, чем по камням или жестким солончакам, и Николас не раз возблагодарил судьбу за то, что эта бескрайняя пустыня не состояла сплошь из одного песка.

Ветер не стихал ни на минуту. Сухой, колючий и жесткий, он обезвоживал и раздражал кожу, неся с собой мельчайшую песчаную пыль, от которой не было спасения. Она забивалась в глаза, в рот и нос, проникала сквозь любую одежду и попадала даже в кожаные мешки с провизией. От постоянного соприкосновения с этой жесткой солоноватой песчаной пылью на ногах и руках у путников вскоре образовались кровоточащие язвы. Николас не мог бы с точностью сказать, о чем он мечтал больше: о глотке свежей прохладной воды или о возможности смыть песок с лица, тела и волос.

Две предыдущих ночи они ровным, хотя и медленным шагом двигались по пустыне. Гуда добровольно взял на себя обязанности распорядителя этой части их долгого похода. Он следил, чтобы никто не выбился из колонны, не выпил бы в неурочное время лишнего глотка из меха с водой и не отстал от остальных. Все понимали, что любой, у кого не достало бы сил для продолжения пути, был обречен на гибель. Они были слишком изнурены, чтобы нести кого-либо на руках или даже просто поддерживать при ходьбе. Каждому надо было заботиться о себе самому.

Ночи в пустыне стояли такие же холодные, как и на побережье. Во время ходьбы путникам удавалось немного согреться, но порывы ледяного ветра, проникая сквозь ткань плащей и накидок, все же заставляли их зябко ежиться и по возможности ускорять шаг. С восходом солнца воздух прогревался, и холод с удивительной быстротой сменяла иссушающая жара.

Николасу вспомнился предыдущий день их пребывания в этом гиблом краю. Небо на востоке слегка порозовело, предвещая ясный день. Вскоре над пустыней засияло солнце. Как только его огненный диск поднялся над горизонтом, жара стала нестерпимой. Гуда приказал отряду остановиться и расположиться на отдых. Он помог Николасу соорудить навес из куска парусины и палки, на которую принц опирался при ходьбе, и заторопился к остальным, чтобы научить каждого устраивать для себя подобные же шатры.

На закате старый воин велел всем подняться и продолжать путь. Он не мигая смотрел по сторонам своими выгоревшими на солнце голубыми глазами в надежде увидеть на обозримом пространстве какой-нибудь источник воды или же стаю птиц, летящих к оазису. Но кругом простиралась лишь безжизненная, безводная пустыня. За время их остановки умерло еще трое матросов. Теперь в отряде оставалось сорок три человека. Николас предвидел, что за этими смертями последуют и другие. Он был почти уверен, что, когда Гуда в очередной раз прикажет всем подняться, еще несколько человек останутся недвижимы под своими шатрами. Николасу было горько сознавать, что он не в силах этого предотвратить.

Принц погрузился в тяжелую дремоту, не имевшую ничего общего со здоровым, несущим бодрость и отдохновение сном. Стоило ему шевельнуться, и посох, придерживавший парусину, качнулся в сторону и едва не упал. Николас шепотом выругался и постарался как можно глубже воткнуть тонкую жердь в мягкий сыпучий песок. Гуда уверял его и остальных, что, умаявшись от долгой ходьбы, они станут крепко засыпать поутру на камнях и песке, несмотря на все неудобства подобного ночлега, и за то время, что над пустыней будет царить жара, вполне успеют восстановить свои силы для следующего перехода. Николас в который уже раз усомнился в этих словах старого воина. Он вздохнул и, приподняв край парусины, выглянул наружу. Горячий воздух, колеблемый ветром, волнами поднимался от гладкой поверхности пустыни и окутывал далекий горизонт призрачной дымкой.

