Текст книги "ДЖ. Р. Киплинг. Сборник"

Нашествие джунглей

Если вы читали рассказы «Первой книги джунглей», вы помните, как, прикрепив шкуру Шер Хана к Скале Совета, Маугли сказал уцелевшим волкам сионийской стаи, что с этих пор будет охотиться один, и как его братья – четыре волка – объявили, что они станут охотиться вместе с ним. Но трудно в одну минуту изменить жизнь, особенно в джунглях. Стая в беспорядке рассеялась; Маугли же пошел в пещеру своих волков, лег и проспал целый день и целую ночь. Потом он рассказал Матери и Отцу Волкам все, что они могли понять из его приключений среди людей, и когда мальчик заставил утреннее солнце поиграть на лезвии своего ножа, того самого, которым он снял шкуру с Шер Хана, – они согласились, что их сын кое-чему научился. Акеле и Серому Брату тоже пришлось объяснить двоим старым волкам, как они помогли Маугли загнать буйволов в ров. В свое время и Балу поднялся на гору, чтобы выслушать все это, а Багира почесывалась от восторга при мысли об удачном окончании борьбы Маугли с тигром.

Солнце давно встало, но никто из них не думал ложиться спать; во время разговора Волчица Мать часто вскидывала свою голову и с наслаждением втягивала в себя воздух, когда ветер приносил ей запах шкуры, повешенной на Скале Совета.

– Но без Акелы или Серого Брата, – в заключение сказал Маугли, – я ничего не сделал бы. О матушка, матушка, если бы ты видела, как черные домашние буйволы неслись по ложбине или как они теснились в воротах, когда людская стая кидала в меня камни.

– Хорошо, что я не видала последнего, – заметила Волчица Мать. – Не в моих правилах спокойно смотреть, как моих детенышей, точно шакалов, гоняют взад и вперед. Уж я-то заставила бы людскую стаю поплатиться за это; но я пощадила бы женщину, которая дала тебе молока. Да, пощадила бы только ее одну.

– Полно, полно, Ракша, – ленивым тоном сказал Отец Волк. – Лягушечка снова с нами; Маугли вернулся таким мудрым, что его собственный отец должен лизать ему ступни; а что значит одним порезом на голове больше или меньше? Оставь в покое людей.

Балу и Багира в один голос повторили:

– Оставь в покое людей.

Маугли прижался головой к Матери Волчице, с удовольствием улыбнулся и сказал, что лично ему не хочется когда-либо снова видеть человека, слышать человеческий голос или чуять людей.

– А что если люди не оставят тебя в покое, Маленький Брат? – сказал Акела, приподнимая одно ухо.

– Нас пятеро, – вставил свое слово Серый Брат, окинул взглядом все общество и при последнем слове щелкнул зубами.

– Мы тоже можем принять участие в этой охоте, – сказала Багира, слегка шевеля своим хвостом и глядя на Балу. – Но почему ты заговорил о людях, Акела?

– Вот по какой причине, – ответил Одинокий Волк. – Когда шкуру желтого вора повесили на скале, я вернулся к деревне по нашему прежнему пути, наступал на отпечатки своих собственных ног, сворачивал в сторону, ложился, все для того, чтобы запутать след на случай, если кто-нибудь двинется за нами. Когда я настолько запутал его, что сам едва ли разобрал бы, где недавно бежали мои ноги, нетопырь Манг проскользнул между деревьями и повис надо мною. Он сказал: «Селение людской стаи, которая выгнала человеческого детеныша, гудит, точно осиное гнездо».

– Я бросил туда большой камень, – посмеиваясь, заметил Маугли, который, бывало, ради забавы часто кидал спелые орехи в осиные гнезда, убегал к ближайшему озерку и нырял в воду раньше, чем осы настигали его.

– Я спросил Манга, что он видел. Манг ответил, что Красный Цветок расцвел у деревенских ворот; что около него сидели люди и держали в руках ружья. Мне по собственному опыту известно, – Акела взглянул на старые засохшие рубцы на своем боку и ляжке, – что люди не берутся за ружья ради забавы. Скоро, Маленький Брат, человек пойдет по нашему следу, если уже не двигается по нему.

