Текст книги "Мороженщик"

Южный Блайтвилл, Арканзас

Это просто глаз. Отдельный глаз. Он следит из темноты, ничего не видя и видя все, – эти странные очертания, неопределенные призрачные формы, какие обыкновенно принимает комната ночью. Глаз. Глаз сам по себе. Единственный глаз невидимого циклопа.

В комнате темно. У глаза нет ушей, поэтому он не может слышать, как детектив осторожно поднимается по деревянным ступеням, перекусывает кусачками проволочки полицейской печати на двери, подбирает ключи. Первый не подошел, но уже второй удалось повернуть в замке. Циклоп видит яркий, слепящий прямоугольник света с громадным черным силуэтом в нем. Мужчина входит и останавливается. Рука шарит по стене, нащупывая выключатель. Снова тишина.

Невидимый глаз, если это все-таки глаз, ослеплен ярким лучом ручного фонарика, который шарит по комнате, выхватывая на мгновение из темноты очертания вещей. Наконец щелкает выключатель, и комнату заливает электрический свет. Интерьер в стиле обычного передвижного дома. Но что-то гнетущее разлито в воздухе. И это ощущение усиливается от зловонного запаха, как на скотобойне. Отвратительный, тошнотворный запах убийства. Тяжелый, застоявшийся запах могилы. Циклоп глядит поверх этого адского места. Южная Ютика.

Взгляд Джека Эйхорда остановился на обеденном подносе, и у него перехватило дыхание. То, что он, много повидавший на своем веку, увидел на нем, в первый момент парализовало его мысли.

Этот омерзительный циклоп долго будет преследовать его в ночных кошмарах. С груды окровавленных человеческих внутренностей нагло и отвратительно смотрит одинокое глазное яблоко. Сердце Эйхорда обливается кровью.

Бакхед

Задолго до того, как в Бакхеде погибла Тина Хоут, в Блайтвилле были совершены два редких по жестокости преступления. Жертвы были изнасилованы, затем убиты и изуродованы.

Эйхорда доставили в город самолетом Главного криминального управления и подключили к расследованию этого запутанного дела под условным названием «Кошмар в Блайтвилле». Он провел обычную работу, обшарил место хладнокровного убийства, ознакомился с досье подозреваемых, внимательно изучил горы бумаг. И единственный вывод, к которому он пришел, заключался в том, что преступление совершил немолодой человек, хотя арканзасские коллеги и не разделяли уверенности Эйхорда.

Не обнаружив ничего, за что можно было бы зацепиться в этом деле, Эйхорд вернулся в Бакхед и снова занялся делом об обезглавленных девочках.

Спустя пару месяцев полиция арестовала преступника. Им оказался довольно старый мужчина, на совести которого были восьмилетний мальчик, две девочки, одиннадцатилетний мальчик, двадцатидвухлетний молодой человек и угрюмое дитя – несчастная Памела Бейли, которая старалась предупредить всех о том, что может случиться, и сделала все, что могла, но крика ее души не услышали. Все мертвы. Убиты. Вначале над ними издевались с невообразимой жестокостью, затем насиловали, убивали и расчленяли. Подобных ужасных, садистских, бессмысленных убийств не мог припомнить ни один офицер службы правопорядка.

После осмотра страшного обиталища кровавого циклопа в Блайтвилле Эйхорд вернулся в Бакхед ночным самолетом, не в силах избавиться от ужасных впечатлений. Столы и буфеты передвижного дома были «сервированы» кровавыми останками, причем части тела преступник расположил в определенном порядке…

Господи! Это невыносимо! Каждый раз, когда он начинал восстанавливать увиденное в памяти, то просто не мог дышать, хотя и понимал, что не должен допускать влияния эмоций на ход мыслей. Он чувствовал себя виноватым в том, что, не обладая достаточной властью, позволил такому случиться. Им даже овладела некоторая апатия. Нервное переутомление перешло постепенно в глубокую депрессию с обычными для нее ощущениями безысходности, унизительного поражения и губительной жалости к себе. Лишь через несколько недель ему удалось справиться с собой и встряхнуться, но долго еще он оставался вялым, заторможенным, часто пребывал в плохом настроении.

А тут еще пришлось отправиться к дантисту, чтобы запломбировать зуб мудрости. Однако, заглянув Джеку в рот, врач обнаружил, что дело обстоит куда сложнее.

– Да здесь уйма работы! – сказал он своей ассистентке.