Николас снова свернулся калачиком под своим ненадежным укрытием и попытался заснуть. Мысли его сами собой унеслись к прошлому. Он вспомнил рассказы своего старшего брата Боуррика о его путешествии по Джал-Пуру. Николас не находил в них ничего общего с тем, что нынче выпало на его долю. Ведь с тех пор как они покинули оазис, на всем протяжении их долгого, изнурительного пути им не встретилось ни одного растения или животного – ничего, кроме камней, песка и солончаков. Николас отер пот со лба и осторожно, чтобы не повалить свой посох, перевернулся на другой бок. Ему припомнилось, как заметно переменились близнецы Боуррик и Эрланд после возвращения из Кеша. Волею судеб они оказались вовлечены в коварный и хитроумный заговор, имевший целью уничтожение всего кешианского императорского семейства. Боуррик попал в руки торговцев невольниками, но ему удалось от них бежать. Во время своих странствий он повстречал Гуду и Накора. А еще – мальчишку по имени Сули Абдул. Несчастный погиб, спасая Боуррика. Смерть парнишки стала причиной того, что по возвращении в Крондор Боуррик стал гораздо мягче и терпимее относиться к своему младшему брату, которого он прежде не принимал всерьез и частенько доводил до слез своими поддразниваниями. Николас внезапно ощутил новый острый приступ тоски по дому, по своим близким и окончательно проснулся. Ему вновь мучительно захотелось вернуться в детство, снова стать малышом, любимцем большой и дружной семьи, защищенным от всех невзгод и тягот жизни нежными заботами матери и опекой мужественного, сильного отца.

Николас закрыл глаза и в который уже раз стал тщетно призывать к себе сон. От жары мысли его сбивались, обрывались и путались, перегоняя одна другую. Он внезапно вспомнил красавицу Эбигейл, но никак не мог ясно представить себе ее лицо. Вместо него перед его взором все время возникало какое-то смутное, расплывчатое пятно. Николас не забыл, что она была на диво хороша собой, но образ Эбигейл упорно не желал принимать отчетливые очертания, и в воспоминаниях принца его то и дело вытесняли лица смазливых крондорских служанок или юных жительниц Крайди.

Стоило ему снова погрузиться в дремоту, как над лагерем прозвучал суровый окрик Гуды:

– Всем вставать!

Зевая и потягиваясь, Николас поднялся на ноги, вытащил жердь из земли и накинул парусину на плечи. Он стал внимательно всматриваться вдаль, надеясь увидеть птиц, летящих к воде. Однако вокруг по-прежнему не видно было ничего, кроме песка и нагромождений камней. Спутники Николаса столь же пристально глядели в других направлениях. По их лицам Николас без труда догадался, что им также не удалось увидеть ни отблесков поверхности озера или ручья, ни деревьев, ни птиц.

Неподалеку от Николаса на песке остались лежать две неподвижные фигуры, укрытые шатрами из плащей. У Николаса замерло сердце. В одной из этих фигур он узнал своего верного Гарри. Принц бросился к нему, откинул в сторону плащ, которым оруженосец укрывался от солнца, свалил наземь посох и склонился над распростертым на песке телом. Тут к огромному своему облегчению он услыхал сонное сопение Гарри. Тот недовольно поморщился и, не просыпаясь, перевернулся на другой бок. Николас принялся его тормошить:

– Вставай, лежебока! Нам пора в путь.

Гарри приподнялся на локте, с трудом разлепил воспаленные от ветра и песчаной пыли веки и хрипло спросил:

– Чего тебе, Ники?

– Поднимайся. Пора двигаться дальше.

Гарри зевнул и нехотя поднялся.

– Какая жалость! Мне снился такой замечательный сон!

– Ума не приложу, – с оттенком зависти пробормотал Николас, – как тебе удается спать под этим тряпьем, когда посох то и дело норовит на тебя свалиться, да еще при этакой-то жаре и духоте.

Гарри пожал плечами и со вздохом проворчал:

– Я так умаялся за ночь, что мне и в голову не пришло об этом задуматься. Я уснул, как только лег, и с удовольствием проспал бы еще часа два-три, если б ты меня не растолкал.