– Но зачем? Ведь люди выгнали меня? Чего же им еще нужно? – сердито спросил Маугли.

– Ты человек, Маленький Брат, – возразил Акела. – Не нам, Свободным Охотникам, объяснять тебе, что сделают и чего не сделают твои братья и почему они поступят так или иначе.

Одинокий Волк едва успел поднять свою лапу; нож вонзился глубоко в землю там, где только что была она. Маугли опустил оружие так быстро, что обыкновенное человеческое зрение не уследило бы за движением этого острого лезвия, но Акела был волком; между тем даже собака (а в смысле ловкости ей далеко до волка, своего предка) может мгновенно проснуться от глубокого сна, почувствовав прикосновение наехавшего на нее колеса и отскочить в сторону раньше, чем оно придавит ее.

– В другой раз, – спокойно сказал Маугли, вкладывая нож в ножны, – говоря о человеческой стае и о Маугли, не соединяй эти слова вместе.

– Пфф! Острый зуб, – заметил Акела, обнюхивая след, оставшийся в земле от ножа, – однако, живя среди людей, ты потерял верность глаза, Маленький Брат. Пока нож опускался, я успел бы убить оленя.

Багира поднялась на ноги, вскинула голову как можно выше, понюхала воздух, и все мускулы ее тела напряглись. Примеру пантеры последовал Серый Брат, но отодвинулся влево, чтобы на него пахнул ветер, который дул с правой стороны; Акела сделал несколько прыжков навстречу ветру и, слегка присев на задние ноги, тоже напряг свои мышцы. Маугли с завистью посмотрел на них. Он обладал таким обонянием, каким одарены не многие люди, но никогда не мог развить, так сказать, тонкой, точно нежнейшая паутина, остроты чутья жителей джунглей, а три месяца, проведенные им в дымной деревне, сильно его притупили. Тем не менее он увлажнил свой палец, потер им о нос и выпрямился во весь рост, чтобы поймать запах верхних слоев воздуха, правда очень слабый, зато вполне определенный.

– Человек, – проворчал Акела и сел.

– Бульдео, – сказал Маугли и опустился на землю. – Он идет по нашему следу, и на его ружье блестит солнечный свет. Смотрите.

На медных затворах старого мушкета в течение доли секунды блеснул свет; в джунглях бывает такая вспышка света, только когда по небу несутся облака. Тогда кусочек кварца, лужица или даже очень гладкий лист вспыхивает, как гелиограф; но стоял безоблачный и тихий день.

– Я знал, что за нами пойдут люди, – торжествующим тоном сказал Акела. – Недаром водил я стаю!

Четыре брата волка ничего не сказали, только поползли на животах с горы, скрываясь в терновниках и низких кустах, как крот в траве на лугу.

– Куда вы идете, да еще не сказав ни слова? – крикнул им Маугли.

– Тсс, раньше полудня мы прикатим сюда его череп, – ответил Серый Брат.

– Назад! Назад и ждите! Человек не ест человека, – крикнул Маугли.

– Кто только что был волком? Кто ударил меня за то, что я подумал, будто он может быть человеком? – сказал Акела, когда четыре волка мрачно вернулись и легли подле ног Маугли.

– Разве я должен давать отчет во всем, что мне вздумается сделать? – с бешенством спросил Маугли.

– Это настоящий человек! Это говорит человек! – про себя промурлыкала Багира. – Именно так говаривали люди около королевских клеток в Удейпуре. Мы, жители джунглей, знаем, что человек самое мудрое изо всех созданий. А послушав его, мы решили бы, что он безумнее всех остальных. – Вслух пантера прибавила: – Человеческий детеныш в этом отношении прав. Люди охотятся стаями. Неразумно убить одного из них, не узнав раньше, что собираются сделать остальные. Пойдемте посмотрим, что замыслил против нас этот охотник.

– Мы не пойдем, – проворчал Серый Брат. – Охоться один, Маленький Брат. Мы-то знаем, чего хотим. Мы давно принесли бы сюда череп.

Маугли переводил взгляд с одного из своих друзей на другого; его грудь высоко вздымалась; к глазам подступали слезы. Он подошел к волкам и, опускаясь на одно колено, сказал:

– Разве я не знаю, чего хочу? Смотрите на меня!