– Похоже на то, – ответила она.

Во рту Эйхорда копались четыре руки сразу.

– Не очень больно? – спросила медсестра.

Но кроме невнятного мычания она ничего не услышала в ответ.

Джек чувствовал, как язык переваливается внутри онемевшего рта, а когда услышал жалобный вой бормашины, закрыл глаза.

– Чуть раньше я мог бы поставить пломбу, но теперь, к сожалению, поздно. – Дантист покачал головой. – В первый раз вижу, чтобы инфекция так разрушила зуб. – Он отодвинул сверло бормашины. – Терпеть не могу дергать, – сказал он.

– Па-и-бо, – храбро произнес Джек. – Дергайте.

От зуба остались лишь осколки. Дантист по частям удалил их, но корни сохранил.

– Они еще поработают с годик или около того, – сказал он, а потом вы придете, и я их выдерну. А пока – все.

Болело очень сильно. Джек чувствовал себя так, будто получил по челюсти свинчаткой. Через каждые десять минут мучений, которые еще можно было терпеть, его пронзала острая непереносимая боль. Он терпеливо ждал, когда же станет легче, но ощущения, напоминающие удар стальной ноги в челюсть, не проходили. Эйхорда бросало в жар, и ему, взрослому, сильному мужчине, не всегда удавалось сдержать стон.

– Я схожу в аптеку, куплю что-нибудь обезболивающее, – сказал он Донне.

Он понял, что она испугалась, как бы он снова не начал пить, когда услышал в ответ ее робкое:

– Хорошо.

Вега, 1964

Он был освобожден от призыва в армию и не слишком беспокоился о свои судьбе, но уже достиг того возраста, когда время от времени человек начинает задумываться о будущем. Он верил в себя и был убежден, что сможет делать большие деньги. А пока был поглощен другими занятиями.

Он научился у других ребят трахаться затяжными заигрывающими толчками. Смеясь, он показывал им свои шрамы, рассказывал, как его обижали, когда он был маленьким, как бросил школу, когда врачи признали его душевнобольным.

Он насиловал сводную сестру, заставляя ее лежать ничком в душистых травах на задворках дома старого Колмана. Никто бы не услышал, если бы она вздумала закричать раньше, чем он зажмет ей рот. Его удивляло, почему она так возбуждала его. Невзрачное лицо, неказистая фигура. Но, черт возьми, он имел ее сотни раз. И каждый раз становился открытием.

– Мне нравится трахать тебя, ты страшно сексуальна, – говорил он. Она не шевелилась под ним, стараясь ни о чем не думать, пока не кончится очередное тяжкое испытание.

– Я к тебе обращаюсь, дрянь, – повышал он голос, дергая ее короткие волосы и жестоко выворачивая голову. – Отвечай мне, черт побери!

– Ox, – только и могла произнести она, когда он отпускал ее голову, – пожалуйста…

– Давай-давай, умоляй меня получше. Может, я тебя и помилую.

Но больше она ничего не говорила. Он вытаскивал ее школьную бутылку с молоком, наливал немного себе на руку и натирал свой возбуждающийся пенис. Затем вливал часть молока ей в задний проход и стремительно протискивался в нее, пока не попадал внутрь.

– Что ты чувствуешь?

Он резкими ударами вталкивал пенис между ягодицами сводной сестры и при этом так возбуждался, что и двух минут не мог сдержать семяизвержение. Затем скатывался с нее и лежал на спине в траве, приходя в себя, а она молча одевалась и уходила, как всегда, повесив голову и не произнеся ни слова.

Ему нравилось, что она всегда под рукой для каждодневного секса. Но еще большее удовольствие он получал от насилования ее души, издеваясь, запугивая и мучая, превращая жизнь сестры в беспросветный кошмар. Смеясь от предвкушения ее ужаса, он вылезал из-за каменной стены дома Колмана и мчался через заросли сорняков с такой быстротой, на которую только были способны его сильные ноги. Он пробегал по Пятнадцатой улице, пересекал Пирсовую, несясь четыре квартала сломя голову, чтобы успеть спрятаться в ожидании, пока неосторожная сводная сестра подойдет к дому.

Задыхаясь и жадно глотая воздух, он подбегал к входным ступеням дома и прятался за разросшимся кустом. Именно в это время она появлялась из-за угла, безучастная ко всему, с низко опущенной головой, и медленно двигалась к дому. Как только она поднималась на ступеньки, он кидался на нее из-за куста, издавая победный крик во всю силу своих легких, и валил ее в траву.