К Николасу подошел Гуда:

– Еще один умер, ваше высочество. – Старый воин кивнул в сторону неподвижного тела.

Теперь в отряде было сорок два человека. С погибшего быстро сняли всю одежду и раздали ее тем, кто нуждался в дополнительной защите от солнца, ночной прохлады и ветра. Гуда протянул Николасу мех с водой. Принц молча покачал головой.

– Пей! – настаивал воин. – В пустыне ежели выпить чужую долю воды – значит обречь своего товарища на смерть, но отказаться от своего глотка, когда начинаешь новый переход, это уж чистое самоубийство.

Николас приник к меху и набрал в рот теплой, солоноватой воды. Лишь только влага коснулась его губ, он ощутил такой острый приступ жажды, что готов был бы опорожнить весь мех без остатка. Но Гуда отрывисто приказал:

– Только два глотка! – И Николас покорно передал мех Гарри.

Николас был несказанно рад, что его спутниками в этом тяжелом походе оказались солдаты гарнизона и военные моряки Королевства. Лишь благодаря их дисциплине и готовности жертвовать собой для блага страны и ее правителей отчаянная ситуация, в которой все они оказались, не стала и вовсе безнадежной. Он знал, что всех их терзала жажда, что всем больше всего на свете хотелось бы теперь напиться вволю, но, привыкнув безропотно слушаться приказаний, каждый из них после положенных двух глотков покорно передавал мех товарищу.

Николас перевел взгляд на Амоса. Тот молча наблюдал, как трое его матросов забрасывали камнями обнаженное тело умершего. Траск всегда болезненно переживал любые потери среди своих команд. Таковых за годы его морских странствий было немало. Теперь же он воспринимал смерть любого из матросов еще более трагически, чем прежде. Ведь все эти люди покидали под его началом Крондор, чтобы совершить легкий, неопасный, веселый переход к Дальнему берегу и обратно, а после рассчитывали славно попировать на свадьбе своего адмирала. И никто из них не предвидел подобной участи, на которую их обрек не кто иной, как он, Амос Траск.

Николас снова вспомнил о доме, о своих родных. До них наверняка уже дошли вести о-нападении на Крайди. Интересно, как-то его бабушка, принцесса Алисия, переживает столь неожиданно долгую разлуку с возлюбленным? Николас не сомневался, что Арута уже отправил несколько военных кораблей к Дальнему берегу. А по пути туда им не миновать Пролив Тьмы, хотя пройти через него его в эту пору – задача не из легких. Помощь разоренным городам поступит также и по суше – принц наверняка пошлет отряды воинов через северный перевал у Серых Башен. Да и герцог Вабонский не останется от этого в стороне и непременно придет на подмогу Мартину. Николас вздохнул. Мартин был так слаб и болев, когда они покидали Крайди. Жив ли он теперь? При мысли о дяде он невольно покосился на кузена. Маркус заметно к нему переменился после того памятного подъема по каменной трубе. Как и прежде, он был сдержан и замкнут и избегал открыто выражать свои чувства, но Николас без труда угадывал сердечное расположение к нему Маркуса в каждом его взгляде, в каждом скупом жесте. Возможно, им никогда не суждено было сблизиться по-настоящему, стать верными друзьями, но Николас был рад уже тому, что о соперничестве между ним и кузеном отныне не могло быть и речи. Оба молча сошлись на том, что им следует предоставить Эбигейл сделать выбор между ними двумя. И каким бы ни оказался этот выбор, оба готовы были принять его без возражений.

По приказу Гуды отряд тронулся в путь. Они продолжали идти к югу. Причина тому была только одна: именно туда черный четырехмачтовик увозил пленников, когда на «Орле» его потеряли из виду.

Не прошло и часа после заката, как в воздухе заметно похолодало. Путники натянули на себя всю одежду, которую до этого несли в мешках.