Они беспокойно посмотрели на него; их глаза блуждали, а Маугли все звал и звал их, наконец их шерсть ощетинилась и они задрожали; Маугли же продолжал пристально смотреть на своих четырех братьев.

– Ну, – сказал он, – кто из нас пятерых – вожак?

– Ты, Маленький Брат, – ответил Серый Брат и стал лизать ногу Маугли.

– В таком случае, идите за мной, – приказал Маугли, и четыре волка, поджав хвосты, пошли за ним по пятам.

– Вот что значит пожить среди людей, – сказала Багира и скользнула за ними. – Теперь у нас в зарослях господствует не только Закон Джунглей, Балу.

Старый медведь ничего не сказал, но в его голове теснилось много-много мыслей.

Маугли бесшумно прошел через джунгли, под прямым углом к тропинке Бульдео; наконец, раздвинув нижние кусты, он увидел, что старик охотник, закинув за плечо мушкет, бежал собачьей рысью по следу, проложенному две ночи тому назад. Вспомните: Маугли вышел из деревни с тяжелой шкурой Шер Хана на плечах, и Акела с Серым Братом бежали позади него; следовательно, их ноги оставили ясные отпечатки. Вот Бульдео дошел до того места, где, как вам известно, Акела запутал след. Охотник сел, закашлялся, забормотал что-то, потом принялся медленно бродить вокруг в надежде разобрать направление отпечатков ног, а все это время Маугли и его друзья были так близко от старика, что он мог бы попасть в них камнем. Ни одно существо в мире не способно красться так бесшумно, как волк, не желающий, чтобы его заметили, и хотя, по мнению зверей, Маугли двигался неуклюже, он скользил, как тень. Все они окружали старого охотника, как выводок дельфинов окружает идущий на всех парах пароход, и свободно разговаривали; речь зверей начинается с такой низкой ноты, что несовершенный слух человека не может уловить ее. (Заканчивается же их шкала высоким писком нетопыря Манга, писком, недоступным для уха многих людей. С этой высокой ноты начинается речь птиц, летучих мышей и насекомых.)

– Это веселее, чем убивать, – сказал Серый Брат, когда Бульдео наклонился и, отдуваясь, стал разглядывать почву. – Он похож на свинью, заблудившуюся близ реки. Что он говорит? (Бульдео ожесточенно бормотал что-то.)

Маугли перевел.

– Он говорит, что здесь, вероятно, бежало несколько волчьих стай. Теперь: что никогда в жизни он не видывал такого следа и что он устал.

– Раньше, чем ему удастся распутать след, он ляжет отдыхать, – холодно заметила Багира и обогнула ствол дерева, продолжая прежнюю игру в прятки.

– Ну а что будет теперь делать это тощее существо?

– Есть или выпускать изо рта дым. У людей вечно заняты рты, – сказал Маугли.

Молчаливые наблюдатели действительно увидели, как старик набил свою трубку, раскурил ее, выпустил клуб дыма, и постарались хорошенько запомнить запах его табака, чтобы в случае нужды узнать Бульдео даже в самую темную ночь.

Вскоре на тропинке показалось несколько выжигателей угля, и, конечно, они остановились поговорить с Бульдео, так как он считался лучшим охотником на протяжении миль двадцати; они сели, стали курить, а Багира и ее спутники пододвинулись к ним, наблюдая за происходящим. Бульдео рассказывал о Маугли-дьяволе, с новыми прибавлениями и с новыми вымыслами. Он говорил, что собственноручно убил Шер Хана; что Маугли превратился в волка, весь день дрался с ним, снова обернулся мальчиком и заколдовал его ружье, а потому выпущенная им, Бульдео, пуля сделала поворот и, не попав в намеченную цель, убила одного из его же буйволов; что жители селения, считая его самым отважным охотником в целой области, поручили ему убить этого юного дьявола, а сами задержали Мессуа и ее мужа, родителей чертенка; что поселяне заперли их обоих в их собственной хижине и собирались в скором времени начать пытку, с целью заставить негодных людей сознаться, что они колдун и колдунья, а потом заживо сжечь.