– Попалась! – горланил он, мучая ее, но его вопли и смех заглушались ее терзающими уши криками ужаса, пока она не ощущала удар где-то глубоко внутри себя.

Бакхед-Спрингз

Несколько лет назад Эйхорд распутывал «самый ужасный в истории случай массового убийства», как это называли в газетах. Остался в живых только новорожденный мальчик. Ребенок был плодом интимной близости чудовища в человеческом облике и молодой женщины, которую он впоследствии убил. Джеку очень хотелось дать приют и заботу этой несчастной крохе, и Донна Эйхорд, которая не могла иметь своих детей, горячо поддержала идею усыновления мальчика.

Но через некоторое время появились довольно тревожные сигналы. Необъяснимая жестокость ребенка приводила Эйхорда в замешательство. Стараясь не думать штампами, он тем не менее часто ловил себя на мыслях типа «отродье дьявола», и, как ни пытался избавиться от них, они все глубже укоренялись в подсознании. Тщетно убеждал он себя, что, может быть, слишком близко принимает к сердцу вспышки раздражительности у ребенка, – темные мысли продолжали посещать его.

Нет смысла отрицать существование наследственности. И следя за развитием приемного сына, Эйхорд замечал, что гены отца проявляются в мальчике все сильнее. Напрасно Донна пыталась уверить Джека, что он пристрастен к маленькому Джонатану и наблюдает за ним как полицейский, а не как отец. Эйхорд, всем сердцем любя ребенка, оставался при своем мнении и считал, что жена слишком снисходительна к малышу.

С первых месяцев своей жизни Джонатан обнаружил удивительный негативизм и неприятие окружающего мира. Первое, что он произнес, было слово «нет!». Он кричал его, не переставая, во всю силу своих маленьких легких. Джека беспокоило, что жена позволяла сыну биться в истерике в течение полутора часов, даже не пытаясь его наказать, но вмешательство Эйхорда в воспитание мальчика ограничивалось увещеванием Донны.

Тревожась за судьбу семьи, он решил проконсультироваться у знакомого полицейского психиатра, но ушел не удовлетворенный невнятным заумным наукообразным лепетом и противоречивыми туманными словами, сводившимися к тому, что для двухлетнего ребенка вполне естественно биться в истерике.

Начитавшись справочников по психологии детей, информирующих о том, что отрыв от личности матери в раннем возрасте может вызвать подобный тип невротического поведения, что раздражительности и плохому поведению ребенка следует противопоставить уверенность и спокойствие родителей, и о многом другом в том же духе, Эйхорд пребывал в полной растерянности относительно того, как вести себя с ребенком, орущим так, что раскалывалась голова.

В одном Джек был совершенно уверен: стереотипы поведения, описанные в руководствах по воспитанию детей, не имели никакого отношения к его приемному сыну. Это было не просто хныканье, плохое поведение, истерики. Нет, здесь было что-то совсем другое. Джек был уверен, что в глазах малыша он часто видел именно жестокость. Однажды он попытался серьезно поговорить об этом с Донной, но жена посмотрела на него, как на ненормального. И все продолжало идти своим чередом.

Но сейчас, подходя к двери своего дома, он не слышал ни звука. Донна, сидя в старой деревянной качалке напротив дивана, радостно вскочила ему навстречу, а он крепко обнял и поцеловал ее.

– Ну, привет.

– Привет.

– Хороший был день?

– Нормальный.

– Совсем-совсем обычный?

– Не совсем, но ничего плохого.

Он засунул свои записи в стенной шкаф, отцепил кобуру, значок, убрал кейс и кожаную сумку, выложил бумажник, ключи, ручки, карманный мусор.

– Ну вот и все. Я в твоем распоряжении.

– Отлично. – Она подала ему стакан с чем-то красным.

– М-м? Выглядит приятно. Что это? – Он осторожно отхлебнул.

– Овощной сок.

– Неплохо. – Честно говоря, он был бы не прочь добавить в сок немного водки, но счел за благо промолчать. Опустошив стакан залпом, он поставил его на серебристый поднос и плюхнулся в свое любимое кресло.

– Устал? – На Донне были надеты потрепанные, обрезанные выше колен старые джинсы и одна из его старых рубашек, подвязанная узлом под грудью. Жена все еще волновала его как женщина.