Они старались останавливаться для отдыха как можно реже и сокращать время привалов, но вовсе отказаться от этих кратких передышек им было не по силам. Изучив положение звезд и заметив время восхода и захода солнца, Амос с уверенностью заявил, что, как он и догадывался еще во время плавания, они очутились в южном полушарии Мидкемии, где времена года сменяются в порядке, противоположном тому, к какому они привыкли. А это означало, что вскоре здесь должно наступить лето, и тогда дни сделаются длиннее и еще жарче, чем теперь. Николас был твердо уверен, что все они погибнут в пустыне от голода и жажды, если в ближайшие два-три дня им не посчастливится отыскать оазис.

Отряд продолжал молча идти через пустыню в сгущавшейся тьме.

***

Теперь их осталось тридцать четыре человека. Николас понимал, что следующий ночной переход станет для них последним, если только они не найдут воду где-нибудь поблизости от своего лагеря. Шли они теперь почти вдвое медленнее, чем в первую ночь в пустыне. На рассвете, прежде чем расположиться на ночлег, к принцу подошел Гуда и вполголоса сказал, что минувшей ночью они продвинулись вперед меньше, чем на десяток миль. А нынче, с отчаянием подумал Николас, им и это будет не под силу.

Выбравшись из-под своего навеса от солнца, состоявшего из нескольких рубах и плаща. Гуда громко скомандовал:

– Пора!

Все покорно поднялись на ноги и стали пристально вглядываться в далекий горизонт – не мелькнет ли там голубая лента реки, не покажется ли стая птиц.

– Вода! – крикнул вдруг один из воинов. Гуда и Николас посмотрели в том направлении, куда тот указал дрожащей рукой. На западе у самого горизонта и впрямь искрилась и сверкала в закатных лучах поверхность реки или пруда.

– Мы спасены, Гуда! – воскликнул Николас, но воин только покачал головой:

– Может статься, это просто мираж.

– Мираж? – упавшим голосом переспросил Гарри.

– Это все из-за жары, – ухмыльнувшись, пояснил Накор. – Бывает, что небо отражается в горячем воздухе, точно в зеркале, и отражение попадает на землю. Оттого издали и кажется, что впереди вода. А подойдешь поближе – там ничего нет, кроме камней да песка.

Гуда молча потирал подбородок. Он искоса взглянул на Николаса и тотчас же отвел глаза. Принц понял, что старый солдат не желал брать на себя смелость принятия решения. Ведь если окажется, что это и впрямь мираж, всем им не миновать гибели. Но если там оазис, а они, не поверив в это, пойдут в другом направлении, то и в этом случае обрекут себя на скорую смерть.

– Не сводите глаз с этого места, пока солнце не зайдет за горизонт, – распорядился Николас.

Первыми их увидел Калис.

– Птицы, – негромко проговорил он. Горизонт на западе был в эту минуту окрашен заходившим солнцем в багрово-пурпурные тона.

– Где ты их видишь? – встрепенулся Николас.

– Да там, куда ты сам велел нам смотреть. На юго-западе.

Николас, напрягая зрение, стал вглядываться в даль, но так ничего там и не увидел, кроме привычных уже камней да песка. Ни одному из матросов также не удалось разглядеть летящих птиц, которых заметил Калис.

– Ну и глаза же у тебя, эльф! – восхищенно пробормотал Амос. Николас, стоявший к адмиралу спиной, с трудом узнал его охрипший от жажды голос.

Калис ничего не ответил и молча зашагал на юго-запад, туда, где над водой кружились птицы.

***

Часом позже они подошли к краю пустыни. Почва под их ногами стала совсем иной – упругой и твердой. Воздух сделался заметно свежее. Теперь ветерок, который обдувал их лица, казался ласковым и легким. Он нес в себе не песчаную пыль, а влажный аромат цветов и трав. Бриза опустилась на колени и пробормотала:

– Боги! До чего ж вкусно пахнет! – Голос ее был хриплым и резким, точно воронье карканье.