– Когда? – спросили угольщики; им очень хотелось присутствовать при этой любопытной церемонии.

Бульдео ответил, что до его возвращения ничего не предпримут, так как в деревне желали, чтобы он прежде застрелил дикого мальчика из джунглей. По окончании первого дела они расправятся с ведьмой и ее мужем и разделят между собой их земли и буйволов. Кстати, у мужа Мессуа были прекрасные буйволы! Бульдео считал, что уничтожать ведьм и колдунов доброе дело и что люди, впускающие в свой дом волчье отродье из джунглей, несомненно, колдуны самого худшего толка.

– Но, – спросили угольщики, – что будет, если об этом услышат англичане?

Как им говорили, англичане – сумасшедшие, мешающие честным землепашцам спокойно убивать колдунов.

Бульдео сказал, что староста объявит, будто Мессуа и ее муж умерли от укуса змеи. Это было давно решено. Остается только убить волчьего сына. Не видали ли они, угольщики, дикого мальчика?

Угольщики опасливо огляделись кругом и поблагодарили милостивые звезды за то, что не встречали его; однако они не сомневались, что такой храбрый охотник, как Бульдео, отыщет страшную тварь, если только кто-нибудь в силах ее найти.

Солнце стояло очень низко, и угольщики решили пойти в селение Бульдео и посмотреть на ужасную колдунью. Бульдео заметил, что ему нужно выследить дьявольское отродье, но что он не позволит невооруженным людям идти через джунгли, в которых ежеминутно мог появиться дьявол-волк. Он отправится с ними, а если из чащи выскочит сын колдуна, что же? Он покажет им, как лучший во всей области охотник поступает в подобных случаях. По словам Бульдео, брамин дал ему амулет, отвращающий опасность.

– Что он говорит? Что он говорит? Что он говорит? – ежеминутно повторяли волки.

Маугли переводил, но, когда дело дошло до волшебства, о котором он сам имел мало понятий, юноша сказал только, что мужчина и женщина, которые так хорошо обходились с ним, попали в ловушку.

– А разве человек ловит человека? – спросила Багира.

– Так говорит он. Я не понимаю. Все они сумасшедшие. Почему Мессуа и ее мужа из-за меня посадили в ловушку; и почему они так много говорят о Красном Цветке? Мне нужно это узнать. Во всяком случае, до возвращения Бульдео они не могут ничего сделать с Мессуа, а потому… – Маугли глубоко задумался; его пальцы перебирали рукоятку ножа для снимания кож с животных.

Между тем Бульдео и угольщики храбро двинулись вперед.

– Я сейчас же бегу обратно к стае людей, – наконец сказал Маугли.

– А что же делать с этими? – спросил Серый Брат, окидывая голодным взглядом коричневые спины удалявшихся угольщиков.

– Спой им песню, и пусть они идут домой, – сказал Маугли и усмехнулся. – Я не хочу, чтобы они раньше вечера пришли к воротам селения. Можете ли вы, братья, задержать их?

Серый Брат презрительно оскалил свои белые зубы.

– Мы можем заставить их кружиться, как привязанных коз. Недаром я знаю людей.

– Этого не нужно. Спой песенку, а то им будет скучно идти, и, знаешь, Серый Брат, пусть это будет не слишком-то сладкая песенка. Иди с ними, Багира, и помоги им. Когда же совсем стемнеет, дождитесь меня подле селения. Серый Брат хорошо знает все эти места.

– Нелегко работать на человеческого детеныша! Когда же я высплюсь? – сказала Багира, зевая, хотя ее глаза доказывали, что забава восхищает ее. – Это я-то буду петь для бесшерстых людей! Но – попробуем.