– Не слишком, – сказал он с легкой усмешкой. Донна улыбнулась, поняв его намек.

– Потом, потом, мистер Эйхорд. Я вижу, вас очень привлекает то, что Бог имел в виду, когда создал обрезанные джинсы.

Вскочив с качалки, она кокетливо повертелась перед ним.

– О да, – согласился он с улыбкой.

– Спасибо, милый, это так приятно слышать. – Она снова уселась в деревянную качалку.

– А у тебя сегодня был тоже обычный день?

– Нет, – ответила она со странной интонацией. – Джонатана притащила на себе большая черная собака. Знаешь, та, которую ты подкармливал.

– О Боже! Надеюсь, ты не позволила ему играть с ней? Это просто опасно!

Прежде чем ответить. Донна судорожно сглотнула.

– Я понимаю.

– Ну и?

– Дело обстоит гораздо хуже. Собака сейчас спит с ним. – Она подавила нервную дрожь.

– Донна, ты разыгрываешь меня?

– К сожалению, нет. – Она вытянула свою красивую ногу.

– Послушай, может быть, я чего-то недопонимаю? Мы оба говорим о чесоточной черной дворняжке, усеянной блохами и струпьями? Именно это существо ты имеешь в виду?

– Да.

– А что означает – спят вместе?

– Это означает, что они находятся вместе в кровати. Джонатан не дал мне выставить ее за дверь. Он просто бился в конвульсиях. Ты знаешь, как он это умеет.

Эйхорд все еще не мог поверить.

– Ты хочешь сказать, что этот чертов рассадник блох находится в доме?

– Вот именно, – через силу улыбнулась она.

– Боже мой, женщина! – Он встал, вслушиваясь в тишину. – Так он взял собаку сюда?

– Да. – Она тоже поднялась с кресла. – У меня не хватило духу выгнать ее. И Джонатан стал таким мирным, выглядел таким довольным…

– Это не тема для дискуссии. Ребенок подхватит блох, если не что-нибудь похуже. – Он направился в спальню, все еще не уверенный, что над ним не подшутили.

– Джек! – Донна попыталась остановить его.

– Я больше не хочу ничего слышать!

Они вдвоем подошли к двери комнаты мальчика. Донна осторожно повернула круглую ручку и с тихим щелчком открыла дверь. Эйхорд вгляделся в темноту. Джонатан спал, обнимая рукой собаку, лежащую на покрывале. Эйхорд даже потряс головой, чтобы убедиться, что ему это не привиделось, потом прикрыл дверь. Мирная тишина стояла в доме.

– Я все же надеюсь, что он не подхватит чесотку, – прошептала Донна.

– Да, – театральным шепотом ответил Эйхорд, – ведь если это случится, он заразит собаку!

Как только дверь в комнату затворилась, ребенок открыл глаза и стал уверенно ласкать собаку. Пес с глухим шумом сбросил покрывало, не веря своему счастью, но маленький мальчик одним взглядом заставил собаку успокоиться.

Вега, 1965

Ему почти наскучили затянувшиеся отношения со сводной сестрой, когда по соседству поселился Деррил Хейнис. Сестра была слишком покорной, слишком доступной, и он страстно желал новой победы. Деррил был изнеженным, очень стройным, с длинными, как у девушки, волосами. Игрушечный хиппи.

– Не хочешь сыграть в карты? – спросил он нового соседа.

– Конечно, с удовольствием. Умеешь играть в дурака?

– Спрашиваешь! Но я знаю кое-что получше. Ты играл когда-нибудь в старшую карту?

– Это как?

– Смотри, это просто. – Он положил колоду на стол рубашкой вверх. – Сначала ты возьмешь карту, а потом я.

Мальчик взял одну.

– Теперь переверни ее.

Это оказалась бубновая девятка. Следующая была двойкой червей.

– Смотри, ты выиграл. Если бы мы играли на деньги, ты бы выиграл сейчас цент.

– Да?

– Конечно, старшая карта всегда побеждает. Давай попробуем еще.

– У меня нет денег.

– Ну и что? Если ты проиграешь, будешь мне должен и заплатишь как-нибудь в другой раз. Идет?

Деррил кивнул:

– Идет. Давай попробуем. Ходи первым.

Он дал мальчику выиграть несколько раз.