Николас наклонился, сорвал сухой пожелтевший стебель и потер его между пальцами.

– Если он когда-то и был сочным, солнце выжгло из него всю влагу без остатка, – разочарованно проговорил он. – Куда же нам теперь, Калис?

Пока они брели по краю пустыни, стало совсем темно.

– Туда, – уверенно сказал эльф и пошел вперед, указывая дорогу остальным.

Радость прибавила путникам сил. Они шагали теперь гораздо быстрее, чем прежде, когда шли наугад, не чая встретить на своем пути оазис, и были почти уверены в скорой и неминуемой смерти. Но Николас понимал, что это оживление продлится недолго. Люди были слишком обессилены жаждой и голодом.

Вскоре путникам пришлось подниматься на невысокий плоский холм. Идти им стало труднее.

– Вода вот там, – Калис, чтобы их ободрить, кивком указал вперед. Он видел в темноте почти так же хорошо, как и при свете дня, и в этот поздний час без труда находил дорогу.

Последние несколько десятков футов эльф пробежал, легко отталкиваясь от твердой земли не знавшими устали ногами. Николас тщетно пытался его нагнать. Силы принца были на исходе. Он устало брел туда, где все удаляясь во тьме виднелась сухощавая фигура Калиса. Принцу пришлось преодолеть еще один некрутой подъем… и тут он его увидел. Из-за холма вынырнула луна и осветила поверхность небольшого водоема и его пологие берега. Калис уже лег на землю у пруда и стал торопливо, с наслаждением утолять жажду. При его приближении с десяток береговых птиц с испуганными криками поднялись в воздух.

Несколькими мгновениями позже к воде подбежал и Николас. Он сделал большой глоток и собрался было снова наполнить рот водой, но подошедший сзади Гуда оттащил его от пруда за ворот камзола.

– Пей медленно, иначе тебя тотчас же стошнит!

Он повторил это предостережение и остальным, но те, похоже, не расслышали его слов, потонувших в их радостных криках. Николас плеснул полную пригоршню воды себе в лицо. Она оказалась мутной и на вкус горьковато-соленой, и запах, исходивший от нее, никак нельзя было назвать приятным. В этом не было ничего удивительного, ведь по берегам пруда во множестве гнездились птицы. Но Николас предпочел об этом не думать. Он снова наклонил голову к водоему и стал пить уже гораздо медленнее.

Утолив жажду, он почувствовал неимоверную тяжесть в животе и не без труда поднялся на ноги. Следовало осмотреть этот спасительный оазис и решить, в каком направлении двигаться дальше. Неглубокий источник с трех сторон обступили пальмы, а к востоку от него простиралась пустыня. Николас стал следить вместе с Амосом и Гудой, чтобы матросы и воины пили как можно медленнее и не делали больших глотков. Многие из них вняли увещеваниям старого наемника и своего капитана, других же пришлось силой оттаскивать от водоема.

– Я хочу немного осмотреться, – сказал Калис.

Николас кивком велел Маркусу отправиться на разведку вместе с эльфом. Видя, что кузен безоружен, он протянул ему свой кинжал. Маркус поблагодарил его улыбкой и заторопился на юго-запад следом за Калисом. Оба шли легкой, пружинистой, бесшумной походкой опытных охотников, привыкших неслышно подбираться к пугливой дичи сквозь густые лесные заросли. Николас проводил их исполненным тревоги взглядом. Никто не ведал, с какими опасностями могли повстречаться разведчики в этом чужом угрюмом краю.

Лагерь решено было разбить близ ручья. Некоторые из матросов чувствовали себя уже настолько хорошо, что добровольно вызвались нести первую ночную вахту. Двоим из своих людей Амос приказал взобраться на пальмы, за спелыми финиками. Николас, поманив за собой Гарри, неторопливо побрел к северо-востоку. Они отошли от оазиса не более чем на сотню ярдов и остановились, вглядываясь вперед.