Пантера опустила голову так, чтобы звук полетел далеко. И вот, среди дня, раздался полночный призыв «хорошей охоты», и это послужило достаточно страшным началом. Маугли слышал, как рев Багиры перекатывался, усиливался, ослабевал и наконец совсем замер в жалобном стоне. И, пускаясь в путь по зарослям, мальчик усмехнулся. Он увидел, что угольщики столпились; что дуло ружья старого Бульдео дрожало, как лист банана, и вертелось во все стороны. Теперь из горла Серого Брата вырвалось: «Иа-ла-хи! Иалаха!» – призыв, который раздается, когда стая гонит нильгау (крупных антилоп); казалось, вой этот долетел с конца земли, все приближался и приближался и внезапно окончился визгом и лязгом зубов. Серому Брату ответили три остальные волка, и даже Маугли мог бы поклясться, что воет целая волчья стая. Еще минута – и все они вместе запели великолепную утреннюю песню джунглей со всеми ее переливами, украшениями, высокими нотами – словом, со всем, что доступно голосистому волку. Вы можете себе представить, как была прекрасна эта песня, разливавшаяся среди тишины джунглей. Она начинается словами: «Давно наши тела не бросали теней на долину».

Невозможно передать впечатления, которое производила эта серенада; невозможно выразить того презрения, с которым четыре волка выговаривали каждое ее слово, слыша, как деревья трещат под тяжестью карабкавшихся на их вершины людей. Бульдео снова забормотал заклинания. Вот звери легли и заснули. Как все существа, живущие собственным трудом, они были методичны. Кроме того, никто не может хорошо работать, не выспавшись.

Между тем Маугли быстро бежал, делая по девять миль в час, и как же радовался он, чувствуя себя бодрым после долгих месяцев сидячей жизни среди людей. В его голове шевелилось только одно желание: освободить из ловушки Мессуа и ее мужа. Ведь у него было естественное недоверие к западням. Он также намеревался, со временем, отплатить деревне за себя.

Только в сумерки завидел Маугли памятные ему пастбища и дерево дхак, подле которого его ждал Серый Брат в то утро, когда он убил Шер Хана. Хотя мальчик сердился на весь род людской, что-то заставило его горло сжаться и с трудом перевести дыхание при взгляде на крыши домов. Маугли заметил, что поселяне необыкновенно рано вернулись с полей и, не занимаясь приготовлением пищи, столпились подле большого дерева, говорили и кричали.

– Люди вечно должны ставить ловушки для людей; без этого они не чувствуют себя довольными, – прошептал Маугли. – В прошедшую ночь ловили Маугли… Но мне кажется, что это случилось много-много дождей тому назад. Теперь ловят Мессуа и ее мужа. Завтра опять наступит черед Маугли.

Он пополз вдоль ограды, наконец увидел хижину Мессуа и через окно заглянул внутрь комнаты. На полу лежала Мессуа; ей завязали рот, чтобы она не кричала, а руки и ноги скрутили; она дышала тяжело и стонала. Ее мужа привязали к ярко расписанной кровати. Выходившая на улицу дверь дома была крепко заперта; три или четыре человека сторожили ее снаружи, прислонясь к ней спинами.

Маугли хорошо изучил нравы и обычаи жителей поселка. Он сказал себе, что, пока они могут есть, болтать и курить, им не вздумается делать ничего иного; сытые же они, по его мнению, становились опасны. Скоро придет Бульдео, и, если его спутники хорошо выполнили свою задачу, он принесет с собой много очень занимательных рассказов. Итак, Маугли через окно проскользнул в хижину, наклонился над связанными мужчиной и женщиной, перерезал ремни, которые стягивали их, освободил их рты от кляпов и взглядом поискал в комнате молока. Мессуа почти обезумела от страха и боли (ее целое утро били палками и швыряли в нее камни), и Маугли положил на ее губы свою руку, как раз вовремя, чтобы не позволить ей крикнуть. Ее муж был только смущен и рассержен; теперь он сидел, стараясь освободить свою исщипанную бороду от пыли и соринок, попавших в нее.

– Я говорила, что он придет, – наконец, всхлипывая, прошептала Мессуа. – Теперь я знаю, знаю, что он мой сын, – и она прижала Маугли к своему сердцу. До этой минуты он был совершенно спокоен, но теперь задрожал всем телом и сам удивился.

– Зачем эти ремни? Зачем они тебя связали? – помолчав, спросил мальчик.

– Чтобы убить нас, за то что мы приняли тебя к себе, как сына; за что же иначе? – мрачно проговорил муж Мессуа. – Смотри, я в крови.

Мессуа молчала, но Маугли посмотрел на ее раны, и муж с женой услышали, как при виде крови мальчик скрипнул зубами.