– Парень, ты отличный игрок. Если так дело пойдет и дальше, я из долгов не вылезу. – Он достал блестящую десятицентовую монету. – Давай сыграем на раба. Посмотрим, чья карта выиграет, а проигравший станет рабом другого на день и должен будет выполнять то, что захочет хозяин, ну и все такое… – закончил он неопределенно.

– Ладно, давай, – сказал Деррил, желая доставить удовольствие новому другу.

Они вытянули по карте.

– Ура! Туз! Тебе не повезло, Деррил, на этот раз выиграл я. Хочешь, сыграем еще два-три раза?

Новый сосед успокоился, и они снова кинули карты. Деррил проиграл все три раза.

– Вот невезение. Удача жестока. – Он с удовольствием представил себе, какие обязанности будет выполнять Деррил в роли слуги, а затем дал ему на время посмотреть свои книжки с комиксами, и они распрощались. Он уже знал, как завоевывать доверие.

Со временем родители Деррила разрешат сыну пойти с ним на рыбалку. Они уйдут на всю ночь. Он снова будет играть с мальчишкой в карты. В игру на раба… Еще до знакомства с Деррилом, он заказал туфли на высоких каблуках, которые видел в журнале, потом стащил у матери губную помаду и пару старых нейлоновых чулок и теперь представил, как будет смотреться Деррил в этой одежде. Как будет выглядеть его обнаженная спина. Длинные волосы и маленькая попка, как у девочки. Он заставит этого изнеженного мальчишку быть его сестрой целую ночь. Почувствовав, как огромная горячая волна желания наполняет его, он начал неудержимо мастурбировать, мечтая о будущем приключении. Этот порочный ребенок с искалеченной психикой был на пути к зрелости.

Бакхед

Опознать женщину было невозможно. Если, конечно, это сплошное кровавое месиво можно было назвать женщиной. Бесформенные окровавленные куски, ужасающие останки того, что было человеком. На экран было невозможно смотреть без содрогания. Внизу появилась короткая подпись: жертва.

– Новая жертва насилия, – профессионально звучал с экранов женский голос, – и человек, который сделал это, еще не в тюрьме.

Страшное зрелище исчезло с экранов, и в слабых отблесках света возникла группа медиков и полицейских, которые что-то подносили в ожидании кареты скорой помощи. Крупным планом показали кисти рук, заталкивающих мешок с телом в машину.

А диктор продолжала:

– Еще один насильник-убийца в трущобах города. Жертва – тринадцатилетняя девочка.

Следующие кадры были хорошо знакомы каждому в радиусе ста миль от Бакхеда: крутой горный склон бакхедского парка ранним утром. Место, где несколько мальчиков, катавшихся на велосипедах, наткнулись на тело Тины Хоут. Снимок был сделан с большого расстояния и разглядеть что-либо, кроме кровавых пятен было невозможно. Объяснялось это тем, что, когда телерепортеры прибыли на место происшествия, тело миссис Хоут уже увезли.

– Ужасающее преступление в парке. Вы видите место, где дети рано утром обнаружили женское тело. Установлено, что это была политическая активистка Тина Хоут. Похищена, убита пестиком для колки льда, затем изнасилована.

Две женщины, инженер-оператор и режиссер, следили за монитором с надписью «Идет передача». На нем выписывался текст: «Сексуальные нападения продолжаются». Слова медленно двигались, и Джинджер читала хорошо поставленным голосом:

– Сексуальные нападения продолжаются. Расследованием занимаются детективы Марв Пелетер и Ти Джей Фэй из отдела сексуальных преступлений полицейского департамента Бакхеда.

– Это не пойдет, – сказал кто-то, просматривая выборку новостей из центральной прессы.

– Еще три уголовных обвинения, включая изнасилование, растление несовершеннолетних и педерастию, предъявлены Уайду Уэйсу из Южного Бакхеда. Новые обвинения связаны с нападением с целью изнасилования на двадцатидвухлетнюю женщину из Мэдисона в четырехсотом квартале Тауэр-Лейн. Уэйс был арестован в прошлом месяце за изнасилование женщины и ее малолетней дочери, на которых он совершил нападение за стройплощадкой в Южном Бакхеде. По данному делу Уэйс был обвинен в изнасиловании, хулиганстве, педерастии и похищении детей, но из-за неправильного оформления процедуры ареста смог выйти на свободу, внеся залог по почте, как сообщила полиция.

Маленькая аудитория неодобрительно зашумела.

– Погоди, тихо! Слушай! – Люди за мониторами, регулирующие изображение на экране, дали лицо Джинджер Стоун крупным планом.

– Приближай, – произнес женский голос в маленьких наушниках. – Все, стоп.

– Мы получили еще одно сообщение, – сказала Джинджер, продолжая читать текст с экрана. – Вохан Андерс, 31 год, рассказал следователям полиции, что он пытался убить свою жену, Ладонну, заразив ее пищу и питье болезнетворными микробами. Андерс признался, что не однажды пытался убить свою жену за последние шесть месяцев. В течение этого времени ему удалось получить сыворотку вирусов гепатита, СПИДа и других болезней, которыми он пытался заразить жену. В результате, миссис Андерс была госпитализирована с диагнозом гепатита и находится в тяжелом состоянии. Вохан Андерс признался, что слышал о подобных убийствах, и это навело его на мысль украсть образцы вирусов из морга Бакхеда, в котором он работал с февраля прошлого года. Андерс заявил, что пытался подражать рецидивисту Дональду Харвею, которого признали виновным в убийстве двадцати пяти человек в Огайо.

Поднявшийся в аппаратной ропот затих, как только диктор продолжила свое сообщение.

– Сейчас здесь, в студии, присутствует один из ведущих специалистов Соединенных Штатов по серийным убийствам известный Джек Эйхорд из Департамента полиции Бакхеда. Он в одиночку раскрыл нашумевшее дело доктора Демента, так называемое «дело Могильщика» и множество других преступлений. Мы надеемся, что он сможет помочь нам понять этот поток неистовых злодеяний, – говорила Джинджер, встряхивая головой. – А пока взгляните сюда, – продолжала она, пока на экране менялось изображение. – Вот эта маленькая вещица необходима каждому автомобилисту Бакхеда. Если кто-нибудь повиснет у вас на хвосте, подрежет путь или вам просто не понравится цвет чьей-нибудь машины, вы, не снижая скорости, нажимаете вот сюда и обстреливаете ее очередью, похожей на пулеметный огонь. – Она засмеялась. – Это прекрасный способ избавиться от нервного напряжения и защитить себя от учащающихся нападений. – Для убедительности в аудитории раздался звук, напоминающий шум игрушечного автоматического пулемета.

Сидя в студии, Джек размышлял о том, что его слишком часто стали использовать в представительских целях все кому не лень. И его бесстрашный начальник, и Главное управление департамента – бастион законности, и пресса, и четвертый канал телевидения. Проклятущее телевидение! Монстр, способный в одну минуту вознести человека на вершину славы, удачи, богатства или ввергнуть в бездну клеветы, бедности и отчаяния.

Кто-то в высших сферах органов правопорядка вбил себе в голову, что Эйхорд – лучший буфер между прессой и консерваторами. Джек, однако, считал, что он слишком часто мелькает в телевизионной чечетке.

Некоторое время назад криминальные сообщения носили весьма уклончивый характер, чтобы дезориентировать преступников и облегчить их поиск. Но преступность росла и становилась все более жестокой. Теперь обитатели даже самых фешенебельных загородных особняков не чувствовали себя в безопасности. Началась паника.

Преступный мир непрерывно подпитывался мигрантами с запада и востока, соблазненными и обманутыми рекламой о дешевых распродажах. Преступления становились все более наглыми. Уму непостижимо, как удалось похитить известную активистку Тину Хоут прямо от церкви Бакхеда. Потом ее, видимо, привезли в парк, недолго помучили, а затем всадили пестик для колки льда через ухо прямо в мозг. И лишь потом, что свидетельствует о последней стадии деградации, изнасиловали ее безжизненное тело, оставив следы спермы во рту жертвы.

– Мы обещали мистеру Эйхорду не задавать вопросов о ходе расследования, – сказала хорошенькая рыжеволосая ведущая с легкой улыбкой, – значит, мы не можем поинтересоваться, есть ли какой-нибудь сдвиг в деле о так называемом убийце-Мороженщике?

– Боюсь, что так, – ответил Джек, плотно сжав губы.

– Это очень досадно, поскольку данный вопрос занимает сейчас умы наших зрителей, и все мы чувствуем полную беспомощность в тисках насилия, которого становится все больше. Никто не понимает, как могли похитить Тину Хоут, такого известного в городе деятеля, прямо здесь, напротив церкви. Неужели у вас нет до сих пор ни единой зацепки? – Эйхорд не ответил. – Все ждут от полиции решительных действий. Мы больше не чувствуем себя в безопасности.