– Чье это дело? – спросил он. – Виноватому придется заплатить за это.

– Дело всех поселян. Я был слишком богат и держал слишком много скота. Вот почему мы стали колдунами, после того как приняли тебя.

– Я не понимаю. Пусть Мессуа объяснит мне.

– Я напоила тебя молоком, Нату, помнишь? – застенчиво сказала она, – потому что ты мой сын, которого унес тигр, и потому что я горячо любила тебя. И вот они сказали, что я, твоя мать, мать дьявола и заслуживаю смерти.

– А что такое дьявол? – спросил Маугли. – Смерть я видел.

Муж Мессуа мрачно посмотрел на мальчика; а Мессуа засмеялась.

– Видишь, – сказала она, – я знала, я говорила, что он не колдун. Он мой сын, мой сын!

– Сын ли он или колдун, какая в этом польза? – ответил ей муж. – Мы все равно что умерли.

– Вот там дорога в джунгли, – Маугли указал через окно, – ваши руки и ноги свободны. Идите!

– Мы не знаем джунглей так хорошо, мой сын, как… как ты, – начала Мессуа, – и вряд ли я буду в состоянии пройти далеко.

– Толпа мужчин и женщин скоро догонит нас и притащит обратно, – прибавил ее муж.

– Гм, – протянул Маугли и пощекотал ладонь своей руки кончиком ножа. – Я не хочу причинить вред жителям деревни; не хочу пока. Только я не думаю, что они остановят тебя. Очень скоро им придется подумать о других вещах. А! – Он поднял голову и прислушался к гулу голосов и к топоту ног на улице. – Значит, они наконец позволили Бульдео вернуться домой.

– Сегодня утром его послали с поручением убить тебя, – произнесла Мессуа. – Ты его встретил?

– Да… мы… я… встретил его. Сейчас он начнет болтать о своих приключениях, а тем временем мы успеем сделать многое. Но погодите: я узнаю, что они задумали. Подумайте, куда бы вы хотели уйти, и, когда я вернусь, скажите мне.

Он выскочил из окна и побежал опять-таки вдоль наружной стены деревни, наконец остановился там, где мог слышать, о чем рассуждает толпа около большого дерева. Бульдео лежал на земле, кашлял, стонал, и все задавали ему вопросы. Волосы старика рассыпались по его плечам; на его руках и ногах виднелись ссадины; он сорвал кожу, взбираясь на деревья. Говорил охотник с большим трудом, но наслаждался своей значительностью. Время от времени он бормотал что-то о дьяволах, дьяволах, поющих о волшебных чарах, так как хотел расшевелить любопытство толпы и подготовить слушателей к дальнейшему. Наконец старый охотник крикнул, чтобы ему принесли воды.

«Ба, – подумал Маугли, – болтовня, болтовня. Слова, слова. Люди – кровные братья Бандар-лога. Теперь ему нужно промыть рот водой. Потом понадобится выпустить из губ дым; а после этого он начнет рассказывать. Нечего сказать – мудрое племя – люди! Никто и не подумает сторожить Мессуа, пока рассказы Бульдео не наполнят их ушей. А я-то? Я становлюсь так же ленив, как они».

Маугли встряхнулся, скользнул обратно к хижине и, подбежав к ее окну, почувствовал, что кто-то прикоснулся к его ноге.

– Матушка, – сказал Маугли, так как мгновенно узнал прикосновение лизнувшего его языка. – Что ты-то делаешь здесь?

– Я слышала, как мои дети пели в лесу, и побежала за самым любимым сыночком. Лягушечка, мне хочется взглянуть на женщину, которая дала тебе молока, – сказала волчица, вся покрытая росой.

– Они ее связали и хотят убить. Я перерезал ремни, и она со своим мужем пойдет через джунгли.

– Я побегу за ними. Я стара, но еще не беззубая. – Волчица Мать стала на задние лапы и через окно заглянула в темную глубину хижины. Через минуту она бесшумно упала на все четыре лапы и сказала только: – Я дала тебе первое молоко, но правду говорит Багира: в конце концов человек уходит к человеку.

– Может быть, – ответил Маугли, и на его лицо легло очень неприятное выражение. – Но сегодня я далек от пути к людям. Жди здесь, только не показывайся ей.