Маленькая аудитория студии громко зааплодировала.

– Мне понятны ваши чувства.

– Вы можете их понимать, выражать соболезнования, но тем не менее не видно никаких реальных сдвигов. Неужели вы не можете сказать, как идет расследование убийства Хоут и есть ли у вас подозреваемый?

После короткой паузы слева от Эйхорд а прозвучал твердый голос:

– Разрешите мне ответить на заданный вопрос, – это был Биссел, член муниципального совета, заклятый враг полицейского департамента. – Я думаю, мы знаем, каков прогресс у полиции в деле убийства Хоут. И, кстати, каков прогресс в прекращении потока насилий. Нулевой! Они забыли присягу и свои обязанности защищать честную законопослушную публику, исправно платящую им жалованье. Человек на улице больше не чувствует себя защищенным от маньяков и убийц.

Раздались громкие аплодисменты.

– Джек, мистер Биссел говорит правду? Неужели мы полностью беззащитны?

– Я не могу с этим согласиться. Полиция делает все, что в человеческих силах, чтобы защитить законопослушных граждан, но мы живем не в фашистском государстве. Нельзя арестовать человека, попавшего под подозрение, только за то, что он мог совершить преступление. Основа нашей деятельности по законам общества такова, что, пока преступление не совершено, мы можем только наблюдать. Но вот когда преступность растет, в наш огород летят камни. Поэтому утверждение члена муниципального совета Биссела, что мы не выполняем наших задач по охране населения, ошибочно.

– А правда ли, что преступлений, связанных с насилием, сейчас больше, чем за все время истории, даже если принять во внимание значительный прирост населения?

– В некоторых местах большая преступность, в других – меньшая. Насилие есть повсюду.

– Но достаточны ли меры, принимаемые полицией для противостояния растущей волне насилий? Похоже, что нет.

– Иногда мы добиваемся успеха, иногда терпим неудачу. Я считаю, что максимум, что может полиция, – это хорошо выполнять свою работу. Все относительно. Мы живем в обществе, где низкооплачиваемые, работающие и днем, и ночью, без праздников и выходных, офицеры правопорядка стоят между честными людьми и преступниками. С увеличением народонаселения возрастает и преступность, естественно, работа становится более трудной. Кроме того, иногда и закон бывает на стороне преступников.

– Что вы имеете в виду?

– Насильник, рецидивист должны находиться в тюрьме. Однако современное правосудие слишком снисходительно к ним. Этому способствуют и прокуратура, и адвокаты, и то, что тюрьмы переполнены. Такая атмосфера позволяет опасным преступникам очень быстро возвращаться на улицы. Иногда их поспешно и бездумно освобождают под честное слово, под залог, приостанавливают приговоры, которые никогда…

– Современная система тюремной изоляции ненадежна, – перебил Биссел. – А известно ли вам, что полный пансион постояльца в самом фешенебельном отеле Бакхеда обходится дешевле, чем содержание одного уголовника, составляющее восемьдесят четыре доллара в день. Вы вслушайтесь, что предлагает полицейский, чтобы остановить преступность! Построить больше тюрем! Можно подумать, что у налогоплательщиков бездонные кошельки. Нет, тюрьмы – не решение вопроса.

Эйхорд взглянул на Биссела и заговорил:

– Действительно, тюрьмы сами по себе не решают вопроса радикально, ну а какова альтернатива? Рабочие программы? Психиатрические учреждения? Консультации? Насильники, опасные преступники, рецидивисты должны содержаться в тюрьмах. Нам необходимо большее тюремное пространство для изоляции преступников. Сейчас, в связи с ограниченностью тюремных площадей, перед нами стоит масса проблем. Когда нас – систему правосудия – вынуждают принять решение об условном наказании, мы попадаем в очень опасное положение. Антисоциальные элементы возвращаются на улицу к прежним занятиям. К сожалению, реальность такова, что нам необходимо больше мест, где можно изолировать преступников. Но никто не хочет строить больше тюрем, никто не хочет тратить доллары налогоплательщиков, но все хотят улучшения правоохранительной системы, большей помощи от полицейских, безошибочных решений. И всего этого хочется без увеличения затрат. Такова природа любого в этой студии, Джинджер. – Он взглянул на журналистку.

– Как так? – спросила она.

– Очень просто. Мы все хотим попасть на небеса, верно? Но никто не хочет умирать.