– Ты никогда меня не боялся, Лягушечка, – заметила волчица, отступая в высокую траву и скрываясь в ней так хорошо, как умела скрываться только она.

– Теперь, – весело сказал Маугли, снова вскочив в дом, – они сидят около Бульдео, который рассказывает то, чего никогда не было. Позже они, по его словам, придут сюда с Красным… с огнем и сожгут вас обоих. Ну, что же вы решили?

– Я поговорила с моим мужем, – ответила Мессуа, – Кханивара в тридцати милях отсюда; там мы можем пойти к англичанам…

– А что это за племя? – спросил Маугли.

– Не знаю. Они белые; говорят, будто они управляют всей страной и не терпят, чтобы люди жгли или били друг друга без свидетелей. Если мы в эту ночь доберемся до Кханивары, то останемся живы. Нет – умрем.

– Так живите же! Сегодня вечером ни один человек не выйдет из ворот. Но что это он делает?

Муж Мессуа, стоя на четвереньках, копал в одном углу хижины земляной пол.

– Там спрятано немного денег, – ответила Мессуа. – Ничего больше мы не можем с собой взять.

– Ах, да. Деньги… вещи, которые переходят из рук в руки и не становятся теплее. А в этом новом месте тоже нужны такие же штучки? – спросил Маугли.

Муж Мессуа сердито посмотрел на мальчика.

– Это дурак, а совсем не дьявол, – пробормотал он. – На деньги я могу купить лошадь. Мы так избиты, что недалеко уйдем пешком, и через час нас нагонят жители деревни.

– Повторяю, они не выйдут, пока я им не позволю; но лошадь – дело хорошее, потому что Мессуа устала.

Муж Мессуа поднялся на ноги и завязал в свой пояс последние рупии. Маугли помог Мессуа выбраться через окошко, и свежий ночной воздух оживил ее, но при свете звезд джунгли казались такими темными, такими страшными.

– Вы знаете тропинку к Кханиваре? – шепотом спросил Маугли.

Они утвердительно кивнули головами.

– Хорошо. Помните же, не бойтесь. И незачем идти быстро. Только… только, может быть, вы услышите в джунглях пение.

– Неужели ты думаешь, что мы решились бы ночью идти через джунгли, если бы не боялись, что нас сожгут? Лучше погибнуть от зверей, чем от рук людей, – заметил муж Мессуа; она же посмотрела на Маугли и улыбнулась.

– Я вам говорю, – продолжал Маугли таким тоном, точно он был Балу и в сотый раз повторял какую-либо часть старинного Закона Джунглей глупому детенышу, – говорю, что ни один зуб в джунглях не обнажится сегодня против вас; ни одна лапа в джунглях не поднимется на вас. Ни человек, ни зверь не преградит вам путь, пока вы не увидите Кханивару. Вас будут охранять. – Он быстро повернулся к Мессуа. – Он не верит, но ты-то поверишь?

– О, да, мой сын. Человек ты, дух или волк из джунглей, я верю тебе.

– Он испугается, услышав пение моего племени. Ты же узнаешь и поймешь. Иди и не торопись. Торопиться незачем. Ворота заперты.

Мессуа, рыдая, упала к ногам Маугли, но он быстро поднял ее и весь задрожал. Тогда она кинулась ему на шею, призвала на него все благословения, которые только могла вспомнить. Ее муж окинул завистливым взглядом свои поля и сказал:

– Если мы дойдем до Кханивары и англичане выслушают меня, я подам такую жалобу на брамина, на старого Бульдео и на других, что моя тяжба с ними обглодает весь поселок до самых костей. Они заплатят мне двойную цену за мои невозделанные поля, за моих изголодавшихся буйволов.

Маугли засмеялся:

– Я не знаю, что такое справедливость, но вернись сюда к будущим дождям и посмотри, что здесь останется.

Они направились к джунглям; Волчица Мать выскочила из своего тайника и побежала за ними.

– Иди за ними, – сказал ей Маугли, – и дай знать джунглям, что этих двоих не следует трогать. Поговори немного, я хочу призвать Багиру.

Послышался продолжительный низкий вой, усилился, замер, и Маугли увидел, что муж Мессуа вздрогнул, повернулся, почти готовый бежать обратно в свой дом.

– Иди дальше, – весело сказал ему Маугли. – Я говорил, что, может быть, послышится пение. Такие голоса будут звучать до Кханивары. Это голос милости джунглей.

Мессуа уговорила своего мужа идти дальше, и тьма сомкнулась над ними и над Волчицей. В то же мгновение почти из-под самых ног Маугли поднялась Багира; она дрожала от восхищения, которое ночью наполняет безумием зверей джунглей.

– Я стыжусь твоих братьев, – промурлыкала пантера.

– Что? Разве они недостаточно сладко пели для старого Бульдео? – спросил Маугли.

– Пели слишком хорошо! Слишком хорошо! Они заставили даже меня позабыть свою гордость, и, клянусь освободившим меня сломанным замком, я пробежала с пением через все джунгли, точно полная весенних радостей. Разве ты не слышал нас?

– У меня было другое дело. Спроси Бульдео, понравились ли ему ваши песни. Но где же четверо? Я не желаю, чтобы сегодня из этих ворот вышел хоть один человек.

– Зачем же в таком случае тебе четыре брата? – спросила Багира, переступая с лапы на лапу, с горящими глазами и мурлыкая громче обыкновенного. – Я могу удержать их, Маленький Брат. Можно ли, наконец, убивать? Звуки песен и вид людей, карабкающихся на деревья, вселили в меня желание охотиться. Что такое человек, чтобы мы заботились о нем? Безволосый, коричневый землепашец, бесшерстый и беззубый поедатель земли. Я целый день кралась за ними, даже в полдень, среди белого солнечного света. Я гнала их, как волки гонят оленей. Я – Багира! Багира! Багира! Как я танцую с собственной тенью, так я плясала с этими людьми. Смотри! – Большая пантера подскочила, как котенок прыгает за сухим листом, кружащимся над его головой, и стала вправо и влево бить лапами воздух, который свистел от этих ударов; она бесшумно опускалась на землю, подскакивала снова, а ее голос – не то мурлыканье, не то ворчание – рокотал, будто пар, шумящий в котле. – Я – Багира! Кругом меня джунгли, надо мной ночь, и сила моя со мной. Кто остановит меня? Человеческий детеныш, одним ударом лапы я могла бы расплющить твою голову, и она сделалась бы плоской, как мертвая лягушка летом.

– Так ударь же, – сказал Маугли на наречии людей, и звук человеческих слов заставил Багиру остановиться; ее ноги задрожали; она села, и ее голова оказалась теперь на одном уровне с лицом Маугли. Он смотрел на пантеру, как недавно смотрел на своих непокорных братьев волков; его взгляд впился в зеленые, точно бериллы, глаза Багиры, и наконец красный отсвет в глубине их потух, как лучи отдаленного светящегося маяка гаснут, когда его тушат; пантера опустила веки, а также и свою большую голову; голова опускалась все ниже и ниже, и вот красный, шершавый, как терка, язык оцарапал ступню Маугли.

– Тише, тише, – прошептал он, нежно поглаживая зверя, начиная от его шеи по изогнутой спине, – тише, тише. Не ты виновата, виновата ночь.

– Вина ночных запахов, – с раскаянием произнесла Багира. – От них я потеряла рассудок. Но почему ты узнал об этом?

Понятно, кругом индусского поселения всегда носятся всевозможные запахи, и на животных, в ощущениях которых чуть ли не главную роль играет обоняние, запахи действуют таким же опьяняющим образом, как на людей музыка, вино или наркотики. Несколько минут Маугли успокаивал пантеру, и Багира легла, точно кошка перед камином, поджав передние лапы и полузакрыв глаза.

– Ты живешь в джунглях, похож и вместе с тем не похож на нас, – сказала она наконец. – А я – простая черная пантера. Но я люблю тебя, Маленький Брат.

– Как долго они болтают под деревом, – сказал Маугли, не заметив последней фразы Багиры. – Вероятно, Бульдео рассказал много историй. Им пора вытащить из ловушки женщину и ее мужа и бросить их в Красный Цветок. А ловушка-то пуста. Хо! Хо!